Полная версия
Роковой поцелуй
Она заставляла себя собраться с мыслями.
– Лорд Синклер…
– Мисс Силвердейл…
Молчание затянулось. Неожиданно Оливия поняла, что улыбается, сама того не желая. Должно быть, она перенервничала, если учесть, сколько всего поставлено на карту. В ее нынешнем положении нет ничего забавного.
– Лорд Синклер, – повторила она, и в его глазах заплясали веселые огоньки. Уголки его губ тоже приподнялись в улыбке.
Он церемонно поклонился ей, как будто они находились в бальной зале.
– Мисс Силвердейл!
Воспрянув духом, она помахала запиской, которую сжимала в руке, и повторила его слова, которые он произнес во время их прошлой встречи:
– Значит, эту странную записку прислали мне вы?
Он выхватил записку у нее из руки.
– Вы ее помяли. Неужели сосредоточенно изучали ее все утро?
Будь он проклят. Он почти угадал!
– Нет, мне просто пришлось спасать ее от кошки.
– Жаль, что вам пришлось драться из-за меня.
– Скорее из-за адреса. В Лондоне много церквей Святого Георгия; я забыла, какую именно имели в виду вы. Не хотелось посылать горничную в Синклер-Хаус и уточнять адрес, потому что на вашей записке обедала кошка… Я решила, что моя гордость стоит нескольких царапин.
Он сдвинул черные брови.
– Значит, вы именно такая глупая упрямица, как я подозревал. Вам следовало проявить больше осторожности. Кошка в самом деле поцарапала вас?
Увидев, как изменилось выражение его лица, она удивленно заморгала. Ей стало жарко; она надеялась, что не покраснеет. С большим трудом удалось преодолеть собственное раздражение, а он выбивает почву у нее из-под ног совершенно неуместной заботой, основанной на ее глупой выдумке. Оливия покачала головой и поспешила перейти к главному.
– Итак… – Она вздохнула. – Вы согласны мне помочь?
– Нет.
– Вот как… Тогда зачем вы здесь?
– Затем, что два дня назад я встретил молодую женщину, которая выдвигала бредовые предположения, связанные со смертью моего отца. Я сразу сказал вам: я не люблю, когда меня к чему-то принуждают, когда мною управляют, когда мне угрожают или вмешиваются в мою жизнь. Вы же со своими бреднями сделали все вышеперечисленное. Поэтому я пришел сказать: если я узнаю, что вы наводите справки, связанные с моей семьей, я вам помешаю. Я ясно выразился?
– Лорд Синклер, вас можно назвать каким угодно, и многие эпитеты нельзя произносить вслух в приличной компании. Вы не любите, когда вам угрожают? Я тоже не люблю. Если вы собираетесь мне помешать, предлагаю вам начать сегодня же, потому что, кроме вашей утренней записки, я получила письмо от миссис Пендл. Она уверяет, что с нетерпением ждет еще одного сеанса со своим усопшим другом, и на завтра к пяти я пригласила ее на Спиннер-стрит. Так что откровенно предупреждаю: я намерена говорить с ней обо всем, что сочту нужным.
Она направилась к выходу, злясь на него, но гораздо больше на саму себя. Почему его отказ так разочаровал ее? Ей так не терпелось поделиться своими мыслями и догадками с умным человеком! Хотя лорд Синклер кого угодно способен привести в бешенство, он очень умен и, скорее всего, изобретателен. Озабоченность в его голосе и смягчившееся красивое лицо ненадолго усыпили ее бдительность, и она поверила, что этот человек может стать ее союзником.
Что ж, он не ее союзник. Он надменный, тупой, самоуверенный…
– Мисс Силвердейл! Оливия!
Оливия замерла на полпути к экипажу, в котором ее ждала Нора. До чего же не везет! Меньше всего ей хотелось случайно встретиться в Лондоне с Колином, сыном Генри Пейтона.
