Честное слово

– Эх, бабуня, нам с вами не понять друг друга… Одним словом, денег мы не возьмём, вы их отнесите назад и вперёд никогда этого не делайте, – серьёзно сказал молодой человек и ушёл в свою комнату.

Долго сердилась Пелагея Ниловна на своих жильцов: входила к ним в комнату строгая и молчаливая, и разговоров по-прежнему не заводила, и сердито отворачивалась от них, если они с ней шутили. Когда к ней пришла Матрёна Григорьевна, то она с горечью ей обо всём рассказала.

– Осрамили они меня перед благодетельницей-то, дорогая моя Матрёна Григорьевна… Дома-то сколько шуму было… Чёрный как подбежит, как закричит… Как вы смеете нам помогать? У нас, у студентов, гордость большая.

– Велика спесь, когда нечего есть. Какие неблагодарные люди, – вставила своё словечко Матрёна Григорьевна, попивая с блюдечка кофе.

– Так все праздники дома и пробедствовали. Ни тебе в театр… Ни тебе в гости… Уж я знаю, что и обедать-то не на что было… А на пятьдесят-то рублей всласть справили бы праздники.

– А что же княгиня-то взяла деньги? Ничего не сказала? – полюбопытствовала богаделенка.

– Конечно, взяла. Ей-то что! Небось, такому капиталу место найдётся. Не один человек за неё Бога по-молит. – Обе старушки, привыкшие жить подачками, не находили в этом ничего унизительного; о благородной гордости они не имели никакого понятия и молодых людей, при их бедности отказавшихся принять помощь, совсем не оправдывали.

V

Подходила Пасха. Светлее и теплее становилось на улице. Солнце чаще проглядывало на небе. Иногда бывали такие ясные хорошие дни, как будто весна пришла. Ведь она, волшебница, была не за горами, и её дуновение чувствовалось в природе. В квартире Пелагеи Ниловны тоже все повеселели. Молодые жильцы уже давно забыли о размолвке, да и хозяйка только делала вид, что сердится. Впрочем, скоро всё обошлось к общему благополучию. Студент медик получил уроки и из первого жалования купил своей хозяйке фунт хорошего кофе.

– Вот вам, Пелагея Миловна, преподношу сей целебный напиток! Он очень пользителен от ссор, от горестей, бед и болезней, от чёрного глаза и дурного следа, – весело сказал он.

Сердце не камень: наша старушка совсем растаяла.

– Да как же это? Спасибо, родной, спасибо! Правда твоя – мне кофе от всего помогает. Да как же это ты потратился… Самому много надо.

– Я теперь, бабуня, богат, как Крез. Могу весь Петербург купить, – пошутил студент, показывая хозяйке десятирублёвую бумажку.

– Шутники вы, шутники. Спасибо за кофе. Вот уважил! Буду пить да тебя вспоминать. Должно быть, хорош, – и старушка даже понюхала пакетик.

Когда же художник через несколько дней обновил Пелагее Ниловне все образа, то её восторгу не было границ.

– Тебе Бог за это счастья пошлёт, – говорила она, – сейчас видно настоящего иконописца. Вот какой ты мне праздник сделал! Утешил старуху. Как будто и в кухне у меня веселее стало. Спасибо, родной!

– Я для вас, бабуня, готов в огонь и в воду! – смеялся молодой человек.

Мир был заключён, и жизнь вошла в свою обычную колею. Незадолго до праздника медик зашёл к Пелагее Ниловне в кухню, присел на табуретку и торжественно сказал:

– Радуйтесь, бабуня, нынче у нас и праздник будет «как у людей». Я скоро получу деньги, и вы нам всё оборудуйте… И пасху, и кулич, и яиц, и ветчинки… Одним словом, как там знаете.

– Слава Богу! Наконец-то, – радостно воскликнула старушка. – Знаешь, родной, я это сделаю аккуратно. Полгорода обегаю, чтобы купить всё подешевле. Пасху состряпаю заварную, а кулич – шафранный. Будет вкусно! Я, ведь, хорошая была стряпуха.

– Делайте, что хотите. А разговляться уж будем вместе, потому что без вас мы не согласны, – отвечал молодой человек.

Обрадовалась старушка. Эти предстоящие хлопоты, приготовления и стряпня уносили её мысли в давно прошедшее время, когда она жила в достатке и праздники справляла «по-людски». Она с нетерпением ожидала денег и беспрестанно советовалась с молодыми жильцами.

– Как вы думаете, родные, не поднять ли мне кулич на одних желтках? Я раньше всегда так делала. Выходит нежнее.

– Подымайте, бабуня, хоть на канатах, – отвечал ей, смеясь, медик.

– А ну тебя! Я с делом. А он балагурит, – обижалась старушка.

В жизни, однако, бывает не всегда так, как мы задумаем. В нашей знакомой квартире события неожиданно изменились и все предположения рушились. В четверг, на страстной неделе, ночью заболел чиновник. Когда он разбудил хозяйку, то на него страшно было смотреть: глаза у него точно выкатились, лицо потемнело – он едва говорил, стонал, охал и, ступая, вскрикивал, хватаясь за окружающие предметы.

– Ой, умираю… Спасите! Доктора, доктора, – бормотал он, бессильно опускаясь на табуретку.

Старушка побежала к студентам и разбудила их. В её голове мелькало, что они ни за что не пойдут к чиновнику, помня его обиды и нелюбовь к ним. Но она ошиблась. В одно мгновение поспешно оделись молодые люди и оба явились на помощь. Студент медик стал облегчать страдания больного, делал всё, что знал и что было в его силах; художник ставил самовар, бегал в аптеку и помогал во всём своему товарищу. Они не спали целую ночь. Больному было очень плохо, и им казалось, что он не доживёт до утра. Чуть свет медик побежал за знакомым доктором. Тот одобрил всё сделанное, прописал лекарство, дал наставления и уехал, обещав быть ещё. У чиновника оказалось тяжёлое внутреннее воспаление.

– Его надо отвезти в больницу, – шёпотом говорила хозяйка молодым людям. Больной услыхал.

– Ой, дорогие! Голубчики! Не возите в больницу… Пожалейте! Подумать страшно. Тяжко мне, тяжко, – стонал больной и глядел на медика умоляющими глазами. В эту минуту его некрасивое лицо выражало страдание и мольбу.

– Успокойтесь, батенька, успокойтесь. Не повезём.

– Скажите, доктор, ведь я умру? Скажите правду. Конец приходит? Да?!

– Вот тоже, выдумали! Ещё на Пасху вместе пировать будем. Мы вас живо поправим, – успокоительным тоном говорил студент, ласково проводя рукой по руке больного.

– Я человек бедный… Чем лечиться? Ох, тяжко… Денег нет. Что мне делать? – стонал чиновник.

– Не тревожьтесь, всё будет, всё сделаем.

Пелагея Ниловна вызвала студентов на кухню и взволнованно стала их упрекать:

– Чего вы его слушаете! Прости, Господи, и перед смертью-то жадничает. На что ж вы его лечить-то станете? Я наверное знаю, что он вам денег не отдаст. Не своё же последнее вам тратить? