Марта

Взяла его в руки, и мысль ее пронзила страшная, ведь кто его сюда бросил, тот и ее на погибель верную обрек. Значит это ее муженек! Он бывшую жену сюда приволок, он тогда и сына своего убил, Ванечку. Ужас! Собственного сына не пожалел. Вот почему старуха дулась на него. Она-то знала, кто убийца. Пуще прежнего обуяла злость ее: отомстить надо за все, что сделали с ней самой, с ее семьей.

А тут и Клава воды принесла, хлеба, теплые вещи, травки какие просила. Пока она в темнице своей малость пришла в себя, окрепла, время, верно, немало прошло. А потом стала думать-гадать, как выбраться из колодца.

Наверху решетка толстая, деревянная. Птице, какой бы умной она не была, самой не справиться. Та же улетела ненадолго, а поздно вечером вернулась с собакой. Пес огромный, черный, лохматый, а через шею полоса белая. Он решетку эту без особых усилий убрал. Марте веревку толстую бросили. Так с помощью чудного пса и выбралась на свет Божий, и не верит сама себе, то ли спит, то ли удача не оставила ее, а помощники-то какие: болтливая ворона и все понимающий, загадочный пес. Поблагодарила их за спасение свое, как смогла, от всего сердца.

Возвращается в село решительная, готовая на все. Первыми, конечно, ребятишки заприметили. Смотрят, рот раскрывши, и глаза у них от удивления на лоб полезли. Бегут следом, на всякий случай, подальше стараясь держаться. Постепенно к шествию присоединились и взрослые. Марта идет, ровно конь стреноженный, отряхивая с се6я взгляды противные, липкие, будто душой в воду холодную окунулась.

Так все вместе подошли к избе, а там праздник вовсю. Бывший муженек, уже порядком захмелевший, с ним дружки закадычные, полюбовницы ихние. Гуляют, довольные, песни поют, радуются, наверно, что избавился от жены бывшей. Увидели Марту, расступились в недоумении. Как же, обманула их радужные надежды! А хозяин как увидел, посинел от злости, к ней, чуть не с кулаками, бросился.

Стоит хмурая, глядит на обидчика своего в упор. В глазах ее гроза, сила скрытая, да еще слеза непролитая. Пусть она, тут хоть понятно, но как можно было родного сына сгубить?

Смотрит на него и понимает, в какую неистовую ярость он приходил даже от одной мысли, что кто-то чужой наслаждался телом, недоступным для него. Как от этого у него перехватывало дух! Какие муки испытывал!

На лице ее непреклонном застыла маска палача, который отбрасывает скамейку из-под ног приговоренного на смерть, и спокойная улыбка, что загоняет свою жертву в угол, чтобы выбить признания во всех мыслимых и немыслимых грехах. Он убийца и обязан понести должное наказание за свой проступок!

По велению переполненной гневом души прочертила перед ним черту смертную. След невидимый, зловещий.

Ненависть прожорливая, которую истово носил в себе все эти годы, как внешне могучий дуб прячет в глубине ствола гниль убийственную, медленно тлела в нем, выжигая внутренность, неумолимо приближая к смерти.

И сейчас в груди его кипело такое яростное исступление, и такое неумолимое, взбешенное желание убить женщину прямо на глазах у всех и тело искромсать на куски, чтобы уже не смогла никаким чудом воскреснуть, что он еле сдерживался. Она слышала, как сгорал он в этом пламени неистовства, что прожигало задыхающееся сердце, выпекало нутро.

В голове его помутилось, стало жарко, словно он на костре, палящее пламя которого вмиг охватило все тело. Нахлынула взрывная темнота – и ярость разорвала грудь. Ненависть, горячая, что кровь, черная, что ночь безлунная, тонкой струйкой полилась со рта.

