Время Ворона

Вскоре Яношу привели троих избитых турок со связанными руками.

– Эти собаки сказали, что отряд в три десятка человек ушел на восток, здесь они потерял четверых из них, – пояснил десятник.

– Зачем столько жестокости? Все только для устрашения? – Янош чувствовал, как гнев охватывает его.

– Верно, господин. Что с ними делать?

– Сначала пусть выроют могилы для всех селян. А потом размозжите им головы вон тем молотом, зажатым в руке мертвого кузнеца.

– Будет исполнено.

– Остальные в погоню, – Янош ловко вскочил в седло.

Гусары нещадно гнали лошадей, и нашли турок очень быстро. Тех задержал купеческий караван, который они грабили. Ударив с ходу, гусары изменили ход боя. Охрана каравана и купцы отстреливались за телегами из арбалетов и хэндганов. Турки почти все спешились и лезли на штурм повозок. Один из них копьем поразил охранника, но пожилой купец выстрелил ему в лицо из хэндгана, и голова взорвалась как перезрелая тыква, осталась лишь нижняя челюсть и ошметки вокруг нее. Его товарищи в крови и мозгах своего собрата попятились. Гусары ворвались стремительно, коля копьями, рубя саблями и мечами противника. Ласло рубанул саблей зазевавшегося турка и тот упал на землю с разбитым лицом. Они ударили по командирской группе из пяти человек. Завязалась жестокая и стремительная круговерть рукопашной схватки и моментально четверо турок и трое гусар были мертвы.

Командир турок, зарубил одного из гусар, но под ним убили лошадь. Янош подъехал и слез с коня, обнажил полуторный меч. Турок в ярости бросился на него, замахнувшись слишком высоко саблей, Янош встретил удар, перехватив меч за клинок у середины, перевел саблю в сторону и сделал выпад в лицо турку. Острие выбило передние зубы, пронзило нёбо и мозг и вышло из затылка на ладонь длиной. Янош резко выдернул меч и вытер его о парчовую одежду турка.

Гусары одобрительно зацокали и загалдели, оценив добрый удар их командира. Ласло, убивший двоих помощников командира, сидел на земле, а его дядька Дъёрдь перевязывал ему предплечье. Бой у каравана стих. Караванщики благодарили гусар, нескольких пленных и раненых турок добили сами купцы. Гусары разбирали трофеи и зализывали раны. Убитых турок поскидывали в овраг, а караванщиков и убитых шестерых гусар похоронили около дороги. Ласло разжился бахтерцом – добротным кольчужным доспехом с металлическими пластинами и шикарным колчаном для лука, подбитый бархатом. Остальное добро и лошадей тут же продали купцам.

Главный купец с перебинтованной головой обратился к Яношу:

– Вы же венгры? Господин рыцарь, я с юга. Огромная турецкая армия уже близко, видите, как далеко забрались турки уже. Зима замедляет движение османов, но они неуклонно приближаются и сжигают все на своем пути.

– Как ты понял, мы не господарские воины. Король Матиаш Корвин послал нас на выручку вашему Штефану. Мы – передовой отряд. Где сейчас господарь твой? – Янош торопился, и не было времени на долгие любезности.

– Слышал, что князь шел к Васлую и с ним почти все мужики северо-востока. Ополчение в тридцать тысяч крестьян, – купец явно был весьма осведомлен.

– Турок больше и среди них много профессионалов.

– Но молдаване идут не просто сражаться за свою землю, они хотят убить как можно больше, чтоб никто не вернулся в Стамбул. Я слышал, что даже поляки прислали сильный отряд конницы и пехоты, – купец сам был настроен решительно.

– Значит, нам надо поспешить. А то ваш господарь разобьет Сулеймана без нас, – Янош садился в седло.

– Да благословит Бог твой меч и твоих людей! Прощай, мадьяр!

– Прощай!

Отряд быстро возвращался к войску. Как и было сказано купцом, они нашли войско Штефана у Васлуя, где шел военный совет. Янош встретился с Фантсом, тот его доклад выслушал и взял с собой в шатер господаря Молдавского.

В княжеском огромном парчовом шатре шел совет. Штефан Молдавский в дорогих миланских доспехах, поверх коих была накинута отороченная мехом накидка, был в короне. Русые волосы спадали ниже плеч, такие же русые усы на крупном волевом лице свисали ниже подбородка. Рядом находились его полководцы, командиры валахов, поляков и венгров.

