Перевернутое сознание

ВИДЬ ХОРОШЕЕ – А НЕ ЗЛОЕ. СТАРЙСЯ СКОНЦЕНТРИРОВАТЬСЯ НА ЭТОМ, КОГДА ЭТО ТРЕБУЕТСЯ, ХОТЬ ЭТО КАЖЕТСЯ НЕВОЗМОЖНЫМ.

Да даже если бы родители ничего и не сделали для меня, а всегда были ДУБЛИКАТАМИ, которыми владеют Фрэссеры и которые хотят до меня добраться и разделаться, я бы не бросил их. В конце концов это обязанность детей заботиться о родителях, так надо, пусть это и противно. Надо помнить то, что сам можешь оказаться в таком же говне и тебя также могут выбросить. А может, я бы и не стал заботиться о родителях, если бы они всегда были ДУБЛИКАТАМИ. Точно не знаю. Трудно судить о чем-то, не прочувствовав это и не оказавшись в этой ситуации. На практике все отличается от тупой теории. Но мне хочется верить, что стал бы. Чем я тогда не Фрэссер? Тогда я точно бесполезный кусок дерьма, который непонятно для чего живет и не приносит ни малейшей пользы. Для чего тогда существовать, если от тебя нет проку? Маяться непониманием, одиночеством и пустыми мечтами, которые никогда не сбудутся – ведь они просто иллюзии?

ПЕРЕВЕРНУТО ВВЕРХ НОГАМИ НАПЕРЕКОСЯК

МИРАЖ ОТРАЖЕНИЕ

БЕЗУМСТВО В МЕРТВОЙ ТИШИНЕ

9 апреля

Вчера позвонил Серый (был бухой). Спросил, что со мной, не скопытился ли я вовсе. Не звоню, не даю о себе знать. Он взбесил меня, и мне захотелось послать его, но вместо этого я сказал, что и вправду болел, а телефон у нас не работал пару дней (ЛГУН).

«Не все еще бабки-то просадил, а?» – Проговорил поддатый голос.

«А ты, пьяный кусок дерьма козлиного?»

Серый заржал:

«Узнаю нашего Димана. Хорошо выдал, чудик».

«Еще раз меня «чудиком» назовешь, глотку разорву, мудак».

«Ладно, извини. Я чё хотел-то?».

«Фиг его знает, чё у тя там в башке-то?»

«А вспомнил. Там компашка собирается, хотим в футбольчик сыгрануть. Поваливай к шестьдесят третьей школе, рядом с которой еще говняная девятиэтажка, в которой мы так здорово развлеклись, помнишь?»

«Само собой. Но кому-то там могло и достаться здоров, забыл что ль?»

«Иди ты в жопу, – Серый закашлялся (наверно, вливал в себя пиво или еще какое-нибудь бухло). – В общем подваливай. Оттянемся. Посмотрю хоть на твою рожу. Уж и забыл, как выглядит наш шутник».

«Все так же. А Рик будет?»

«Хрен его знает. Я его сегодня не видал. Когда отдерет по полной Светку, может нарисуется».

«Закрыл бы ты пасть свою, свинья». – Я повесил трубку.

Я уж и отвык от трепа Серого, но быстро въезжаешь и начинаешь говорить, как он. Вначале чувствуешь какое-то смущение, но потом не обращаешь внимания и ведешь себя, как и он. Если сравнить мой вчерашний разговор с Нэт и сегодняшний, то разница разительная, будто существует два Димы Версова – один для разговора с Натали, а второй для трепа с моим дружком. Я двуличен. Чуть ли не все в этом мире двуличны, а то и троичны (Ха!). Но с другой стороны, с этой свиньей (Серым) нельзя говорить также, как с Натали – он не просечет. Я снова почувствовал себя нормально после нескольких дней рецидивов. В голове стали возникать черные шуточки, по телу пробежал холодок, и захотелось засмеяться. Фрэссеров я не чувствовал поблизости, об одиночестве не думал, о друге жизни тоже. Я решил послать все мысли к такой-то матери и не думать вообще ни о чем, просто двигаться вперед и не смотреть назад – к черту! Взял денег (при игре в футбольчик без выпивки нельзя, никак нельзя).

