– Ну что еще? – недовольно проворчал Касым и потоптался на месте. Руки его прямо-таки чесались от желания пощупать монеты, ощутить их тяжесть и опустить в свой карман.

– Давай сразу договоримся: деньги пополам!

– Пополам? – засомневался Касым, ища подвох в хитрых глазах Али-бабы. – Почему пополам?

– Мы же братья, вот я и подумал, что разделить золото по-братски будет самым правильным.

– Я согласен! – обрадовался жадный Касым, рассчитывающий на самом деле не более чем на треть. Вопросов к Али-бабе у него не осталось. – Давай мою половину!..

Как видите, Али-баба оказался не так прост, и, благодаря собственной изворотливости, избавился от жадного брата малой жертвой. Касым тоже счел себя вполне счастливым и полагал, что очень удачно надул младшего брата, провернув доходную сделку, не стоившую ему ни единого динара. Он даже про дрова позабыл. Ослик в тот же день получил новую уздечку и отборный овес, чем остался несказанно доволен, а великий дух пещеры Сим-сим немного развеялся от скуки и досадил своим слишком шумным хозяевам. В общем, все остались довольны, чего нельзя было сказать о разбойниках.

«Коршуны пустыни» вернулись в пещеру только поздним вечером. Стеная от жажды, головной боли и полного истощения сил, оборванные, грязные и обгоревшие под лучами нещадного южного солнца, они наконец вползли в свое логово. Сил у бравых разбойников хватило лишь вдосталь напиться из нескольких источников, у которых произошли небольшие, совершенно безобидные потасовки, ведь каждому хотелось поскорее припасть пересохшими губами к чаше с живительной влагой. Но стены пещеры давали не так много воды, а жажда была невыносимой. Те, кто напился, отползали в сторонку и мгновенно забывались тяжелым, беспокойным сном. Лишь перевозбужденный до крайности Ахмед никак не мог угомониться.

Напившись, он набросился на притихшего в дальнем углу пещеры Махсума. Вид у того был жалкий и какой-то забитый, а когда к нему подлетел Ахмед с кинжалом в руке, молодой предводитель разбойников и вовсе побледнел, что было заметно даже сквозь свежий загар, и еще сильнее сжался, закрывшись руками.

– Проклятая бледная собака! – накинулся на него Ахмед, сверкая глазами. – Говорил я тебе: не надо пить! Говорил или нет? – Осатаневший телохранитель схватил Махсума за грудки и затряс, словно тряпичную куклу. Зубы у Махсума клацали, но в ответ он только мычал, делая безуспешные попытки вырваться из цепких пальцев Ахмеда. – Отвечай мне, гнусный шакал, именующий себя громким титулом «шеф»!

– Ну чего ты, Ахмедик? – хныкал Махсум, отворачивая лицо от брызгавшего слюной рассвирепевшего разбойника. – Ошибся, с кем не бывает.

– Ошибся?! Да ты посмотри, что ты натворил? – Ахмед полоснул воздух кинжалом, и Махсум зажмурился, ожидая прикосновение холодной костлявой руки смерти, но Ахмед сдержался. – Суслик ты паршивый, вонючий отпрыск гиены и змеи! Мы унижены, оскорблены, обворованы, наших коней увели! И кто? Паршивая горстка караванных трусов, что только и могут нападать, как на беззащитных разбойников! Да над нами теперь будут потешаться все кому не лень от Багдада до Хорезма!

– Это я натворил? Я?! – вскинулся Махсум, резким движением отбросив руку Ахмеда. – Разве я вливал в глотки твоих идиотов вино литрами? Не умеешь пить – не берись! Я, между прочим, сражался сразу с тремя!

– Видел я, как ты сражался, – негодующе сверкнул глазами Ахмед, но вдруг немного поостыл. – Валялся, как шелудивый пес, у ног меднолобых негодяев и скулил, моля о пощаде!

