Атлантический цикл
Полная версия
Атлантический цикл
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Атлантический цикл
Вадим Борисович Кракович
© Вадим Борисович Кракович, 2020
ISBN 978-5-4498-7055-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вадим Кракович
THE ATLANTIC
АТЛАНТИЧЕСКИЙ ЦИКЛ
Москва 2014
ПЕРЕЧЕНЬ
Слепой отец. Отравленная мать.Тринадцать войн. Пятьсот погостов новых.Полвека страха. Жен бесплодных пять.Три миллиарда круглых пуль свинцовых.Сто городов, подаренных князьям.Семьсот тринадцать статуй из гранита.Сорокалетний долг по векселям.Из янычаров набранная свита.Астрологов – один, для колдовства.Союзов двадцать пять. Три отравленья.Народных возмущений тридцать два.Четырнадцать убийств. И два растленья.И то, за что не отдал ни гроша,Традиция бессмысленного сорта, —Твой дух, твоя бессмертная душа,По документу выданная чёрту.Войною разоренная страна,Восстания, чума, поборы, стоны, —Вот какова мечты твоей цена.Вот какова цена одной короны.ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ
Чуть изогнулись эллипсы орбит,И Бог, войдя в Галактику без стука,Откуда-то с Юпитера глядит,Прищурившись на Землю близоруко.Чтоб кожу не обжечь до волдырей,От Солнца заслонясь своим халатом,Бог щелкает двоих земных людейЧетырехмерным фотоаппаратом.Кадр отпечатан – глянцевый, цветной.Он безупречен. Он ошеломляет.И шамкая, с трясущейся щекой,Бог дьяволу с восторгом объясняет:«Вот человек на снимке, посмотри,Избранник мой, тебе с ним не тягаться:Мужи и девы, нищие, цари,Встав на колени, перед ним склонятся.В его руках обещанный исход,В его глазах огни миров чудесных,В его мозгу рецепт лекарства отБолезней всех, душевных и телесных.Он полусмертный-полубожество,И видишь, как с улыбкою святоюВторой на снимке сына моегоПриветствует приподнятой рукою».И дьявол смотрит, узятся зрачкиВ его глазах безудержного мавра,Он надевает толстые очки,Оправленные в кость тираннозавра.И видит дьявол, сев на табурет,Склонившись головой своей рогатой,Он видит металлический предмет,В руке второго поднятой зажатый.Он видит, как, нарушив план Творца,По осевой вращаясь симметрии,На снимке замер конус из свинца,В двух сантиметрах ото лба Мессии.СТАНДАРТ
Я к тебе обращаюсь с платформыСовершенно стандартных констант:Совершенно стандартные формы,Совершенно стандартен талант.Примитивны мои логарифмы,Их никто не поставит в пример:Совершенно стандартные рифмы,Совершенно стандартен размер.Полуночной стандартной порою,В искаженьях стандартной луны,Видишь ты в главной роли со мноюСовершенно стандартные сны.И теперь – поэтической дозыНад тобою стандартная власть,Совершенно стандартные слезы,Совершенно стандартная страсть.А постель, поманивши притворноИз Эдема глухой немоты,Превращается в ложе из тернаВ безвоздушном пространстве. И ты,Не желая иного исхода,Вводишь в свой раскладной аппаратМоего телефонного кодаСовершенно стандартный формат.ЭКСПОНАТ
У принца блистают, синея,Глаза, как речная вода.Ведет меня принц по музею,Музею из снега и льда.Беззвучно-прозрачны палаты,Лишь эхо от наших шагов.Там вплавлены в лед экспонатыИз старых, далеких веков:Голландские розы в витрине,Природе застыв вопреки,Роса – а теперь уже иней —Вмороженная в лепестки.Три мумии, как на картинке,Стоят у красивых саней:Лапландка, датчанка и финкаВ костюмах эпохи своей.Холодные белые лицаСияют в шлифованном льду,И, вздрогнув, я дальше за принцемПо гладкому полу иду.Кончается здесь панорама,И вижу: прозрачен и наг,У самого выхода прямоСтоит ледяной саркофаг.Девчушка, ребенок почти что,Корона на маленьком лбу,Лежит под прозрачною крышкойВ прекрасном и стылом гробу.У ног, в полусгнившей корзинке —Шубейка, истлевшая в прах,И две неупавших слезинкиБлестят на морозных щеках.«А это кто?» – тихо спросил я,Мгновенно забыв остальных.И молния холод пробилаУ принца в глазах ледяных.И принц мне ответил, вздыхая:«Короткое счастье моё…Когда-то меня звали Каем,И Гердою звали её».ДУЭЛЬ
