bannerbanner
Над маковым полем
Над маковым полем

Полная версия

Над маковым полем

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 4

Порой мне надоедает Лох. Отвратительный тип с грязным мерзким лицом. Когда смотришь на что-то приятное, к примеру, на свежие эклеры, то зрачок увеличивается. Когда смотришь на Лоха, то зрачок превращается в микроскопическую точку. Или исчезает вовсе.

Мы с ним предпочитаем друг друга не замечать и не разговаривать. Впрочем, однажды, уже в октябре месяце, эта сыпь собирает нас с Купидоном вместе и приглашает в гости к некому Андерсену, чтобы выполнить срочное дело. Я с трудом таскаю свои тридцать пять килограммов, но на тусу соглашаюсь пойти. Не могу же я лишить себя перспективных знакомств и возможностей оказаться под сиянием софитов.

Встреча офлайн

Промозглая стылая улица грозится проглотить тебя и переварить без останков. Под стоптанными кедами чавкают мокрые, распластанные по дороге вымазанные листья. Мимо проезжают пыльные жуки-автомобили, похожие на компьютерных мышей, разве что без проводов. Из наушников льётся попса, в горло льётся «Cola Zero», что продавалась по скидке. Нёбо разъедает соль от чипсов «Ley’s» со вкусом зелени и сметаны. В зубах забиты их крошечные осколки. Пальцы и губы лоснятся от масла. Дали норм. Атмосфера налита тяжёлой удушливой влагой так, что верхние этажи скрывает липкий туман. Дважды Дали сбивается с пути, но с помощью синих этикеток с номерами домов находит нужный. Скромная убогая пятиэтажка лепится возле высоких зданий. Те словно грозятся раздавить её, но так и не двигаются с места. Вкопанные исполины. Монолитные великаны.

Хоть парень и выходит рано, но добирается до друзей в последнюю очередь. Видимо, их мерки «рано» чуточку разнятся.

– Здрасте, – снимая джинсовку и вытирая руки о хвойный свитер, шепелявит он.

– Здорово! – с напущенным энтузиазмом хлопает его Андерсен. – Проходи, знакомься, – говорит он, – это Купидон и Мэрилин – новые приятели Лоха.

На диване, какие обычно стоят у бабушек, сидят миловидный белобрысый паренёк с кукольными чертами лица и больная анорексичка с сухой соломой вместо волос. Чтобы не смущать девушку, Дали отводит глаза, как поступают все учтивые моралисты, встречая колясочников или аутистов в общественных местах. Обои больше напоминают раскисшую газету, мебель годится на съёмки фильма ужасов для какой-нибудь заброшки или чердака. В придачу ко всему сквозь квадратное окно в кубик комнаты заползает дымчатая пелена с неба.

– Ну, так что у тебя стряслось? – без обиняков спрашивает Дали, переминаясь с ноги на ногу и запихивая наушники в карман.

– Значит, так, – пускается в объяснения Андерсен, – вам это может показаться полным абсурдом или околесицей, но я решил взяться за перепись романов, создавших образ несчастного духовно богатого героя, которому стремится подражать вся аудитория. Дали, ты оказался прав, – как бы в скобках добавляет он. – Только один я не потяну такой массив работы, поэтому хотел бы заручиться вашей поддержкой. Исправлять будет несложно, так как есть опора на текст. Писать сызнова вас никто не заставляет. Вначале всегда задуманное кажется неосуществимым, но с каждым шагом цель выглядит всё реальнее и ближе. Давайте только начнём, поглядим, как развернётся дело? – кратко излагает причину сбора парень.

– Нудятина, – реагирует анорексичка.

– Не вижу резона этим заниматься, – добавляет Лох.

