Эрис. Фила всадников

– Достопочтимые всадники! – приветствует сисситию старший из них. – Два неотложных судебных дела требуют разрешения. Судебные уложения касаются только интересов нашей филы и потому не подлежат рассмотрению на агорах полиса. – Архонт поднимает дорожный посох. Радостные разговоры стихают.

– Главы пятидесяти родов гаморов, выйдите!

Вызванные благообразные мужи степенно выходят к архонтам.

– Первое дело таково. Если кто из вас не знает, то сообщаю, что в полисе, в квартале Ортигии, на правах гостя трёх семей гаморов проживает беглый афинянин, некий Протагор, по роду занятий софист. Софист Протагор уличён в безбожии… – Гневные выкрики из-за столов прерывают речь архонта. Но он продолжает: – Книга софиста Протагора «О богах» публично сожжена на костре в Афинах. Софист Протагор афинским судом граждан приговорён к смерти. Как вы знаете, любое отрицание богов, публичное поругание веры, а также обучение богохульству в Сиракузах считаются особо тяжкими преступлениями. Нам с вами надлежит решить дальнейшую судьбу гостя филы всадников. Предлагаю выслушать… возможного безбожника, гостя… софиста Протагора.

Предложение архонта не вызывает возражений. Рабы сопровождают Протагора к судьям. Софист входит во враждебное пространство между столами лёгким шагом атлета, готового к соревнованиям. Он шествует прямо к жертвенному костру, игнорируя требование сопровождающих его рабов идти к архонтам. Встав лицом к пламени, «возможный безбожник» присаживается, заботливо добавляет в священный костёр дров. Поднимается с колен, посыпает неизвестно откуда взявшиеся у него в руках благовония. Беззвучно что-то шепчет в небо и предстаёт перед удивлёнными архонтами.

– Софист Протагор, беглец из Афин, приветствует гаморов Сиракуз!

На приветствие Протагора из одной только вежливости архонты вымученно тихо проговаривают: «Хайре!» Сиссития хранит зловещее молчание. Афинянин обводит столы спокойным взглядом и неожиданно продолжает приветствие:

– Богиня Эрис, сестра Арея, призываю тебя, крылатую, позаботиться обо мне на суде.

Устанавливается очень долгая пауза. Собравшиеся удивлены: софист обращается к женскому божеству, не особо-то чтимому, к тому же откровенно жуткому. Архонты сходятся в круг. Должностные лица обмениваются мнениями. Со стороны кажется, что в их рядах раскол. Но вот совещание архонтов закончилось. Старший из них обращается к софисту:

– Бывший гражданин полиса Афин, внесите ясность о целях вашего пребывания в славном полисе Сиракуз.

Протагор принимает положенную строгую позу для выступления перед должностными лицами.

– Я, Протагор, бывший гражданин Афин, скрылся от смертного приговора суда полиса Афин по обвинению в отрицании богов. Вынесенный мне приговор считаю несправедливым. Прибыл в Сиракузы для установления культа почитаемой мною богини Эрис, а так как отправлять культы женского божества может только женщина, то и для нахождения в Сиракузах сиятельной жрицы. Занятие софистикой обеспечивает мне доход, достаточный для безбедного проживания в полисе.

– Софист Протагор, я вас правильно понял, вы признаёте эллинских богов? – уточняет архонт по правую руку от старшего.

– Я, Протагор, признаю богиню Эрис своей покровительницей. Почитаю её божественные установления. – Протагор воздевает к небу руку. По странному стечению обстоятельств в этот момент в небе, очистившемся от туч, появляется орёл. Крупная птица, расправив крылья, парит кругами над сисситией. Гаморы поднимают головы. Появление орла – добрый знак.