– Диспозиция такова, что Сулейман-паша привел пятьдесят тысяч солдат, и они идут прямо на нас. У нас около сорока тысяч солдат, но более тридцати тысяч из них – это крестьяне, пастухи, горцы без опыта полевых сражений и плохо вооруженные. Но я все же рассчитываю на успех, господа. Воевода Радул расскажет о том, кто отвечает за какой участок, – голос Штефана был повелительным, со стальными нотками.

– В центре мы поставим всю тяжелую бронированную пехоту – венгров, молдавскую гвардию, польских копейщиков и наемников. Застрельщики – гусары и валахи верхом атакуют передовые ряды турок, затем отойдут и спешатся рядом с панцирной пехотой. На них придется удар авангарда, – воеводе Радулу эта тирада далась тяжело, он привык чаще излагать мысли булавой, а не словами, – Главное – продержаться до подхода ополчения. Если наша задумка сработает, турки окажутся в клещах и их численное и качественное превосходство будет сведено на нет.

– Что за задумка, господин? – Фантсу недоговоренности не особо нравились, и он вопросительно уставился на Радула.

– Всему свое время, не волнуйся, ты все узнаешь, кондотьер, – Штефан усмехнулся в усы, – А теперь благородные воители на позиции!

Зимним утром 10 января 1475 года армия Сулеймана неуклонно двигалась к Васлуйским высотам. Часть войска осталась на юге, но пятьдесят тысяч боеспособных османских солдат шли на встречу своей судьбе.

Армия турок походила на гигантскую пеструю змею, тянувшуюся вдоль единственной дороги к сердцу Молдавии. Войско зашло в лесистую часть, утренний туман оставлял невидимыми лесистые холмы вокруг дороги. Туркам в этом походе не везло ни с погодой, ни с припасами. Южане люто мерзли, даже Сулейман проводил время в теплом передвижном шатре больше, чем среди войска. Энвер-ага был обескуражен легкомыслием Сулеймана. Армия вошла вперед в узкую долину, и эта маршевая колонна никак не могла бы развернуться в боевые порядки достаточно быстро. Да и негде это было делать. Пар шел изо рта старого вояки, и он с тревогой всматривался в туманные холмы вокруг, ему казалось, что местность затягивает их войско в себя, чтобы поглотить. Этот снежный ад его вгонял в тоску. Как же хорошо дома, пить чай и вкушать сладости у себя в тенистом саду под Измиром. Зачем султану этот заснеженный дикий край, где живут злые пожиратели свиней и любители виноградной хмельной воды. Думая о теплой родине, Энвер-ага был почти счастлив, он даже чувствовал теплые ласкающие лучи анатолийского солнца. И он не понял, как умер – стрела из куска стали и грубо обработанного кизилового дерева попала ему левую глазницу. Смерть была практически мгновенной. Так умер одним из первых тот, кто мог бы руководить битвой в сложных условиях и изменить ее ход. А произошло следующее.

Внезапно в передние отряды всадников полетели стрелы, из тумана выскочили легкие кавалеристы и атаковали авангард турок. Внезапная атака стоила туркам нескольких десятков погибших в передовом отряде, но османы не рассыпались и перестроились. Турки огромным числом контратаковали и оттеснили противника, замедлился их порыв из-за подъема на холм. Сипахи и акынджи попали под мощный огонь стрелков из аркебуз и арбалетов, малых и средних артиллерийских орудий. Первые атакующие всадники из Румелии напоролись на монолитный строй пикинеров и алебардистов, а также на прикрытые снегом и ветками вбитые в мерзлую землю колья и рогатки.

Мартин стоял в третьем ряду, вместе с другими венграми и саксами армати – панцирной пехотой. Слева стояли поляки, а справа молдавская бронированная гвардия князя. Уши заложило от столкновения, от рева смертельно раненых животных и криков людей. Редкие всадники просочились через строй пикинеров. Его работа была ликвидировать их. Ударом алебарды он вышиб из седла сипаха, а острие вогнал в лицо осману. Следующий всадник атаковал его, но Мартин обратной стороной алебарды ударил лошадь по челюсти, и та сбросила всадника. Сосед гизармой добил турка.

– Держимся, дружище! Ты смотри, ента олабурда решает! – проговорил рядом стоящий Волкан, подрубивший ноги османскому коню.

