Эрис. Фила всадников

К священному камню выходят три мужа. Благообразный старик, юноша-эфеб16 и мальчик лет семи, только что покинувший гинекей17. К ним подводят белую козу. Жертвенное животное идёт добровольно. По столам проносится одобрительный шёпот. Звучит хоровая песня-молитва богам: Зевсу, Аполлону и Дионису – от троих выбранных жрецов. Далее, во второй песне, жертве отправляются благодарности. В третьей песне богов и предков – невидимых покровителей полиса просят прибыть и поучаствовать в сисситии. Животное забивают старинным бронзовым ножом первых колонистов. Камень у пинии обращается в алтарь филы всадников. Кровь козы обагряет алтарь. У священного камня разгорается костёр из сосновых веток. Трое жрецов разделывают тушу. В огонь отправляются лучшие части жертвенной козы. Поднимается дымок от сжигаемого мяса. Начало сисситии аристократов Сиракуз положено.

Слуги обносят гостей простыми, чёрными, без узоров, кофонами18. В глубоких, вдвое больше обычного размера, кофонах до краёв очень горячая и густая традиционная пшеничная похлебка сисситий. Пряный аромат раззадоривает аппетит. Многие тут же, едва заполучив кофон, не дожидаясь, пока тёмный суп остынет, осторожно пробуют еду. Раздаются восторженные возгласы с разных сторон. Возгласы сменяются щедрыми рукоплесканиями. Гаморы довольны – старинный секретный рецепт тщательно соблюдён. Похлёбка сисситии удалась. Полидам расцветает в довольной улыбке, поднимает над головой кофон:

– Боги, предки, в вашу честь! – Прикасается губами к кофону. – Благодарю за вашу заботу!

С места Гермократа не видно друзей, не видно жены и Протагора. Юноша рассеянно принимает от прислуги сосуд с похлёбкой. Полидам заглядывает в глаза Гермократу. Кофон поднимается к весеннему небу. Нежный ветерок обдувает лицо юноши.

– За тебя, возлюбленная богиня! – произносит вполголоса Гермократ и делает первый глоток.

– Какая богиня? – участливо интересуется опекун.

– Что? – Гермократ продолжает взглядом искать друзей в оживлённых рядах сисситии.

– Какой богине на сисситии только что молился? – не отстаёт Полидам.

– Богине-покровительнице Эрис, – рассеянно отвечает Гермократ. Глаза воспитателя округляются от удивления.

Глава 3. Дознание Мегисты

Благоухающие кофоны постепенно пустеют. Безмолвие прерывается приглушённым гулом разговоров. Прислуга быстро уносит прочь пустую посуду. Обычно между окончанием трапезы и совместной молитвой следуют объявления новостей, как то: известий от союзников в Коринфе и Спарте, помолвок, перечисление имён новорождённых и ушедших, иногда просьбы уладить спор, но только не на этой сисситии. Никто из предводителей родов гаморов не спешит выйти в центр круга. Аристократы полиса явно чего-то ожидают.

– Аристарх… – обратился Полидам через голову Гермократа к мрачному, флегматично-спокойному голубоглазому мускулистому мужу лет тридцати пяти. Могучий Аристарх, едва заслышав своё имя, с готовностью приподнялся с кресла. – Присмотри за моим шалуном… – Полидам кивнул в сторону Гермократа и встал с кресла. Гермократ снизу вверх тревожно посмотрел на воспитателя. Старик снисходительно похлопал его по плечу: – Ты тут не важный архонт-фермосфет19. За моим столом ты только лишь мой сын.

Полидам поднимает правую руку. Шум затихает. Почтенный гамор покидает место за столом, выходит к священному камню-алтарю. В огонь костра сисситии из его рук отправляется благодарная щепотка благовоний.

– Чтимая фила всадников! Полидам, сын Хармина из рода бакхиада Пасимела, имеет честь сообщить вам важные новости.

Но вместо оглашения только заявленных новостей Полидам покидает место у камня, направляясь на север, к проходу между столами. Гаморы в полной тишине провожают Полидама понимающими взглядами. Жертвенный костёр у священного камня радостно потрескивает. Неужели новости старика давно известны всадникам? Старик возвращается, ведя за собой кого-то, укрытого белым покрывалом. Счастливый Полидам ведёт за правую руку стройную, высокую девушку. Из-под покрывала невесты выступают острые углы кифары. Невеста и гамор встают перед танцующим костром.