– Да что с вами со всеми? – по-доброму вспыхивает Андерсен. – Где ваша вера? Я же прошу только попробовать! Вам нечего терять! Вы же погружены в монотонность будней, вы болтаетесь в океане серой бессмысленности! Бежите от пресной реальности, заменяете её жалкими суррогатами. Я предлагаю вам дело, которое может вдохнуть в вас интерес, предать жизни насыщенность, зарядить вас энергией, да хоть немного встряхнуть! Давайте держаться вместе и выручать друг друга. Не ради себя соглашайтесь – ради друзей, – толкает целую речь Андерсен.

– Меня не от чего спасать, – упорно повторяет анорексичка с соломой на голове.

Дали считает также, но слепота девушки помогает прозреть ему. Её зависимость очевидна всем, кроме неё самой. Возможно, для окружающих Дали закован в кандалы телемании. Погрузившись в себя, никто не замечает плотной говорящей тишины. Когда всё же затянутая пауза начинает действовать на нервы, в разговор вмешивается Купидон:

– У тебя добрые помыслы, малыш, – медленно гнусавит он, – но нам вряд ли удастся провести переворот. Вспомни о фильмах и электронных вариантах, подумай о других странах и хоть маленько пораскинь мозгами.

– Препятствия есть в любой задаче. Для того чтобы наши повести заметили, нужно просто уничтожить все исходники. Спалить их, заблокировать, удалить, – тараторит Андерсен. Внезапно он щёлкает пальцами и выливает свежую порцию задумок: – Ты, Дали, можешь взяться за все книжные сайты! Выведи из строя все приложения и прочее в этом духе. У тебя ведь есть способности, а? – с надеждой замирает он.

– Ну, я, конечно, могу поковыряться, но ничего не гарантирую, – рассеянно мямлит очкарик в хвойном свитере.

– Отлично! – облизывается Андерсен. – Давайте сплотимся в команду и разделим обязанности, – приплясывает он. – Дали займётся выводом из строя всех литплощадок, я с кем-то из вас буду корпеть над переделом, а оставшаяся пара уничтожать бумажные издания.

– Ну ты и загнул, – ошарашенно моргает Лох.

– Возможно, процесс затянется на поколения, но мы хотя бы положим начало новому тренду. Кто за? – весело подводит итоги Андерсен, но вместо леса рук виднеются одни пни. Лишь спустя минуту-другую вверх неуверенно поднимается ладонь Дали, а за ней и Лоха. Вскоре в воздухе оказываются фарфоровая ручка Купидона и косточка Мэрилин с накрашенными ногтями. – Вы просто чудо! – не веря своим глазным яблокам, произносит Андерсен.

Из сердца вон

Из отбросов социума, из неудачников и слабаков собирается пятиглавая группа с размытыми очертаниями целей. Вялые, неуверенные в себе ребята бесталанно толкаются в узкой комнатушке, осторожно оценивают друг друга и тайно хотят улизнуть. Мэрилин изголодалась по взвешиваниям, Дали испытывает острую нехватку телевизора, Лохматый косится на Купидона, а Купидон не спешит одаривать его ключиками от дверцы в страну Чудес. И только Андерсен радуется за всех, негласно занявший позицию вожака. На нём одном держится сплочённость их коллектива. Конечно, с новобранцами он чувствует себя не совсем уютно, не знает, как следует к ним обращаться, и не может вести себя максимально открыто. Мэрилин настолько плоская, что прекрасно подходит на роль закладки. Купидон хоть и выглядит невинным дитём, чем-то выдаёт своё старшинство. Несмотря на нежные замашки, присущие геям, у него имеется некий стержень, обозначающий твёрдость характера. Спустя несколько минут беседы Андерсен уже набрасывает примерные паттерны поведения с каждым из гостей.

– Купидон, ты не мог бы состряпать нам парочку бутербродов, пока мы занимаемся вводной частью?

– Не вопрос, – пожимает плечами блондин и, явно довольный, удаляется в кухню греметь ножами.

