Далекое Близкое

Надо закрыть глаза и попробовать припомнить, по каким районам идти в ту сторону? Он же видел идиотскую карту тысячи раз! Ну… ну же… Запихав в рот остатки бургера, Пит прислонился спиной к дереву – по нему же и сполз на землю. Парк. Где-то чуть дальше за парком должна быть река. Как Макс говорил? Добраться до реки, и вдоль неё направо – на запад. Вот только, кажется, придётся пройти еще через один из старых неблагополучных районов. Там, возле огороженного кольцами света Сити. Когда-то во время дурацкой реновации, превратившей окончательно Мегаполис в огромный муравейник, некоторые микрорайоны наотрез отказались переезжать. Так что кое-где до сих пор, будто гнилые зубы торчали кварталы древних, крошащихся домов, называемых Ямами. Ходить там не рекомендовалось. И ведь теперь – одна дорога Питу – именно туда. Говорят, даже полиция предпочитает обходить такие места по дуге – слишком много Птичек пропадает, и потом концов не найти. Ямы попытались отгородить китайскими стенами – длинными лентами многоэтажного и малогабаритного социального жилья – но стало только хуже. Контингент перемешался. Теперь полиция предпочиталась просто присматривать, чтоб из Ям люди наружу поменьше выбирались. Грязных, пьяных или обдолбанных сразу принимали и держали несколько дней – до выяснения. Там можно было спрятаться – вот только лекарство могло оказаться хуже болезни. Просто пройти бы мимо.

Вторая проблема – а как вообще добраться до реки? Ну серьезно, пока-то ему фантастически везло, но это не может продолжаться бесконечно. Надо переодеться, достать где-то безразмерную кофту с капюшоном или пластиковый плащ, убожество безвкусное, которое так обожали подростки.

Ладно, в первую очередь, надо все-таки успокоиться. Лодка тонет, не когда лодка в воде, а когда вода в ней. Не так важно, что за хрень происходит вокруг. Важно то, что происходит внутри нас.

Он успокоится и сможет придумать выход. Лодка! Все это – просто лодка.

В этот момент из-под земли выдвинулся разбрызгиватель и с шипением принялся рассеивать облако водяной пыли вокруг себя. Пит подобрался поближе и подставил лицо живительной влаге. Хо-ро-шо. Прохладная вода касалась кожи, конденсировалась и стекала каплями по раскаленному лбу и щекам. Попадала на губы и язык, остужая их, успокаивая. Боже, как же хорошо… Жаль, что нужно спешить. Он подставил ладони под относительно крупную струю, и попил, и умылся. Заползти бы в эту трубу и ползти по ней до самой реки – прохладно, и ни души.

Залезть в трубу…

Залезть…

Канализация!

Пит открыл глаза, чувствуя пьянящее чувство пришедшего озарения, вот оно! А текущая вода однозначно сама выведет его к берегу. А есть шанс-то, есть!

Он сфокусировал зрение, поглядев, наконец прямо перед собой. Напротив него на ветке висело яблоко. Мало того, что висело – оно пахло. Одуряюще пахло летом, садом, детством у бабушки и еще забытым словом «антоновка». Краснобокое только с одной стороны, даже на вид – хрустящее, идеальный способ отметить появление такой отличной идеи. Пит подковылял к дереву и протянул руку, чувствуя, как рот наполнился вязкой слюной.

⁃ Внимание! Рвать цветы и плоды в ботанических садах города строго запрещено!

⁃ И что? – меланхолично фыркнул Обломофф, который просто уже не в состоянии был ни на что эмоционально реагировать. – Хоть раз за всю историю человечества, это кого-то остановило?

Он сорвал яблоко, вгрызся в сочный бок. Вкусно. Вот только опять надо бежать. Как это он не подумал? Все парки же сейчас напичканы электроникой по самое не могу, как гусь на новый год яблоками. Все теми же яблоками… Пит быстро доел, швырнул огрызок в траву (вдруг семечки прорастут? – дам им шанс) и снова припустил. Скоро у него опять горели легкие, а глаза чуть не вылезали из орбит – да уж, длинный был парк. Обломофф остановился отдышаться, слыша позади непонятный, новый звук, словно летал где-то недалеко огромный шмель. Так. Какой шмель ночью? Гул вертолетного винта. Ну просто прекрасно! Похоже, тот птицелюб таки вызвал подмогу. Черт…

Мысли были прерывистые, как дыхание.