Вздрогнувши, пошатнулся и упал. Пекло завладело плотью его, не позволяя свободно дохнуть. На миг ему показалось, что огонь камнем вырвался из сдавленной груди. Упал толпе под ноги, раскинув беспомощно тяжелые руки. Глухие глаза распахнулись, и черными молниями разлетелись бездонные зрачки. Испуганно, не своим голосом закричав, бросились врассыпную от него дружки.

― Ведьма… – шептал еще еле слышно, пытаясь облизывать сухие, обветренные губы.

― Ведьма проклятая, – выдохнул с усилием напоследок.

Цеплялся за жизнь еще несколько мгновений, уже не различая лица, склонившегося над ним серым, расплывчатым пятном.

Это была его мать. Напуганная старуха кинулась к бездыханному телу сына и несколько раз встряхнула его, вцепившись за воротник. Оно безвольно встрепенулось, мягкие еще руки хлестнули об землю.

― Сыночек, что с тобою? Ты заболел? – просила непослушными губами.

― Он мертвый, мертвый… – крестились дружки. Они не знали, что надо делать. Ужас дикий, жуткий давно выбил хмель с их головы.

Марта тускло улыбнулась. Знала, что супруг был обречен с первого мгновения этой встречи.

Красноватое, сморщенное, будто печеное яблоко, лицо свекрови перекосилось от невыносимого горя. Слезящиеся глаза наполнились диким ужасом. Закричала страшно, безудержно, по-старушечьи беспомощно, разрывая себя глубоким животным криком.

Тело ее безвольно трепыхнулось, обмякло и обвалилось в пыль, рядом с сыном, уткнувшись лохматой головой в его плечо.

Вот и все. В один миг закончилась жизнь никчемных людей.

Кодло змеиное уничтожено.

Раньше к ней часто обращались за помощью. То корову испортили, то ребенка сглазили, то в горячке кто-то мучается. Или же любовь надо было привернуть чью-то. Бывало, деньги кому-то требовались срочно. За травой, привораживающей тайком забегали на ее порог.

Беспрекословно помогала всем сгубить свои души и оглохнуть от желаний греховных. Распущенность, зависть, жадность, коварство, ревность… Всех пороков, которые владели земляками, и не перечесть. Сейчас они стояли кружком на безопасном расстоянии и испепеляли женщину полными ненависти и страха глазами.

Неужели она пришла в этот мир, чтобы узнать и испить до дна чашу горькую, несчастьем полную. Да! Она грешна. О, Боже! Как она грешна!!! Но разве более грешна, чем многие живущие на этой земле. Господи, чем провинилась перед Тобой! Разве тем, что влюбилась до смерти в парня молоденького, которому клялась в верности, и которого встретила так поздно? Разве по своей воле беззащитную девушку выдали замуж? Отдали на зверскую расправу постылого мужа по чьей такой милости? Так, почему же, Господи, ты покарал только ее и так безжалостно, так жестоко лишил всего, на что имела право и кого любила…

Выпросталась. Больше загнанной и униженной не будет! Никогда! Расправила плечи, и загорелись глаза изумрудом жарким. Ехидная улыбка скривила уста.

Оглянулась на замершую толпу и ушла, молчаливая и смирная, не беспокоясь за дальнейшую судьбу своих уже бывших родственников. Собрала быстро вещи и отправилась на старую мельницу. Там чувствовала себя в безопасности.

***

Однажды в дверь кто-то торопливо и нервно постучал. Удивилась, последние несколько дней никто не приходил. На пороге стоял мужчина, держа бережно на руках укутанного, годовалого ребенка. За его спиной пряталась молодая женщина, напуганная и бледная, как смерть. В темных глазах ее пылал лихорадочный огонь. Стояли, не двигаясь, с окаменевшими от горя лицами. Марта молча пригласила в избу. Муж зашел первым, шагая решительно, нахмурив черные брови. Жена забрела бочком, боязно оглядываясь, дрожащими руками поддерживая ребенка.

― У нас мальчик заболел, – голос глухой, тревожный.– С утра еще плакал, а это затих. Кажется, он умирает.

Вскинула на знахарку взгляд, мольбою полный, молодка, от горя почерневшая. А в глазах такая бездна безысходности!

Почему-то жалко стало этих двоих, потерявшихся в своем несчастии. Даже горе, оголив страданием их души, не смогло заглушить тех чувств, что объединяли молодых супругов: это любовь нежная, уважение сердечное, трогательная забота и согласие во всем. С первого взгляда видно, живут ладно, душа в душу. В сердце зависть шевельнулась невольная. Молча кивнула им, развернула сверток, положив на стол. Мальчик, похоже был без сознания.

― Как зовут малыша?– оглянулась на мать.

― Ванечка, – всхлипнула и залилась беззвучными слезами мать, в свою ладонь впившись зубами.

Дрогнуло сердце, прищемив всколыхнувшей памятью.

― Выйдите пока, я позову.

Молодка, робко пятясь, выскользнула за дверь. Супруг, доверительно коснулся руки, молча кивнул головой, тоже вышел, тихонько прикрыв дверь, с надеждой оглянувшись напоследок. Бросилась к малышу. Сердцем чуяла, ребенок очень тяжел, и спасти ему жизнь будет нелегко. Понадобиться вся сила и мастерство.

― Господи, помоги, – молила о спасении, а руки совершали установленный ритуал. Вытягивали из малыша путанные жгуты тяжелой хвори. Наматывала их на ладони, разрывала на мелкие кусочки и бросала под порог. Губы шептали слова заклятий. Случай был очень тяжелый, но знала, что жизнь малютки в ее руках, и во что бы то ни стало, она его у смерти вырвет.

― Господи, забери все, что еще есть у меня, верни жизнь этому малышу.

Постепенно силы оставляли ее. Боялась, что не сумеет, что не успеет. Слабели руки и слова немели.

Как-то дернулся, встрепенулся маленький, и почувствовала, что потекла жизнь, разлилась кровь остывшая по тельцу его. Мальчик порозовел, открыл глазки, удивленно глядя на незнакомую тетю.

Обессиленная, села у стола, позвала измученных ожиданием родителей. Первой заскочила мать. Бросилась к сыну, не доверяя своим глазам, прижала к груди и стала неистово его целовать. Отец стоял рядом, глядя счастливыми глазами на свое семейство с такой блаженной улыбкой на лице. Ему тоже хотелось обнять сына. Он все время повторял, глупо улыбаясь,

― Я же говорил, что все будет в порядке, нам помогут. – Обращаясь к Марте. – Мне сон приснился сегодня, что надо искать помощи здесь, на старой мельнице.

Малыш смеялся уже весело, непринужденно тете, протягивая навстречу ручонки, будто старой знакомой. И был похож… страшно подумать, но он был похож, она чувствовала это всем своим естеством, на ее Ваню, только маленького.

И вдруг сообразила, его душа была так чиста и так безгрешна, что после смерти ее вернули на землю. Он жив, ее Ванечка. И мама у него любящая, и отец замечательный, заботливый, добрый. Смотрела на мальчика не в силах отвести взгляд.

―Счастья тебе, дорогой мой человечек. Я безмерно рада, что все так получилось. Сейчас ты вспомнил меня, из своей прошлой жизни. Пройдет совсем мало времени, и ты забудешь все. У тебя сейчас иная судьба. Я знаю, тебе будет хорошо в этой, другой жизни. Придет время, жену себе любящую найдешь. А сейчас, прощай, родной мой. Отпускаю тебя в жизнь новую. Забываю тебя, чтобы не тревожить судьбу счастливую. Храни тебя, Господь, от всех болезней и напастей!