– Колин! Я думала, ты в Харрогите с мамой и Фиби.
– Приехал посоветоваться с мистером Ратчеттом о завещании. Попробую перезаложить имение. По крайней мере, до тех пор, пока завещание не будет официально утверждено судом… – Голос Колина дрогнул, и Оливия положила руку ему на плечо.
Она знала Колина так же хорошо, как собственных братьев, но никогда еще не видела его таким бледным и удрученным.
– Колин, мне очень, очень жаль. Чем я могу тебе помочь?
– Оливия, я вовсе не собирался тебя расстраивать. Мы еще не при последнем издыхании, хотя мистер Ратчетт по секрету и сказал мне, что сэр Иво давит на банк, чтобы нам отказали в праве выкупа закладной. Однако банкиры не видят необходимости в таких крайних мерах, ведь мы всегда выполняли свои обязательства, а отца он считал своим другом, несмотря на… неприятности. Тем не менее я считаю, что лучше всего будет продать имение и уехать из Джиллингема. Не представляю, как мама вернется туда после всех сплетен. – Он потер лоб рукой. – Я и не думал… Ничего не понимаю. Отец всегда казался таким… надежным. Понятия не имею, почему…
– Я тоже, Колин. Это как-то бессмысленно.
– Сейчас все как-то бессмысленно. Я заходил на Брук-стрит, но леди Фелпс сказала, что ты поехала в эту церковь с Норой. Оливия, мне казалось, что леди Фелпс – твоя компаньонка. Тебе не следовало ездить сюда одной.
– Я не одна. Нора ждет меня в экипаже.
– В Лондоне Нора едва ли может служить подходящей компаньонкой.
– Колин, здесь же просто церковь, а не парк Воксхолл-Гарденс.
Он вытаращил глаза.
– Оливия, надеюсь, леди Фелпс не водит тебя в такие места! В них, знаешь ли, совсем небезопасно.
– Колин, я просто так выразилась. К твоему сведению, мы почти никуда не ходим. Однако в Лондоне у меня есть одно важное дело. Расскажи, как дела у Фиби?
– Она по-прежнему потрясена. Для нее все вдвойне тяжелее. Она еще не совсем оправилась после того, как Джек… – Колин осекся. – Прости, Оливия, мне так жаль. Знаю, смерть Джека доставила и тебе много боли.
Оливия с трудом сдержалась, хотя ей захотелось отомстить Колину за его нечаянную жестокость. Похоже, все вокруг считали: ее подруга Фиби больше страдает из-за смерти Джека. Нет смысла объяснять, что потеря брата-близнеца может быть еще мучительнее, чем потеря жениха. Но сама Фиби знала, как близки Джек и Оливия… Были близки.
– Колин, прошу тебя, не извиняйся. Не люблю, когда в моем присутствии упоминают о Джеке. Так еще хуже. Так он кажется еще более мертвым… Когда ты должен возвращаться?
– Завтра. Не хочу надолго оставлять маму. Фиби старается, но маме нужен и я. Когда ты завершишь свои… свое дело?
Едва скрываемое осуждение в его голосе задело Оливию за живое. Она сама жалела, что не может поддержать Мэри Пейтон и Фиби в их трауре, но надеялась: как только они узнают, что она действует в их интересах, они простят ее отъезд.
– Надеюсь, очень скоро. Пожалуйста, Колин, приходи сегодня ужинать со мной и леди Фелпс.
Она ненадолго сжала ему руку, намереваясь уйти. Но он увлек ее назад, к церкви. Оливия почувствовала себя виноватой и покорно пошла за ним. Церковь показалась ей теснее и душнее.
– В чем дело, Колин? Ты прекрасно знаешь, нам с тобой неприлично находиться здесь наедине. Я сказала Норе, что зайду только на минутку.
– Оливия, по-моему, ты в первый раз заговариваешь со мной о приличиях; не могу вспомнить, сколько раз маме приходилось напоминать о правилах приличия и тебе, и твоим братьям. Рад видеть, что ты наконец-то становишься взрослой.