Раз в год, зимою, сходятся все знаки,И рушатся глаза моих икон,Когда порой меж волка и собакиКошмар мне снится тот же, тот же сон.Приходит он ко мне уж четверть века:Зима, река замерзшая, рассвет…И поднимаю, целю в человекаЛепажевский дуэльный пистолет.Иду к нему я, он ко мне шагаетЧерез рассвета призрачную жуть,И мой свинцовый шарик пробиваетЕму сюртук, рубашку, ребра, грудь.Ну что ж – убит… Но нет конца кошмару,Ведь через год я снова на рекеУвижу лес, увижу жернов старыйИ шестигранный ствол в моей руке.Январь приходит страшным наказаньем,Когда сбылось в один из зимних днейПроклятие и предзнаменованьеМоих кошмаров, памяти моей:Ночной буран – теперь уже не ложный,Свеча и несомненная постель,Рассвет правдивый, жернов непреложныйИ неопровержимая дуэль.Кричу беззвучно, но в ответ ни слова.Что это значит, боже мой, друзья?Зачем теперь – и наяву – и сноваС приятелем своим стреляюсь я?Мы оба знаем – мыслью, сердцем, нервом,Как все случится, все произойдет:Начнем сходиться, выстрелю я первым,И пуля моя грудь ему пробьет.Все как в том сне – «сходитесь» – я стреляю,К нему бегу, хоть знаю – он убит.И мой Владимир, друг мой, умирая,С дыханием последним говорит:«Не плачь, Евгений, бесполезна жалость,Смиренно принимаю я судьбу:То, что в кошмарах каждый год случалось,Теперь случилось с нами наяву.Прошу одно – в скитаниях по светуНайди и, если сможешь, отомстиТому, по чьей вине случилось это.Я ухожу. Auf Wiedersehen. Прости».И снова год, как сон пустой, проходит,И снова низок серый небосклон,С волчихой волк на промысел выходит,И снится мне все тот же старый сон:Пять лошадей исходят белым паром…Мой секундант. И секундант его.Лесок. Две пули. Пистолетов пара.Река, рассвет. И больше ничего.Мы с ним стоим – два смертных дуэлянта(От примиренья отказался он),Молчим и ждем команды секунданта,Обеих представителя сторон,А тот кричит, очки держа за дужку,Дуэльный соблюдая политес,Противнику: «Готовы, monsieur Пушкин?»Затем и мне: «А вы, monsieur Дантес?»FIDELIS ET FORTIS
Как хорошо – жену в лесу повеситьНа первом же попавшемся суку,И сразу же надолго, лет на десять,Военным стать в каком-нибудь полку.Быть благородным, совести не слыша,Быть другом, не жалея ни о ком,И улицы вечернего ПарижаНасиловать то пулей, то клинком.Изящным слыть, решительным и смелым,Слугу раз в три дни палкой избивать,И пол-именья в карты между деломОт скуки за обедом проиграть.И вдруг узнать с великим удивленьем —Жива жена-паскуда, эта тля!В церквях возносит преблагодаренье —Как видно, порвалась на ней петля…И более того – узнал ты тайну:Твой лучший друг из всех твоих друзейВ нее влюбился, встретившись случайно,И через месяц женится на ней!Оправившись мгновенно от испуга(Твой ум остер, твоя рука сильна),Ты убедил доверчивого другаВ том, что шпионка англичан она.А дальше – похищенье в старом стиле…И где-то далеко, среди камней,Нанявши палача, ей отрубилиГлаву от тела, было чтоб верней.«Повесили —воскресла!» – с удивленьемТы думаешь – но это не беда:Ведь после головы усекновеньяНикто не оживает никогда.Смеешься, раз последний вспоминая,Как Ришелье портьеры запахнулИ, новое задание давая,На эту вещь вдруг с ужасом взглянул:Предсмертная Констанции награда,То, что не знает страха полумер —Твой верный друг с крупинкой темной яда:Фамильный перстень графов де ла Фер.НЕСМОТРЯ