Усталая, провела благодаривших без конца родителей и задумалась. Здесь оставаться больше нечего. Как раньше жить, уже не получится. Да и маленькому мешать не будет. Чем на такой худой славе здесь быть, лучше в город податься. Будет новая жизнь. Будет иная, может, и удачливая судьба. Собираться в дорогу стала. Продала все, что у нее еще было. Поклонилась низехонько провожающим, что пришли, но подступиться бояться. Попросила прощения, если обидела кого, не со зла. И уехала.

***

Марта помолчала, прикрыв ресницами глаза, улыбнулась устало:

–Вот и вся моя жизнь развеселая. Вглядываюсь сегодня в прошлое, а оно мое и, будто, не мое уже. Вспомнила ночки свои шальные, денечки озорные и поняла, что сама кругом во всем виновата. В жизни испокон веков заведено, что после счастья огромного, как правило, всегда беда приходит немалая и приносит с собой боль потерь, тоску глухую, разочарование усталое, горечь душевную, обиду на судьбу, якобы несправедливую…

Марта смотрела невидяще в окно. Повернула голову, усмехнулась мило, – живехонько срядилась и прикатила в город. А здесь тебя повстречала. – Блеснула глазами повеселевшими. – Столько печали в прошлом посеяно. Ну и пусть! Не к чему ворошить эту давнюю грусть. Авось, уже не обойдет меня больше сторонкой дальнею счастье мое неприкаянное. Время быстро летит. Вот уже сегодня другой кавалер у меня в гостях.– Легонько положила руку на его ладонь, – уже ему душа моя подарит солнца луч ночкой темною, ночкой жаркой. Уже теперь в наших встречах, как в хорошем напитке, перемешается все: сладость встреч, и горечь расставаний, стыдливость слов и нежность прикасаний. Ты как?

― Я?.. я всегда…– затряс забавно головой, – то есть, – растерялся от неожиданности такой, – совсем уже готовый. Очень даже не против!

Улыбнулась ему мягко, словно дитяти малому. Легонько потрепала по щеке ладонью. Склонила голову себе на локоть, что-то сонно еще проворковала и уснула, спокойно, мирно, что ребенок. А он боялся дыханием своим ее сон спугнуть, страшился прикрыть глаза. Ему казалось, что задремлет и пропадет видение прекрасное.

Сейчас она принадлежала ему неподдельно и навсегда. И никто уже теперь не отберет, не выдернет из его объятий. От самой этой мысли боязливой, несмелой, тихого биения ее сердца и такой беспомощной нежности мягкой руки, что схоронилась в его крепкой ладони, наполнился взрывным и ошеломляющим, как терпкое вино, ощущением счастья!

***

Румяный, улыбчивый рассвет зарею алою расплескался на полнеба. Заметались птицы беспокойные. Глаза невольно начали слипаться. Сон прихотливый, назойливый неумолимо завлекал в дрему, ласковую, что мать и затейливую, что сказка. Сквозь полуприкрытые веки споткнулся взглядом о тень причудливую. Первые лучи солнца выхватили из призрачной полутьмы фигуру женскую. На голове волосы убраны замысловато, густо утыканы бриллиантовыми заколками. Непристойная откровенность пышного, расшитого золотом платья, почти обнаженная высокая грудь, темные, бездонные глаза, умоляющие о помощи, и загадочная полуулыбка, что удерживала его взгляд, заставляя любоваться этим чудесным видением.

Трофим, очарованный, будто невменяемый, пошел следом, совершенно забыв обо всем на свете. Бедный парень даже и не заметил, когда на ней появилась темная накидка с глубоким капюшоном, в просторных недрах которого незнакомка прятала таинственный взгляд. Она довольно быстро привела его на окраину в один из заброшенных домов и исчезла. Остановился, изумленный, что может такая легкая, почти невесомая барышня делать в этой развалюхе?

Наполненный решимостью, прошел в дверь, что жалобно скрипела на одной ржавой завесе и увидел свою удивительную спутницу, только уже лежащую на столе. Оглянулся, ошеломленный. Никого! Он сам! Только свечи преющие. Полумрак. И тленный запах смерти.

