Демон справедливости

Тем временем срок действия розовой гадости явно кончился – мой бывший спутник в углу зашевелился и принялся руками сгонять с костюма ручейки тающей жидкости.

– Вот, – очкастый демон ткнул пальцем в бумагу. – Стать лицом на запад. В руке держать горсть песка. Ровно в четыре часа утра бросить песок за спину и отступить назад, так, чтоб стать на него. Текст заклинания я откорректировал соответственно времени суток, расположению звезд и фонетике вашего языка. Все.

– Благодарю!

Я посмотрела на текст и обнаружила дичайшую абракадабру. Именно то, чего натощак не выговоришь.

– А где стать? – спросила я. – Где угодно, что ли?

– Да хоть здесь! – сердито отрубил демон. – Привыкайте к тому, что это роли не играет!

Я подошла к своему мокрому спутнику и крепко тряхнула его за плечо.

– Послушайте, не знаю, кто вы здесь, бес на побегушках или мелкий дьявол! Мне нужно знать точное время. И принесите горсть песка!

– Зачем?

Выходя из оцепенения, он совсем не слышал нашего разговора!

– Съем на завтрак! Ну? Это же не личный плавательный бассейн и не Мариус Петипа в зеркальном зале!

Он протянул руку, и я приняла в горсть струйку песка.

– Время?

– Без одной минуты четыре.

– Здорово! Успеваю! Как будет четыре – хлопните в ладоши. Ясно?

Эту минуту я потратила на чтение заклинания – чтобы в нужный миг ничего не переврать.

Бес хлопнул в ладоши. Я кинула за спину песок и быстро наступила на него. Хорошо, заклинание было коротким. Меня завертело и втянуло в дыру, возникшую на потолке.

Выбросило в пустынной местности.

Земля тут была серо-желтая и потрескалась неровными квадратами. Небо над ней – зеленоватое, как иногда бывает перед закатом, вот только ни солнца, ни луны, ни даже звезд не обнаружилось. И откуда шел свет, позволявший сосчитать все волоски на сухих стеблях мертвой травы, я не поняла.

Вдали торчала полуразвалившаяся зубчатая башня. Я побрела к ней. Вид у меня был – лучше не придумаешь! Белоснежное платье Жизели повисло тюлевыми лохмотьями. Венок я потеряла. Волосы в полете распустились и шпильки разлетелись. Змея тоже обалдела от этого приключения и висела, как в обмороке.

У ворот сидел человек в длинной звездной мантии и с крючковатым посохом. Он чертил знаки, задумчиво добавляя по завитку, по крестику, хмыкая и вздыхая. По острому колпаку и длинной седой бороде я догадалась, что это маг вышел подышать свежим воздухом.

– Здравствуйте, Учитель, – вежливо сказала я.

Такое обращение ему понравилось.

– Ты ищешь мудрости, женщина? – сурово осведомился он. Очевидно, набивал себе цену.

– Да, учитель.

– Тогда ступай за мной.

Он привел меня в круглое помещение самого колдовского вида. На одной стене – вернее, простенке между окнами, – ковром висели сушеные травы, на другой – всякие металлические и стеклянные приборы, на третьей – полки с колбами, ретортами, пузырьками и флаконами. И много тут было книг разной величины – от карманного формата, до таких, оправленную в металл обложку которых нужно было поднимать двумя руками.

Горел огонь в камине, горели две свечи в витом подсвечнике на столе. Этого света хватало, чтобы разглядеть все хозяйство мага.

– Какой мудрости ты ищешь, женщина? Судя по змее, ты не из простых.

– Я ищу справедливости, – честно сказала я. – В мире людей я ее не нашла. Говорят, есть на небесах ангел справедливости. А если и его нет, то не скажешь ли ты, учитель, как жить без справедливости?

Маг рассмеялся.

– Ты женщина, – ласково сказал он, – и ты судишь просто, как и полагается женщине. Справедливость каждый устанавливает для себя сам, если она ему вдруг зачем-то понадобилась. Вот я живу в своей башне, властвую над демонами и духами, умножаю, количество знания в мире – зачем мне еще думать о справедливости?

– А как быть слабому, которому угрожает сильный? Как быть мне, если на меня напал насильник? Как быть обиженному, у которого нет заступника?