У месяца на небе златотканомЧуть вверх и вправо выгнуты рога.Река мостом и под мостом туманомСвои соединяет берега.Век дан земле, земля покорна веку.С веранды дачи светло-голубойТы видишь месяц, мост, туман и реку,И понимаешь с ясною тоской,Так абсолютно, телом и душою,Что, несмотря на лиги и года,Я не с тобой. И не был я с тобою.И я с тобой не буду никогда.ОДИН ИЗ КРУГОВ
Под сияньем межзвездных стад,В черных дырах прото-ампира,Тихий, древний, пятнистый адСпит китом на волнах эфира.Как сквозь печень, сквозь Страшный Суд,Через фильтры систем обменных,Теплой кровью плывут, текутВ нем модели семи вселенных.И, среди суеты сует,Там, невзрачный и полускрытый,По прошествии стольких летТихий, серый, почти забытый,Есть, свисающий, как кашпо,Отдан кельям, часовням, клетям,Круг, где женщины плачут поВсем своим нерожденных детям.БАЛЛАДА О СТРЕЛЕ И КРЕСТЕ
Миленький мой, со мной от вечернейТы был до утра зари,Ночь проскакала пятнистой сернойИ звезды, как янтари.Миленький, я под твоими губамиКраше была весны,И мой плач опадал снегами,Когда расставались мы.Миленький, солнце мое земное,С тобой расцветаю я,Но знаю – простимся, я дверь закрою,И вянет душа моя.Смертные мы, наш удел короткий,Краткостью той скорбя,Орех посадила у узкой тропки,Где встретила я тебя.На пальце моем блестит ободочекСеребряного кольца,И дал ты еще мне в одну из ночекКлетку, и в ней скворца.Пью я любовь, как огонь пожара.Шепнув: «Носи, не забудь!»,Тебе я крестик нательный старыйСвой отдала на грудь.Все, что приходит, все то проходит,Меркнут зениты дня.Лето прошло, сентябрь на исходе,И ты оставил меня.Милый, мне рай без тебя не нужен,За что судьба меня бьет?С плачем рвется душа наружу,В клетке скворец поет.Стынет октябрь. Я себя забыла,Стихло пламя в золе.Боже, за что, за что получилаЯ этот ад на земле?И сердце подстреленной птицей пало,И стал мне воздух стеной,Когда на ярмарке я узнала —Ты женишься на другой.Выпь на болоте кричит, смеетсяСколько ночей и дней?Ненависть, ревность пламенем бьетсяВ кузне старой моей.Меха сдуваю и надуваю,От сажи грязно лицо,Зубами с пальца с силой срываюИ в горн бросаю кольцо.Пляшет огонь, мой помощник пестрый,И из кольца куюЯ наконечник смертельной, остройСтрелки на смерть твою.К болоту иду, камыш раздвигаю.Плачу. И у моста,Ветку с посаженного ломаюМною самой куста.За горизонтом волк серый воет,И у окошка еёВижу фигуру и вижу лицо я,Слышу я сердце твое.Сделан мой лук из рога оленя,На тетиве – стрела,Древко – орех, из скворца опереньеЖало – из серебра.Свист и удар. И падает тело(Знала – не промахнусь).С этого я и сама пределаВряд ли уже вернусь.…Хутор заброшен над темной балкой,Знает вокруг народ —Давней утопленницей, русалкой,Женщина здесь живет.Кто-то – «сжила, мол, измена со свету»,Кто-то мрачно молчит,Кто-то – «убила себя по обету»,Кто-то – «убийца» – твердит.Тихие там и песчаные мели,Воздух тяжел, как свинец.И только весною, только в апреле,Песню поет скворец.Рядом с мостом, прямо по-над осокой(Дивится сему народ),Всю жизнь свою бобылем, одиноко,Древний старик живет.То ли святой, то ли черт окаянный…Болтают бабы окрест,Что под рубахою домотканнойСтранный он носит крест:Согнут и смят этот крест нательный,Крив, покорежен он,Словно стрелы был удар смертельныйЭтим крестом отражен…С ДРУГОЙ СТОРОНЫ
Всем жителям Земли, всем гражданам РоссииПришло письмо, что, мол, закончился лимит,И через три часа пришествие МессииЗемной усталый цикл замкнет и завершит.Мы все ушли с работ, мы выбежали с лекций,В сомненьях и слезах, но веря в чудеса,С наивных плоскостей меркаторских проекций,Дыханье затаив, глядим на небеса.Секунды истекли последнего кредита,В безветренной тиши раздался долгий звук,Как будто рвется ткань. И небо по зенитуПрореха рассекла, от севера на юг.А мы, крича, молясь и Господу, и Сыну,И Духу, сквозь поток неудержимых слёз,И на колени пав, глядим, как БуратиноВ наш мир сквозь старый холст просовывает нос.ТЕМНАЯ КОМНАТА