– Друзья, родственники, гаморы! – Голос Полидама дрожит. Солидный муж теряет на короткий миг самообладание, утирает слёзы. – Простите, старость. Не удержался! Пустил слезу! – сокрушается выступающий. Гаморы за столами сочувствующе улыбаются. – Когда мой воспитанник, сын Гермократ, поздно ночью заявил мне, что нашёл невесту, – Полидам воздел руки к прояснившемуся небу, – я, мягко говоря, не обрадовался!

За столами тут же раздались едкие смешки. Речь Полидама не похожа на сухое оглашение новостей. Голова девушки под белым покрывалом гордо поднялась. Полидам продолжил:

– Воспитанник встал, как уложено традициями предков, на колени и испросил моего отцовского согласия на брак. Ну хоть в порядке женитьбы уважил, думаю я про себя. А руки так и чешутся отчего-то. – (Смешки уже нескрываемы, многие аристократы за столами прикрывают лица руками.) – Ладно, говорю приёмному сыну. И кто же твой выбор, внук великого героя Агесилая? – Полидам картинно скрестил руки на груди. – «Дева приезжая. Из далёкого изнеженного Милета, флейтистка», – говорит мне, аристократу Сиракуз, воспитанник. Хорошо, что в тот момент, после ужина, сидел я в кресле, а то бы рухнул наземь. Значит, спрашиваю, не о благоденствии рода ты, неблагодарный птенец, заботишься? В дурмане любви пребываешь? Пьянствуешь чувствами? Позором несмываемым вознамерился меня, предводителя древнего рода гаморов, на старости покрыть?

Никто из присутствующих не смеётся и не улыбается. Очевидно, главы аристократических семейств представляют себя на месте говорящего. Голова невесты под белым покрывалом поднимается ещё выше.

– Признаюсь при всех, а вы тоже бы так сделали, – поднял руку, чтобы как следует огреть сына. Лишил бы жизни! Разум помутился от обиды. Но… – Полидам снял белое покрывало с головы невесты. Перед собранием гаморов предстала крайне надменного вида красивая девушка. Это Мегиста. Словно спасительным щитом прикрывает гордячка грудь милой кифарой-формингой. Смотрит гостья немигающим взглядом куда-то в бесконечное сицилийское небо.

– Сын мой огласил главное для меня: невеста дорийская, из Коринфа… – (Раздались разрозненные хлипкие хлопки.) – Из бакхиадов… – (Хлопки со всех ветров слились в бурные, почти штормовые аплодисменты.) – Называет мне на ушко знаменитейший род Гераклидов… – (Аплодисменты разом стихли. Любопытство овладевает гаморами. Стоящую у камня смущённую девушку щедро одаривают восхищёнными взглядами.) – А род легендарный у неё… – (Тишина установилась такая, что слышно, как хлопает крыльями ворон, прилетевший на пинию.) – Ксантикла!

Раздаются ошеломлённые «Ох!», «Ах!», «Не может быть!», «Да чтоб мне прибыло!», кто-то с силой в сердцах ударяет кулаком по столу. Где-то вдали, слева от Полидама, из-за столов поднимаются раскрасневшиеся мужи. На глаз сотен пять-шесть бравого вида. Их руки недовольно упёрты в бока. Полидам поднимает правую руку и указывает на них, встающих:

– Бесценный Полиник, мой всегдашний оппонент! Ты слышишь меня, драгоценный?

– Да, слышу!

– Невеста моя предполагаемо из твоего рода! Выйди ко мне, прошу! Мы с тобой, прорицатель, породнились! Так получается? Где ты? – (Невеста повернула лицо к Полидаму.) – И пока ты выходишь, расскажу, что было дальше. А дальше я сказал любимому воспитаннику (вы знаете, Гермократ, внук Агесилая, как родной сын мне): «Дай мне время проверить девицу. Коринф от Сиракуз недалеко будет. Гостей и торговцев из родного нам города на Сицилии всегда много. Ты, говорю Гермократу, отправляйся к италикам за металлом. Я выспрошу у заслуживающих доверия людей, как да что. Если и вправду твой выбор из почтенного рода, дам отцовское согласие на брак». Честно сказать, ожидал продуманного милетского мошенничества. Что можно хорошего от ионийцев с ахейцами ожидать? Полиник? Ты там выходишь? Или что, мне без тебя… деву самозваную из твоего рода замуж выдавать?