– Наверное, можно и так сказать.
– Разве ты не можешь уговорить леди Фелпс, чтобы она поехала с тобой в Харрогит? Мы… Мама и Фиби очень скучали по тебе последние два года, когда ты покинула Джиллингем. Я так и не понял, что произошло у вас с Бертрамом. Конечно, мы, как и отец, сразу же встали на твою сторону… Откровенно говоря, я рад, что ты его бросила.
– Колин, я приеду сразу, как только смогу.
– А если я скажу тебе: я очень хочу, чтобы ты приехала? – Он подошел еще ближе и взял ее за руки. – Все так перевернулось, а тебе всегда удавалось сделать самые странные вещи… обычными. Когда последние два года мы с отцом приезжали в гости к вам с леди Фелпс, я все больше… раньше я и понятия не имел, как завишу от твоего присутствия, пока… я ничего не могу сказать в своем нынешнем положении, но когда мы выйдем из траура…
Оливия заставляла себе не шевелиться, не вырывать руки. Она внушала себе: перед ней не Бертрам, перед ней Колин, у нее нет причин бояться. Не то чтобы она не задумывалась о таком выходе из затруднительного положения. Колин часто навещал отца в Лондоне; они заходили к ним с леди Фелпс. Конечно, она заметила, что Колин относится к ней уже не как друг детства… Если ей не удастся обелить имя и репутацию Генри Пейтона другими средствами, она выйдет за Колина замуж. Он сможет распоряжаться ее состоянием и позаботится о Фиби и Мэри Пейтон, а они не станут испытывать мук совести.
Но пока он сжимал ей руки, пропасть между добрыми намерениями и действительностью ширилась, и ей все больше хотелось вырваться.
– Ты скоро приедешь? – еще раз спросил он.
Оливия глубоко вздохнула и кивнула. Он нагнулся, чтобы коснуться губами ее щеки, и она застыла, когда его губы, скользнув, коснулись ее губ. Перед ней всего лишь Колин, напомнила она себе. Колин – не Бертрам, а она больше не наивная, доверчивая дурочка. Никто больше не воспользуется ею таким образом. Никогда.
Он отпрянул; его голубые глаза затуманились, лицо раскраснелось. Наконец она позволила себе шевельнуться и высвободила руки.
– Я должна идти, или Нора забеспокоится. Пожалуйста, передай маме и Фиби… Передай, что скоро я с ними увижусь. Колин, желаю тебе сил.
Оливия поспешила к ждущему ее наемному экипажу. Там она стянула перчатки и сложила ладони вместе, стараясь прогнать боль, которая всегда возвращалась при воспоминаниях о Бертраме.
– Прости, Нора, что я заставила тебя ждать в такой холод. Ты и понятия не имеешь, кто приехал в Лондон…
– Мисс Оливия, я видела, как мистер Колин к вам подходит. Я говорила вам, что вы делаете глупость. Вам уже не двенадцать лет, и вы не прячетесь на дереве, чтобы подслушать, о чем говорят ваши братья. И не нужно затыкать мне рот, хотя вы меня все равно не слушаете! Вот, укройте ноги пледом, здесь почти так же холодно, как дома. Надеюсь, вы не сказали мастеру Колину правды?
– Ты ведь понимаешь, что я ничего не могу ему сказать. Я ничего не могу говорить, чтобы не вселять в него ложную надежду.
Нора вздохнула, но ничего не ответила, и Оливия посмотрела в окошко. Она поймала себя на том, что вытирает щеку, как будто надеясь таким образом стереть и воспоминания о своей бесславной помолвке.