Вот дача – садик и забор.Внутри – недлинный коридорИ кабинет с горой бумаг,Две спальни, кухня и чердак.А вот – взгляните-ка на план:За кухней маленький чулан.В нем деревянный потолок,В нем окон нет, в двери замок.Никто лет десять эту клетьНе потрудился отпереть,Не тратя времени и сил,А я попробовать решил.Рассохлась дверь и вкривь и вкось,Замок мне взламывать пришлось,Наличник треснул пополам,Но вот открыт чулан, а там —Пустой квадрат, давно немыт,И кошка круглая сидит!..Живая! Голову клоняУрчит и смотрит на меня.Умылась.. И урчит опять!И не могу я разгадатьЕё секрет —Сюда ж не влезть:Окошка нет!А кошка есть!НОВЫЙ НАПОЛЕОН
Будет толпа толпою, троном пребудет трон.Пусть устарел кафтан, пусть умерла рапира,Мир возродил героя, снова НаполеонСтроит побега план и покоренья мира.Слугами нелюбим, в их зрачках пустота,Резкие их слова кратки, как междометье.Комната с часовым, комната запертаВ нашем от Рождества третьем тысячелетье.Помнит он торжество черни и криков шквал,Помнит ажиотаж, с визгом и хрипотою,Как вязали его в миг, когда он кричал:«Я император ваш, следуйте же за мною!»Так же припухлы веки, так же щека кругла,Так же петель не сбить, так же бездушны стены:Как в позапрошлом веке, он за свои делаСослан навеки жить в замок Святой Елены.Больше седых волос, но не забыты имЗвуки его команд и генералов лица,И, бормоча под нос, карандашом своимЧертит он вариант нового Австерлица.Бывшее божество, дьявол для всех теперь…Люди идут толпой, сторож трясет бородкой,Пялятся на него, не открывая дверь,Через окно, литой забранное решеткой.А на дворе сыром в кучах гниет листва,Там, у ворот стальных, слева от полисмена,В мраморе ледяном высечены слова:«Дом душевнобольных. Округ Санта Елена».СТРАНА ЧУДЕС
Где-то в старой Англии, в Девоне,Осенью, средь медленных улиток,Женщина сидит на теплом склонеИ плетет венок из маргариток.Книжка рядом, мнет собой травинки,В ней знакомо все, и так все пресно.Разговоры в ней, одни картинки…Только детям это интересно!Завтра она едет, коли стужаНа поля не грянет, на посевы,Поиграть в крокет с сестрою мужа,С герцогиней, в замке королевы.Танцы будут там под звуки свинга,Кукольный раёк с Шалтай-Болтаем,Там есть настоящие фламинго,Там ежей семейство под сараем.Послезавтра все должно быть чистоУ нее в гостиной, как в музее, —Шляпника, модистку и стилистаПригласила чаю выпить с нею.Женщина хихикает, находитДля веночка крепкую травинку:«Как стилист на зайца мой походит,А модистка – на морскую свинку!»Не забыть сегодня из ЧешираЗаказать, купить, доставить сноваК завтраку того полфунта сыраВ виде головы кота смешного.Прошлый сыр был съеден – уши с носом.От кота единственная малостьНа лице на бывшем, на раскосом,Сырная улыбка лишь осталась.А сегодня по реке далекойВверх плывет далекая байдарка…Небо с облаками-поволокой…Как же скучно… Боже, как же жарко…И момент пришел, момент прихлынул:Вдруг через её лужок-полянуКролик пробежал, и кролик вынулЧто-то из жилетного кармана.Падает венок и книжка мнется,Через лес из дуба и из тиса,Позабыв про все, вдогон несетсяТридцатитрехлетняя Алиса……«Дорогой, смеяться ты до коликБудешь над рассказом вот над этим:Приблазнился мне сегодня кролик,Представляешь? – в бархатном жилете!Я – за ним, девчонке только впоруБегать так, сама теперь не рада,И нашла под деревом я норуУ восточной парковой ограды.Я – стыжусь – сама была готоваСледовать за кроликом сначала,В нору лезть, безумная корова…Но потом одумалась, не стала.Постояла пять минут над нею.Завалить её, я полагаю…Кто-нибудь еще сломает шею!Сделаешь?» – «Конечно, дорогая».FOR PRESENCE OF A HORSESHOE