– Их было трое на одного! А у вас – один на двоих – троих! – бросил Махсум в лицо телохранителю. – А вы там куличики долбанными тюбетейками лепили, строители хреновы!

– Чалмами, – машинально поправил Ахмед. – А-а, да что теперь говорить.

Он безнадежно махнул рукой, опустил кинжал и, усевшись рядом с Махсумом, обхватил руками колени.

– Вы лучше скажите, что мы теперь говорить будем Мансур-ако? – вновь перешел на «вы» Ахмед.

– А почему мы вообще должны докладываться какому-то дешевому фраеру?

– Да вы что! – Ахмед выпучил глаза на Махсума. – Вы что такое говорите? Он же нас всех…

– Ну-ну, я пошутил, – запоздало спохватился Махсум, кляня себя за не в меру длинный язык. – Пошутить уже нельзя.

– Шутки у вас… шеф! – проворчал Ахмед и тяжко вздохнул. – Но как докладывать, все равно ума не приложу. Он же с нас живых шкуру спустит.

– Лучший доклад – нападение.

Ахмед немного побледнел и на всякий случай отодвинулся – вдруг действительно набросится и разорвет в клочья.

– Вы серьезно собираетесь напасть на великого Мансур-ако или опять пошутили? – осторожно уточнил разбойник.

– Да не в том смысле! Просто когда будешь беседовать с ним, не давай ему опомниться, выставляй себя героем, а все, что произошло – нелепой случайностью и коварством караванщика.

– Думаете, подобная чушь… как вы там говорили?.. Прокатит?

– Должно! Это называется отмазка!

– Как-как? – заинтересовался новым словечком Ахмед.

– Отмазка.

– Необычное слово. Скользкое какое-то, и еще такое… – неопределенно повертел Ахмед пальцами, не подобрав нужных слов.

– А то! – фыркнул Махсум, весьма гордый собой.

– И что конкретно вы собираетесь ему говорить? Караван-то ушел. А если Мансур-ако еще и прознает, как нам накостыляли, – а ему рано или поздно все станет известно, – тогда уж ни одна ваша отмазка, прости Аллах, не поможет!

– Там видно будет, – лениво, до хруста в затекших суставах, потянулся Махсум. – А сейчас тащи вино, и мы обсудим детали.

– Нет! Только не вино! – замахал на него руками Ахмед. – В вас вселился сам шайтан, шеф!

– Тащи, тащи, надо же спрыснуть первый блин комом. – Махсум легонько подтолкнул Ахмеда локтем в бок и заговорщицки подмигнул. – И пошамать что-нибудь захвати. С утра ничего не ели.

– Э-э, за что мне все это? – с досадливым ворчанием сдался Ахмед, у которого уже просто не осталось сил спорить.

Он тяжело поднялся с прохладного пола и поплелся к ненавистным кувшинам, насилу волоча ноги и бормоча проклятия в адрес свалившегося на его голову и головы его соратников непутевого главаря. Но что он мог поделать, если такова была воля хозяина? А мнение хозяина, то бишь начальства, как известно, не обсуждается, а если и обсуждается, то о-очень недолго (восточная шутка!).

Глава 5. Так ничего и не понял

Мансур пребывал в неописуемом гневе: богатый караван, перевозивший дорогую посуду, ковры и драгоценные побрякушки безо всяких проблем добрался до первой стоянки, о чем сборщика налогов известил один из соглядатаев, прислав почтового голубя с коротким сообщением на лапке. Мансур рвал и метал. Подушки и валики летали по комнате, нежный гусиный пух из разодранных одеял кружился в воздухе, опахало, отобранное у махальщика, ходило по спинам прислуги, компактной кучкой метавшейся по комнате из угла в угол, но при этом даже не помышлявшей о бегстве – будет еще хуже. Семнадцать жен Мансура заперлись в гареме, прижимая к себе плачущих детей. Никто не мог понять, что вдруг нашло на уважаемого всеми человека. В такой ярости его еще никто ни разу не видел. Бывало, конечно, разойдется Мансур-ако из-за какого-нибудь пустяка, вроде: не так косу перед ним поставили, криво подушку под бок подложили, или слуга мало чаю в пиалу нацедил. Побуянит Мансур-ако немного, позверствует да и успокоится. Но на этот раз все было серьезно, и даже очень.