Тем временем на бабушкинском диване, хлипкой тумбе и шатком столе увеличиваются горы книг, вытряхаемые из всевозможных вместилищ. Коморка задыхается от пыли, Монро звонко чихает, сжимаясь всеми своими маленькими органами девятилетней девочки, и дружно принимается решение открыть окно. Только вместо свежего потока в кубик вкатывается перламутровый туман так, что нормально видеть становится фантастичным. Даже тёплый, почти оранжевый свет ничего не меняет.

– А вот и ланч, – подражая вежливым стюардессам, возвращается к ним Купидон с подносом в руках. Только возникает одна мини-проблема: для подноса не находится места. – Ничего, ваш покорный слуга стерпит функцию держателя, угощайтесь, – мягко улыбается парень.

– Премного благодарен, – подмигивает ему Андерсен и, отряхнув руки, выбирает прямоугольник хлеба с полусваренным яйцом.

Дали, не глядя, хватает сэндвич с ветчиной и тут же уписывает его. Лох, видно, не собирался прикасаться к еде, но посчитал за честь принять заботу Купидона.

– Мэри, специально для тебя я изобрёл фруктовый ролл, – наклоняется он к девчонке в пышной юбке не по сезону.

– Спасибо, я пас, – холодно отказывается она.

– Но я же так старался, – не унимается Купидон.

– Отвали, – злобно рычит Монро, и общий настрой скатывается до отрицательного числа.

Парням, жующим бутерброды, становится неудобно чавкать в накалившейся тишине.

– Послушайте, так нельзя, – поднимаясь, говорит Андерсен, – я вижу, что мы сами себя дурачим и пытаемся изображать счастье. Репетировать его. Только для кого? Давайте не будем создавать искусственное напускное веселье. Не будем браться за работу, пока как следует не потолкуем и не снимем напряжение. Лучше выплеснем все свои эмоции, признаемся в самых страшных грехах и стыдных поступках. Отпустим все мрачные воспоминания. Освободим себя. Выслушаем друг друга. Не бойтесь откровений, здесь мы все равны, – изрекает он, и, если бы сейчас снимали фильм, то на фон непременно бы поставили стрекотание сверчка. – Ладно, – не сдаётся парень, – я обычный подросток. Мои родители развелись, когда мы собирались идти в аквапарк. Всю жизнь меня игнорили и относились как к предмету. Недавно я разочаровался во всём, что имело хоть какой-то смысл. Я одинок и никому не нужен. Мне кажется, что я изолирован, что никто меня не понимает. Всё, чего хочу добиться, обречено на провал, но я не сдаюсь и безрезультатно продолжаю долбиться об лёд. Звучит, как набор клише, и оттого мне ещё хуже. – Разгорячившейся Андерсен останавливается.

После его признаний молчание расценивается как моветон, поэтому голос подает трясущийся Лох:

– Меня жутко лихорадит, и мне надо срочно догнаться новой дозой. Я абсолютно зависим от волшебного порошка и каждый час представляю успокаивающие таблетки, каждую минуту благодарю Богов, что имею возможность погружаться в счастье так часто, как мочатся старики, страдающие недержанием. Я скрываюсь от серой жизни. У меня просто нет повода жить и чем-то заниматься. Ничто не вызывает впечатлений: ни радости, ни боли, ни интереса, ни волнения. Время тянется пустым унылым поездом. Чтобы хоть как-то его убить, безостановочно давлю угри, свои миниатюрные домашние гейзеры. Сплю так плохо, словно знаю всё на свете. Мой главный страх – не пробиться к венам сквозь деревянную кожу. Главная мечта – навсегда остаться в сказке, – монотонно блюет словами Лох.

Теперь тёмно-пепельный сумрак как нельзя лучше соответствует ситуации и позволяет глубже проникнуться откровениями, глубже копнуть в прошлое.