Несмело подошел поближе. Неужели мертва? За кем тогда гнался все утро? Присмотрелся в застывшие черты. До чего же хороша! Будто живая. Осторожно прикоснулся к нежному запястью. Вмиг схватила за руку, хлопнула глазами. Томным шепотом прошелестела,

― Ты пришел. Я знала, ты придешь.

Трофим, огорошенный, пробовал вырвать руку из цепкой ладони. Не смог. Сила в руках девичьих неимоверная. Вот влип, так влип. Остолоп! Как теперь убраться отсюда. Кисло осматривался вокруг, переступая с ноги на ногу, словно конь нетерпеливый. Не будет же такая знатная дама сама валяться среди этой рухляди. Наверняка, кто-то приставлен за ней присматривать. Мало ли что, здесь вон одних камушков драгоценных сколько! А, что, если его сюда умышленно заманили, что бы в краже обвинить? Ужас, – зажмурился со страху. По спине мурашки забегали.

― Я умираю от неразделенной любви к тебе. С горя выпила бокал вина с ядом и уже ничего нельзя изменить. Ты же знаешь, самоубийство – грех тяжкий. Если не придешь се-годня ночью на кладбище, гореть мне вечно в пекле. Спаси мою душу! Я прошу, как настоящего мужчину, помоги несчастной. Если не смог ответить на мою любовь, то помоги избежать мук ада. Пообещай, что придешь сегодня ко мне на могилу. Что тебе стоит! Дай слово!

Глаза ее загорелись лихорадочными огоньками. Губы скривились в жалкой улыбке.

После просьбы такой, отпустил страх душу. Эка невидаль! Сколько в своей жизни раздал напрасных обещаний и не упомнит уже, только убраться бы отсюда поскорее. Замотал согласно головой, пытаясь освободить руку.

― Поцелуй, – просят полураскрытые уста. – Хочу на прощание запомнить твой поцелуй. Закрепи свое слово мужское.

Красива была той загадочной, неотразимой красотой, от которой невозможно оторвать взгляд, а в глубине страх осторожно холодил душу. Сомневающийся в необходимости выполнения этой просьбы, глянул на выход. Дамочка ухватилась за шею, губы ее потянулись к нему. Объятия крепкие, поцелуй долгий. Еле, бедняга, вырвался, из цепких рук и отшатнулся с дикого перепуга. Глаза невольно полезли из орбит, перед ним лежала мертвая, безобразная, высохшая, что прошлогодняя плесень, старуха.

У сердешного волосы на голове дыбом встали. Пробила мигом частая икота. Пятясь, выскочил на улицу. Бежал, не узнавая перед собой дороги, все время, спотыкаясь, как слепой.

Не заметил, как уткнулся носом в огорожу. Трехметровый забор взял на абордаж с одного маху. Стукнулся больно одним местом о землю. Сразу, словно очнулся. Оглянулся, на дворе белый день в разгаре, веселый, шумный, говорливый. Возле него несколько куриц хлопотливо гребутся в земле. Недалеко собаки лениво облаивают друг друга.

Пыхтел долго, очумелый, пока пришел в себя. Потихоньку заработала мысль. Дрожь рассасывалась, оставляя по себе досадный осадок. Ну и что с того, что пообещал? Многим давал слово и никогда не сдерживал его. Скольким девушкам и женщинам сулил райскую жизнь? Скольким обещал жениться? Это сколько жизней надо иметь, чтобы всех желающих осчастливить!

Капиталом их пользовался, а потом в один момент исчезал. И ничего! Жив до сих пор. Правда, проклятий на его голову сыпалось немало. Но это уже пережить можно. А так, не успеешь жениться, смотришь, а есть и получше, и побогаче. Сразу же будешь думать, как развестись.