Не было гвоздя —Подкова пропала………Враг вступает в город,Пленных не щадя,Оттого, что в кузницеНе было гвоздя.Цел был гвоздь —Подкова не слетела,Лошадь не споткнулась,Лошадь уцелела.Лошадь уцелела —Командир живой,А за командиром —Всадники стеной.И на поле битвы,Конницей смятен,Был разбит противник,Взят противник в плен.Пленные в оковах,И для них стоятВплоть до горизонтаВиселицы в ряд.Ну, а коль противникВ город бы вступил?Приступом взял крепость,Армию б разбил?Все читали дети,Что в такой чередБыло бы всё так же,Лишь наоборот.Результат погибшихИзменить нельзя,Был ли или не былоВ кузнице гвоздя.ДЕТСКИЙ ХОР
Длины, и ширины, и глубиныБыл полон день. По площади собораПлыла весна, рожденная из хора,И хор летел, рожденный из весны.Потоками недавнего дождяПромыт был город. Дети шли рядамиИ ангельскими пели голосами,По главному проспекту проходя.Какой был это праздник для детей!Их голоса входили в промежуткиВокруг ладов простой пастушьей дудкиИ двигались и с нею, и за ней.Мелодия была так весела,И так прекрасны голоса их были,Что взрослые невольно выходилиНа улицу, забыв свои дела,Вслед за детьми. Но тут же, устыдясь,Вновь ювелир садился за огранку,Вздохнувши, плотник шел назад к рубанку,Цыган – к цыганке, и к княгине – князь.А хор летел стремглав и прямиком,А хор покинул стены городские,В ворота вышел главные стальныеИ замолчал, как срезанный ножом.И снова онемели небеса,Но в воздухе звенела отчего-тоПоследняя ликующая нота —Потом клялись – почти что полчаса.Но звук истаял, и пронесся страх,Почувствовали люди перемену,И выбежали взрослые за стенуВ чепцах, рванье, в шелках и кружевах.И тишина, как смерть, была жутка…Потерянные, словно на чужбине,Родители тропы на серединеНашли свирель речного тростника.А за спиной отцов и матерейВ петле прозрачной трех речных излучин,Их город, вымыт и благополучен,Стоял, как склеп. Без крыс. И без детей.ШУТ
Все повторится – в этом суть:Жизнь и слова, дела, гробницы,И взглянет шут какой-нибудьВ мои безглазые глазницы.Забыв и мужество, и страх,Безгласно и давно бездушно,Я у него в живых рукахЛежу спокойно, равнодушно.Как он умен, как он смешон…Как счастлив он, как он страдает…Я знаю то, что знает он,И то, чего еще не знает.Не поднимая вверх лица,Он думает, как думал часто,О странной гибели отца,Канатоходца и гимнаста,Что, всем законам вопреки,Мать свадьбу новую сыграла,Не износивши башмаки,В которых мужа провожала.А сам он – раб и царь царей,На круглой, как Земля, арене,Пугает и смешит людей,Наедине один со всеми.Не катаньем, так хоть мытьем…Аплодисменты, крик и свисты…Мир – это цирк, а в цирке, в немВсе люди – зрители, артисты.И мир смеется шуткам: «Бис!»«Вот это клоун!», «Вот умора!»И хлопает из-за кулисЕго любовь – сестра жонглера.Кричат: «Вон сын наш! Каково!Другие рядом с ним – подтирка!», —Царица танца – мать его,И новый муж – владелец цирка.Круг завершается орбитЛуны, Вселенной, мира, сцены,И гаснет солнечный софитНад всей землей его арены.Лежит забытое манто,Уснул медведь вдвоем со львицей,Мир мертв – распято шапитоНа перекрестке плащаницей.Цирк отошел, и в цирке спятПолубогини, полубоги,А он – куда глаза глядятИдет, куда шагают ноги.Вот поворот – один, другой,И у ограды цикламены.Там рядом с цирковой стенойСтоят кладбищенские стены.Он за оградою, внутри:Кресты и бронзовые лица.Здесь похоронены цари,Здесь похоронены царицы.Давным-давно мертвым-мертвыМассовка, зрители, солисты,И укротители и львы,Жонглеры и эквилибристы.Одна всем, равная ценаЗа жизнь предательств и возмездий,И светит в этот цирк лунаСредь вечных зрителей-созвездий.Он видит, замедляя шаг:В пахучем саване жасминномРазбитый древний саркофагС крестом седым, крестом старинным.