– Софист Протагор, чем может помочь полису Сиракуз учреждённый вами культ богини вражды, раздора и прочих бедствий, с ними связанных? – задумчивым голосом, не сводя глаз с парящего орла, продолжает расследование старший архонт. Благородное собрание филы всадников ожидает от афинянина напыщенной и долгой речи, но Протагор отвечает коротко:

– Богиня труда, спорта и соревнований не почитается. Алтаря нет, нет жертвоприношений и праздников с подобающими Эрис молитвами. Богиня, породившая труд, обижена незаслуженным забвением. Мать богини Лимес…21 – (Услышав упоминание Лимес, гаморы перестают любоваться полётом орла.) – Вдохновительница воителей лишена культа, ей, благой, причитающегося. Я, Протагор, готов доказать, что достойное почитание достойной богини Эрис обогатит ваш полис, установит мир и благоденствие на улицах Сиракуз! – Двойное упоминание «достоинства» в отношении пугающей одним своим именем грозной богини погружает сисситию в глубокие размышления. Появляются мрачные тучки. Орёл поднимается выше и исчезает из виду. Протагор замолкает. Софист хладнокровен, держится спокойно – афинянин не боится суда.

– Архонты и главы родов удаляются для вынесения решения по делу софиста Протагора, – после затяжной паузы огласил старший архонт. Пятьдесят мужей и архонты отошли, встали в совещательный круг у пинии. Со стороны видно, как часто мужи прикладывают руки к бородам. Однако в этот раз среди шепчущихся царит единодушие. Гаморы за столами тоже обмениваются репликами. Что и говорить, такой интересной сисситии давно не было. Насупившийся старший архонт подошёл к Протагору:

– Основываясь на установлениях предков, как в части почитания богов, так и в части гостеприимства, архонтами и главами родов софисту Протагору, афинянину, разрешается основать под надзором архонтов культ богини Эрис. А также подобрать жрицу, эллинку происхождением, из жительниц полиса, для отправления культа Эрис Сиракузской, попечительницы соревнований, матери созидательного труда. Разрешено составить и фиас22 из почитателей богини Эрис.

Установилась тишина, не нарушаемая никем из присутствующих.

– Разрешается софисту Протагору преподавание в полисе Сиракуз, – продолжил наконец архонт. – В целях лучшей доступности для учеников собрание гаморов наделяет бывшего гражданина Афин, Протагора, участком земли без права наследования. Также метеку Протагору поручается составить трагедию в честь богини Эрис.

Архонт поднял посох. За ним выстраиваются архонты и главы родов.

– Переходим к рассмотрению второго судебного дела.

Протагор намеревается покинуть место суда, но архонт останавливает его. Софист вновь принимает подобающую судебному разбирательству строгую позу, поправляет складки на одежде.

– Вызываются гаморы Мирон и Граник. Сторона обвинения, предстаньте перед нами!

Из рядов глав семейств выходит сердитый Полидам. Вскоре перед судьями предстают обескураженные Мирон и Граник. Архонт обращается к главам родов:

– Достопочтимый гамор Полидам, огласите ваши претензии к гаморам Мирону и Гранику.

Друзья наконец-то находят взглядами Гермократа, сидящего за столом. Тот сокрушённо разводит руками – архонт-фермосфет не может ничем помочь, он не приглашён к рассмотрению дела.

– Я, Полидам, предводитель рода бакхиада Хирисофа, потомков Гераклидов, что основали полис Сиракуз, обвиняю гаморов Мирона и Граника в нарушении сыновних обязанностей. Требую с упомянутых гаморов взыскания в части пренебрежения традициями при совершении брачных помолвок. Гаморы, воспитанные мною, не поставили меня, их опекуна, а также предводителя их рода, в известность о намерении вступить в брак с коринфскими девицами, бакхиадами младших родов.

Раздаётся единодушный злой перестук кулаков по столам. Проступок Мирона и Граника требует публичного порицания. Архонт призывает аристократов к тишине и тоном глубокого сочувствия просит Полидама продолжать, возложив руки на плечи «скорбящего». Полидам впивается немигающим взглядом в Мирона и выкрикивает:

– Литургия!23

Главы родов за спиной старшего архонта согласно кивают. Суровый архонт неожиданно оборачивается к внешне равнодушному Протагору:

– Софист Протагор, вам было поручено составить трагедию.