– Стоит тебе пожелать – и у тебя будет заступник, – сказал маг. – Ты ведь женщина.

– Хорошо. Но если судить по-твоему, то убийца останется безнаказанным, вор – непойманным, и так далее.

– Пусть люди соберутся и выберут тех, кто будет расправляться с убийцами и ворами. Пусть община кормит их за это. И незачем будет взывать к высшей справедливости, – довольно разумно отвечал маг.

– Но это наемники, они все равно будут лишь людьми, способными совершить любую ошибку. Как они соразмерят проступок и кару, справедливость и милосердие?

– Как их научат – так и соразмерят.

– Кто же их научит?

– Разве в твоем мире не осталось мудрецов? – изумился маг.

– Мудрец может научить лишь того, кто желает учиться, – я, понятное дело, вспомнила следователя с турецкими глазами.

– А тех, кто не желает, пусть изгонят. В пустыню! Без воды! Все очень просто. Ради этого ты шла ко мне и отнимаешь мое время?

– Помоги мне найти ангела справедливости! – сказала я. – Помоги мне найти его, учитель!

– Может, для тебя и демон справедливости сойдет? Этот у меня имеется! – смеясь, воскликнул маг и снял с полки хрустальный флакон, полный дыма. – Вот он, голубчик! Украшение моей коллекции! Вон в той склянке у меня бесенок из рода Аемодеев, мелкий пакостник, бес сутяг и стряпчих. Вон в большой колбе – Левиафаново отродье. Мне бы еще несколько экземпляров, и можно начинать работу. Я, видишь ли, хочу исследовать свойства, физиологию и анатомию демонов. Этим всерьез еще никто не занимался.

– Должно быть, тебе нелегко было собрать такую коллекцию, учитель, – почтительно обратилась я. – Подумать только, живые демоны!

– Да, эту полку я не уступил бы за все сокровища Голконды! – заявил маг. – Красавцы, отборные экземпляры. Не мелкая шваль, а те, кто рухнул вниз после Большого Бунта.

Мысленно я приказала змее приготовиться.

– Мне к ним даже прикоснуться было бы страшно, – я руками показала, как именно оттолкнула бы склянку с бесом. – Какое мужество нужно иметь, чтобы изучать демонов! Прости, учитель, что я отнимала твое время такими глупыми вопросами!

– Как не простить женщину! – гордо усмехнулся маг. – А прикасаться к ним совсем не страшно. Это же простое стекло и хрусталь. Страшно другое – когда ставишь ловушку бесу или демону. Каждого нужно приманить по-своему. Иногда полстолетия пройдет, прежде чем придумаешь приманку и подсунешь ему, чтобы прилетел и попался.

– А они, эти флакончики – горячие или холодные? – спросила я. – Ведь бесы состоят из огня?

Маг расхохотался.

– Возьми в руку, попробуй! – предложил он.

– А со мной ничего не будет?

– С тобой ничего не будет.

Я прикинула расстояние до двери, подошла к полке, и тут одновременно схватила хрустальный флакон и накинула магу на шею свою змею.

Тесные кольца сомкнулись. Маг издал такой вопль, что огонь в камине заметался.

Пока он боролся со змеей, я выбежала из башни.

Конечно, следовало бы отбежать подальше, но я не видела подходящего камня. Приходилось рисковать – я размахнулась и брякнула флакон о стену.

Осколки хрусталя острыми искорками сверкнули в воздухе.

У подножья стены стал густеть клочок тумана. Он принял вид свернувшегося клубком зверька, начал расти и оказался лежащим без сознания человеком. Вернее, демоном в человечьем обличье. Я не понимала, это уже плоть или еще сгусток каких-нибудь мистических флюидов. Поэтому стояла, боясь прикоснуться.

Клубок развернулся. Я увидела лицо Зелиала. Он вольно раскинул худые руки и стал дышать – с наслаждением и все глубже. Он понемногу приходил в чувство. Я не знала, как ему помочь, и решила хотя бы не мешать.

В башне грохотала – это маг боролся, с моей змеей. Но хватка у нее была не хуже моей – видно, и она когда-то тренировалась по части захватов, подсечек и удушающих приемов.

С новым вдохом Зелиал прогнулся в груди и блаженно застонал. А потом открыл глаза и увидел меня.