– Это только начало! Гляди вторая волна прёт! – Мартин покрепче ухватил инструмент, глядя на выныривающих из тумана всадников.

В этот раз турки атаковали продуманней. Стрелы падали как дождь, доспехи держали удары, но не все имели хорошую броню и раненых было много. Щиты-павезы густо утыканы были стрелами. Рядом упал венгерский солдат – стрела попала между горжетом и полями шлема-кабассета. Мощный удар в кирасу чуть не опрокинул Мартина, но латы, купленные в трансильванской мастерской были хорошими и выдержали удар. Он увидел молодого рыцаря в открытом саладе с плюмажем, протискивающегося к ним.

– Быстро! Ты, ты и вы трое за мной! Турки прорвали строй стрелков! – рыцарь Янош Фаркаш стремительно повел нескольких солдат за собой. Мартин последовал за ним. К ним присоединились спешенные гусары в количестве дюжины, среди которых был кун Ласло. Они быстро кинулись к небольшому холму, где кипел бой. Стрелки бились в рукопашную короткими тесаками – кордами и мессерами. Некоторые перехватили свои хэндганы и как булавой дробили кости и черепа. Отряд Яноша врубился в свалку. Это был скоротечный бой и очень яростный. Турки потеряли человек сорок и отступили, венгры – около тридцати. Мартин убил еще двоих, Ласло-кун тоже, Янош яростно добивал турецкого офицера булавой так, что в стороны летели брызги крови. Ласло бросился к поверженному дяде Дъёрдю – тому топором проломили голову.

– Ну вот, племянник, кажется, здесь наши дороги расходятся. Смотри не оплошай как я и выживи, – Дъёрдь сжал руку Ласло и отошел к предкам.

– Покойся с миром Дъёрдь из Надькуншага. Да будет Небо милостиво к твоей душе.

– Скорбеть будем потом, быстро берите щиты и упритесь в них, скоро подойдут новые отряды, – командир стрелков в побитых доспехах обходил оставшихся в живых.

– Я слышу марш и барабаны. Это либо янычары, либо нефер, – Янош хищно уставился в туман. Оттуда рокотали барабаны, по ушам из-за акустики долины било сильно.

– А может и те и те…, – предположил сотник стрелков.

Мартин и Ласло, вооружившийся тарчем и булавой, рыцарь Янош оказались плечом к плечу. Вскоре появились лучники в белых высоких колпаках – янычары и разношерстно одетые лучники-азабы и тут же начали обстрел, но далеко не все стрелы причиняли урон – щиты спасали, а ответный огонь из аркебуз заставил янычар осторожничать и отступать. Крупные пули пробивали по два-три тела без доспехов, иногда отрывали руки или ноги – крупный калибр деморализовал и убойно действовал на азабов особенно. Вскоре в атаку пошли зырхли-нефер – тяжелая штурмовая пехота турок в доспехах с тирпанами и копьями, легкая пехота «яя» поддержала их, выкрикивая хвалу богу и пророку.

– Эти до последнего лезть будут – все-таки, гордость Сулеймана-паши, – солдат-ветеран сплюнул и перехватил мордакс – большой боевой топор.

– Значит, всех их и положим здесь, – тихо, больше для себя сказал Мартин.

В это время справа далеко в холмах раздался клич боевых рогов. Янычары спешно отошли на перегруппировку, турецкая армия разворачивалась направо, стремясь остановить атаку молдаван. Некоторые стали надеяться, что все закончилось, но зырхли-нефер уже почти дошли до строя павез и наклонили копья для атаки. «Аллах акбар!» – проорали османские элитные воины и бросились вперед.

– Держимся! Солдаты Ворона стоять до конца! – проорал Янош Фаркаш.

Павезы надежно, насколько было возможно, держали раненые воины. Над их головами пики и алебарды турок и венгров кололи друг друга в лицо и открытые участки тела. Вскоре яростный порыв турок прорвал стену щитов, и разгорелась беспорядочная битва за маленький холмик земли. Раненые воины ползали и резали ноги врагам, чтобы тут же быть добитыми ударом сверху. Все кололи, резали, рубили друг друга. Повсюду хрипели умирающие, валялись ошметки плоти и отсеченные конечности. Бронированная пехота умирала долго, неохотно – броня спасала в начале, но и она град ударов не выдерживала. Вдруг натиск резко ослаб, Янош добил противника мечом, пригвоздив его к земле. Ласло как мясник резал горло не успевшему отойти и поскользнувшемуся турку. Мартин широким коротким мечом увел удар сабли и перерубил шею воину в кольчуге до колен – удар пришелся в незащищенное место – алая струя оросила лицо и латы молодого сакса. Оказалось, что на холмике остались только они втроем живые, но израненные в крови и грязи с ног до головы. Турки не отступили – они все полегли, как и соратники троих выживших.