«Куда потрепала, гнида?» – буркнул ДУБЛИКАТ папочки, выходя из сортира. Я вспомнил тут же мою вчерашнюю запись о том, что я бы заботился о ДУБЛИКАТЕ папочки, если бы он слег. После такого утреннего приветствия (да если так посудить, то эти приветствия почти всегда одинаковы), я подумал, что за дурак я был вчера. Меня всего передернуло, мысленно я представил, что у меня в руке битая бутылка, и я начинаю орудовать ею, или бы было бы круто, если бы я скинул ДУБЛИКАТ папочки в огромную мясорубку.

Я был в бешенстве. Меня затрясло.

«Куды, я спросил, иль ухи мхом заросли?»

«На улицу. Прогуляться». – Сглотнув, ответил я.

Если бы он еще что-нибудь вякнул, то я бы точно не сдержался. Я бы набросился на него, и ему пришлось бы убить меня – только так он бы сумел меня угомонить. И никак больше.

Мысли о том, что я ничтожен, жалок и беспомощен накинулись на меня подобно стае взбешенных пираний. Мне захотелось уйти и никогда не возвращаться. Но куда мне идти? Я бы мог уехать в деревню, но там меня больше никто не ждет, люди, у которых мне было бы хорошо, умерли, исчезли, оставив после себя лишь воспоминания.

Долбанул три раза по стене в подъезде. Полегчало. Голова до сих кружилась, но тяжесть и обида отступили. Мне захотелось кого-нибудь избить, сорвать на нем свою злость. Меня продолжало колбасить.

Чтобы успокоиться, я купил две маленькие баночки сидра. Умял их по дороге к шестьдесят третьей. Разделавшись с баночками, я почувствовал себя сильнее, обиды больше не было, ДУБЛИКАТА отца больше не существовало. Он буркнул там что-то мне, да и настрать! Мне это только привиделось. Его нет. Этого злобного Фрэссера не существует.

Когда я подвалил к школе, то там на поле уже собралась изрядная компашка (человек двадцать). Серый стоял с Павликом Грабировым, которого все звали мумия (все лицо у него было в угрях, скорее кто-то и придумал ему такую кликуху), и смолил, хлебая пиво. На турнике подтягивался с сигаретой в зубах и татуировкой на плече (в виде цепи) Антон Кетров, его звали Лом. Он был связан как-то с бандой брата Ильи Нойгирова. Он никогда не говорил об этом, но все знали. Ко мне он относился ништяк, ему нравились мои шуточки, о которых ему рассказывал Серый, и, наверно, я сам (если меня не трогать, то я первую тоже не полезу, но если коснулись или задели меня, то пойду в разнос – у него был такой же характер). Я пожал пятерню Лому, Серому и Мумие, остальным кивнул. В кустах было свалено бухло: пиво (полторашки штук семь, и чуток жрачки). Я отдал сотню Мумие, который всегда занимался покупкой алкоголя.

«При деньгах, Диманыч?» – Сказал он, засовывая сотню в карман.

«Типа того». – Ответил я. А потом проорал: «Ну когда же будем гонять в футбол, вашу мать?!»

Послышались одобрительные возгласы и смешки.

Я чувствовал себя кайфово. Я забыл обо всем: о Нэт, об ДУБЛИКАТЕ отца, которого готов был недавно убить, о Фрэссерах и одиночестве. Я изменился, перевоплотился – это был совершенно иной Дима Версов, словно я страдал раздвоением личности. Такая часть меня нравилась мне больше в тот момент (съехавшая с катушек и эгоистичная), хоть сейчас я и в некотором смысле стыжусь того, что я вчера натворил. Действительно, вчера на футбольном поле был другой Версов, прототип Серого в более суровой и жестокой форме.