– Это ты? – не столько спросил, сколько сообщил он сам себе. – Спасибо, ворона… Где это мы и как я сюда попал?

– Осторожно, не наступи на осколки, – сказала я, потому что он был босиком и вообще голый.

Зелиал сел, потрогал кусочек хрусталя и, по-видимому, все вспомнил.

– Твоя работа? – пытаясь улыбнуться, спросил он, показывая на хрусталь.

– Ну! Вставай, вставай, достаточно ты в пузырьке отсыпался.

– Опять я не нашел ангела справедливости, – даже с каким-то удивлением сообщил Зелиал. – Может, хоть ты что-нибудь о нем узнала? А, ворона?

Он, видимо, был еще очень слаб и прислонился к стене. У него не хватало сил и соображения даже соткать из мрака длинный плащ. Я хотела подойти и обнять его, потому что всей кожей чувствовала, как ему сейчас холодно. Даже сделала шаг к нему, но сразу же отступила.

Зелиал лишился в заточении своих пышных жестких кудрей. Голова была покрыта шершавым ежиком, как будто его неделю назад побрили наголо. И вокруг ежика стояло легкое сияние, словно кончик каждого волоска обмакнули в лунный свет.

И я все поняла.

Я наконец-то поняла, кем же он был на самом деле, этот лишенный памяти туманный бес.

– Узнала, – со вздохом ответила я ему. – Нет твоего ангела справедливости. Вообще нет. Пал смертью храбрых. Расстрелян после Большого Бунта за то, что неправильно понимал справедливость. Так что на него не рассчитывай. Одни мы с тобой остались. Больше никто этим делом заниматься не станет – ни маги, ни мудрецы, ни ангелы и ни черти.

– Вот оно что…

Я не могла сказать ему правду. Тогда он точно бы сошел с ума. Ведь он утратил ту силу света, которой мог исцелять заблудших и творить справедливость благородно и безболезненно. Или его лишили этой силы, зная, что без нее он – калека? Или это просто назначили срок наказания, без которого невозможно искупление?..

Так, значит, свет вернется?..

Зелиал оттолкнулся от стены и встал прямо. Ему было трудно так стоять, я понимала, что его еще несколько часов будут преследовать головокружения, но достаточно он надеялся на чью-то неземную помощь. Уж с этой-то хворобой он должен был справиться сам.

– Ну, пойдем, – сказала я. – Работы много. Никто ее за нас не сделает.

– А ты уже – все? Уже не можешь вернуться? – спросил он, отлично понимая, что выбор мой сделан, иначе я не нашла бы башню и не вступила в схватку с магом.

– Чего мне возвращаться… Незачем.

И только тут я окончательно простилась и с Сонькой, и с бегемотицами, и со всем моим дневным миром. Если ради Зелиала нужно было навеки выбрать ночной – пусть.

– Ну, если так…

– Да, вот так…

– Не передумаешь? – с прежней, чуть застенчивой улыбкой спросил он.

– Я же продала тебе душу. Вот и договор при мне.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Все было решено на миллионы лет вперед.

Из башни выползла змея. Я протянула ей руку, чтобы она всползла и обвилась вокруг моей шеи. Маг, очевидно, валялся в глубоком обмороке.

– Твоя кровь? – угадал он. – Оставь ее. У тебя родится другая, светлая и чистая.

– В ней не будет такой ярости, – ответила я.

Он протянул руку, погладил змею, и она лизнула в ответ его палец.

– Ладно, пойдем, – решил он, видно, ощутив прилив сил. – Ты права, ворона, втроем веселее…

И мы пошли. Я чувствовала плечом его острое плечо. И даже не заметила, что бесплодная земля под ногами давно кончилась, и мы ступаем по протянутому со звезды лучу зеленоватого прохладного света.

Под нашими ногами были бесчисленные миры, и где-то среди них – мой, к которому я еще буду возвращаться, еще не раз и не два – пока буду ему нужна. Мы будем возвращаться туда вместе…

* * *

Над ночной землей, над лесом с крошечными елками, над блюдцами озер, над игрушечным городом шло белое грозовое облако.

Ригаянварь 1990

Зазыв с того света

Это мой дом. Я прожил в нем сперва шестьдесят шесть лет, а потом еще триста восемьдесят.