Она не жалела о том, что бросила Бертрама. Семейная жизнь с этим лживым ничтожеством была бы гораздо хуже разбитого сердца. Но она глубоко сожалела, что сказала правду Генри Пейтону, да еще взяла с него слово, что он будет молчать. Бедный Генри встал на ее сторону и принял на себя весь гнев родственников Бертрама. Он не жаловался, даже когда отец Бертрама сэр Иво фактически выгнал Генри из Джиллингема, сделав так, чтобы он не смог там работать. Оливия не пыталась оправдать себя – она сама виновата, что Генри приходилось проводить столько времени в Лондоне вдали от жены. Значит, она виновата и в том, что он искал утешения у других женщин… Значит, она виновата и в том, что он умер.
Колин совершенно ни при чем, но, когда он поцеловал ее, она тут же вспомнила последний разговор с Бертрамом. Сцена встала перед ее глазами так живо, как будто все вернулось. Бертрам не придавал значения ее отказу, стараясь умиротворить ее теми же способами, какими он всего добивался, – соблазняя ее. Когда-то ей нравились его поцелуи; она думала, что они служат знаками его любви. Но в тот вечер объятия, которых она раньше так ждала, стали для нее невыносимыми. Она словно снова видела перед собой его лицо, которое склонялось над ней, чувствовала, как его влажные губы искали ее рот, его мощь, когда он прижимал ее к стене… Все, чего она с таким нетерпением ждала, напоминало о ее доверчивости. Колин совсем не похож на Бертрама, но, возможно, отныне и навсегда любой контакт с мужчиной будет носить отпечаток Бертрама и ее омерзения из-за собственной слепоты.
Все ее пылкие надежды и мечты улетучились из-за его ужасной измены.
Она встряхнулась. Сейчас самое главное – Генри. Она приехала в Лондон из-за крестного, и она доведет дело до конца.
Если лорд Синклер не станет ей помогать, она все сделает одна. Она докажет, что настоящим был тот Генри Пейтон, которого она знала и любила, пусть он уже умер. Она защитит его, как он когда-то защитил ее.
Глава 3
Дождавшись, когда молодой человек покинет церковь, Лукас вышел из-за колонн, отделяющих алтарь от нефа. Очень хотелось пойти за ним и подробно рассказать, в каком безрассудстве замешана его юная знакомая. Может быть, выслушав здравое мнение о ее деятельности, родственники заставят ее уехать, не дав ей причинить настоящий вред себе самой или другим.
Лукас вышел в мрачное зимнее утро, вспоминая все, что ему о ней известно.
Он привык быстро составлять мнение о людях, но новая знакомая по-прежнему оставалась для него загадкой. Может быть, стоит обсудить ее с Чезом. Конечно, они редко вспоминают прошлое, но… Брат не только хорошо разгадывает головоломки; речь идет о деле, которое заботит и его, пусть даже он не показывает виду. Лукас задумался, не зайти ли домой к Чезу, но, поразмыслив, отказался от своего замысла. Подобные разговоры лучше вести в Синклер-Хаус, где братья могут быть уверены в том, что их не услышат посторонние.
– С каждым разом дом все больше похож на пещеру. Может, тебе стоит заменить ковер на лестнице? Когда я поднимаюсь, топот такой, будто идет караван верблюдов, – заметил Чез, входя в кабинет Лукаса в фамильном особняке, прозванном ими Мавзолеем.
Лукас оторвал взгляд от бумаг и улыбнулся младшему брату. Они были одного роста; когда оба окончили школу, их часто принимали за близнецов. Правда, у Чеза глаза серые, а не черные; он словно олицетворял симбиоз между итальянской кровью матери и северным наследием Синклеров.
– Мне так больше нравится, – ответил Лукас, наливая брату бренди. – И уж кому как не тебе должно быть известно, как важно быть предупрежденным о чьем-то приходе заранее.
– Люк, для предупреждения заранее к твоим услугам целый клан Таббсов в нижнем этаже. Кстати, дверь мне открыл незнакомый мальчик – судя по всему, он совсем недавно перестал носить короткие штанишки. А я-то думал, что миссис Таббс объявила перерыв в увеличении численности семьи.