– Я Мэрилин Монро, и меня ждёт особенная судьба. Единственной преградой, мешающей достигнуть всеобщего обожания, является отвратительная фигура. Я никак не могу избавиться от лишних килограммов и желания съесть что-нибудь калорийное. Смородиновый пирог. Хрустящую жареную картушку с грибами. Ароматную солянку с лимоном. Глазированный сырок. Я устала терпеть и постоянно ущемлять себя. У меня нет сил передвигаться. Я стала часто падать. Голос сделался тусклым и слабым. Кожа растянута и суха. Я уродлива. На меня никогда не посмотрят как на красивую сексуальную женщину. Никто не захочет увидеть мой миленький клитор. Облизать мой миленький клитор. Кончить на мой миленький клитор. Мне никогда не попасть на обложку гёрлжурнала! – срывается на рыдания Монро. – У меня нет груди! У меня нет ресурсов бороться с раздражающими уговорами и нотациями «Скушай то, скушай это». Меня считают полной дебилкой и розовой пустышкой, а я живой человек, который просто хочет попасть на обложку журнала, чтобы его любили и гордились! – уже вовсю распускает слюни Мэрилин так, что они заполняют её рот и мешают ворочать языком.

– Люди выглядят красиво, когда здоровы и полны жизнелюбия… – осторожно начинает Андерсен.

– Да отстань ты от меня! – рявкает девушка, размазывая сиреневые тени.

– О’кей, пупсик, ты пока очухайся, а я соскребу инфу о себе, – поёт Купидонова улыбка. – Я Бог любви, и моя миссия – дарить малышам покой. Дарить малышам тепло. Дарить малышам ласку. Если сказать по-простому: я наркодиллер, – смело завершает фразу Купидон, и, к его удивлению, не сталкивается с осуждающими взглядами или библейскими заповедями. Все действительно относятся друг к другу одинаково. – Что ж, – продолжает он, – мои немного странные повадки достались мне от дорогого доброго папочки, который очень меня любил. Очень-очень, – горячо произносят его пухлые губы. Если бы снимали фильм, то определённо взяли бы их крупным планом. – Он так пылко любил своего ангельского мальчика, что не мог удержаться и не… – сохраняя интригу, делает паузу блондин, – вставить ему. – Губы так близко прижимаются к камере, что проглатывают её.

В следующем кадре умещается Дали.

– Я даже не знаю, что это… сказать, что ли, – втягивает сопли, – я просто смотрю телевизор. Нравится, когда иллюстрируют рекламу. Когда много бутылок Колы, – уточняет он и внезапно останавливается.

На этом его исповедь завершена.

Безмолвие смешивается с кефирным туманом, забиваясь во все углы и крепко связывая компанию. Мы, думает Андерсен, поколение тех, кто мастурбирует на шприцы, дрочит на плазму, кончает на глянцевые журналы и поклоняется меланхоличной классике. Тех, кто спускает деньги на шмотки и выпивку, кто прожигает свою молодость, но где-то в глубине своей маленькой банальной души желает обрести независимость и стать здоровой личностью.

1

Turn on, tune in, drop out

Невероятно, но пятиглавая банда умудряется заночевать в Андерсеновой шкатулке. На ум сразу же приходит сравнение с детской байкой «Теремок», только в её конце звери строят более большой просторной дом, а наши герои даже не подумывают увеличивать свои хоромы. Втискиваются на экспрессивно смятой кровати, делят между собой разваливающийся диван и прекрасно проводят ночь. Наутро набивают животы тем, что находят в холодильнике. То есть прокисшим молоком, твёрдым хлебом с колбасой и сухими хлопьями.

Купидон совершает акт благородства и, словно фокусник, неведомо откуда достаёт для Лоха и стрелу, и лекарство.

Лох зависает в вертикальном параллелепипеде туалета, добавляя новую точку в свою коллекцию, а потом залипает перед зеркалом, запачканным то ли слюнями, то ли зубной пастой, то ли спермой.

Мэрилин, несмотря на слабость, отправляется в магазин за весами, проклиная всех парней за их непроницательность.

Дали уже возится с компьютером, устанавливая любимую игру.