Сперва я пребывал в великой растерянности, потому что агония моя, при коей присутствовали мои проклятые родственники, оба племянника от старшей сестры и та шлюха, которую родила младшая сестра, завершилась ничем. Я знал, что умираю, вправе был надеяться на райское блаженство, ибо грехов не накопил, и наконец потерял сознание. Сколько минут провел в забытье, одному Богу ведомо. Когда же я очнулся, то прежде всего испытал радость от изумительного отсутствия боли.

Вокруг была темнота, плотная темнота.

Я сел, потянулся, движения мои были легки и непринужденны. Я спросил: что это? В ответ мрак стал блекнуть. Я вспомнил – ведь только что меня окружали люди. И обозначились продолговатые серые пятна. Меня понемногу, бережно, вводили в мой новый мир.

Родственники совершенно не заметили моего воскрешения, потому что были заняты делом – обсуждали мои похороны. Я прошелся по спальне, малость стесняясь своего вида – я был босиком, в одной замаранной ночной рубахе и в колпаке. Одежда появилась потом – когда они привели старух, старухи обмыли мое тело и приготовили к похоронам. Почему-то решили хоронить меня в бархатной мантии, и вот она дивным образом окутала мое новое тело. Равным образом на ногах появились белые чулки и мягкие удобные башмаки.

Мы слишком мало знаем о жизни после смерти. Я полагал, бродя меж родственников, что вот-вот за моей душой явится светлый ангел. Ангела все не было и не было. Тогда я ощутил страх – возможно, что-то в жизни было сделано неправильно, сочтено грехом, и следует готовиться к худшему. Но и рогатые черти тоже за мной не спешили. Оставалось ждать.

Я видел, как мое тело выносят, и проводил взглядом, стоя у окна, похоронную процессию. Потом прошелся по дому, радуясь тишине. Совершенно случайно я обнаружил новое свойство теперешнего своего тела – проникать сквозь стены. Это меня несколько развлекло. Но, когда я вздумал было выйти на улицу, уверенный в своей невидимости, некая сила преградила мне путь. После нескольких попыток, включая безумный прыжок из окна, я понял, что обречен находиться в своем доме долго, очень долго.

Причина этого сперва была мне непонятна. За смертным порогом человека должны ждать либо кара, либо награда – так я полагал, так меня с детства учили. Мое одиночное заключение, пожалуй, можно было бы счесть карой, хотя я чувствовал себя в своем доме превосходно.

Несколько дней я бродил по дому, испытывая даже некоторое наслаждение – тело не ощущало привычной боли, движения мои сделались легки и необыкновенно изящны. Потом мной овладела тревога. Наследники мои были твердо убеждены, что принадлежащий мне дом – не единственное мое имущество. Им следовало продать его, а деньги поделить между собой, и я указал в завещании, как именно. Определенную сумму я оставил на благотворительность – неприлично солидному человеку, наподобие меня, помирать, не осчастливив несколько убогих. Я распорядился о койке в городской больнице при обители святого Герхардта, и точно определил сумму, необходимую для бесплатного содержания и лечения пациентов, которые по воле Господа окажутся на этой койке. Сумма эта составляла шесть с половиной процентов от вклада, который я поместил в надежном месте. Но было и еще кое-что.

Я был женат, овдовел, две мои дочери умерли в младенчестве, и потому мои доходы существенно превышали расходы. Сперва я довольно много тратил на себя, потом стал откладывать деньги и получать удовольствие, видя, как возвышаются и растут стопочки золотых талеров. Я собирал талеры ради собственного удовольствия, совершенно не думая, на что бы мог их употребить. Они развлекали меня постоянно. Особенно я веселился, надумав устроить тайник в стене.

Дом мой, средней величины, в два этажа и с узким чердаком под высокой черепичной крышей, имел, как водится, подвал, где хранились припасы и дрова. В свое время отец мой очень удачно купил земельный участок возле старой городской стены. При строительстве это сберегло ему немало денег – по-настоящему пришлось потратиться только на фасад. Задней стеной моего дома стала укрепленная и подправленная городская стена, боковые – общие с соседями. А стены подвала старше стен здания примерно на триста лет – это остатки давних монастырских строений, с веками погрузившиеся в землю. Тогда не жалели камня, так что они получились в полтора фута толщиной. И я здраво рассудил, что, потрудившись несколько ночей, выдолблю место для сундучка с талерами. Разумеется, работа затянулась, но я был доволен.