– Это, наверное, Ричард, сын Энни.
– Энни? Боже мой, когда я видел ее в последний раз, она была вот такой маленькой!
– Вот еще одно доказательство, что ты бываешь здесь нечасто. Ты надолго в Лондоне?
– Пока не знаю. Возможно, задержусь на несколько недель, но перед тем, как снова уехать, непременно наведаюсь в Синклер-Холл к Сэм. Мне не нравится, что наша младшая сестренка по-прежнему прячется от людей в Синклер-Холл, хотя после смерти Рикардо прошло уже много времени.
– Не торопи ее, Чез. Она горюет не по Рикардо. Тебе хорошо известно, что Сэм сама принимает решения, в том числе и о том, сколько ей быть в трауре. Кроме того, она занята своей работой.
– Я не собираюсь ее торопить, просто хочу с ней повидаться. А ты? Скоро ли снова отправишься в путь?
– Через месяц или около того меня ждут в Санкт-Петербурге. Почему бы тебе не пожить здесь, пока ты в Лондоне?
Чез оглядел кабинет.
– Нет, Лукас. Мавзолей – твой крест. Проходя мимо закрытого большого зала, я снова вспомнил, почему предпочитаю мою скромную квартиру на Хаф-Мун-стрит. Там на меня не давят воспоминания!
Лукас поморщился.
– Я и сам всегда захожу в дом со стороны конюшни. Когда-нибудь прикажу переделать зал… Очень жаль, что особняк нельзя продать; он не подлежит отчуждению.
Чез покрутил бокал и сел в мягкое кресло у камина.
– Дом – веская причина для того, чтобы обзавестись наследником. Тогда можно будет покончить с майоратом.
– Нет уж, спасибо. Не думаю, что миру нужны новые Синклеры; мы и так причинили достаточно вреда.
– Да уж. По-моему, всему миру хотелось бы, чтобы наши предки оставались на далеком севере среди шотландских праотцев, а не приезжали к английскому двору и не получали хорошие английские титулы и земли. Правда, сейчас уже поздно ворчать. Итак, говори, что тебя беспокоит?
– С чего ты взял, что меня что-то беспокоит?
– Многолетний опыт. Итак, к делу!
Чез обладал одной замечательной способностью. Он умел слушать молча, не перебивая и не поощряя рассказчика. Кроме того, он не позволял собеседникам читать свои мысли, но Лукас слишком хорошо знал его, и брат не способен был его одурачить. Само его молчание говорило о многом.
– Что ты думаешь? – спросил Лукас, завершив рассказ о странной мисс Силвердейл и ее измышлениях.
– Если бы такую историю поведал мне не ты, а кто-то другой, я бы заподозрил у несчастного лихорадку. Цыганки, шлюхи, оккультисты… Ты вполне уверен, что эта молодая особа не тронулась умом?
– Боюсь, что нет. Конечно, ее трудно назвать обычной девушкой; она отличается редким здравомыслием, но упряма, как казак. Если не рассматривать вариант возвращения мисс Силвердейл к родственникам в Йоркшир, не думаю, что мне удастся разубедить ее и разуверить в существовании заговоров и предвзятости.
– По-твоему, есть вероятность, что она права? – Чез любовался игрой света в бокале. Его чеканный профиль напрягся, темно-серые глаза затуманились.
Чезу было всего десять, когда умер их отец, и, хотя мать старалась не посвящать детей в подробности, сплетни оказались слишком пикантными, чтобы их скрывать. Мальчишки в школе злорадствовали, рассказывая братьям о дуэли и ее причинах. Вскоре обоих исключили из школы за драку; на следующий год они с радостью покинули Англию и несколько лет прожили в Венеции у родственников по материнской линии.