В такой веренице мелочей и проскачил бы пасмурный осенний день, но Купидон решает развлечь своих компаньонов – конечно, без их ведома и, тем более, разрешения – и развлечься сам.

Молодой гуманист, не выдерживает столь скверного зрелища, в котором маленькие ребятишки морят себя скукой, поэтому, вылив остатки молока в поцарапанные кружки, принимается химичить. Выудив из кармана целлофановую упаковку и вытряхнув на ладонь несколько пилюль персикового и бирюзового цветов, делит их на пять порций, после чего маленькие кругляшки плюхаются в млечный напиток.

По истечению пары минут препараты растворяются полностью, и Купидон входит в тесную комнату, прижавшись спиной к дверному косяку. На нём привычные горчичные штаны и розовая рубашка.

– Дамы и господа, прошу вас освободить бокалы, – гордо оглашает он, несмотря на то, что никаких бокалов не держит.

Вялая молодёжь устало принимает подношение и без вопросов вылакивает коровий дар. Только Мэрилин отрицательно качает головой. Предвидя эту ситуацию, белоснежный красавец незаметно протягивает даме таблетку со словами «Для сжигания жира, мисс», и ладонь махом пустеет.

– Спасибо, – смачно срыгивает Дали, возвращая кружку.

– Не за что, пупсик мой, – причмокивает Купидон.

Услышав эту фразу, Лох ревностно и грустно обводит парочку взглядом, но, вздохнув, ничего не говорит. Свою порцию Купидон опрокидывает в желудок вместе со всеми и сейчас уже прислушивается к возникающим ощущениям. Интрига так и светится в его лукавых глазах, но вскоре её сменяет вспышка озарения.

Он вдруг отчётливо осознаёт, что вовсе не является человеком. Вся его текущая размеренная жизнь представляла собой сплошную иллюзию и самообман. Один долгий эфемерный сон, что может развеяться от любого чиха или хлопка. Никакого Купидона никогда не существовало. Всё материальное было придумано им самим. Тем, кого никогда не было. Следовательно, реальность тоже теряет свои права. Удивительным образом предметы рассыпаются на мелкие яркие молекулы, едва отличимые частицы. Красными, жёлтыми, зелёными искрами взлетают к потолку стулья. Ворс ковра, словно горстка песка, кружится в воздухе. Протёртые занавески лёгкой метелью улетучиваются в небытие. Комната несётся в музыкальном хороводе, закручивается в эпицентр Абсолюта. Пол, на котором лежат пятеро ненастоящих тел, скрюченных в позе эмбриона, превращается в пыль. Всё стремительней и стремительней тает жизнь, стираются отпечатки, и Земной шар превращается в мячик для минигольфа, падающий в бездонную лунку. Дух вытворяет такие виражи, словно катается на американских горках без ремня безопасности. Безумный танец сливает их в одну огромную фигуру, сцепляя между собой конечности, объединяя тела, и когда их глотает беззубый рот Чёрной дыры, становится ясно, что в туннеле вращается только отрезанная по локоть рука. На каждом пальце возвышаются головы, напоминающие древних славянских идолов.

Купидон, опасливо озираясь по сторонам, обнаруживает себя средним пальцем, единственным гордо вытянутым вверх. Его сосед справа – Андерсен, а слева прижимается безымянный Лох. На тоненьком мизинчике узнаётся пышная причёска Мэрилин, а на большом, по-геймеровски согнутым персте, таращится очкастый Дали.

Кафка в комнате

Лох ошарашенно озирается по сторонам, пытаясь понять, где они находятся. Все пятеро друзей хором словили какой-то трип, долго кувыркались на сверкающих гирляндах, любуясь мерцающими огнями и звёздной крошкой, а затем оказались в строгом заведении. Длинная кишка коридора течёт до самого горизонта. Её бока уродуют бесчисленные двери с номерами без закономерности. Общение происходит телепатически. Хоть никто из присутствующих не успевает издать и звука, уже все обмениваются своими догадками.