– Выхожу, выхожу! Подожди, не выдавай! Дай на деву незнакомую посмотреть. – Летит враждебно, с иронией. Появляется высокий, сухого сложения, представительного вида муж, в годах Полидама. Собрание приветствует Полиника частыми здравицами. Непонятное свадебное расследование личного свойства приобретает серьёзный государственный оборот.

– Помнишь, Полиник, как ты при свидетелях и не единожды мне заявлял, что наши роды никогда не породнятся? Был между нами такой обидный уговор? – Важный муж идёт молча. Полидам откровенно ликует: – Был такой уговор!

Мегиста не отрываясь смотрит на Полидама, в новинку ей стародавние конфликты сиракузской знати. Полиник подходит к костру. Вглядывается серыми проницательными глазами в Мегисту. Отправляет свою горсть благовоний в огонь, шепчет молитву. Поворачивается по-военному к Полидаму и, не глядя уже на невесту, тревожась о чём-то своём, спрашивает:

– Узнал правду про самозваную деву?

– Узнал! – торжествующе выкрикивает Полидам в укрывшееся облаками небо.

Багровый Гермократ пытается встать с кресла, но бдительный Аристарх пресекает эту попытку. Фила всадников теряет всякое терпение. Раздаются частые выкрики: «Говори!», «Полидам, не мучь!», «Кто она?». Но Полидам хладнокровно держит паузу. Разрозненные крики сменяются сердитым монотонным стуком кулаков по столам. Полидам выпячивает грудь:

– Подтвердилось! Дева из рода Ксантикла!

Слова Полидама тонут в восторженных криках. Мегиста цветом лица схожа с покрывалом невесты. Её влажные глаза вновь ищут защиты в прозрачных белых облаках. Полиник напряжённо всматривается в лицо девушки. Овации смолкают. Гаморы ждут ответа извечного оппонента Полидама.

– Что ты на неё так смотришь, моя любимая вражина? Она же дева, а не зеркало! Себя в ней, что ли, хочешь увидеть? – Удачная шутка Полидама встречает отклик среди гаморов. Смех накрывает весенним облаком столы. Полиник смущается, но его ответ шокирует собрание не меньше, чем новость о благородном происхождении невесты.

– Не было между нами вражды! – Полиник первым стискивает Полидама в объятиях. – Не вражина я тебе! На всё воля всесильных богов!

Гаморы в молчании поднимаются с кресел. Такого замирения никто не ожидал. Собрание гаморов одобрило не только выбор невесты. Полидам утирает предательские слёзы радости. Гаморы занимают места за столами. Мегиста осторожно оглядывается. Трава на поле первой борозды сочно-зелёная после холодных зимних ливней. Запах травы – как у горького мёда. Суровые сицилийские облака теплеют розовыми оттенками. Примирительные объятия двух солидных глав родов размыкаются.

– К сожалению, однако, выяснилось и другое… – (Мегиста прикусывает губы до крови. Девушка закрывает глаза.) – Дева-бакхиад круглая сирота… – (Голова невесты низко склоняется.) – Смелый отец подвергся остракизму худых. Из скорых обвинений в предательстве Коринфа в пользу Афин, предъявленных её отцу, на суде ничего не подтвердилось! Бунтарей из… расплодившихся худых… интересовал преступный передел его земли! То был заговор, всё выяснилось уже после изгнания семьи. Дела давние, но не позабытые в родном Коринфе…

Раздаётся злое «У-у-у!». Венок полевых цветов Мегисты падает в траву. Гермократ встаёт. Аристарх печально качает головой и не препятствует юноше. Полидам продолжает:

– Приданого у знатной девы нет. – (Мегиста выдыхает и снова поднимает лицо к небу. Из глаз её текут слёзы.) – Дева была оскорблена в Милете. – (Красавица вздрагивает.) – Крайне жестоко расправилась с обидчиками – по слухам, опоила ядом и сняла с ещё живых, умирающих, кожу… – (Неистовые аплодисменты в адрес мстительницы разрывают тишину.) – Развесила кожу обидчиков в доме, что принадлежал её родителям, обезобразила до неузнаваемости трупы, сожгла глаза и сердца мертвецов в очаге и скрылась на неизвестном торговом судне. Судно с беглянкой приплыло на Сицилию. В Милете суд заочно приговорил беглянку и её коринфских подруг-бакхиадок к смерти через позорное повешение. Дом беглянки, скромный земельный надел и скотину изъяли в собственность семей убитых…