– Проклятые идиоты, черные щенки! – рычал Мансур, разрывая в пух и прах очередную подушку. – Тупые ленивые ишаки! Не суметь выполнить такое простое дело!

– Господин, – в чуть приоткрытую дверь бочком протиснулся слуга, непрестанно кланяясь, – к вам Черный Махсум с телохранителем.

– Ага-а, вот я ему сейчас задам! – обрадовался Мансур, бросая подушку и вскакивая на ноги. – Впусти!

Слуга юркнул обратно в дверь, и в комнату вступил Махсум. Вид у молодого человека был вызывающе надменный. Рука его лежала на эфесе сабли, подбородок был гордо вздернут, нижняя челюсть выдвинута вперед, а во взгляде читались ярость и негодование. Правое ухо молодого человека вздулось и пылало, а левую сторону лица покрывал фиолетовый синяк.

– Кого вы нам подсунули, уважаемый? – с ходу ринулся в атаку Махсум. Он приблизился к Мансуру на пару шагов и замер, расправив плечи и ожидая ответа на поставленный вопрос.

– То есть… как? – опешил от такого неслыханного нахальства Мансур.

– А вот так! Ваш караван вез опиум, – сверкнул глазами Махсум и прикоснулся левой рукой к синяку, не забыв поморщиться.

– Опиум? – еще сильнее растерялся сборщик налогов. Он не помнил, вез ли караван опиум или нет. Возможно, и вез – почти каждый караван перевозил его. Но Мансур никак не мог взять в толк, какое отношение имеет опиум к потерпевшей фиаско кампании по захвату каравана. – Возможно, но…

– Никаких «но», любезнейший! – махнул рукой Махсум, словно бросил перчатку в лицо Мансуру.

Тот от неожиданности отступил на шаг, зацепился ногой за разорванную подушку и брякнулся на толстый зад. Махсум грозно навис над визирем.

– Я не потерплю подобного обращения с моими людьми! – продолжал наседать Махсум на ошеломленного, сраженного, можно сказать, наповал неожиданным натиском Мансура. – Моим людям нанесены тяжкие увечья. Вот, взгляните на него сами!

Махсум резко выбросил руку в сторону Ахмеда, и тот сделал шаг вперед, демонстрируя «боевые раны». Правую щеку разбойника покрывал огромный красно-фиолетовый синяк, подбитый глаз был красен, словно у рассвирепевшего быка, а разбитый и заткнутый пучком ваты распухший нос напоминал картофелину. Ничего не понимающий Мансур переводил недоуменный взгляд с молодого человека на его телохранителя и обратно.

– Видите? – продолжал Махсум, не давая опомниться Главному сборщику налогов. – И это один из храбрейших моих людей! Их избили, обобрали до нитки, увели коней, и кто-то за это должен ответить! – Махсум, изобразив на лице зверскую мину, потянул из ножен саблю.

– Ой-ё, но при чем здесь я? – Мансур на всякий случай отодвинулся подальше от молодого предводителя шайки разбойников. – Вы должны были…

– Нет, это вы должны были предупредить нас, что идет целый караван наркоманов!

– Кого? – удивленно переспросил Мансур.

– Наркоманов! – повторил Махсум, резко, с лязганьем, вернув наполовину вытянутую саблю обратно в ножны, отчего Мансур испуганно подпрыгнул. – Обкуренных идиотов, которым барханы по колено!

– По колено?

– Нечего цепляться к словам! По колено, по пояс – какая разница? Главное, мои люди надолго выведены из строя, и, повторюсь, кто-то должен ответить!