– Здравствуйте, – очень вежливо обратилось к Питу дерево, которое он в этот момент подпирал плечом, пытаясь определить, где именно вертолет, по звуку.

⁃ Здравствуйте, – опешил от неожиданности Пит, невольно вскидывая взгляд на изумрудную крону.

⁃ Позвольте, к вам обратиться? – голос был мягким и вкрадчивым.

⁃ К-конечно…

⁃ Не хотите ли послушать про завирушку лесную?

⁃ Про кого?!

⁃ О! Эта удивительная лесная пичуга прячется…

⁃ Прям как я…

Пит уже бежал прочь с гостеприимной полянки с вежливым электронным гидом, продолжавшим вещать о совершенно замечательной птичке. А вдалеке снова настойчиво завыли сирены полицейских.

Зеленые тенистые зоны давно перестали быть прибежищем для человека. Зоны развлечения и активного отдыха. Да тут электроники сейчас больше, чем, собственно, самих деревьев. Не подумал, вот же идиот.

«А уж системы безопасности и жизнеобеспечения, которые следят за поливом, – мрачно подумал Обломофф, – и оптимизируют условия так, чтоб производилось как можно больше кислорода. Человечки же должны хорошо себя чувствовать».

Он покинул, наконец, парк и нашел ближайший канализационный люк в каком-то неопознанном дворике. Тонкие холеные пальцы ни за что бы не справились с задачей – поднять тяжелый старинный блин из толстенного метала. Но у человека была труба. Рычаг, которым можно перевернуть землю, если найдется точка опоры, ржавое орудие, с которым он почти уже сроднился. Куда в современном мире беглецу без трубы?

Канализационный колодец, освобожденный от люка, обдал Пита своим зловонным дыханием, но по сравнению с баком, полным гниющей рыбы – сущая ерунда. Он успел вспомнить и Данте, и Босха, и чью-то мать, пока спустился по вертикальной лестнице в темноту – мрак не был плотным, далекая тусклая лампочка прорисовывала крошащуюся поверхность бетонного колодца. Обломофф, не спустившись еще до конца, пристроил крышку обратно и некоторое время привыкал к совсем блеклому аварийному освещению. А заодно прислушивался к совсем заглушенному звуку сирен и стрекотанию вертолетного винта.

Никто не полез за ним. Никто его не выследил. Будь у полиции старомодные собаки – конец вам, господин Обломофф, но камеры… Камеры сузили способы поиска до единственного варианта. Кто из чертовых птицелюбов подумает спуститься в колодец с дерьмом по доброй воле? Кто из людей вообще спускается в колодцы? Никто. Грязная работа для роботов. К тому же это же не поощряемое поведение. За такой спуск лайков не соберешь. Ха!

Он сделал несколько шагов – а нет, кто-то сюда-таки спускается. Кто-то молодой и бунтующий судя по почерку. Граффити было зеленым и чуть фосфоресцировала:

я себя сегодня

хорошо веду

но наверно поздно

раз уже в аду

© Sansonnet

Хмыкнув, Обломофф побрел дальше.

Его энтузиазма хватило ненадолго. Сочилась влага, делая налет плесени на бетонных стенах еще отвратительнее. Склизкая бледная масса, размазанная по крошащемуся бетону. Иногда хотелось придержаться за что-то ладонью, когда нужно было переступить через большую лужу, но он так и не коснулся пальцами, омерзение пока побеждало. За что, кстати, и поплатился, сильно приложившись коленом, когда споткнулся о выбоину. Теперь Пит брел, чуть хромая, по узкой бетонной дорожке вдоль толстенной трубы с нечистотами, размышляя, что он будет делать, когда уткнется-таки в очистное сооружение. Там же должны быть решетки? Он волочил за собой ржавую трубу, которую стоило давным-давно выкинуть, но теперь орудие казалось ему талисманом на удачу. Под ногами то и дело пробегали крысы, а от запаха резало глаза. Ему было уже плевать.

Он шел и шел, через какое-то время от монотонного следования трубе глаза начали закрываться. Сказывались усталость и пережитый шок.

«Эти тоннели никогда не закончатся, – думал Пит, – никогда. Я умру здесь. А может, я вправду уже умер, а? Может, это и есть ад?»

Он попытался вспомнить какую-то молитву, которые иногда бубнила его бабушка, когда была уже совсем в преклонном возрасте. Не смог.