– Персидский Милет мне не указ! Ионийцы мне не друзья. – Полиник решительно прерывает оглашение скорбных подробностей. У сикелиотов умная голова на плечах. – Пустозвоны ионийцы, не мы, гаморы Сиракуз! – Допустимое тщеславие наполняет слова говорящего. – Дева достойна нашего благородного рода! Нет на деве Мегисте… – Полиник в запальчивости сбивается, откашливается и торжественным тоном, уже неспешно, продолжает: – Я, глава славного рода Ксантикла в Сиракузах, заявляю: нет на деве Мегисте бесчестья! Моё суждение таково: Ксантиклы, как коринфские, так и сиракузские, не несут позора за преступления, совершённые против них. Мы, потомки Ксантикла, Гераклиды, основатели Сиракуз, подтверждаем честь этой доброй девы! Подойди ко мне, достойная из филы всадников Коринфа!

Не осталось сил у Мегисты выполнить просьбу. Дева бережно положила свою защитницу, семиструнную кифару, на землю, покачнулась и упала без чувств. Гермократ устремился к невесте, поднял её, принялся поцелуями и растиранием висков приводить деву в сознание. Мегиста наконец открыла глаза. Сочувственное молчание воцарилось среди гордой сисситии. Никто из аристократов не попытался опротестовать суждение, вынесенное влиятельным главой древнейшего коринфского рода из первых переселенцев. Расчувствовавшийся Полиник обернулся к представителям рода бакхиада Ксантикла:

– Ну что ж, Полинику есть что сказать! Ксантиклы-бакхиады приплыли нищими на Сицилию… – По красноречивому вступлению видно, что хитроумному Полидаму удалось за живое задеть бывшего порицателя. – Нищетой благородных храбрецов не испугать! Отбили у варваров землю. Среди камней честно в труде, с молитвами богам, добыли отцы-основатели процветание полису. Кровью и потом политы наши тучные пшеничные поля. Под всяким кустом винограда, под корнями олив Сиракуз лежат белые кости бакхиадов. Не стыжусь за предков! Одарим родством деву из нашего рода? Скинемся на приданое? Поведём на свадьбу нашу коринфскую деву?

Стоящие мужи в ответ поднимают утвердительно руки. По странности совпадения поднимают руки не только бравые Ксантиклы, но и главы и остальных родов. Мегиста заплаканными глазами оглядывает собрание гаморов. Её губы беззвучно шевелятся. Полидам расцветает в улыбке победителя. Правой рукой старик указует на невесту:

– Дева воспитана как гамор – благодарит вас! Да и ещё, кажется, считает руки, за неё проголосовавшие!

Добродушный хохот гаморов летит к весенним облакам. Личное горе девушки разделено многотысячной филой всадников. Мегиста находит силы подняться, направляется к главе рода Ксантиклов в Сиракузах. Полиник поднимает правую руку:

– Понимаешь, коринфская дева Мегиста, гаморы на Сицилии пережили не один, а два бунта подлости худых. Мы, добрые Сиракуз, знаем, что такое оскорбление невинных дев! Мы знаем, что такое неправедное изгнание из родных домов! В чём повинны убиенные девы благородных родов? Мы, добрые… – Полиник неожиданно обеими руками указывает на Гермократа. – Мы знаем, что такое месть за утраченное!

Аристократы Сиракуз встают с кресел. Гермократ удивлённо принимает знак почтения от филы всадников.

– Гаморы уважают достойных! Нет подлости худых в наших сердцах. – Полиник обращается к извечному оппоненту Полидаму: – Прошу, дорогой, не падай на землю. Сегодня не только твой день торжества, но и наш. Род аристократов Ксантиклов щедрый! Радость общая. Не забирай всю славу себе любимому!

Насмешка добродушно принята не только главой рода, но и столами позади него.

– Родительскую формингу зачем на сисситию принесла? – Полиник поднимает с земли драгоценную кифару из слоновой кости. Улыбается в прекрасные девичьи глаза, утратившие косметику. По-отечески краем гиматия утирает со щёк растёкшиеся чернила египетского карандаша. – Драться ею с нами хотела?