– Едва ли. – Лукас покачал головой. – Она принимает желаемое за действительное. Судя по всему, маленькая мисс Силвердейл чувствует себя в долгу перед крестным и потому готова поверить любой небылице, чтобы смягчить горе и чувство вины. По-моему, она сражается с ветряными мельницами, но я не хочу, чтобы она наводила справки о нашей семье. Если уж кому-то суждено в будущем пятнать наше имя, предпочитаю, чтобы этим и дальше занимались мы, Синклеры.
– Верно. И что ты собираешься предпринять в связи с ней и ее игрой в оккультистку? Кстати, жаль, что я не могу поприсутствовать на сеансе! А вот тебе стоит туда пойти.
– Ты что, с ума сошел? Предпочту целый месяц по средам посещать балы в клубе «Олмакс».
– Ничего подобного! Тебе самому любопытно, что там произойдет. И потом, представь, что будет, если та шлюха с Кэтт-стрит узнает, что мнимая оккультистка ее обманула? Сцена будет некрасивой. Тебя замучают угрызения остатков совести.
– Будь ты проклят, Чез.
– Безусловно.
– Тем больше причин увезти ее к ней домой.
– Возможно.
– Сеанс оккультизма – напрасная трата времени.
– У тебя есть целый месяц, ведь пока никто не ждет тебя в Санкт-Петербурге. Или, может, ты хочешь поехать туда пораньше и насладиться русской зимой во всей красе? Бонапарт уже пробовал, если ты помнишь, и без особого успеха.
– Ну уж нет. Я надеялся, что ты придумаешь, как избавиться от этой непредсказуемой особы, – от нее всего можно ожидать.
– Я и придумал. Присматривай за начинающей оккультисткой и постарайся оградить нас от перемывания грязного белья – пожалуй, с Синклерами это проделывали слишком часто. А я до отъезда съезжу в Холл и повидаюсь с Сэм. – Чез встал, одернул жилет и со вздохом огляделся по сторонам. – Знаешь, я сам не могу решить, нравится мне или нет, что при тебе в Мавзолее царит такая тишина. Она не делает чести твоей репутации гедониста. Советую тебе нанять бродячую труппу, которая поставит здесь парочку оргий. Главное, не забудь оставить открытыми окна, которые выходят на площадь!
– Нет уж, благодарю. И потом, отсутствие сведений о том, что здесь творится, лишь разжигает воображение сплетников из светского общества. Упаси Господи оправдывать их ожидания! Пусть продолжают выдумывать.
– Так и происходит, тем более что сведений о твоих подвигах за границей у них больше чем достаточно. Кстати, о сведениях. Ты сегодня пойдешь со мной в клуб?
– Если сегодня среда, не могу. «Олмакс» ждет.
Целую секунду Чез ошеломленно смотрел на брата, а потом расхохотался.
– Боже правый, мне показалось, что ты говоришь серьезно! Больше не пугай меня так. Если ты когда-нибудь станешь респектабельным господином, свет перенесет свои ожидания и на меня. Если меня что-то и пугает больше клуба «Олмакс», то это чужие ожидания.
Глава 4
– Какого дьявола!
Оливия выронила скатерть, которую держала в руках, и побежала к кабинету. Возможно, она поступила неразумно. Мужчина, который изрыгает ругательства в пустом доме, наверное, предполагал, что нужно бежать куда-нибудь подальше. Но Оливия узнала голос и, как ни странно, совсем не испугалась. Встревожилась, но не испугалась.
На пороге она остановилась. Лорд Синклер стоял подбоченившись и рассматривал ее Стену Догадок.
– Что вы здесь делаете? – спросила она, заправляя за ухо выбившийся из прически локон.
Она пожалела, что не надела ничего более нарядного, чем простое муслиновое платье, и тут же укорила себя за неуместные мысли. Лорд Синклер был в костюме для верховой езды, однако светлые лосины и темно-синий фрак сидели на нем с той же элегантной небрежностью, с какой он носил любую одежду. В очередной раз ее поразила нескрываемая властность его лица и фигуры. В ее гостиной он выглядел совершенно неуместно… Как, впрочем, и в ее мире.