Жизнь – это сон, смерть – это сон,И все на свете повторится,И поднимает череп он,И смотрит он в мои глазницы.Спокойно попирая прахМоих костей в смердящей гнили,Сидит у смерти он в гостях,Одной ногой в моей могиле.Шут, клоун, рыцарь без герба,Он размышляет, он не знает,Что час его, его судьбаИсчислена и истекает,Что уж ни яви и ни слов,Ни снов, ни действий не осталось,Что вышло что-то из пазов,Подгнило что-то, расшаталось,Что мойры ножницы острят,Что нить натянута богами,Что лопнет в вышине канатНад сценой, под его ногами…И все. Подошвами стуча,Сюда, где черви и где слизни,Четыре стащат силачаЕго со сцены и из жизни…А он сидит, а он глядитВ оскал гнилой, оскал мой адский,И, усмехаясь, говорит:«О бедный Гамлет, о принц Датский»…НОВЫЕ ПРОРОКИ
…И был нам глас горящего куста:«Я ваш Господь. И я вас избираю.Даю вам жало мудрое в уста,И в сердце угль пылающий вдвигаю.По градам и по весям всей страныПойдете вы сквозь смерть и униженья,Мной избранные дщери и сыны,И в каждом есть мое благословенье.Идите же». А мы вокруг стоимТолпой из иудеев и из греков,И ропщем мы, поскольку не хотимМы делаться ловцами человеков.Кричим мы, что пророками горетьНам нужды нет! Бессмысленно! Опасно!Что прорицать? На что нам здесь смотреть?Чему учить? Когда и так все ясно…И мы бежим, судьбе насупротив,Предав самих себя самозабвеньем,Профессию, нам данную сменив,С печалью кто-то, кто-то – с облегченьем.Теперь влачимся по ночам и дням,Так незаметны, хоть и вездесущи…За ради хлеба Евы дочерямГадаем мы на картах и на гуще.И рады мы тому, что мы живем,Что не гремим в преступные набаты,Что будем жить, покамест не умрем,Что на крестах мы скопом не распяты.Но вот мы слышим тихие сперва,Но ясные, знакомые вещанья —Пророков новых новые слова,Предтеч новейших новые воззванья.И мы кричим, мы голосим им вследНам божеством завещанные строки:«В отечестве своем пророка нет!Нам не нужны, вы слышите, пророки!»Но этим людям просьбы не указ.Горды в своем смирении убогом,Глядят на нас, глядят они сквозь нас,И говорят: «Вы с Кесарем. Мы с Богом».Мы понимаем: мы – или никто,И тащим их, отбрасывая талес,К Голгофе и к крестам тем самым, чтоНас ждали столько лет – и вот дождались.Тринадцать раз по три избив плетьми,И на кресты вздевая их натужно,«Мы с Кесарем! – кричим, – А ты возьмиСвоё обратно, Боже! Нам не нужно!»ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ВОДЫ
Святой, истлевшей и старозаветнойСтраницей первой, первою строкой,Бессмертный Дух во пропасти бессветнойНад мной носился, темною водой.Себя приняв за сердце и основу,Я родила живое веществоКомочком по Божественному СловуИх хаоса движенья моего.Жидка, двуводородна, однокисла,Меж катаний людских, людских мытарств,Текла я через Бытие и Числа,По книге Иоиля, книге Царств,Дождем чумы, чернилами законаИ кровью войн сквозь Ездру и Эсфирь,Текла я песней песен Соломона,Через Исайю, Судей и Псалтирь.Стенами расступаясь, цепенея,Чтоб пропустить евреев караван,В Исхода день, по слову Моисея,Смыкалась я над воплем египтян.Священным меньшинством из легионаСреди пока еще безгласных трубТянули меченосцы ГедеонаМеня с ладоней шестьюстами губ.Полусыра, над почвой Палестины,Летела смерть, уже полусуха,На Голиафа шаром желтой глины,Скрепленным мною в пальцах пастуха.В водоворотах вечного прозреньяКовался тихо с Миром рядом Меч,И сорок два неспешных поколеньяРастила я пророков и предтеч.И все сошлось по древней теоремеОдно тысячелетие спустя,Когда перед волхвами в ВифлеемеОбмыли мной священное дитя.Во время жатвы, помню и поныне,Как иудейской теплою зимойПод голос вопиющего в пустынеЕго крестила я сама собой.И перед тем, как краткими словамиОн оторвал их от односельчан,Во мне ловили старыми сетямиАндрей, Симон, Иаков, Иоанн.