Они устало осмотрелись, сели рядом и угрюмо молчали. Туман рассеивался, Мартин смотрел в одну точку и выглядел опустошенным. Одинокая павеза, оставшаяся стоять, выглядела как надгробие на фоне груды павших. От остывающих трупов шел пар. Мартина привел в себя крик птицы – огромный, черный ворон сел на павезу и каркнул три раза, поглядывая на выживших. Его огромный, как чекан, клюв тускло поблескивал. Он некоторое время еще так сидел, а затем вспорхнул и пролетел над Мартином, Яношем и Ласло. Мартину подумалось, что ворон полетел звать друзей на славный пир. Они поднялись и подошли к краю позиций. Как оказалось, они победили.

Турецкая армия, услышав боевые рога, развернулась к ним, но удар пришелся в спину туркам, растянувшимся по дороге. Тридцать тысяч пеших разъяренных молдавских мужиков ударили по туркам. Строй лопнул, Сулеймана покинула сила духа, и он сбежал, бросив даже своего фаворита. Его, к слову, эти самые молдавские лапотники в овчинных шапках сбросили с коня и измолотили простыми дубинами и цепами, переломав все кости. Турки, не зная, сколько врагов на самом деле, ударились в панику. Началась просто резня, а Штефан с отрядами кавалерии и гвардией преследовал турок, в плен не брали никого. Бегущие турки истреблялись безжалостно, в горном проходе местные жители устроили обвал, погубив немало османских воинов. В центре оборонительных позиций, где стояли оставшиеся в живых венгры, немцы, поляки, молдаване, было ликование. Солдаты обнимались, не веря в такую победу. А затем несколько дней хоронили павших в мерзлой земле – и своих и врагов.

Жалкие остатки армии Сулеймана, брели понуро в Румелию. Сам он уже предстал к тому времени перед лицом султана в Стамбуле, выпрашивая прощение на коленях.

– До моих ушей дошли слухи о разгроме твоей армии, Сулейман-паша. Так ли это? – великий султан Мехмед Завоеватель глядел грозно, его ухоженная рыжая борода подрагивала от ярости.

– О, царь царей, владыка мира, позволь я все объясню!

– Попробуй, – султан был настроен скептически.

– Это злая магия князя Молдавии! Он заманил в ловушку твою армию, солнцеликий, и с помощью злых духов Ада и самого Иблиса погубил их.

– Так значит это колдовство? Но мне известно, что ты, собака, раздулся от своей спеси и даже не знал, где армия Штефана тебя ждет. Мало того, ты потерял голову от страха и бросил армию на погибель. Ты – трус и лжец!!! Потому ты потеряешь голову еще раз, окончательно и быстро. Обезглавить его, а голову выставить на главной площади в назидание!

Стража схватила рыдавшего Сулеймана и выволокла его из дворца. На площади здоровенный чернобородый смуглый палач обезглавил его, а затем продемонстрировал голову народу и насадил ее на пику.

Султана едва не хватил удар – то Дракула, то Штефан, то Корвин – эти неверные псы посрамили его, покорителя Рума. Но Аллах всемилостив и не позволит им объединиться, а султан еще возьмет свое.

Глава 4. Край последнего Дракона

После Васлуйской битвы, Янош сделал Мартина и Ласло своими личными телохранителями, они получили часть добычи и трофеев из его доли. На эти деньги они купили в семиградских мастерских новые доспехи и оружие. В битве погибло более пяти сотен солдат короля, среди них брат Волкана Мирко, дядя Дьёрдь, здоровяк Домагой и многие другие. Отряд Фантса понес значительные потери, но заработал славу и богатые трофеи. Штефан отослал отряд с большой неохотой, но с благодарностью королю Матиашу.