Протагор приложил правую руку к груди. Архонт обернулся к Мирону и Гранику:

– Фила всадников налагает на гаморов Мирона и Граника литургию – поставить за свой счёт трагедию софиста Протагора в честь богини Эрис. Срок исполнения литургии – сорок дней, отсчёт от дня сисситии. После литургии вам будет дозволено испросить согласие у вашего воспитателя на браки с девицами из младших родов бакхиадов Коринфа. Ответственным за соблюдение литургии назначается… – (Главы родов одновременно, не сговариваясь, почему-то смотрят на вставшего из-за стола Гермократа.) – Назначается архонт-фермосфет Гермократ.

Всадники неохотно покидают весеннюю сисситию. Прощаются. Тучи исчезли, солнце радует летним теплом. К пинии выстраивается очередь. К Полидаму, принимающему поздравления с удачной сисситией и примирительной свадьбой между древними родами, подходят Мирон и Граник. Три десятка мужей, стоящих позади предводителя рода, замолкают. Старик обиженно смотрит на подошедших, останавливает взгляд на руках Мирона.

– Только попробуй показать мне кулаки, засранец.

Громадный Мирон демонстрирует Полидаму открытые ладони. Теперь колючие глаза Полидама встречаются с глазами Граника, который быстро отводит взгляд и тоже показывает ладони.

– Отец… – бубнит под нос атлет Мирон, но Полидам не слышит его. Воспитатель «полирует» взглядом покрасневшего Граника.

– Прости нас, – тянет виновато Граник. – У тебя такой крутой нрав! Ты бы никогда не дал разрешения на брак…

– Отец?! Крутой нрав?! – язвительно перебивает Граника Полидам. Несмотря на тон, заметно, что старик доволен унижением обидчиков. – Вы слышали филу? Вам обоим назначили литургию. А разрешение отеческое вам всё равно придётся спросить у меня. Я ещё подумаю, дать его или нет. Память у меня о-очень крепкая. Крутой нрав? Да неужели? Я же сама доброта! – Полидам обернулся к мужам, стоящим позади него, те сдержанно улыбнулись: «крутой нрав» Полидама – это ещё мягко сказано.

– Думайте теперь, нечестивцы, днями и ночами, как задобрить меня. Ведь вашему преданному другу удалось меня уговорить! – надменно бросает воспитатель.

Мирон и Граник удаляются под сочувственными взглядами мужей рода. Два друга спешат к воротам поместья, там их ожидает одиноко стоящий Протагор.

– Гермократ, ты где спрятался? – Полидам вновь оборачивается к окружению. Мужи выводят к Полидаму юношу, снимают с его рта руки-кляпы. – Твои друзья повинились предо мной, уезжают с афинянином. Тебя бросили и лошадь тебе не оставили. Дружбе вашей, никак, конец подошёл?

Вокруг раздаются саркастические смешки. Гермократ смотрит в спины Мирона и Граника.

– Видишь, какие у тебя друзья – убегают, поджав хвосты, и даже не ищут тебя! Я твой отец, и я твоя мать. Только мне одному ты и нужен! – зло сквозь зубы цедит воспитатель. Конечно, старик перегнул, но никто из мужей рода не хочет перечить опасному ревнивцу. И Полидам надевает маску веселья – победа одержана, разве не к этому он стремился? К нему подходят представители других родов. Им, верным соратникам по спорам в филе, Полидам выдаёт припасённую шутку:

– Ты, безлошадный, не уходи, я лошадь тебе займу. Так и быть, под хорошие проценты.

Смешки перерастают в раскатистый хохот. Но Полидам не унижает Гермократа. Напротив, старик нежно стискивает любимца в объятиях. Шепчет ласково на ухо: «Кое-кто из моих домашних хочет поздравить тебя с женитьбой».