– Песню приветственную приготовила благородной филе всадников. Нет, мой глава рода, драться на сисситии не хотела, – шепчет смущённая владелица форминги. Статная девушка в этот миг невероятно красива! Заплаканная и счастливая Мегиста – сама весна, сменившая зиму. Полиник поднимает высоко над головой семиструнную кифару. Вручает инструмент владелице.

– Возлюбленная фила всадников! Для вас дева-бакхиад из рода Ксантиклов сейчас исполнит приветственную песню! – С теми словами достойный Полиник удаляется к своим столам, всем видом показывая, что сиракузский род всецело доверяет Мегисте. Покидает девушку и Полидам, увлекая за собой протестующего Гермократа. У жертвенного костра остаётся только Мегиста и её защитница-кифара. Из потайной сумки на поясе красавица достаёт благовония. Сыплет их в огонь, громко, во весь голос, клянётся стилем военной присяги:

– Боги милосердные, примите мои искренние слова! Артемида-защитница, о благая, приди ко мне! Я, Мегиста, дочь благородного Харета, буду отныне верна славной филе всадников Сиракуз. Дочь благородного Харета из Коринфа с благодарностью принимает родство двух сицилийских родов. Обещаю оберегать и защищать интересы гаморов Сиракуз. Клянусь при богах и богинях мстить подлым предателям полиса Сиракуз, покуда жизнь не покинет меня. И да поможет мне в стараниях и радениях о филе всадников богиня труда, славная Эрис!

– Поздравляю! Да позаботятся о молодой семье щедрые боги! – шепчет на ухо Гермократу привычно мрачный Аристарх. – Такой удачный выбор! Дева – настоящая дорийка!

– Щедрые, – охотно подхватывает Полидам. Аристарх мрачно улыбается – у ревнивого старика отличный слух. – Жеребец, а ты только что ввёл моду на восхитительных коринфских невест. Н-да! Намечается прибыток – приданое за деву дадут приличное. Скотина у новой родни племенная, не чета нашей худосочной. В союзе с Ксантиклами многих наглецов подвинем в филе. – Предводитель аристократического рода довольно потирает руки, как иной трапезит с агоры Ахрадины. Помолодевший до возраста своего воспитанника Полидам восхищённо глядит на невесту – примирительницу соперничавших родов.

– Чудо как хороша! Порода бакхиадов видна даже слепцу. Редкой красоты дева! – Воспитатель треплет волосы приёмного сына. – Десяток годов бы скинуть – отбил бы у тебя невесту. Готовься к печали – наши женщины тебя проклянут.

Неожиданно старик воспитатель хватает себя обеими руками за голову. Снимает венок и разочарованно фыркает. Лицо Полидама принимает горестный вид. Сидящие за столом, числом за двадцать, а с ними и Гермократ с Аристархом вглядываются в глаза предводителя рода.

– Тьфу! По канонам традиций невеста до свадьбы должна жить с родственниками. Мегисту заберут Ксантиклы. – (Гермократ сжимает зубы до скрежета.) – Да-а! – словно увидев прямо перед собой страшного призрака, шепчет Полидам. – Непростые ждут невесту испытания. Во что мы её, наивную, впутали! И даже не предупредили! О-ох! – Полидам опускает повинную голову.

– Как бедную девушку примут женщины Ксантиклов? – тут же с тревогой вопрошает безбородый юноша лет семнадцати, сидящий напротив Гермократа. – Они такие же кичливые, как и их мужчины. А традицию нельзя обойти?

– Там таки-и-ие горгоны водятся! Врата Аида им сторожить! Скольким головы в полисе пооткусывали, и не перечесть. Как обойдёшь традицию? Даже не помышляй о таком, – твёрдо отвечает ему Аристарх и стискивает плечи Гермократа. – Крепись. Затравят. Унизят твою радость.

– Твоя красавица Мегиста – мудрая дева-бакхиад. Управится с горгонами Ксантиклов! – наигранно уверенно рычит Полидам. Его правое веко нервно подёргивается.