– Э-э, – завозился на подушках облепленный с ног до головы перьями Мансур, – но мне доложили, что именно вы были пьяны!

– Ложь! – презрительно скривился Махсум. – Наглая и неприкрытая. Докажите!

– Да от вас и сейчас еще разит, как… как… – Мансур начал приходить в себя и решил перехватить инициативу в, мягко говоря, странном разговоре.

– Да, пьяны! – вскинулся Махсум. – А что нам еще оставалось, когда моих людей преследуют невыносимые боли? А вино, как известно, их заглушает.

– А-а-а! – заученно взвыл Ахмед, вцепившись в щеку и нос и принявшись раскачиваться.

– Вот, видите? – Махсум яростно повращал глазами. – Видите, что с ним сотворили эти негодяи?!

– Ну ладно, ладно, – примирительно выставил ладони Мансур. – Произошло недоразумение и…

– Недоразумение?! – взревел Махсум, грозно сводя брови на переносице. – Вы называете подобное недоразумением, почтеннейший?

– Ну хорошо! Ошибка, произошла ошибка!

– Ваша ошибка.

– Моя, – поразмыслив, согласился Мансур. Ему уже порядком надоело пререкаться с нахальным молокососом.

– Отлично! В таком случае я требую компенсации за нанесенные моральные и физические страдания моих людей.

– Что-о?! – глаза Главного сборщика налогов от подобной наглости полезли на лоб. – Да как ты смеешь, безродный щенок, что-то у меня требовать?!

– В таком случае следующий караван вы будете грабить сами! Мы отказываемся от сотрудничества с вами. Пошли, Ахмед.

Махсум развернулся на месте и, чеканя шаг, направился к дверям. Ахмед, мгновенно прекратив горланить, сдержанно поклонился хозяину дома и засеменил за своим предводителем, прихрамывая то на правую, то на левую ногу.

– Стойте! – окликнул их Мансур, когда Махсум уже коснулся дверной ручки.

Махсум, словно пребывая в сомнении, опустил руку и медленно обернулся.

– Слушаю вас, почтеннейший, – важно произнес он, вновь вскидывая подбородок.

– Мне кажется, мы оба немножко погорячились, – осторожно заметил Мансур.

– Возможно, – сдержанно отозвался молодой человек. – И что вы имеете нам предложить?

– Что вы желаете получить в качестве… м-м-м… компенсации – не помню, чего ты там такого наговорил?

– Мы тут посоветовались с товарищами, – Махсум бросил взгляд на притихшего Ахмеда. Тот согласно кивнул, – и решили, что тридцать девять новых коней и ковер, на котором вы изволите сидеть, вполне компенсируют страдания моих людей.

– Ковер? На кой вам сдался мой ковер? – Мансур оторопело уставился на молодого человека, на всякий случай вцепившись пальцами в свой прекрасный персидский ковер ручной работы, стоивший ему кучи золота.

– Хорошо! Обойдемся без вашего ковра – мы готовы пойти вам на уступки, – поразмыслив, согласился Махсум, а Ахмед вновь кивнул и показал своему предводителю выставленный вверх большой палец правой руки.

Мансур не понял жеста, решив, что это один из тайных знаков разбойников, и от греха подальше решил не продолжать спор. К тому же очень дорогой, любимый ковер оставался при нем.

– Уф-ф! – расслабился он немного. – Так и сделаем. Я сейчас напишу расписку на получение табуна из тридцати коней…

– Тридцати девяти, – поправил Махсум. – У вас что-то с памятью, почтенный Мансур-ако.

– Помилуйте, как я объясню пропажу целого табуна эмиру?! – возмущенно взмахнул руками Главный сборщик налогов. – Это же не корзина яблок и не выводок проклятых мышей, пожирающих зерно мешками!

– А вот это уже ваши проблемы, почтеннейший. Если вас не устраивают наши условия, то мы уходим. У нас, знаете ли, еще куча дел.