«Наш Диман верняк базарит. Пора начинать игрище. – Сказал Лом, вытирая лицо рубашкой. – Примем для подзарядки и приступим».

Лом плеснул пива в пластиковый стакан и залпом выпил, потом подл мне. Я также выпил залпом. Потом повалили остальные, чтобы подзаправиться и чтобы игралось веселее. Я тем временем бросил куртку на гору курток и кофт, валявшихся на земле. Стянул с себя рубашку. На мне осталась лишь футболка без рукавов (у Лома футболка была на типа моей).

«Э, Диман, ты ся кончить, что ль хотел, весь изрезанный?» – Спросил парень с крашенными, как у бабы, волосами. Я не помнил его имени.

«Смотри, ты не кончи! И к твоему сведению, это не твое собачье дело, ЛО-О-ОХ!!! – Я толкнул парня, он замотался, но не грохнулся. – Может, хошь дать в мордальник, а, гандон?!»

«Да чё ты, Диман. Чё ты?»

«Чё ты чё ты, тараторка вонючая! И к твоему сведению, если хотят покончить с собой, то перерезают запястья, свинья!».

«Да забей ты на него, Диман. Разошелся». – Лом положил мне руку на плечо, держа под мышкой футбольный мяч.

Я весь был на взводе, казалось, что если бы на меня напало человека четыре, я бы уложил их как не фига делать.

«ИГРА-А-ЕМ!» – Рыкнул я, повалившись на Лома. Тот поддержал меня.

Мы разделились на две команды. Лом и я были в одной команде, мы всегда играли вместе. Он хорошо владел мячом, не забывал давать пасы – был командным игроком, а не вонючим единоличником, как, к примеру, Мумия. Если к нему попал мяч, то хрен он даст кому-нибудь пас, будет прорываться к воротам, как чертов бульдозер, словно играет один против целой команды. В нашу команду еще попал парниша с крашенными бабскими волосами. Я глянул пристально на него и провел указательным пальцем по горлу (не могу объяснить, зачем я это сделал. Определенно вчера на поле играл не я… это был кто-то другой). Парниша отвернулся, опустив бельма в землю. Серый был в команде-противнике. Минут через двадцать, а то и меньше, после того как мы начали игру, появился Рик.

«Кончил барабанить-то Светуху свою? Мог бы и побыстрее, тут игра вовсю». – Подбежал к нему Серый, пошатываясь. Глаза у него были затуманены. Рик размахнулся и хотел врезать Серому в рыло, но тот, несмотря на состояние, сумел быстро среагировать и увернуться. Кулак Рика прошел прямо перед самой его рожей.

«Не зарывайся, сучонок». – Прошипел злобно Рик.

Серый тупо как-то металлически заржал. Провел пятерней по вспотевшим волосам. Развернулся и рванул к своим игрокам в другой конец поля. Все переводили взгляд с Серого на Рика. Парниша с бабскими волосами, которого, как я узнал звали Костян (Кость), бросил беглый взгляд на Рика, а потом на меня, когда я бежал к Рику через поле, что-то бормоча или даже матерясь.

«Здорово, братан. Как делищи?»

«Ништяк. Все в нормаке».

«Присоединяйся. Подзарядись только перед игрой, чтоб носиться как супермен», – указал я на выпивку и жрачку (в основном чипсы или хрустящий картофель).

«Ты будешь?» – Предложил мне Рик.

«Давай».

«Пиво?»

«Ага».

Рик налил пива в стакан, из которого, наверно, уже пили человек десять (стаканов всего было-то около шести), но мне было до лампочки. Рик плеснул себе водки, а затем запил пивком – сварганил себе что-то вроде ерша.

«А ты откель?» – Бросил я между делом.

«Со Светкой гуляли?» – Поморщившись и стуча себя по груди, сказал Рик.