Глава 5. Горгоны Ксантиклов

Напрасно Мегиста пытается разглядеть что-либо сквозь покрывало невесты: ткань хоть и неплотная, но верный союзник Ксантиклов – хитрые узоры плетения – радуют только сторонних наблюдателей. Невесте, увы, видна лишь посыпанная песком ровная дорога под ногами. Голоса вокруг незнакомые. Разговоры звучат непонятные – о литургии двух всадников… Имена наказанных не называются. Пятеро спорщиков оценивают стоимость театральных постановок. Расходятся в оценках затрат.

– Мой Проксен, им придётся нанимать хор! – звенит позади юношеский голос. – Актёров искать издалека, задорого, по соседним полисам.

– В сорок дней предписано уложиться! – откуда-то спереди звучит удивлённый басок подростка. – Это же надо же! Придумать за сорок дней огромную трагедию, длиной от восхода до заката! В певческих-то стихах!

– Тяжкие труды предстоят! – грустно отвечает ему голос постарше. И уверенно заключает: – Деркелид, им, нечастным, втроём не осилить литургию.

– Ещё и надзор судебный установили. Капкан это, а не литургия! А если постановка провалится? Денежным штрафом тогда бедняги не отделаются. Может, кто им поможет? – угрюмо заключает солидным басом, возможно, тот самый Деркелид.

– Агис, дорогой ты мой, да никто из гаморов не согласится пособлять несчастным, – вступает приятный голос зрелого мужа. И пренебрежительным тоном, вполголоса: – Стоило ли так рисковать? Ради кого?..

Неожиданно позади идущих раздаётся громкий, сердитый хлопок в ладоши. Возможно, шествие невесты нагоняет ещё один муж? Спорщики тут же замолкают. Мегиста вдруг отчётливо понимает, что неведомые собеседники говорили о ней и о её подругах. Хотя девушка под тканым покрывалом не видит взглядов, но кожей ощущает их осуждение. После резкого хлопка сопровождающие идут молча.

Дорога приводит не к парадным воротам поместья, через которые гостья прибыла на сисситию. Храп лошадей, запах навоза и сена, суета рабов, скрип повозки – возможно, конюшни Полидама? Процессия останавливается. Мужчины по обеим сторонам бережно поднимают и усаживают Мегисту в телегу, на белые шкуры коз. Кто-то вложил ей в руки пышный букет цветов и на ушко вкрадчиво шепчет:

– До свадьбы двадцать дней. Двадцать дней будешь жить у меня. – Это знакомый голос Полиника. – В почёте. В гинекейоне с моей женой и дочерями.

Голос Полиника радостен, но слова его звучат как суровый приговор. Мегиста под покрывалом тяжело вздыхает, кивает головой. Телега тут же трогается в путь на Сиракузы.

Просторный двухэтажный дом предводителя Ксантиклов в Ортигии имеет два входа. Почётным, с резными вратами на бронзовых накладках, обращён к храму Афины. Повседневным, попроще, выходит на улицу торжественных шествий; эти ворота без бронзы и резьбы, собраны из отслуживших свой век частей боевых кораблей. Мегисту подводят к повседневным воротам, изъеденным червём и волнами. Полиник берёт правую руку девушки, прикладывает её пальцы к пёстрым лоскутам обшивки некогда грозных боевых бортов.

– Коринфская дева, знай: ворота в мой дом – память о героической славе рода Ксантиклов. Архий, что командовал первыми переселенцами, из нашего рода. Потрогай его славу. Ты же наша, родная! Боги помогли тебе в правильном выборе спутника жизни. На первом корабле с Архием прибыли и предки Гермократа, что из рода Мискелла, основателя италийского Кротона. Многие, кого ты видела сегодня на сисситии, не бакхиады вовсе, хоть и всадники. Только две сотни семей полиса настоящие бакхиады. Половина филы гаморов – потомки селян Тенеи24.