– Стойте! – опять крикнул Мансур, разрываемый сомнениями и тревогой. – Не будем горячиться. Я дам вам тридцать пять коней.

– Тридцать девять! – хором ответили Махсум с Ахмедом.

– Ладно, будь по-вашему! – Мансур в сердцах грохнул пухлым кулаком по мягкому валику и тихо, себе под нос, добавил: – Спишу на убытки от тухлого овса и верну с поставщиков и главного конюха… Нет, конюху тоже придется заплатить. О-хо-хо, опять непредвиденные расходы!

– Так что вы решили? – переспросил Махсум.

– Сегодня вечером заберете коней в ущелье.

– Оседланных, – осторожно добавил Ахмед.

– Да-да, оседланных! – Щека Мансура нервно дернулась. – Что-нибудь еще?

– Благодарю, оседланных коней вполне достаточно. Вы деловой человек, Мансур-ако. – Махсум позволил себе скупую улыбку. – С вами приятно иметь дело.

– А то! – гордо приосанился Мансур. – Все, свободны!

Махсум с Ахмедом заспешили к дверям, а Мансур, взявшись за принесенные ему перо с бумагой, задумался, скребя остро отточенным кончиком пера затылок:

– И все-таки я так и не понял: при чем здесь я?..

Новый топор Али-баба так и не купил – хотел, конечно, но все было как-то недосуг. То лежанку плетеную матери приспичило для отдыха, то казан, служивший тридцать лет верой и правдой, неожиданно прохудился, то забор нужно подлатать да веранду на крыше дома устроить, то у лопоухого корм раньше времени закончился. Дел, в общем, было невпроворот, и чем дальше, тем больше. И вот же удивительное дело: не было денег – и как-то обходились без лежанок, двух казанов и прочего, и прочего, а как завелись, так сразу понадобилось и то, и другое, и третье. Прямо-таки напасть какая-то! Али-баба только и успевал, что развязывать и завязывать мешок с золотом, монеты в котором убывали с пугающей быстротой.

– Али-баба, сынок! – окликнула мать сына, входя в дом. – Мне нужно немного денег.

– О, мама! Зачем теперь? – У Али-бабы в последнее время появилась странная привычка чесаться, когда речь в очередной раз заходила о деньгах. Вот и сейчас, лишь прозвучало знакомое «немного денег», на несчастного Али-бабу напала жестокая чесотка.

– Я платье на рынке присмотрела – хорошее, крепкое, надолго хватит, – повела насурьмленной бровью мать. – Да и сундук для вещей надо бы купить.

– Два, – хмуро отозвался Али-баба, скребя шею и руки ногтями.

– Платья? – обрадовалась старушка щедрости сына, но, как оказалось, слишком рано.

– Сундука два. А лучше три. В один ваши вещи – увы! – не поместятся. Знаете, мама, вам впору уже одежную лавку открывать или модный дом, столько вы тряпок за неделю накупили.

– Ой-ё, какой ты стал жадный, сынок, – удрученно покачала головой мать. – Родной матери…

– Я не жадный – я экономный, – огрызнулся Али-баба. – Прошло всего две недели, а уж полмешка нет. А вы не подумали, что мы будем делать, когда золото закончится?

– А чего думать-то? – махнула ручкой старушка. – Пойдешь в свою пещеру и еще один мешок возьмешь.

– Да вы в своем уме?! – Али-баба от подобного заявления аж подпрыгнул на месте словно ужаленный.

– А что такого? – наивно похлопала глазами мать. – Если дух такой добрый, то чего не дал сразу два мешка, а всучил тебе всего один?

– Он предлагал, – растерялся Али-баба, – но я отказался. Жадность – великий грех, мама.

– Глупый ты у меня еще, – обреченно вздохнула старушка. – Кто ж отказывается, когда дают. Дураком быть – вот великий грех. Брал бы пример с Касыма. Столько денег, а до сих пор ходишь, как оборванец. Непутевый!