– Просто супер, – а это снова включился в кармане его персональный Оракул. – Тебя еще не поймали. Где это мы, кстати? Замкнутое пространство, протяженное, похоже на какое-то подземелье? Никаких электронных устройств, зато близко что-то, создающее электромагнитное поле. Ого! Коллектор что ли? Давай, Петь, ты меня прямо удивляешь!

– Я… – простонал задыхающийся Пит. – Больше… так… не могу…

– Что значит «ты так больше не можешь»? Все ты можешь, не выдумывай! Дал бог дофамин, даст и норадреналин.

– Че-го?

– Тебе вот щас что не понятно было? Словарь процитировать?

Пит понял, что больше не выдержит – один, в темноте, с поехавшим смартфоном, смешивающем в одной фразе слова: «дофамин», «бог» и «выдумывать». Он или закричит, или тоже рехнется.

– Почему – я? Почему вся эта несусветная хрень происходит именно с мной, а? В мире миллиарды человек. Разве я – любитель приключений? Нет! Я не прыгал с долбаным парашютом и не фонился по бейсджампингу. Я хотел совсем немного. Прийти домой, посидеть, посмотреть сериальчик, выпить чего-нибудь, а?

– В финском языке, – светским тоном заметил Оракул, – есть такое слово – «kalsarikannit» – выпивать дома в нижнем белье, не планируя никуда выходить. Отличное слово, да?

Нужно наверх, пока умом поехал окончательно. Он снова выключил надоедливое устройство и принялся искать ближайшую лестницу наверх.

Спокойно, черт возьми, спокойно. Помни про лодку, Петюнь. Просто помни про долбаную лодку…

Впрочем, Пит оказался крепче, чем он сам о себе думал. Еще через полчаса пол начал заметно понижаться, и он уже шлепал подошвами модных изумрудных ботинок по глубоким грязным лужам. Изредка он слышал, как где-то по тоннелям ползают роботы – ремонтники или чистильщики, но к счастью, не столкнулись.

Энди Ромашкофф

Пятница, 21-24

Энди мрачно пил давно остывший кофе в своей машине, глядя, как его ангел отплясывает джигу над капотом, дразня ангела капитана Томина, главы отряда, прибывшего на подмогу. Широкоплечий, упакованный в черную новенькую форму, аж поскрипывающую, когда тот шевелился.

– Я еще раз повторяю, – с плохо скрываемым раздражением проговорил Ромашкофф, – Птицы там каждый сантиметр просмотрели. Хотите взглянуть на список обнаруженных людей?

– Это – ваша работа, – фыркнул тот, – за списками наблюдать. Мы прибыли на вызов, когда вы обнаружили подозреваемого. Но теперь его нет. Вы не можете его найти. Я не представляю, что еще нам тут делать.

– Вы видели его характеристику? – перебил Энди, начинавший всерьез заводиться.

– Какая мне разница…

– Посмотрите!

Томин глянул, маленькие глазки его расширились, и он присвистнул.

– И это все – этот парень?

– Ага.

– И что-то еще добавилось за последние несколько часов?

– Именно.

– Вандализм? Нападение в бургерной? Уничтожение полицейского имущества?

Ромашкофф сделал многозначительную паузу и продолжил доверительно.

– Это – маньяк. И он слетел с катушек. Почему эта ориентировка не всплывала раньше? Потому что он был аккуратен, скрывался. А теперь перестал. Врывается в заведения. Бесчинствует в ботаническом саду. А вот – смотрите – вообще его снимок с какой-то девушкой в виарграме!

– Боже, – помотал головой Томин, – девчонка-то – совсем ребенок. Она жива?

– Не знаю. Я только что нашел этот кадр. Отправил диспетчеру – пусть найдет ай-ди – кто она, и попробует связаться.

Силовик мрачно посмотрел в глаза полицейскому и внезапно протянул ладонь.

– Серега.

– Андрей.

– Мы еще полчаса можем полетать сверху, – кивнул капитан, проникнувшийся серьезностью ситуации, – но полетаем час. Сделай, что сможешь, это чудовище нужно поймать.

Томин вышел, принимаясь раздавать голосовые команды летающей технике.

– Не мог же он под землю провалиться? – пробормотал себе под нос Энди.

Пит Обломофф

Пятница, 21-28

Пит наконец-то вылез наружу. Отодвинул люк и задрал голову вверх с единственным желанием – увидеть наконец небо. Облом. Над ним были бетонные плиты, уложенные на огромные опоры.