Глава 4. Приветственная песня и прощальная речь

Девушка легко касается спящих струн кифары-форминги. Старинная родовая кифара в руках Мегисты сладкозвучно поёт. Грустная мелодия поднимается вверх от жертвенного костра к яркому солнцу. Недолгое вступление тоскующей кифары окончено, песня струн приглушается, исполнительница страстно слагает повествование:

Десять минуло лет, как покинула дом я!    Ночью, беглянкой, по воле чужой,       Я, родной очаг навсегда затушив,          Милый сердцу Коринф поменяла                                  на тяготы странствий.Те, кто выгнал отца моего                по наветам несправедливым,Те, кто родины сладкой лишили меня,                                            имя богов попирая,  Спят спокойно в Коринфе, в кровати моей!      Нету дела подлым до тягот моих на чужбине.        С полей тучных моих обирают воры                                                                  мои урожаи.Я же, нищая, за деньги песни пою.   Я же, печальная, за деньги танцую,       Праздники людям музыкой радости                                                          я наполняю!Вот мой горький удел от злых козней худых.Я не плачу и сочувствия вашего я не ищу —     Гордость предков в горе меня утешает!         Попрошайкой не буду в доме чужом —             Бакхиадам неведома рабская слабость!                 Я зажгу в очаге,                               что сложу на чужбине,                                                       новый огонь.Здесь, на Сицилии, я сирота!    Мой отец, моя мать                 умерли в злобном Милете.     Я на свете одна: нет ни брата,                                               нет ни родни.         Рок преследует неумолимо —                                      отовсюду изгнана я.Вы, как и я, бакхиады – мы с вами тело одно!     Вы познали бунты худых,                            вы познали изгнание!         Вы вернули, как я не сумела,                                        дом свой родной.             Я семью ищу среди вас.                             Горе хочу позабыть.В бурю покой долгожданный среди вас обрести,                                                                благородных.Пред богами клянусь,   Вас, гаморы,       в свидетели клятвы я призываю:     Буду верной урокам отца,      Что учил никогда не просить подаяний.        Что учил судьбе быть благодарной.      Что учил в мире радость искать!    Что учил гордо сердце хранить для любви,Для того, кто поймёт и оценит                                                 честность девы                                 из гордого рода Ксантиклов!

Исполнительница замолкает, но её кифара-форминга торжественно завершает грустную приветственную песню. Многие гаморы уже поднялись с мест, чтобы рукоплескать мастерскому владению голосом и кифарой. Однако, встав, остаются молчаливо стоять в напряжённом ожидании. Взгляды гаморов сходятся на столах Ксантиклов. С последними звуками семи струн Ксантиклы дружно, шумно похлопывая друг друга по спинам, покидают столы сисситии. Пять сотен опасного вида мужей, от пятнадцати до пятидесяти лет, чуть не злыми военными колоннами направляются к одинокой Мегисте у затухающего жертвенного костра. Шествие возглавляет Полиник. Оливковый венок надвинут на самые брови, оттого выражение лица предводителя пугающее.

– Дева Мегиста, дочь Харета, отдай мне кифару-формингу!

Исполнительница покорно выполняет приказ. Полиник поднимает, уже вторично за сисситию, кифару над головой:

– Фила всадников Сиракуз! Отныне великолепная кифара благородного Харета из Коринфа будет храниться в моём доме! На почётном месте, в андроне20. Любоваться будет кифара храмом Афины. На праздниках моего рода будет молитвы петь! На прочих же – только с моего соизволения.

Мегиста выдыхает. Двое мужчин, памятуя о недавнем обмороке, с готовностью подхватывают исполнительницу под руки. Бурные овации несутся от всех столов. Полиник крепко прижимает старинную коринфскую кифару к груди, как до него Мегиста. Едва овации смолкли, глава рода Ксантиклов обратился к счастливому Полидаму:

– Я дважды слышал пение коринфской девы. Первый раз у порога дома лучшего. Но то было давно и слегка подзабылось. Второй раз вот сегодня… Такая талантливая певица нам самим нужна. Не отдадим вам невесту! Не заслуживаете вы великолепной девы из рода Ксантиклов!

Громкий хохот гаморов заглушает бурные протесты возмущённых родственников Полидама. Ксантиклы со свистом и пританцовывая уводят Мегисту, вновь накрытую белым покрывалом. На глазах Гермократа Полиник отряжает юношу-эфеба в полис.

– Сына в полис отправляет. Готовит домашних к визиту Мегисты. Невесту разместят у Полиника, – шепчет Аристарх очевидное Гермократу.

Приходит черёд Полидама со стороны жениха огласить дату свадьбы. Но место пяти сотен мужей неожиданно занимают суровые архонты. Их пятеро, без отсутствующего в их рядах Гермократа. Архонтам-фермосфетам безразличны весёлые свадьбы.