– Какого… Что все это значит? – осведомился он, и Оливия, преодолевая неловкость, переступила порог.
– Это списки.
– Вижу. Но почему их так много? И как вам удается сделать так, чтобы они не падали?
– Я наклеила сукно на пробковую панель, а листки бумаги прикалываю швейными булавками. Раньше я раскладывала списки на полу, но они вечно путались… Как вы сюда вошли?
– А веревки? Как будто сумасшедший паук пытался сплести здесь паутину.
– Они помогают мне разобраться, что с чем связано. Мне так лучше думается.
– Если ваша голова внутри похожа на эту стену, помоги вам небо.
– Вы пришли для того, чтобы меня оскорблять, или у вас имелись другие причины вламываться ко мне в дом?
– Я не вламывался, а вошел через боковую дверь. Советую вызвать слесаря; пусть сменит ваш устаревший замок на более современный. Вы сказали, что ваша гостья придет в пять часов? – Лукас прошел вдоль стены, и она с трудом удержалась от порыва сорвать все списки, не давая ему их прочесть. Во-первых, он наверняка считает, что у нее не все дома, а во-вторых, ей не хотелось, чтобы он их читал. Однако ему хватило любопытства прийти…
– Да. Я как раз готовила для нее комнату. Вы пришли мне помешать?
– Нет.
– Зачем же в таком случае?
– Из любопытства. Никогда в жизни не присутствовал на сеансе оккультистов. Я расширяю свой кругозор.
Он подошел к той части стены, которую она посвятила его отцу, и Оливия напряглась в ожидании. Правда, не так много ей известно; пустых мест гораздо больше, чем в списках, посвященных Генри Пейтону. Впрочем, даже скудные сведения об обстоятельствах его смерти, которые узнал Мерсер, способны разозлить гостя. Лукас молча прошел вдоль стены и направился к столу.
– Как, опять списки? «Знаменитые оккультисты»… Кто такая мадам Булгари?
– Это я. Цыганка Сью помогла мне придумать имя; она сказала, что иностранные имена звучат внушительнее. А остальное я взяла из книг.
Лукас взял со стола книгу и, полистав страницы, удивленно поднял брови.
– Общение с потусторонним миром… Барон Литтлтон… кажется, он был членом парламента?
– Понятия не имею. Пожалуйста, не перепутайте бумаги.
– Перикл? Кристина, королева Швеции? Избранное общество, нечего сказать! – Он отшвырнул книгу и взял другую. – А этот том о чем? «Запретные тайны оккультизма» мадам Волгатской? Звучит более занимательно, хотя, судя по раззолоченным буквам, ей больше подошла бы фамилия «Вульгарская»… Начинаю думать, что «мадам Булгари» – превосходная кличка.
Оливия вырвала у него книгу.
– Если вы пришли, чтобы насмехаться надо мной, можете уходить. У меня много дел.
– Дел?
Она не стала оборачиваться и смотреть, идет ли он за ней. Пусть дерзит, как хочет, она сразу поняла, что любопытство не позволит ему уйти раньше времени. В этом они с ним похожи…
Вернувшись в гостиную, она задернула толстые бархатные шторы, и комната погрузилась в полумрак. К тому времени, как приедет Марша Пендл, здесь будет почти совсем темно. Свечи и благовония были заготовлены заранее. Оливия разожгла камин, чтобы он разгорелся, когда начнется сеанс магии. Ей нужно совсем немного света и тепла; остальное довершат ароматические палочки, которые порекомендовала ей Цыганка Сью. Пометив очередной пункт в своем списке, она пробежала его глазами.
– Сам не понимаю, где мне больше не по себе, в этой гостиной или в вашем кабинете, похожем на паучье логово. Кажется, в кабинете даже страшнее, – заметил он, входя в гостиную следом за ней.