Я не стал дальше ничего спрашивать – на кой фиг. Я сам ненавижу, когда меня спрашивают, где я был да что делал, точно сердобольная мамаша, которая до десяти лет сынку или дочке задницу подтирает и хочет знать все в его (или ее) жизни, чуть ли не до того, когда он пернул. Мне вообще не следовало задавать Рику этот вопрос, но он вырвался сам. Когда тебя это спрашивают время от времени, то и сам начинаешь задавать подобные говеные вопросы, будто требуешь отчет. Конечно, можно это спросить, но как бы невзначай (нехотя, с такой ленцой), чтобы другой не чувствовал, что ты переступаешь границу, залезаешь на его личную территорию.

Мы схвали пакет картофеля. Рядом уже валялось несколько таких пакетов, по-варварски разодранных, и пустых бутылок пива. На земле были растоптанные чипсины.

Рик попал к нам в команду. Он все время подрезал Серого и отнимал у него мяч. Серый уже здорово закосел, а Рик пока еще был нечего. Да к тому же я засек, как он подходил к Мумие и паре других чуваков, пока у нас был небольшой перекур в связи с появлением Рика. Возможно, они дали ему чего-нибудь нюхнуть, потому он и стал более взвинченный и резкий в движениях, лыбился как полный лох – в общем, выглядел он так, будто ему палку вставили в задницу, а вынуть он ее не может и поэтому бесится, как черт.

В тот вчерашний день на поле еще был парень, у которого верх башки был сбрит, а по бокам волосы он оставил. Его звали Зависало, но настоящее его имя было Гена (не смешно ли, а? Прямо как мой старый друг детства в деревне. А что если это он и есть? И он обратился в одного из Фрэссеров?). Так у Зависалы всегда имелась какая-нибудь дурь. Он жил ради этого. Если он не завис, хоть разок на дню, то по сути он прожил зря. Когда у него не было бабла на наркоту, то он покупал в магазине клея, и отвисал таким образом. Я сам однажды попробовал дышать из мешка, мне не особо понравилось. Я потом ходил, точно пришибленный. Мне приглючилось, что на меня падает девятиэтажка, а потом привиделись два сношающихся мужика и как грузовик с какой-то немецкой надписью переехал собаку, от которой осталась гора кишок с шерстью. Также мне приглючилось, что в моей коже поселились здоровенные муравьи, сжирающие мою плоть, и мне срочно нужно сдирать кожу. Должно быть, Зависало и угостил Серого по-дружески (Ха!). Зависало постоянно принимал или вдыхал всякую хрень, поэтому у него и была на харе какая-то идиотская улыбочка (будто его попросили улыбнуться во всю пасть и врезали со всей дури старым чугунным утюгом), а глаза чуть косили.

«Обурел, что ль, пед?!» – Фыркнул Серый, когда Рик опять отнял у него мяч. Рик играл жестко, но он не нарушал правила, так что к нему не подкопаешься.

«Какие проблемы, друг? – Включил дурака Рик. – Мы просто играем». – Рик мстил Серому. Ему не удалось врезать ему по физиономии, вот он и решил отыграться на поле.

«Иди ты в задницу, ур-род!».

«Не зарывайся». – Сказал Рик, подойдя вплотную к Серому, который потирал бельма, пялясь на Рика, как на какое-то диковинное животное.

Мы вели со счетом 3:1. Один гол забил я, а два забил Лом. Последний Лом забил после их удачной распасовки с Риком. К концу игры я уже носился просто по инерции, толком ничего не соображая. Башка у меня отяжелела и была заполнена алкоголем. Серый все-таки не выдержал, когда Рик в очередной раз подсек его, и он шмякнулся на землю. Серый ринулся на Рика, но тот отпрыгнул в сторону и успел дать Серому пинка под зад, так что он проехался по земле рыльником. Все захахлились, но когда увидели пьяный взбешенный взгляд Серого, попритихли. Поднимаясь с земли, Серый опять грохнулся. Рик засмеялся. Лом и я – тоже.

«Ты уж полежи чуток, если уж силенок нет, сопля расхлябанная». – Проговорил Рик.