– Да вы что?! – охнул Али-баба. – Мама, я вас просто не узнаю.

– И я тебя тоже, между прочим! Попросила одну монетку на платье, так разговоров на полдня.

Али-баба тяжко вздохнул, перестал чесаться и полез в мешок. Скрепя сердце он отсчитал три монеты и передал их матери.

– Возьмите. Этого хватит на хороших прочный сундук и на платье.

– Вот спасибо, сынок! – обрадовалась женщина, заворачивая монеты в тряпицу, а тряпицу зажала в кулак – так уж точно никто денег не украдет. – Знаешь, там еще сурьму привезли и индийские благовония, – вопросительно уставилась она на сына.

– Ну, знаете, мама! – окончательно вышел из себя Али-баба. – Да у вас столько краски набралось – хватит три раза с ног до головы выкраситься и еще на долю лопоухого хватит. А вонючими благовониями весь дом уже до самой крыши провонялся, с закрытыми окнами спать невозможно. Ничего больше не дам! – отрезал Али-баба, закрывая собой изрядно сморщившийся мешок.

– Нет так нет, – пожала плечами старушка. – И незачем так кричать. Подумаешь…

Она развернулась и, чуть сутулясь, потопала к выходной двери. Али-баба проводил мать тяжелым взглядом, вновь вздохнул и, размышляя о власти проклятого золота, завязал мешок бечевой. Нужно было что-то решать, вот только что…

Я уверен, вы скажете, что потратить полмешка золота за полмесяца невозможно? Можно, и еще как! А при желании и целый мешок. Были бы деньги, а товар по сходной цене всегда найдется. Вы слышали, есть лавки, в которых богатым бездельникам втюхивают грошовые товары по цене целых двух лавок со всем их барахлом? Не слыхали? Есть такие, клянусь Аллахом: и лавки, и чудаки, которые в них покупают. Что, скажете, таких чудаков не бывает? А видели ли вы, некоторые женщины в драных шальварах ходить начали? Думаете, нищие? Ан нет! На днях мне на глаза дочка купца Вахида попалась в драных штанах. Скажете, тоже нищие? Это, говорят, последний писк моды – рванье носить. Так штаны-то на девчонке откуда, как вы думаете? Мы все здесь взрослые люди, и потому я вам скажу напрямую: от моей Зейнаб те штаны, вот провалиться мне на этом самом месте! Моя жена, чтоб у нее в бане шальвары не подменили, всегда на них свое имя вышивает по нижней оторочке, а тут гляжу: и штаны драные вроде как ее, и даже имя на положенном месте красуется! И ведь на помойку штаны-то выбросила, а оно вон как… Рассказал я Зейнаб про шальвары – вот как вы прямо мне не поверила, побежала смотреть. Точно, ее шальвары! Решила допытаться у Мадины, дочки купцовской, откуда та их взяла, а Мадина гордо ей и заявляет: в той-то и той-то лавке за пять золотых купила. А вы говорите!..

Так о чем я? Ах да!

Касым тоже был далеко не дурак, деньги-то он лихо считать умел и приход с расходом быстро связывал: на полкошеля золотых так не развернешься. Али-баба уже не раз замечал, как брат подозрительно косится на него и на мать. Еще бы! Новые платья каждый день, новые казаны, новое стойло ослу, в кормушке у животного не переводятся отборные овес и ячмень, хотя Али-баба и считал совершенно бесполезным расточительством кормить подобным образом осла. Еще новая калитка, новые двери и окна, беседка на крыше, выложенная плиткой дорожка к дому, и тут уж поневоле задумаешься, на что все это куплено. К тому же Али-бабу уже две недели никто не видел спешащим в горы с топором на плече, что не могло не вызвать разных домыслов и подозрений.