Сейчас тревога моя объяснялась тем, что я боялся за свой сундучок. Наследники, проклятые мои племянники, и шлюха с ними вместе, устроили совещание и решили, что старый скряга (таким титулом они меня почтили) непременно спрятал где-то в доме деньги или драгоценности. Я засел в подвале, понятия не имея, как буду охранять от них мой сундучок. Они, конечно же, спустились туда дважды, разворошили поленницу и пытались простучать стены. Тут я впервые порадовался, что племянники мои – дураки, даже это им оказалось не под силу. Переругавшись между собой, они обратились к первому попавшемуся маклеру, чтобы он продал дом, и, к величайшей моей радости, он их основательно надул.

Сам я был весьма доволен тем, что не попал ни вверх, ни вниз, а остался охранять свое золото. Жаль было, что я не могу более пополнять сундучок, но ни одно блаженство не бывает всеобъемлющим. К тому же, я видел вещий сон.

Оказалось, что в моем бестелесном положении отдых тоже необходим, и сны мерещатся примерно такие же, как людям во плоти. Проснувшись, я уже знал высший замысел относительно себя. Сундучок мне удастся открыть и деньги взять тогда, когда я подберу ключ. Разумеется, в земной своей жизни я имел ключ, но его утащили вместе со всей связкой мои любезные наследнички. Однако в земле хранится множество ключей от давно погибших замков, и среди них я могу найти подходящий. Тогда я наконец прикоснусь к своему золоту и буду счастлив абсолютно.

Любопытно, что все это было предсказано сумасшедшим мазилой Отто Вайскопфом. Я нанял его, чтобы написать мой портрет. Портрет мне, в сущности, не был нужен – я не имел детей и внуков, которым следовало бы помнить обо мне. Но Отто вошел в моду, ему делал заказы весь наш магистрат, неприлично было выказывать себя скрягой. Долго позировать я не мог – я не дама и имею множество более важных занятий. Когда я увидел его творение, то сперва не хотел забирать из мастерской. Во-первых, я мужчина статный, а он изобразил сутулого. Из коричневого мрака (впервые в жизни я увидел коричневый мрак, но эта пришедшая из Голландии мода была еще наименьшим из зол) смотрел на меня старец – морщинистый, седоволосый, с седой эспаньолкой и усами, в длинной мантии и четырехугольном берете с кисточкой. Мантию я имел, но надевал редко – она приличествовала ученому, а я давно оставил науку. Но мазиле непременно надо было в один портрет вместить все – и мое прошлое, и мое будущее. Поэтому край мантии он отогнул и показал висящую на поясе связку ключей. Предполагалось, что это ключи от моих сокровищ. Настоящей связки он, разумеется, никогда не видел, и ключи изобразил несуществующие. Он и предположить не мог, что много лет спустя после бесславной гибели портрета при пожаре я облекусь в мантию и обзаведусь связкой призрачных ключей, звон которых слышен лишь мне самому.

В доме появились новые жильцы, привезли детей, и от шума я был вынужден спасаться в подвале. Тогда выяснилось, что я способен понимать не только родной язык и латинские афоризмы. Это было неожиданным и приятным преимуществом бестелесной жизни. Дети выросли, завелись новые дети, надстроили третий этаж, улица получила новое название, потом случилась война, в дом попало огромное каменное ядро. После замирения развалины разобрали, но погреба не тронули, а возвели над ним новое здание. И опять рождались дети, помирали старики… да! Один такой покойничек попытался было согнать меня с насиженного места. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы его не забрали. Полагаю, что вниз.

Новая война погубила дом, и опять на его месте поставили другой, а погреб завалили песком и всякой рухлядью. Мне нужно немного пространства, я устроился в подходящей щели, а для прогулок избрал первый этаж, где была кондитерская. Я даже радовался тому, что сундучок мой теперь в совершенной безопасности, а в песке я нашел несколько старых ключей, так что уже имел неплохую связку.

И еще одна война случилась, но на сей раз дом уцелел, зато не уцелела улица. Когда стали заново отстраиваться, дом оказался в глубине двора. Подвала не трогали, он никому не был нужен – до поры. Однажды пришли люди и за несколько дней все расчистили. Потом другие люди принесли ящики и устроили в моем подвале склад. Стены их не интересовали, так что я без особой тревоги смирился с их присутствием.