Серый отвернулся к воротам, шаря рукой по земле. Мы сначала не сообразили, что он там делает, и поняли лишь тогда, когда в ключицу Рику угодил небольшой камень. У Рика вырвался какой-то стонущий вздох. Серый по-пьяному заржал (противные железные смешки). Рик махом очутился у Серого, завел ему руки за голову, придавил и, усевшись на него коленями, стал колбасить правой рукой, крпеко сжатой в кулак. У Серого из носа брызнула кровь. Зависало скокнул со своей тупой улыбочкой придурка к Рику, который так увлекся вправлением мозгов Серому, что даже не заметил, как Зависало подвалил к нему и ударил ногой сзади. Я ринулся к Зависале. Он превратился в ДУБЛИКАТ папочки (Куды, я спросил, иль ухи мхом заросли?) на моих глазах. Меня снедала злоба, злоба разрушения, обиды и мщения. Я толкнул Зависалу, который пинал упавшего на бок Рика. Зависало замахнулся на меня ногой и начал махать своими вонючими ногами, точно насмотрелся боевиков. Я отступал. Передо мной было то два ДУБЛИКАТА папочки, то один. Наконец мне задолбалось отступать, и я ринулся на него. Получил удар по боку, было не слишком больно. Я врезал кулаком по пузу ДУБЛИКАТА папочки, потом снова. Тот застонал, упал на спину, схватившись за живот. Рик тем временем поднимался, отряхиваясь. Серый дрыгался, пытаясь подняться, почти вся рожа у него была в крови. Я вышел из какого-то ступора злобы и гнева, лишь тогда, когда меня отшвырнул от Зависалы Лом. Если бы не он, я бы, наверно, его задушил на виду чуть ли не у двадцати человек, и меня бы запрятали в настоящую тюрягу, а не образовательную. Все бы так и наблюдали за тем, как я бы душил Зависалу. Почему? Да потому что всем было насрать, их это никак не затрагивало. Если бы затронули каким-нибудь образом их прогнившую бессмысленную личность, то тогда они бы зашевелились, и говно бы посыпалось, но когда тебя не касается, то шевелить жопой ради другого (к тому же когда ты здорово поддал или нюхнул или курнул чего), особого желания нет, – лучше пассивно наблюдать, ведь такое событие, как удушение обкуренного придурка другим пьяным шизанутым дураком наблюдаешь не каждый день.

Если бы не Лом, то я не писал бы всего этого в своем дневнике – я бы сгорел заживо. Сейчас при мысли об этом мне становится жутко страшно, и еще раз я убеждаюсь, что вчера на поле был не Дима Вересов весельчак и изобретатель черных шуточек, скрывающий за всей этой ширмой свой страх и неуверенность; не Дима Вересов трус и лгун, боящийся практически всего, когда подступают Фрэссеры и сердце покрывается ледяной коркой, – а кто-то другой, третья личность, существующая независимо в своем собственном черном мире.

«Ты обезумел? – Спросил меня Лом, когда все почти разошлись, и остались лишь Рик, Мумия и Серый, который дохлебывал остатки пива. – Ты бы его убил».

« И поделом этой гниде, наркоману гребаному». – Ответил я, исподлобья глядя в лицо Лома.

«Зависало урод, но зачем ты стал его душить, у?»

Потому что я задолбался, Лом. Устал и ничего не понимаю. Зависало превратился в ДУБЛИКАТА папочки – вот почему я и решил задушить его… обрести покой, которого бы не обрел так и так, потому что трясина, в которой я торчу сейчас по самую шею, поглотила бы меня в итоге с головой.

Я молчал, глядя вверх на сероватое небо. В тот момент я не знал ответа на вопрос Лома. Я ничего не знал, был в некой форме прострации, мне хотелось исчезнуть.

«Ты мог бы его измочалить, но не душить. Всегда помни, что есть границы».

«Границы?»

«Да».

«Можно сигаретку?» – Лом протянул мне сигарету, дал прикурить.