Жена не сапог, намуляет, с ноги не снимешь. До сих пор Бог миловал. Обойдется и на этот раз. Успокоился немного. Правда, такой случай с ним впервые. Да еще когда! Когда он, наконец, нашел свое счастье. На душе так паскудно!

Вокруг будто бы и никого. Но его на мякине не проведешь. При кажущейся тишине и пустоте, бывает или свора злых, гигантских псов налетит внезапно, или еще хуже, сторожа, что похлеще любой собаки. Подстрелить могут запросто. Пропадет тогда ни за грош.

Надо поскорее смываться, пока не заметили. Назад пришлось выбираться долго. Забор оказался таким высоким, что даже не верил, как смог его перепрыгнуть. Пробовал нагнуть ветку на дереве. Долго лез, осторожный, по ней, пока перед самой оградой не обломилась, и он шлепнулся на землю. Пытался собирать камни. Несколько едва притащил. Еле поставил один на один. Было мало. Самый огромный, вросший в землю, не смог вытащить, как ни тужился, бегая вокруг.

Нашел доску, приставил к огороже. Кривая, грязная, трухлявая. Вылез по ней почти на самый верх и грохнулся обратно на землю. Сидел, чуть не плача от досады, растирая грязь по вспотевшему лицу усталыми, в кровь исцарапанными, руками.

В спину все время что-то больно тыкалось острое. Не в силах подняться, раздраженно пнул плечами, и кубарем вывалился на улицу. Подхватился и яростно толкнул ногой обнаружившуюся неожиданно небольшую калитку. Сердито оглянул себя. Штаны его модные – дырявые, руки – грязные, колено – кровоточит. Поймал извозчика и, вконец обессиленный, приехал домой. Надеясь поскорее забыть об этом жутком кошмаре, выпил залпом вино из бутылки, рухнул на кровать и вырубился. Проснулся уже вечером от требовательного стука в дверь. Еле открыл глаза. В дверях стояла Марта.

***

Разбуженный неожиданным приходом гостьи и разбитый утренним происшествием, угрюмо глядел на пустую бутылку. Голова болела жутко. Во рту все пересохло. Похмелиться – нечем. Чем головную боль снять? Да и настроение – хуже некуда.

Поднялся, шатаясь, направился к рукомойнику.

― Я знаю тебя всего-то ничего. А ты уже успел в стольких передрягах побывать. Что уже на этот раз случилось?

Она с недоумением рассматривала его неряшливую, выпачканную грязью, внешность. Промямлил в ответ что-то нечленораздельное. Марта уже задиристо, – признавайся живо, что случилось?

― Жил бы тихо, да от людей лихо, – хмуро отводил виноватый взгляд. Ему было так неловко, так стыдно.

― Ей, Богу, Марта, я безвинен, – за божился истово. – Она мне, подлая, сама голову вскружила. Напустила туману. Как меня черт попутал ввязаться в эту историю?

Марта! Голубушка! Скажи мне, кто сегодня без греха? Ну! – кисло ковырялся в рукомойнике, чувствуя, что вина за ним немалая. – Посмотри вокруг. Успокой, ради Бога, скажи, кто не солгал душой ни разу в жизни. Не обманул ближнего.

Спохватившись, подошел к гостье, взял за руку, не поднимая виновных глаз. – Прошу, прости меня, хоть немножко, за мои слова… и за поступок опрометчивый. В душе такая гадость роется, а на сердце мразь копается, что хоть криком кричи, хоть волком на луну вой. – Присел на табурет, – вот всегда у меня так. Только-только начинает что-то налаживаться в жизни, только улыбнется удача, а судьба моя коварная снова меня в дерьмо. Раз! И пхнула.

Опять швырнула дурака в грязь лицом. И вот так всегда, вначале радует встречей приятной, а потом обязательно подставит. – Отвел в сторону хмурый взгляд. – Жизнь злодейка. У нее столько злых уловок. Только обнаружит, что ты кому-то нужен, жди подзатыльника. – Отвернулся к окну обиженный.