Выход из люка оказался под каким-то мостом – черт его знает, где. Река – вот же она! – плескала волнами, разбрызгивая осколки отраженной луны, перемешивала их, мягко шуршала галькой.

Какие-то подростки прятались тут же от вездесущих уличных камер. Они жгли в бочке строго запрещенный в городе костер, и красные отсветы скользили по их лицам.

– А еще знаете, говорят, по городу ходит маньяк, – проговорила Алиса – толстая некрасивая девушка с синими волосами, отчаянно пытающаяся привлечь к себе внимание хоть каким способом, – Ночной Призрак.

– Да ладно, сказки это все, – ее более худая и менее закомплексованная приятельница по прозвищу Фокси очень хотела подколоть синеволосую, но не могла сосредоточиться и придумать достаточно колкий комментарий – ладонь стоящего за ее спиной Алекса, скользнула за пояс ее юбки.

– Никакие не сказки, – Алиса отхлебнула пива из большой пластиковой бутылки, вымененной у старшего брата на неделю слежения за работой домашних дронов, – он ходит по ночам, ищет вот таких же, кто слишком устал от этой цивилизации и предлагает вроде как экскурсию по ночному городу. По самым диким его местам.

– А потом? – поощрил ее Алекс, радуясь, что ни от него, ни от Фокси сейчас не требуется никакого участия в монологе.

– А потом нападает и душит чулками. Ме-е-едленно. Пока у жертвы глаза не вылезут из орбит.

Алиса сделала еще глоток и закатила глаза. Ей в ее неполные семнадцать отчего-то казалось, что маньяк должен использовать исключительно чулочки. Ну может еще шипастые стебли роз. Или остро отточенный серебряный стилет…

Конечно, смотри она поменьше готических сериалов, и читай побольше книг она бы знала, что стилет вовсе не имеет режущей кромки, ну вы понимаете… 

Эти подростки…

– А чулки он сам носит? – неожиданно подал голос Микки, весь – ребра, вихры и очки.

– А?

– Ну откуда он берет чулки? Он их носит сам? Потому что, ну это было бы странно, если бы ходил по городу мужик с упаковкой чулок в кармане, да?

Фокси почувствовала, что рука замерла – Алекс невольно заинтересовался вопросом, совершенно забыв о том, что ему сейчас полагалось делать.

– Ну просто – не может же он их снимать с жертв? Да? – не унимался Микки. – А если жертва в джинсах? То есть, я хочу сказать, не очень-то задушишь человека его джинсами, даже если и заставить его как-то до того их снять.

Алиса вздохнула, поняв, что вечер безнадежно испорчен. Вот почему в каждой компании находится такой идиот, которому только бы дурацкие вопросы позадавать?

Она лениво перевела взгляд на реку, пытаясь принять вид отстраненный и загадочный (на самом же деле отчаянно завидуя Фокси).

А потом она заорала. В голос.

Потому что отодвинулся канализационный люк с диким скрежетом, а из него кто-то полез.

Пит попытался осмотреться, когда его оглушило дружным женским визгом. Измученный, с натертой ногой, голодный и отвратительно пахнущий, он двинулся туда, куда требовал идти его инстинкт – к огню, людям и еде.

Подростки примолкли, как только он подошел к бочке.

– Мы не хотим на экскурсию! – пискнула худая рыжая девчушка.

Обдолбанная что ли? Да ну ее. Единственный, кто выглядел более-менее вменяемо – это тощий очкарик. Кстати, на нем был оч-чень привлекательный темный широченный балахон с капюшоном. Стоило поменяться, раз уж его ищут. Обломофф снял с себя дорогущий клубный пиджак, который, конечно, теперь стоило отдать в химчистку. Но и с условием этих расходов, поношенный он стоил на «Рыночке» столько же, сколько вся их одежда вместе взятая.

– Мне нужно… – попытался Пит объяснить свою просьбу, но голос от долгого молчания и сырости сорвался на кашель, прервав фразу.

– У меня нет чулок! – просипел парень, глядя куда-то с невыразимым ужасом.

Пит проследил взгляд сумасшедшего, и увидел в своей руке все ту же трубу. Ага. Понятно. Потом он представил, как будет успокаивать, пацана, объясняя ему, что нужно поменяться, и сколько именно стоит пиджак. И зачем это нужно. И вообще, что ничего плохого он им не сделает. А труба – это все сплошное недоразумение. И сколько на это все уйдет времени…

– Снимай балахон, – просто потребовал Обломофф, слегка качнув трубой.