Дали заверяет, что они попали в рекламное агентство, Мэрилин Монро с пеной у рта доказывает, что оно модельное, а Андерсен внимательно изучает пронумерованные таблички. По его наморщенному лбу можно заключить, что внутри черепа происходит усердная работа мысли.

Лох же, словно пятилетний, прижимается к Купидону и болезненно щурится от ослепительного света.

«Может быть, это Рай?» – безмолвно произносит он.

«Какой Рай, идиот?! Нам всем уготовлена дорожка в Ад!» – ставит ему подзатыльник Дали.

«Детка, не будь пафосным», – правильно замечает Купидон.

«Тихо вы! – толчком энергии прокатывается Андерсеновский крик. – Кажется, я понял, где мы очутились, – таинственно гремит его идея, – вы только поглядите на эти номера, – продолжает рокотать вибрация, – VIII век до нашей эры, VII… идёмте дальше», – взмахом руки приглашает он, и вся группа движется по фарфоровому паркету.

Закрадывается впечатление, что шагать так они могут бесконечно. Время, как и расстояние, пружинкой то растягивается, то сокращается вновь, и неясно, сколько минут или лет они проводят в этом бумажном макете. Порой они натыкаются на извилистые лестницы и резкие повороты, и только кабинетам всё нет конца.

1745-1792… 1799-1837… 1809-1852… 1814-1841… 1818-1883… 1821-1881… 1828-1910… 1860-1904… 1868-1936… 1884-1937 – скользят узнаваемые даты.

«Это ведь годы жизни русских писателей! – восклицает Андерсен. Наткнувшись на знакомые цифры, он окончательно убеждается, что на других этажах размещаются залы авторов Запада и Востока. – Вы хоть представляете, какую гигантскую птицу удачи мы только что поймали?!» – ахает юноша, но, к разочарованию, не зрит отражения своего восторга на лицах товарищей.

Любопытство алым факелом пляшет в его глазах, и его азарт начинает передаваться Лоху.

«Ты хочешь проникнуть в эти комнаты?» – изумляется Лохматый. Лично ему не очень-то хочется впутываться в странные ситуации.

«Именно, – эхом отзывается Андерсен, – и вам рекомендую поступить точно так же», – завороженно добавляет он, отдаляясь и не оборачиваясь. Спустя один дрожащий вздох он скрывается за прямым углом поворота, и компании ничего не остаётся, как разбрестись по стерильно чистому лабиринту.

В одиночестве Лох чувствует себя так неуверенно, словно идёт на операцию по удалению какого-нибудь жизненно важного органа. Внутри живота плещется холодная липкая слизь, руки становятся мокрыми, а лоб покрывается испариной. Лохматый давно не ориентируется в пространстве и не имеет понятия, куда ведут его ноги. Плюнув на всё, он поворачивает первую попавшуюся ручку, над которой знаменуются цифровые закорючки «1883-1924», и оказывается в непривычно тёмной комнатёнке.

В её центре стоит худой, болезненный с виду господин, делающий гимнастику. На стене изображается какая-то пернатая тварь вроде галки. Завидев Лоха, господин прекращает приседать и махать руками и поворачивается в его сторону. Из-под густых бровей на него строго глядят глубоко посаженные глаза, и в следующую секунду ладонь Лохматого сама ползёт к распахнутым губам. Перед ним стоит сам Франц Кафка, только не во плоти и, судя по всему, не в духе.

«Я же завещал сжечь все мои работы!» – обрушивается шквал гнева на первого живого встречного. От яростного приветствия и столь культовой фигуры Лох совсем теряется и только сглатывает целое болото слюней.

«Но вы стали очень известным», – робко вставляет прыщавый юноша, заранее жмурясь и ёжась.

«А, может быть, я не желал становиться известным!» – смахивает стопку писем Кафка.