«Границы, которые переходить не следует, как бы хреново тебе не было. Можно измордовать, потому что это все зарастет и исчезнет, но не убивать. Вернуть назад ничего нельзя, если переступил границу. Ты танцевал над пропастью сегодня, Диман, и ты бы полетел в нее, если бы я не остановил тебя, а продолжал бы пялиться, как и эта прочая шмаль. Сечешь, к чему я веду?»

«Секу, Лом. Спасибо тебе». – Хоть я и был здорово бухой, я понял из слов Лома, как близко я был от гибели. Мне хочется временами умереть, но те способы смерти, о которых я думаю не такие болезненные, как та, в лапы, которой я бы мог угодить (пять, а то и больше лет в провонявшей камере-пердюшке, в которой полным-полным обозленных кровожадных Фрэссеров, которые непрочь полакомиться свеженькой плотью, сделать тебя дерьмом, гораздо хуже и зловоннее их самих. Мням-мням-мням, какая вкуснятинка). Можно было бы постраться повеситься на шнурке, но если бы тебя откачали, то вряд ли у тебя оказались бы снова шнурки, а медленная сжирающая смерть, которая, кажется, никогда не прекратится, будет продолжаться и продолжаться. Тебе дадут по морде, упрут башкой в стены и справят свою похоть, и будут следить еще, чтоб ты не наложил на себя руки, потому что твоя плоть еще не износилась и скрашивает их рутинное черное существование.

«Эй, Диман».

«Что?»

«Ты когда-нибудь смотрел сквозь кривое зеркало?»

«Было дело». – Сказал я, выбросив окурок.

«Сегодня ты был по ту сторону этого кривого зеркала».

– Вы видите их?

– Да.

– Почему не пили лекарство?

– Потому что не мог работать, сидеть с ребенком – я не… я не мог быть мужем. Что, по-вашему, лучше?

– Придется назначить более жесткий курс инсулиновых шоков, надо лечь в клинику.

– Нет. Должен быть иной способ.

– Шизофрения прогрессирует. Могут быть дни без симптомов, но в целом вам становится хуже.

– Это всего лишь задача. Пока без решения. Решать задачи – это ведь моя профессия.

– Это не математика, нет формулы, которая изменит ваше мировосприятие.

– Нужно только мозги напрячь.

– Нет ни теорем, ни доказательств, болезнь нельзя победить разумом.

– ПОЧЕМУ ЭТО НЕЛЬЗЯ?!

– САМА ЗАДАЧА НАХОДИТСЯ ВНУТРИ ВАШЕГО РАЗУМА!

– Я решу ее. Обязательно. Нужно лишь время. Это ребенок?

– Ребенок у мамы, Джон.

– Без лечения, Джон, галлюцинации завладеют вами целиком.

«Игры разума», режиссер Рон Хауэрд.

В этот день посмотрел лишь этот фильм, из которого выписал этот диалог, который мне понравился. Досматривать «Игры разума» сегодня не стал, оставил на потом. Фильм классный, смотришь на одном дыхании. Такие жизненные реалистичные фильмы – редкие жемчужины, как и фильмы ужасов, которые могут приковать твое внимание и не отпускать до самого конца. Может, завтра или как-нибудь потом досмотрю конец фильма. Мне это хочется прямо сейчас, но я стерплю.

Наверно, Фрэссеры тоже лишь плод моего больного, перевернутого сознания (Сегодня ты был по ту сторону этого кривого зеркала)? Не знаю. Они очень реальны. Но ведь и для Джона Нэша они были реальны?

Фрэссеры являются мне в разных и все более страшных обличьях, оставляют свои знаки. А последний порез на руке, не мог же я полоснуть себя сам и не помнить об этом? Я не был в хлам пьян, чтобы это вытерлось из моей памяти. И тем более этот шрам (чуть выше локтевого сгиба) отличается от двух других: он какой-то рваный по краям и неровный. Когда режешь себя ножом, то по краям шрамы получаются ровные. Значит, я не мог себя порезать сам. Чем меня порезали, это что-то вроде здорового острого ногтя… Кунер. Они настоящие. Они повсюду и умело скрываются. Фрэссеры не разговаривают со мной, как, к примеру, с Джоном в фильме, – они пытаются напугать меня, поглотить. И они не одинаковые (как Джон и понял, что они – иллюзия), они каждый раз новые. Интересно, кто-нибудь видит их еще? Я не могу спросить кого-нибудь об этом. Никто не поймет. Натали. Но я не готов. Я слишком боюсь.