По возращении их разместили в лагере наемников около Алба Юлии. Несколько возов с трофеями удивляли всех экзотикой восточных доспехов и одежд, богатством убранства шатров и лошадьми. Солдаты отдыхали, пили, ели, тратились на продажных девок, играли в кости, иногда дрались. В общем, вели обычную жизнь и снимали напряжение после кампании. Однажды во время игры в кости один из солдат из силезской роты Секача Ротгера пырнул кинжалом другого в брюхо и убил того. Убийцу прилюдно приговорили к казни. Полковой палач с двуручным мечом поставил его на колени. Приговоренный сохранял спокойствие, предварительно исповедовался священнику и сидел в одних штанах и белой рубахе. Он повернулся к строю солдат и произнес:

– Поднимите за упокой души моей чарку вечером. Прощайте, соратники, – далее он закрыл глаза, сжал деревянный крестик, данный священником, и вытянул шею. Палач с одного удара снес ему голову. Тело упало и конвульсивно задергалось, кровь толчками выходила из обрубка шеи.

Солдаты унесли, переставшее дергаться, тело к могиле, а священник зачитал заупокойную.

Эта процедура произвела впечатление на всех. Драк стало меньше, солдаты стали оставлять оружие, когда шли в кабак за лагерем по негласному правилу, установившемуся после казни. Около своих палаток сидели Янош, Мартин и Ласло. Рядом чистил доспехи оруженосец Яноша, паренек лет двенадцати.

– Солдатская доля такова – не знаешь где и как голову сложишь свою, – Янош понимал тяжелые думы своих воинов, – Не думайте об этом.

– В Молдавии воины, по-разному умирали. Люди грызли друг друга зубами даже, ломали кости. Я видел, как один поляк душил турка кишками своего коня. Как ударом копыт раздавили грудину солдату, вмяв доспех внутрь, – Ласло пренебрежительно скривился, – А тут свой своего пырнул…

– А после битвы молдаване турок садили на колья, а валахов и болгар, помогавших туркам, оскопляли и сдирали кожу заживо. Месть – страшная штука, неуправляемая, – Мартин подумал и добавил, – Хотя их понять можно. И, наверное, я сделал бы также. Что же касается убийства своих… Надеюсь, до такого у нас не дойдет.

– То, что эти неверные собаки сделали в той деревне мне никогда не забыть. Я резал горло туркам, рубил им руки и хребты, но никогда бы не зарубил их детеныша или женщину. Воин так не поступает, – Ласло продолжил разговор, хотя ему это было не по нутру.

– В мире много жестокости: распаленные воины убивают жителей городов, насилуют, грабят. Этому нет оправдания, но специально резать людей, напоказ и изощрено так – этого я не понимаю. Я многое уже успел повидать в стычках за своего патрона. С детства я приучен к жестокости, но войны с мусульманами другие. Восток другой, он коварен, жесток и беспощаден, – Янош, казалось, много об этом думал, – На покоренных землях турки ведут себя по-разному. Я знаю, был там несколько лет назад с Батори. Где-то мирно и спокойно, где-то кроваво и жестоко. Но остановятся они только тогда, когда над всем миром будет реять зеленое знамя их пророка и власть их султана. Потому и отбросьте лишнюю чушь из головы и живите, сражайтесь, а придется, то умрите как мужчины за то, что цените и во что верите. Вот так, парни.

– И, да, помните, ребята, главное – дисциплина! Без нее мы всего лишь банда безумцев с оружием, убийц и разбойников. Последний случай это лишний раз нам продемонстрировал.

Каждый после этих слов задумался и занялся своими делами. Солдатские будни сменялись новой кампанией и наоборот.

Следующие полтора года солдатская доля мотала Мартина, Яноша и Ласло по всем фронтам войн короля Матиаша. Они сражались на полях Богемской войны с еретиками-гуситами и утраквистами самопровозглашенного короля еретиков Йиржи из Подебрад. В эту войну втянулись Польша, Тевтонский орден, Австрия, папы Пий II и Павел II и другие. В той дикой круговерти, что царила в многострадальной Чехии, были все возможности помахать мечом и немного подзаработать. Молодые солдаты наемных войск получали бесценный опыт и трофеи. Война была иной, чем с турками. Таких кровопролитных битв, как при Васлуе, было немного, действовали некоторые правила корпоративной этики – у дворян свои, у наемников свои. Особенно упорные и бескомпромиссные бои выходили с жебраками – фанатиками-гуситами из Моравии и поляками из, так называемых, «меченых». «Меченые» – это польские солдаты, сдавшиеся в плен во время Силезской кампании короля Матиаша. Голодные польские солдаты сдавались толпами в плен, и командиры Пал Кинижи, Балаж Мадьяр, Тамаш Тарши, Фриц из Легница и Генрих из Глогова не знали, что делать с таким количеством пленных. Тогда король Матиаш повелел их отпустить, но взял слово, что они не будут впредь воевать против него. И на память оставил им метку мечом на лице в виде креста, чтоб помнили, и их было легко выявить, если они вновь попадут в плен. Эти поляки вновь пошли служить и дрались до последнего, не собираясь сдаваться в плен. В плену их все равно ждала смерть, как клятвопреступников. А некоторые из них сами поступали на службу под стяг с вороном.