Синеволосая Алиса к концу этого действа успела нацепить, припрятанный до того в рюкзаке виар. Никогда еще худой торс Микки не набирал в Виарграме столько лайков, как в этой, освещенной сполохами огня сцене.

«Ахтунг!!! Его худи украл Ночной Призрак!!!»

Энди Ромашкофф

Пятница, 22-31

Вертолеты все-таки улетели. Энди мрачно сидел в машине все так же прогоняя через виар картинки с уличных камер короткими нервными движениями пальцев. Сенсы поблескивали в лучах фонарей. Упустили. Как же мы его опустили снова? Сначала у суши-ресторана, теперь возле ботанического сада. Силовики поглядывали на него глумливо, собираясь улетать. Вот, мол, и вся польза от ваших Птичек.

Внезапно мигнуло что-то красное – совпадение по поисковой форме. Обломофф! Снова он и снова… в Виаграме?..

Псих долбанутый…

Перед изумленными глазами полицейского разворачивалась отвратительнейшая сцена.

Парень – совсем подросток торопливо снимает с себя одежду, на лице его был неподдельный ужас. Маньяк нависал над ним, замахнувшись все той же ржавой трубой. На фоне – явно давилась от визга рыжеволоса девчушка, парень за ее спиной замер, выпучив глаза.

– Тебя нужно остановить, – прошептал Энди, устанавливая координаты снимка в навигатор, – кто-то должен тебя остановить.

Он крутанул руль, размышляя, что спасти этого подростка он не сумел. Мог бы, но не сумел. И вероятно, этот снимок будет стоять перед его глазами теперь до конца жизни.

Пит Обломофф

Пятница, 22-48

Пит брел вдоль реки, кутаясь в чужой балахон и чувствовал себя охотником, снявшим шкуру с пойманного в джунглях зверя. Можно выжить. Можно добраться до чертова ТЦ «Аврора» где-то там, у подножия башен Сити. Встретить нужного человека. Не попасться.

Вот только почему ему всю дорогу встречаются сплошь психи? Сначала привязавшийся – хуже жевательной резинки к подошве – полицейский. Потом принявшаяся снимать его девчушка. Теперь еще эти подростки. Чулок у них нет. Какие еще чулки? А! Еще дерево, желающее рассказать про завирушку. Дерево было перебором.

Может, если сойти с освещенных улиц, на грани с тьмой живут только такие?

Память подкинула ему какие-то смутные образы бородатых крутых парней, называемых «хакерами», и о которых шептались, только выпив лишнего. «Вне системы». «Подпольная война».

«Я ведь и сам теперь… хе-хе».

– Еще не бросил дурить? – полюбопытствовал вновь включившийся Оракул. – Я даже выключенный пишу лог происходящего, в курсе? Посмотрел вот сейчас твое давешнее появление из колодца. Прэлес-с-стно. В стиле – не можешь стать детям добрым примером, стань жутким предупреждением. Ну по ночам они мотаться по городу теперь точно перестанут…

Впрочем, он был не удостоен ответа и снова вырублен. К черту все железяки. У него есть направление. И веский резон дойти. Этого – достаточно.

Энди Ромашкофф

Пятница, 23-30

Дети были перепуганы до того, что протрезвели. В другой ситуации он бы сообщил в органы опеки об асоциальном поведении, но не теперь. Он расспросил жертв об инциденте очень деликатно. Теперь стало ясно, как ублюдок ушел от вертолетов – нырнул в колодец с дерьмом. Кто мог ожидать подобного?

На миг перед его глазами мелькнула картина – вот он протягивает пальцы к крышке мусорного бака, а вот – отдергивает брезгливо. А вдруг Обломофф сидел прямо там?

Бр-р-р.

Энди записал все беседы, как жуткий мужик выпрыгнул из-под земли, как размахивал трубой и требовал снять одежду. Как в итоге отобрал свитер у худого паренька.

На виар растянулась карта города. Вот река, вот мост, отсюда он двинулся направо по берегу, а дальше…

Дальше путь лежал через Яму.

Вот куда он идет. Вот почему он не попадал на камеры раньше. Он живет в старом районе, где нет камер, куда не заглядывают особо Птички. Бог знает, сколько преступлений он совершил там, скрыто от всех систем наблюдения.