Я вообще относился к людям спокойно, пугал их редко – только если совсем уже допекали меня своей суетой. Мне нравилось наблюдать за молодыми женщинами – это в моем положении было вполне допустимое скромное развлечение. Я никогда не любил шумных увеселений дурного тона, хотя в молодости был веселым и остроумным кавалером. Шутки мои, возможно, были более язвительны, чем полагается в светском обществе, но сейчас шутить не хотелось. Могу ли я определенно заявить, что заскучал? У меня было такое подозрение. Но каждому возрасту – свои скромные радости, и я с этим смирился, хотя смирение не входило, увы, в число моих добродетелей.

И вот в дом мой пришла беда.

Среди ящиков появилась женщина с громким голосом и быстрой речью. Таким голосом говорят только дуры. Им кажется, что чем громче – тем убедительнее. Обычно на складе я слышал только мужскую речь, в меру приправленную руганью, и не слишком огорчался – чего же еще ждать от полупьяных грузчиков?

Некоторое время спустя ящики были вынесены из подвала, и тогда она снова заявилась с каким-то полупьяным субъектом самого плебейского вида. Я не сразу догадался, что они сговариваются о приведении моего подвала в божеский вид, о починке пола, штукатурке стен, белении потолка и прочих важных делах. Я бы не доверил субъекту и вытаскивание ржавого гвоздя из стенки. И мнение мое о том, что женщина дура, получило еще одно подтверждение.

Чинили мой подвал с множеством приключений, которые наконец привели меня в бешенство. Единственное, что утешало, – работники были достойны своего предводителя и не делали ничего лишнего, так что стена, в которой скрыт мой сундучок, совершенно не пострадала. Я и сам принял кое-какие меры. Прожив столько лет в своем теперешнем образе, я кое-чему научился – скажем, знал, как создавать загадочный подземный стон и чем отвлекать внимание от нужных предметов, чтобы они казались потерянными. Работники поняли, что в подвале шалит нечистая сила, но постарались не слишком ее тревожить, только замазали щели, кое-как заделали дыры и навели наружный глянец. Наконец женщина рассчиталась с ними и сама водворилась в подвале.

Места у меня там немного, и это немногое место она поделила перегородками, отчего образовались какие-то жалкие конурки. Первая от входа были прихожей, там моя дура установила вешалку-стояк, два стула, столик с журналами между ними, зеркало, бра, и все это очень небольшое, стоящее тесно. Я заглянул в журналы и ужаснулся – настало время, когда издают целые альманахи для особ легкого поведения. Там целые страницы посвящались духам, пудре, каким-то неслыханным притираниям, а вместо нравоучительных статей я обнаружил целую диссертацию на тему, как удержать при себе женатого любовника.

Из прихожей можно было попасть в комнату более просторную. Посередине стоял стол – круглый, покрытый бархатной вишневой скатертью, на нем лампа под огромным цветастым абажуром с желтой бахромой и разнообразные шкатулочки. Возле большого стола имелся еще один, пониже, на колесиках, и сразу было видно, что его старались сделать незаметным. На втором столе дура моя разместила телефон и папки с бумагами, электрочайник и посуду. За ним в углу приютился маленький холодильник. Кроме того, она поставила два очень удобных кресла и табуретку у стены.

Окно в моем погребе было именно такое, как полагается в погребах – под самым потолком, длинное и узкое, не более фута. Дура долго думала, как с ним обойтись, наконец притащила и повесила синие шторки с золотыми звездами. Тут я почуял неладное. А когда она приклеила к перегородке огромнейший круг Зодиака, я уже стал догадываться о постигшем меня несчастии.

Образовались в подвале и еще два помещения, оба такой величины, что человеку там не повернуться. Попасть в них можно было из большой комнаты. Первое я в целом одобрил – там дура устроила довольно опрятное отхожее место, вот только входить туда следовало задом, это был единственный способ удачно сесть на фаянсовую чашу. Второе помещение меня сильно озадачило, я даже заподозрил, что у нее хватило ума оборудовать для меня спальню. Только существо, проходящее сквозь стены, могло благополучно войти туда и лечь на довольно высокое и узкое ложе, занимавшее почти все пространство.

Конец ознакомительного фрагмента.