Стычки и рейды сменялись периодами затишья и зализывания ран, война обогащала одних и была бедствием для других. Выжженные окрестности Познани и Кракова об этом весьма красноречиво говорили. Счастливчики с ужасом наблюдали со стен этих городов за яростью венгерских летучих отрядов гусар, воплотивших в лучших традициях тактику «выжженной земли». Это было раздолье для солдат Матиаша Корвина. Мартин, Янош и Ласло за эти годы крепко сдружились, несмотря на различное этническое и социальное происхождение, стали закаленными в боях вояками, надежными и крепкими, что нередко отмечали командиры и посылали на рисковые и отчаянные задания.

На всю жизнь Мартин запомнил встречный бой тяжелой пехоты. Тяжелобронированная пехота-армати Корвина и панцирная пехота поляков, в которой половина была немецкими наемниками сошлись в полевом сражении в Верхней Лужице. Тогда молодой сакс шел в первой шеренге плотного построения, вооруженного древковым оружием. На поясе у каждого слева висел или большой нож, или короткий меч – для ближнего боя. На расстоянии в пару десятков шагов он уже видел лица противников, цвет глаз, усы-бороды или гладко бритые лица, видел старших и совсем юных пехотинцев. Но больше всего ему врезались в память эмоции на лицах солдат. Ярость, смятение, безысходность, страх и ужас, спокойствие, но у немногих было просто безразличие, абсолютное равнодушие. Мартин видел, как молодой польский солдат, неопытный и необученный, тыкал пикой наугад, больше пугаясь сам. Он был убит выпадом венгерского пехотинца – острие пики вошло в глазницу, и паренек рухнул в грязную жижу. Солдаты орали и хрипели, броня на них была самая различная – от стеганых курток и пехотных цепей до кирас и латной защиты конечностей. Оружие было также самое разнообразное. Крючьями итальянских гизарм цепляли за одежду и руки-ноги, алебардами рубили и ломали кости, альшписами с граненым острием кололи в открытые места… В такой отчаянной близости смерти кто-то, глядя исподлобья, шел вперед, кто-то начинал паниковать и пятиться назад или поворачиваться спиной к противнику. Последних не пропускал плотный строй, и время от времени их убивал какой-нибудь младший командир из своих же. Кому-то из малодушных хватало удара по лицу, и он шел обратно в строй. Когда два строя сошлись, в тесноте пошли вход ножи и кинжалы. Люди быстро теряли человеческий облик и кромсали себе подобных очень успешно. Это Мартин испытал на себе, не в первый и не в последний раз. Воинский азарт овладел им и его компаньонами, как и их противниками. Ярость удваивала силы, и люди отсекали острыми, как бритва стальными лезвиями пальцы, кисти, руки, ноги и головы. Пики пронзали насквозь солдат в гамбезонах, булавы и молоты крушили солдат в более хорошей броне, а алебардой и кололи, и рубили. Бой тяжелой пехоты страшен еще и тем, что в этом стальном аду законы рыцарства не действовали. Ведь даже спешенные рыцари были наравне с другими и пощады от благородного противника не ждали. Поэтом если убивали, то убивали наверняка, без сантиментов. А побеждали в таких боях либо тактикой, либо характером при прочих равных условиях. Страшнее боя был только разгром. Не из соображений престижа, а из соображений выживания. Бегство и преследование плавно переходили в бойню, и львиная доля убитых приходилась именно на эту часть битвы. В этом столкновении саксонская венгерская пехота оказалась сильнее. Сталь и кровь. Кровь и сталь.