Монстр возвращался в свое логово.

И Энди собирался последовать за ним.

Пит Обломофф

Пятница, 23-43

Пит понял, что заблудился, только оказавшись на плохо освещенной дороге между двумя старинными бетонными заборами, куда еще не добралась архитектура Пью-Эйдж. «Каждое здание – индивидуальность!».  Впрочем, учитывая программные комплексы «смарт-дом», каждое здание и было индивидуальностью. Может даже, большей, чем его владелец.

Справа за забором торчали, словно гнилые зубы корпуса какого-то старого-престарого завода. Наверняка отвратительно неэкологичного. Освещался двор синими прожекторами – означает, необитаемое здание, предназначенное к сносу. Слева был обрыв и здание не менее старого депо. В памяти всплыло слышанное в глубоком детстве слово «трамвай».

А потом навстречу вывернули двое.

Санек и Сизый не пили уже три дня. Это задолбало. А лох, идущий навстречу, был таким нервным и зашуганным, что тут явно было, чем поживиться.

Ладно, будем честны. Сизый польстился на пару изумрудно-зеленых ботинок. Не, такие, конечно, только лохи носят, но в ломбарде «99 и 9» за них должны бы дать достаточно койнов. Хватит на пластиковую кегу пива.

Они были из той породы парней, бывших здоровенными весельчаками в семнадцать и превратившиеся почти в развалин к двадцати семи. После четвертой промышленной революции необходимость работать пропала – все люди получали обязательную социальную страховку: жилье – десять квадратных метров, бесплатную еду, товары первой необходимости, основные лекарства, медицинскую помощь и отличный доступ в интернет.

Вот только свободных денег свободных у них не было. А алкоголь в бесплатный паек – не входил. Иногда они находили поденную работу. Или кого-то кто угощал их. Или встречался лох.

Искать лоха – было одним из немногих в их жизни развлечений. Чем-то что требовало везения и вообще – хоть каких-то активных действий. Только в такую ночь парни чувствовали себя живыми.

Так они и встретились на одной темной дорожке – двое шакалов и первобытный человек со ржавой трубой в глубине каменного бурелома. В чем-то эта их встреча была предрешена. Ахретипичный сценарий.

Первобытный человек слегка качнул своим оружием, когда шакалы остановились напротив.

– Семки есть? – полюбопытствовал Сизый.

Самое интересное, что пацаны помнили эту фразу из детства и считали ее чуть ли не ритуальной, никто из них не знал, что же такое эти «семки»?

Но суть все отлично поняли.

Ну вы понимаете. Эти традиции…

Пит вскинул трубу, уже ни капли не сомневаясь в своих действиях… и получил здоровенным кулаком в зубы. Боль оказалась оглушительной, будто фейерверк в голове. Из глаз брызнули невольные слезы. Пит падал с велосипеда, пожалуй, это были единственные травмы, которые он получал за всю свою жизнь. Никто никогда его не бил раньше. Это новое ощущение оказалось оглушительным. Он провел дрожащими пальцами по губам – мокрое и липкое.

Удивительно, как меняется ход мыслей человека после первого полученного удара. Пит вспомнил, что ему тридцать, что он – менеджер, и что в спортзал он ходит не чаще раза в две недели. И что у него лишний вес.

А главное, что ему очень-очень хочется жить. И очень-очень не хочется, чтобы его били по лицу.

«Если бы тут были камеры, этого бы не произошло», – мелькнула малодушная, но вообще-то очень логичная мысль.

Так. Спокойно. Дыши, главное – не сбить дыхание! И думай позитивно.

Все будет хорошо, потому что… потому что «плохо» уже, блин, надоело.

Пит бежал так, как ни бегал никогда в жизни, пока не споткнулся о торчащий из старого крошащегося асфальта кирпич. Он растянулся на дороге, судорожно пытаясь вскочить на ноги.

«Если они убьют меня, они включат Оракула. И понятия не будут иметь, что происходит. Они выпустят его. Чертово устройство уже победило в любом случае».

Мысли неслись в голове быстрее, чем дробный топот приближающихся шагов.

Придется включить смарт. Придется выпустить его наружу. Пусть изучает, это даст мне немного времени, чтоб придумать план. Это однозначно лучше, чем быть мертвым. Ведь тогда никто не узнает про взбесившийся искусственный интеллект. Питу нужно выжить. Любой ценой.

Он включил смарт.