Полиник, накрыв своею ладонью руку девушки, водит её пальцами слева направо.

– Свирепая засуха и чёрный мор заставили нас покинуть родной Коринф. Хвала богам-покровителям! Вас же, оставшихся, покосили тираны Кипселы. Нам, на Сицилии, повезло больше вашего. Расскажу тебе о золотых венках и о слезах, здесь, на Сицилии, обретённых. Ты, дева-бакхиад, обязана песни сложить о родственниках – колонистах-переселенцах. У тебя же, как говорят, дар от богов песни слагать?

– Выучу имена славных сицилийских бакхиадов, мой отец. Запомню, что скажешь, о предках. Песни-молитвы сложу о Ксантиклах. – Мегиста благодарно склоняет голову. – Обещаю, почтенный Полиник!

Полиник тянет на себя массивную створку ворот – смазанные ворота неслышно открываются, и удивлённый глава рода застаёт на пороге дома «непобедимую армию»: перед ним восседает, стоит, ест и пьёт женская часть семьи, ближайшая родня, тоже из женщин, и прислуга. Мегиста, как и положено, правой ногой переступает порог дома. Полиник снимает покрывало невесты и держит его в руках с гордым видом скульптора, являющего своё творение.

Мегиста осматривается. Внутренний дворик дома занят женщинами. Их очень много, не меньше ста пятидесяти! Они разных возрастов – от двенадцати до пятидесяти лет, в праздничных ярких, узорчатых одеждах, у некоторых и высокие сложные причёски. Те дамы, что в первых рядах, сложили на животах руки и критически, не стесняясь, рассматривают гостью. Служанки, что в дальних рядах, сжимают дорогую чёрного лака посуду с напитками и едой, откровенно враждебны. Словно поле с лесом сошлись в рядах хозяек благородного дома – нет единства среди них. У гостьи перехватывает дыхание. Глаза наполняются слезами. Мегиста кланяется женщинам Ксантиклов. Слёзы остаются в глазах. Губы плотно сжаты – она готова принять удар.

– Коринфская дева-бакхиад из рода Ксантиклов, по имени Мегиста! – громко, на всю улицу объявляет Полиник. В ответ – звонкая тишина. Тишина подозрительно-зловещая. Женщины рода Ксантиклов не намерены соблюдать даже видимость приличий. Полиник подталкивает Мегисту к недружелюбным хозяйкам, пятится назад к настороженным мужам, ожидающим у ворот.

– Никак мятеж кровавый назревает, – серьёзным тоном шепчет сыну дальновидный глава рода. – Надо покинуть дом, пока нас не подмяли… заодно. Пойдём к Гермократу сговариваться о приданом.

Сын согласно кивает отцу и прикрывает створки ворот. Полиник, будучи не в силах сдержать любопытство, приникает к узкой щёлке.

– Как ты, убийца-отравительница, посмела к нам явиться? – раздаётся гневный голос из рядов встречающих женщин. Гостья не успевает ответить на вопрос, слышится властный окрик:

– Да подожди ты!

Осуждающая не смеет перечить старшей по рангу.

– Ходят слухи, что вас троих за отказ принять свадебное предложение… отвергнутые женихи наказали? – новый голос, девичий, наполнен задушевной жалостью.

– Наказали за отказ. Избивали. Насиловали. Душили. У нас троих не было защитников, – звучит печальный ответ. Отлетает чей-то скорбный вскрик. Дослушать женский разговор Полинику не удаётся. Кто-то с той стороны твёрдым, решительным шагом подходит к воротам, закрывает их плотно на неподъёмный засов из корабельной мачты. Из-за ворот дружным хором раздаются сочные проклятия и пожелания судьбы в адрес убогих ионийских ублюдков.