― Снимай штаны, зашью дыру. – Марта бесцеремонно помогла раздеться зардевшемуся парню. Ему было очень неудобно.

― Разве виноват я в том, что духом слаб.

― Головой ты слаб, – Марта улыбалась хитро. – А рожа-то, рожа перемазанная вся, ровно с поросятами из одного корыта хлебал.

― Да я грязи не боюсь. – Махнул отчаянно рукой. – Она ко мне не пристает.

― Зато ума к такой роже не пришьешь.

Удобно расположилась у окна, совсем как дома. Голосом низким нараспев,

― А ты на что надеялся. Бог долго терпит, да потом больно бьет. Давай, сказывай, свою печаль, дорогой, не кройся. Все равно потом узнаю.

Кто-то другой и клещами не вытянул бы его признания в своей глупости. Но Марте рассказал все, как на духу, ничего не утаив. И как целовался со старухой, и как забор перелезал. Под конец даже вздохнул облегченно. Гостья смеялась, запрокинув голову назад, вытирая слезы кончиком платка.

― Ну и насмешил ты меня! Ну и насмешил. Это каким же надо быть дураком, чтобы повестись на такое? Язык, что помело, а вместо головы кочан на плечах болтается, да и тот вижу гусеницей изъеден.

Слушай меня внимательно, каждая ведьма, когда умирает, старается найти своей душе, которую она до этого продала сатане, замену. Вот эта старуха и решила тебя охмурить. Ты говоришь, милая девушка, злая улыбка. То, что молодой ее видел, это чистой воды обман, обыкновенное колдовское внушение. Напустила туману в глаза, вот и видел не то, что на самом деле.

А что полезла целоваться, тоже понятно. Если бы ты знал какая горячая кровь у всех, без исключения колдуний. Любая и в старости всякого мужика до смерти залюбить может.

Хотя, не пойму, а почему именно тебя выбрала? Как она на тебя вышла. Ты ее раньше где-то встречал?

― Нет, конечно. Не приведи, Господь! – перекрестился истово.

― Странно, – задумалась Марта. – Ну, ничего, поможем в твоей беде. Придумаем что-нибудь, как тебе сходить к ней и невредимым остаться.

― Что? Мне надо будет и в самом деле идти на кладбище, да еще ночью? Не пойду, – заупрямился. – Мало ли что кому обещал. Не пойду, – хмуро ковырялся в ногтях, вычищая грязь. – Не буду выполнять глупую блажь полоумной старухи, тем более уже покойной.

― До чего же наивный ты, как я погляжу, парень. Нет, миленький, если сейчас не выполнишь своего обещания, будет ходить призраком. Не даст покоя ни днем, ни ночью, пока все соки с тебя, всю кровушку до последней капельки не выпьет. Хочешь, не хочешь, а идти надо. Умирающему слово дал, надо его держать, таков закон. Надо откупиться.

― Чем? Я гол, как сокол, что рыба разут, раздет. За всю свою жизнь никак не могу насобирать денег даже в маленький мешочек.

― Да и не нужны тебе они сейчас, – отмахнулась Марта, – петуха необходимо поймать. С ним и идти.

Тут в окно она увидела… Антона с красивой, моложавой дамой. Они, прогуливаясь, шли по улице так близко друг от друга, слегка прикасаясь рукавами. Он что-то обстоятельно рассказывал. Она внимательно слушала, улыбаясь будто бы про себя, как только может улыбаться по-настоящему влюбленная женщина. И так между ними все было хорошо да ладно! У Марты сердце вмиг оборвалось и покатилось бусинкой за ними следом. Она бросилась к двери.

― Не уходи, побудь со мною, – схватил за руку Трофим. – Что сказала, толком не пойму. Разъясни.

Марта отмахнулась от него нетерпеливо, – ночью иди на кладбище с петухом. Я не могу сейчас, прости.