Александр. Вероятно, они приходили к нему.

ФРЭССЕРЫ СУЩЕСТВУЮТ

10 апреля

Маялся в образовательной тюряге. Полная апатия и безразличие. Панического страха нет. Хочется лишь уйти куда-нибудь далеко, скрыться и не возвращаться, но куда я не знаю. Цифроед вызвал меня нарочно к доске (задача была как раз по той теме, на которой меня не было) и здорово прокатил. «Что же вы, Вересов, ничего не знаете. А ведь вам еще впереди ЕГЭ писать, или вы и здесь все продумали?» – Язвительно продрандычал этот урод.

Я стоял и молчал, глядя в сторону Нэт, но как бы и не в ее сторону, а вскользь нее. Все было мне безразлично. Меня точно накрыл медный (или водный) купол: ничего не волнует, чувствуешь полное спокойствие безразличия.

«Займите свое место, Версов. Что и следовало ожидать». – Довольно проворковал Цифроед. Ботаники на первых партах задрали башки на меня и тут же опустили. Я прошаркал на свое место к Рику.

«Ты чё, парень?» – Спросил Рик меня.

«Все так и задумано, поверь мне, – я даже постарался как-то ехидно залыбиться, но не думаю, что это у меня получилось, – потом я ему отплачу».

«Новая тактика: прикинься больной овечкой, а в другой раз, когда он того не ожидает, окуни в жидкий отстой».

«Верно». – Выдавил я из себя. Мне не охота была раскрывать рта, не хотелось даже выпить – внутренне я боялся, что мной может завладеть третья личность, и я совершу какой-нибудь дурной поступок. Эта третья скотская личность завладеет мной на короткое время, повеселится, сослужит службу Фрэссерам и свалит, а распутывать клубок дерьма придется мне.

Третья личность приходит на короткий период, подобный аффекту, и за это время может оставить большие сюрпризы, если она тебя уложит на лопатки (как она это сделала на футбольном поле со мной). И если бы не старина Лом, то сюрприз был бы огромен.

К сожалению, чувства страха перед гибелью, в которой я мог бы оказаться, весьма скоротечны, и вскоре забываешь о них и начинаешь вести себя как и прежде, пока не почувствуешь запах боязни, ужаса и холода снова или же пока третья личность (или Фрэссеры?) не добьется своего и не окунет тебя в темный омут, из которого почти никому не удастся вернуться прежним.

«Что с тобой, Дим?» – Спросила меня Натали на уроке истории (она села со мной на последней парте).

Мне захотелось зарыдать (и плевать, что тут двадцать с лишним человек), а потом рассказать Нэт все-все-все… дать ей ключ от моей ДУБОВОЙ ДВЕРИ.

– Плохо себя чувствую… я… устал. – Сказал я, опустив голову на руки.

Натали провела рукой по моим волосам. Когда она это сделала, то я не ощутил тоже ничего – ни наслаждения; ни приятного холодка, который пробегает по спине у меня, когда она ко мне прикасается; ни радости. Я словно задеревенел и внутри, и снаружи.

Я поднял голову (перед глазами заплясали звездочки). Взял руку Нэт (мне далось это с большим трудом, меня окутывал свинцовый туман, который сковывал любое мое движение) и положил между моими холодными руками. Посмотрел в ее добрые зеленые глаза. Мне показалось, что она поняла, что у меня творилось в тот момент на сердце, поняла по моим глазам, в которых прочитала такие чувства как: апатия, безразличие, тоску, грусть и какую-то обреченность. А, возможна, что ничего она этого и не заметила – увидела лишь, что мои глаза покрыты водяной дымкой, предшествующей слезам, а это сразу о многом говорит.