Полидам, нежно распрощавшись с последним участником сисситии, в окружении мужей рода уводит потерянного Гермократа в дом. Гермократ, идя следом за довольным Полидамом, что-то невнятно напевающим, часто оглядывается в надежде увидеть силуэты друзей. Но надежды юноши тщетны.

– Да-да, уехали… уехали твои друзья. Уехали и не попрощались с тобой. – Полидам оборачивается к любимцу. Улыбается во весь рот, полный ровных зубов. – Можешь не искать их.

И то верно. Гермократ оставляет напрасные поиски, под взглядами окружения Полидама напускает на себя равнодушный вид. Мужи входят в хозяйский дом.

– Помнишь, как ты тут в прятки со мной играл? Прятался ловко за колоннами? – довольно молвит воспитатель. Смеётся от приятных воспоминаний. – Ну иди, шалун, в кухню, там тебя ждут.

Гермократ выполняет поручение Полидама и нежданным продолжением слышит в спину:

– Слышь, сынок? – Гермократ оборачивается с середины внутреннего двора. – Потом возвращайся к нам в андронитид. Вином отметим успешную сисситию!

Гермократ согласно поднимает правую руку и входит в приятно пахнущую пирогами кухню. После заманчивых запахов Гермократ ожидает увидеть занятых кухарок или поваров, но вместительная, всегда занятая кухня пуста. На столе выставлен огромный, благоухающий, только что испечённый пирог. Вид у пирога нарочито свадебный – румяный верх украшен узорами в виде пар птиц, то целующихся, то летящих вместе, то сидящих на гнезде с яйцами. Юноша разглядывает искусные узоры и, казалось бы, не замечает юной девочки-подростка, что приближается к нему со спины с ножом в руке. Девочка бесшумно крадётся на цыпочках. Нож острый, поблёскивает наполированной бронзой в лучах весеннего солнца.

Гермократ наклоняется к пирогу, осторожно кончиками пальцев касается гнезда воркующих птиц. Неизвестный мастер искусно сплёл ветви в гнезде. На ветках – листочки, в листочках прожилки. Кажется, ветки шевелятся под весом птиц и их потомства. Какая тонкая работа! Тесто удержало форму в печном жару… Юноша восхищённо цокает языком. О чём-то своём задумывается, низко склонившись над пирогом. Девочка тем временем беззвучно приближается. Длинный тяжёлый нож, почти кинжал, остриём касается ткани плаща.

– Что же ты медлишь? – Гермократ вдыхает запах свадебного пирога, словно бы это его последний вдох. Шепчет румяному пирогу: – Доводи до конца задумку!

– Хочу угостить праздничным пирогом… тебя… – наивным голосом сладко поёт девочка, – дорогой мой человек!

– Угощай. – Юноша не отрывает взгляда от птиц, не спешит обернуться. Девочка изящно огибает стол и встаёт ровно напротив юноши. Их взгляды встречаются. Высокий тринадцатилетний подросток насмешливо оглядывает венок гостя. Подросток обещает превратиться, уже очень скоро, в утончённую красавицу-аристократку. Длинные, до пояса, волосы белокуры, цвета исключительно редкого и оттого ценимого среди эллинов.

– Что-то не так, Оливия?

– Венок потрепался. Хочешь, ножом поправлю, мой муж?

Гермократ распрямляется. Закрывает ладонью глаза. Нож приходит в движение. Бронза красиво режет свадебный пирог, разделяя птиц в гнезде, старательно огибая яйца-потомство. Солидный кусок мясного пирога клубится парами на ладони девочки. Пирог ещё горячий, но Оливия упрямо терпит жар. Юноша принимает угощение с благодарностью во взгляде. Надкусывает аппетитный ломоть…

– Я в пирог ядовитой крошки подмешала, – блаженно улыбаясь, напевно молвит девочка. – Точь-в-точь как твоя новая подруга, беглянка с Коринфа.