Смотрел Касым, смотрел, наконец сложил два и два и направился к брату, кипя праведным гневом. Согласитесь, кому понравится, что его держат за круглого дурня.

– Эй, Али-баба? Где ты, гнусный плут?

Потный и красный от возмущения Касым, как всегда без спросу, ввалился на половину дома, где жили Али-баба с матерью.

– А, вот ты где прячешься!

Али-баба только и успел, что прикрыть мешок курпачой.

– Э, Касым, разве тебя не учили, что вламываться в чужое жилище неприлично?

Али-баба пытался скрыть испуг, но получалось с трудом. Голос его дрожал, а пальцы нервно теребили подол старой заношенной рубахи.

– Это мой дом, мошенник!

– Я мошенник? Ты, брат, похоже, сегодня не в себе. Или жена, страдающая бездельем и бременем, достала тебя вечным нытьем, и ты решил сорваться на мне?

– Оставь в покое мою несравненную и дорогую Айгуль! – пропыхтел Касым, то сжимая кулаки, то вновь разжимая их.

– Ну конечно, сравнить такой драгоценный алмаз просто не с чем, – вновь поддел брата Али-баба, однако на этот раз Касым никак не прореагировал на колкость.

– Оставим Айгуль в покое, и лучше поговорим о наших баранах.

– Вот теперь я точно уверен, что тебе солнцем напекло голову. О каких баранах ты толкуешь, брат?

– О таких!

– Каких?

– О тех, что ты прячешь под курпачой.

– Э-э, знаешь, – Али-баба быстро одернул за уголок курпачу, из-под которой выглядывал похудевший бок мешка, и уселся на нее, – ты ошибаешься. Там нет никаких баранов.

– Зато, я уверен, там есть кое-что получше них, – радостно потер влажные ладони Касым и растянул полные губы в довольной ухмылке.

– Да ты не в себе, брат.

– А вот сейчас мы проверим! – он начал наступать на Али-бабу.

– Нет, не дам! – Али-баба навалился грудью на курпачу, закрывая собой драгоценный мешок. – Это мое, мое и матери!

– Показывай, что там у тебя! Ну?

– Не покажу!

– О проклятый лгун! Неужели ты думал утаить от меня целое сокровище? – осуждающе покачал головой Касым.

– Я не лгун, а несчастный дурак, – всхлипнул Али-баба. – Дурак и простофиля.

– Кто бы сомневался, – усмехнулся Касым. – Ну, долго я еще буду ждать?

– На, смотри! – сдался наконец Али-баба. – Смотри, чтоб твои бесстыжие глаза лопнули, а загребущие руки отсохли.

Он вскочил на ноги и рывком сдернул курпачу с мешка. Глаза у Касыма полезли на лоб.

– Это то, о чем я думаю? – уточнил он, облизнув разом пересохшие губы.

– Если ты имеешь в виду золото, то – да!

– Ах ты, мошенник! – выдохнул Касым, набрав полную грудь воздуха. – Плут, негодяй, проходимец! И ты хотел утаить от меня целый мешок золота? Признавайся, несчастный вор, где ты взял такую прорву золота или, клянусь Аллахом, я немедленно призову сюда стражу!

– Зови! – выпятил грудь Али-баба. – Но тогда тебе ни шиша не достанется, так и знай!

– В таком случае мы должны разделить его по-братски, – потер ладони Касым, в чьих глазах тлели искры жадности.

– Свою долю ты уже получил сполна.

– Э-э, те жалкие несколько монет, которые ты обманом всучил мне?

– С тебя хватит и их!

– Нет, не хватит! Не хватит! – капризно топнул Касым. – Значит так: или мы делим, как положено, или я пошел за стражей.

– А положено – это как? – поинтересовался Али-баба, склонив голову набок.

– Очень просто! У тебя был полный мешок золота, так?

– Предположим, – осторожно согласился Али-баба, догадываясь, к чему клонит Касым.

<1...3 4 5 6 >

На страницу:

Перейти