В мирах обоих, явном и незримом,Из корчащихся бьющихся людейВ пределах Завулона с НеффалимомВ меня ввергал он бесов и свиней.В его устах спокойными словамиНаказ звучал, приказывал закон.Я каменела под его ногами,Когда по мне ступал спокойно он.На Иерусалим, как из ушата,Шел ливень жаб со мной напополам,И я текла по Понтия ПилатаХолодным и трясущимся рукам.А в будущем, все заданное сделав,Как смертный гной из вспухшего свища,Из мной самой назначенных пределов,Я выйду в мир, свиваясь и хлеща.И люди побегут, и скот заблеет.Рожденные и мной, и из меня,Всю Землю под копытами развеютЧетыре неподкованных коня.Увижу семь смертей и семь зачатий,Увижу меч и руку среди туч,Семь ангелов откроют семь печатей,И семь церквей возьмут из бездны ключ.С кровавым ртом царица и блудницаПод зиккуратом затанцует вновь,И Солнце станет словно власяница,И диск луны – как спекшаяся кровь.Весь мир, что я когда-то сотворила,Сгниет в моей утробе соляной,И снова будет так, как раньше было:Слепая бездна с Духом надо мной.НЕИЗВЕСТНЫЕ
Всё как всегда: сужается зрачок,И жажда славы с гибельным исходомСтрелой проходит прямо в мозжечок,Пройдя под полушарий полусводом.Покинув жен, детей, дома, страну,Невест своих оставив у налоев,Плывем на чужедальнюю войну,Отмечены проклятием героев.Нам волны и сирены нипочем,Мы Скиллу и Харибду миновали.Нам говорят: «Безумные!» – Учтём.Нам говорят: «Погибнете!» – Едва ли.Потомки невлиятельных богинь,Плывем, уже почти достигли цели,В мечтах лаская будущих рабынь,Не ведая, что мы на самом деле —Не более, чем воздух для бича,Лишь зеркала, для отраженья стёкла,Лишь фон, лишь жертвы тяжкого меча,И даже не Ахилла, а Патрокла.ДВЕ КНИГИ
Кентавры, боги, пифии, лапифы…Лет восемь было мне, ну десять пусть.Легенды древней Греции и мифыЯ знал и назубок и наизусть.«Вначале был лишь Хаос безграничный,Исток всего, всех мыслимых частиц…», —Запев я бормотал давно привычныйС пяти обрывков первых двух страниц.Дыхание рвалось на этих строчках,И видел я, один среди слепцов,Что можно лишь на порванных листочкахЧитать рожденье мира и богов.И я читал – от верхней и до нижнейОбложки, от доски и до доски,До точки неизменной, неподвижной,Последней, заключительной строки.Там слышались героев исполинскихУдары, стоны, треск мускулатур,Там были фотографии афинскихГробниц, и ваз, и фресок, и скульптур,Фигуры Илиады, Одиссеи,Геракла булава, Дианы грудь…А чуть позднее, в Пушкинском музееУвидел я их мраморную суть.Я столбенел колонною свинцовой,Не верил мозг, не верила мояБессмертная душа, что за грошовыйБилет все видят тайны бытия.Но по тому, как большинство, бесстрастны,Не замедляют взглядов и шагов,Я понял быстро – люди непричастны,Глухи и слепы к магии богов.Идут, смеясь, по каменному цирку,Не ведая, зачем, какой законПозволил, чтоб привязывали ДиркуК рогам воловьим Зет и Амфион.Несчастные и варварские души,Не знаете ни альфы, ни аза!Не слышите, имеющие уши?Не видите, раскрывшие глаза?А вперемешку с Кадмием и Паном,Читал я в сотый раз, сходил с умаОт трех друзей с гасконцем д’АртаньяномВ тяжелой старой Библии Дюма.Получены в подарок, иль с базараПринесены, друг друга оттеня,Не знаю, почему, два экземпляра«Трех мушкетеров» были у меня.Один – макулатурный, с фронтисписом,Чуть кособокий, крепко сшитый том.Портос, Атос там были с АрамисомИ шпагами на фоне голубом.Другой – потолще, маленькой ладошкойЯ мерил переплет его витой,С картонною оранжевой обложкойИ вырванною первою главой.Какою эта книга мне казалась,Констанцией средь прочих дульциней!Раскрытая, раскрытой оставалась,И буквы были четче и крупней.А главное – две чудные картинки,Бумагой папиросною шурша,В ней трепетали в самой серединке,Как вдох и выдох, сердце и душа.