– Ух ты! Да ты что! Как моя Мегиста? – Гермократ от души смеётся. Оливия передразнивает его смех. – Острой-преострой крошки? Чтобы подольше помучился животом? Перед смертью? Так? Да?

Девочка, довольная оглашением своей коварной задумки, часто кивает головой. Юноша жадно поглощает «отравленный» пирог.

– Что-то не почувствовал пыточной крошки. А яд-то где ужасный? – Гермократ улыбается. Вкуснейший, свежайший свадебный пирог исчез без последствий.

– Поэты говорят, что за весной приходит лето, за летом осень, за осенью зима. Я люблю тебя, как любят первый раз. Моя любовь весенняя. За ней должна прийти иная любовь, летняя. Поэты говорят, что летняя любовь, возможно, будет совсем к другому человеку. Будет яркой, как сочные летние ягоды. А осень одарит женщину страстью урожая. Но я не хочу летней любви. Я страшусь осени. Я весна. Хочу всегда остаться весной. Хочу любить по-весеннему. Пусть я ещё наивный цветок, в цветке есть очарование весны. Я люблю тебя! – Оливия укладывает нож на место отрезанного куска. – И в отличие от тебя… подлого предателя… я тебя дождусь! – С теми взрослыми словами свадебной клятвы подросток гордо покидает кухню.

– Спасибо за угощение, Оливия, – едва успевает сказать ей вслед восхищённый юноша. – Друзья с тобой по любви или враги по любви?..

– Не за что, предатель! Друзья по любви! – нежно доносится из глубины кухни. Гермократу не видно, как в темноте утирает слёзы горькой обиды юная Оливия.

Мужи Ксантиклов во главе с Полиником, облачённым в свадебное покрывало невесты поверх нарядного плаща, не найдя Гермократа у него дома, отправляются по домам друзей в кварталах состоятельной Ахрадины. По дороге в Ахрадину мужи отвечают на расспросы паломников и знакомых, принимают положенные для свадеб поздравления и вальяжно шествуют, напевая песни богам, к агоре.

Поздний вечер теплит ранние звёзды. В ворота дома Гермократа долго и упрямо настукивают кулаком.

– Хозяин дома? – В проём заглянул опрятного вида юноша в оливковом венке. От уст вопрошающего явственно веет вином. Поздний гость налегает на ворота, гамор плохо держится на ногах.

– Дома. – Бритоголовый раб-страж ворот, того же возраста, что и гость, услужливо предлагает гамору левую руку. Правой опирается на тяжёлую дубину, окованную бронзой. Гость оборачивается назад, в темноту, и с почтением в голосе говорит:

– Отец! Архонт-фермосфет Гермократ ожидает нас.

Ворота настежь распахиваются, два десятка нетрезвых мужей, среди которых видны не только Ксантиклы, но и известные трапезиты с гражданством, вваливаются во внутренний двор. Прямо посредине двора, сидя в кресле, в окружении вольноотпущенных скифянок, хмурый хозяин предаётся возлияниям. На грустных девушках варварская одежда: кремовые штаны из тонкой шерсти, с начатой узорной вышивкой, белые просторные рубашки чуть не до средины бёдер, сапожки со звериной аппликацией, нашитой поверх кожи собственными стараниями. Девушки поднимаются с кресел, освобождая их для вечерних гостей.

«Где, когда и, самое главное, на какие деньги скифянки обзавелись дорогой одеждой?» – угадывается немой вопрос в глазах гостей.

– Да позаботятся боги о Ксантиклах! – трезвым голосом приветствует вошедших Гермократ и прикладывает правую руку к груди. Завидев и трапезитов, хозяин вслед за скифянками покидает кресло, покрытое медвежьими шкурами. Хищно оскаленные морды медведей блестят жёлтыми зубами в огнях масляных ламп, что держат у бёдер скифянки. Хозяйское кресло грузно занимает уставший Полиник. Ксантиклы, трапезиты выстраиваются полумесяцем вокруг стоящего Гермократа и сидящего Полиника.