«Как же его задобрить?» – лихорадочно соображает парень, забыв, что коммуникация происходит на метафизическом уровне.

«Ты, видно, хочешь превратиться в насекомого!» – угрожающе гаркает писатель.

«Что вы? Нет, сэр, – заикаясь, лепечет Лохматый. От противного страха сердце вместе с печенью и другими органами уходит в пятки. Уж лучше бы их удалили под наркозом, досадует парень. – Я лишь пролетал мимо», – пытается объяснить Лох, но его речь сменяется невнятным стрекотанием, хитиновый панцирь опоясывает тело, а вместо привычных конечностей семенят маленькие тоненькие лапки-жгутики.

Лох смертельно болен.

Зверь 666

Пустота давит на мозг, освобождая симптомы паники, но я не теряю голову. Коридор тянется, словно спагетти. Даже жизнь имеет много общего со спагетти. Она долго длится, но всегда заканчивается. Стук каблуков гулко отталкивается от стен, и с каждым шагом движение даётся всё труднее, поэтому я захожу в самое ближайшее комнатное горло с номером «1875-1947». Надеюсь, внутри найдётся местечко, куда я смогу присесть. Ну, кожаный диван или мягкий пуф. Только внутри меня поджидает пугающий лысый мужчина с толстым голым брюхом. Он лапает меня безумными пучеглазыми глазами, сидя в позе лотоса. Перед ним лежит колода пёстрых карт рубашками вверх. Рубашка эта обозначается красочным крестом, в центре которого помещается разноцветная роза.

«Вы кто?» – вздрагивая от неожиданного ужаса, отшатываюсь я.

«Зверь 666… – исторгается из самого чрева полуобнажённого мага.

Его дряблые щёки и морщинистый лоб заставляют зрачок сужаться до неприличных размеров. Вся обстановка, наполненная различными символами, нагоняет ауру загадочности. Повсюду лежат кучки белого порошка, словно слои первого невинного снега, а у его мясистого локтя возвышается чаша с кошачьей кровью. – Также известный как Алистер Кроули», – представляется мужчина.

Только я вижу его впервые и до встречи не знала совсем, отчего душу щекочет неловкость.

«А что у вас за карты?» – пищу я для развития беседы.

«Это карты Таро Тота, – гнусавит толстяк, – но я не намерен тебе гадать. Лучше садись подле меня да слушай истину», – командует. Я подчиняюсь, но лишь потому, что едва держусь в вертикальном положении. – Каждый смертный имеет истинную волю, которую стремится познать. Именно в ней заключается весь смысл, но, чтобы этот смысл постичь, человек должен освободиться от бессознательного влияния и впустить его в пределы осознаваемого. Не подавляй свою сексуальную энергию и делай то, что изволишь. Таков весь закон», – мирно и монотонно поясняет Кроули.

«Но как услышать, понять свои настоящие желания? – спрашиваю я, копаясь в памяти. – Дело в том, что я совсем запуталась в привычках и никак не могу освободиться от деструктивных внушений» – вспоминаю, как изъяснялся мерзкий психотерапевт, обещавший выбить из меня всю дурь. До сих пор гадко думать, что он интересовался моим циклом и навязывал секс-озабоченность.

«Кто-то стремится провести дни максимально эффективно, подчиняясь западной идеологии, а кто-то отдаётся безмятежному восточному созерцанию. Кто-то видит своё предназначение в служении и любви, а кто-то в постоянном развитии. Отправляйся на поиски себя. Отпускай приевшиеся идеалы. Нащупывай нить к свободе, ибо только свободный может исполнять волю свою. Учти, что дороги изменчивы. Как только начнёшь замечать, что цель утрачивает раннее присущий блеск, не цепляйся за неё. Терпи пытки моральной ломки, открывайся новым возможностям и твори то, что считаешь нужным. Не обманывай себя. Отделяй правду от кривды и следуй за зовом сердца».

На страницу:
3 из 4