Я помню, что одна изображалаЗаросший двор французского кремля,А в нем дуэль гвардейцев кардиналаИ верных мушкетеров короля.Упавший с невысокого откоса,Лежал там в окровавленном гнилье,Убитый в горло шпагою Атоса,Де Каюзак, любимец Ришелье.А на другой картинке, у бокала,В огне предсмертном плача и горя,От боли содрогаясь, умиралаКонстанция в стенах монастыря.И истиною было несомненной,Не говорил хоть этого я вслух,Что тайна окружающей ВселеннойЗаключены в картинках этих двух.Давал я клятву, что любой ценою,Что уже точно, тысяча чертей,Сейчас узнаю, вырву и раскрою,Секрет бесценный этих двух смертей.Не раскрывал… И мне уже в привычкуВошло, что ладно, бог с ним, не сейчас,И знал я, что смогу, найду отмычкуТеперь бесспорно, в следующий раз.Де Бражелон, Мордаунт, Навсикая,Терсит, Селена, герцог де Бонне, —Так смешивались книги, проникаяОдна в другую, в яви и во сне.По воздуху крылатые драконыНесли приказ, что отдал кардинал,Палач из Лилля голову ГоргоныИ голову миледи отрубал,Передавали Анна и МедеяПодвески с бриллиантами затем,Чтоб в них на свадьбе Тетис и ПелеяМог красоваться герцог Бэкингем,С мешочком полновесных луидоровЛетел, привязан к огненной стреле,Патент на лейтенанта мушкетеровНа борт Арго в порту Па-де-Кале.Бессмертные герои-побратимыНа многие года, на сотни миль,Непобедимы, неуничтожимы, —Атос, Ясон, Адмет и де Тревиль.Неуязвимы шпагой никакою…Но почему, какой же был резон,Что я с такой тяжелою душоюВновь открывал «Виконт де Бражелон»?Взрывалась бомба этого вопросаПороховым разрывом из теснин,Но все равно читал я: «Смерть Портоса»,Часть номер три, глава тридцать один.И, уходя по сумрачной дороге,Один, другой, за дальний горизонт,Встречали смерть герои-полубоги:Геракл, Аякс, Ахилл, Беллерофонт.Уже летел снаряд из-за бойницы,А я листал, хоть жалкий был предлог,Всё медленней тяжелые страницы,Чтоб д’Артаньян пожить подольше мог.О, боги мои в панцире крылатом!Оплакивал я, малое дитя,Над книгой ваши сумерки с закатом,Где двадцать лет, где тридцать лет спустя.Покинув ваши склепы и гробницы,С обломками Арго оставив мель,Читал опять я первые страницыПро Хаос, про Рошфора и дуэль.Я закляну, я отведу невзгоду!На этот раз изменится мой миф!Другим путем прорвусь я на свободу,Как новый заключенный замка Иф.Пропустит Одиссея злая Скилла,Над Пейрифоем смилуется мгла,По моему велению АхиллаМинует равнодушная стрела.Я прорицаю, Пифией провижу,И знаю что, купив билет в музей,Над мраморным Патроклом не увижуРезню его врагов, его друзей,Казнь Стюарта, конечно, будет мнимой,Эдипа жизнь не будет так горька,И выбьет д’Артаньян из рук любимойБокал вина до первого глотка.Отпущенные все призвав мне силы,Читал взахлеб, сидел я взаперти……И оставалось все так, как и было,Опять я никого не мог спасти…И я забыл двойной священный свиток,И щит, и меч, и шпагу, и мушкет.Прошло с тех пор, с горячечных попытокВсе изменить, почти что тридцать лет…И лишь вчера, внезапным третьим зреньем,Открывшимся, как светлое окно,Уже ненужным, поздним озареньемЯ понял все – и страшно, и смешно…Беспомощный, бессильный и бессонный,Я тщетно бился об страницы лбом, —Так и Господь, должно быть, в миллионныйЧитает раз всей жизни нашей том.Он знает – все, как прежде, бесполезно.Кто был каков, останется таков,И поступью пройдут полки железно,И будет плач со скрежетом зубов.Он знает – нет преграды этой силе.И коль тогда, как ни был бы он свят,Пророка осудили и казнили,Теперь опять осудят и казнят.С уверенностью той же, тот же голосВсе то же скажет, не наоборот,И ранее не падал если волос,Он и сейчас с главы не упадёт.…И все стерев и давши выход гневу,В который раз, средь райских лопухов,Господь, вздыхая, вновь подводит ЕвуС Адамом к древу, полному плодов.