Во время польской кампании Мартин повстречал искателя приключений, рыцаря Яцинта из Секешфехервара. А произошло это так.

Шла польско-венгерская война. Очередной ее этап. Отряд Мартина зашел довольно далеко вглубь польских владений. С ними произошло то, что было характерно для всей кампании – дальние кордоны и гарнизоны оказались заперты во взятых крепостях или уничтожены очередным и, как обычно, неожиданным мощным наступлением польских войск Казимира. Польскому королю удалось, наконец, договориться с магнатами и призвать шляхту под свои стяги. Его конница сметала малые отряды венгров, а пехотные хоругви осаждали замки, коих в руках венгров осталось мало. Янош и Ласло, как отличные кавалеристы, были отправлены в летучий отряд Кинижи, а Мартин и две сотни пеших алебардистов, щитоносцев да стрелков остались в маленьком замке Борониц. Два дня спустя их обложили отряды поляков. Сотник Имре Танаши отказался сдать замок, ответив по-спартански «Если», на обещание шляхтича Драгомира Добжиньского, вассала небезызвестного пана Рытвяньского снять шкуру со всех поганых угров, если он возьмет крепость. Замок был маленький, в нем едва помещалась сотня защитников, а их было в два раза больше, но и оборонять его было проще, перебрасывать воинов с участка на участок. Припасов было также крайне мало. Зато было три артиллерийских орудия и запас пороха. Их осадили, плотно взяв в кольцо. Поляки установили лагерь, не укрепили его, так как понимали, что две сотни не пойдут на полторы тысячи. Три тысячи вояк ушло дальше, а эти начали осаду, решив взять измором. В первый день конные литовские татары обстреляли защитников из луков, в том числе и зажигательными стрелами. Особого успеха это не возымело и носило скорее демонстрационный характер, хотя ранены были несколько пехотинцев. Арбалеты и аркебузы венгров отогнали татар, но те возвращались неоднократно в течение дня. А следующие две недели не было практически ничего. За исключением вестового, посланного к своим. Его перехватили разъезды татар и зверски убили, а утром напротив ворот замка его тело, насаженное на кол, дало понять венграм, что надежды нет. Еще через неделю у венгров кончились припасы. Все, даже сухари. Спустя еще несколько дней люди съели пару собак и кошек, живших в замке на момент захвата. Кажется, даже крысы бежали из замка от голодных солдат. А лагерь осаждающих наполняли песни, ветерок доносил запах готовящейся пищи, смех сытых и довольных солдат. Затем стали варить похлебку на костре из порезанных кожаных ремней и сумок, пытались поймать крыс или подстрелить птицу. Иногда получалось, а иногда не очень: один хэндганнер подстрелил голубя, но крупный калибр орудия подвел – от птички два крыла и осталось, что тоже пошло в суп. К исходу четвертой недели люди уже оголодали, озверели, начали слабеть и духом, и телом. Тамаши спланировал вылазку из семи десятков более-менее еще стоящих на ногах солдат. Ночью они лишь с оружием, без лат, чтобы не привлечь звоном внимание постов, проникли в спящий лагерь и устроили форменную бойню, незадачливым полякам, которые слишком расслабились. Половина резала часовых и спящих в палатках, а другая половина хватала припасы и бежала с ними к замку. Пока поляки опомнились и подняли на уши весь лагерь, венгры бежали обратно без потерь, не считая легкораненых. Мартин участвовал в вылазке с кордом и хёрбатом – стальным цельнокованым топориком, коими крушил черепа польских солдат. В бою он, как оказалось, получил более двадцати порезов и ссадин, но при этом ни одной серьезной. По возвращении Тамаши прозвал его «vasember», что значило по-мадьярски «человек из железа». Так Мартин и получил свое прозвище Железный. Припасы аккуратно распределили и, истекая слюной, готовили еду и раздавали маленькими порциями. Счастью не было предела, когда эти грязные, голодные люди смеялись и радовались этому маленькому пиршеству. Припасы распределили, и их должно было хватить на пять дней для такой оравы людей. Осада продолжалась, похолодало и пошли дожди. Поляки зашевелились и неторопливо готовили штурм. Мартин стоял в дозоре на вершине зубчатой четырехугольной западной башни и вдруг увидел небольшую группу всадников, гнавших коней во весь опор. Их впустили в польский лагерь. Мартин позвал Тамаши и рассказал об увиденном.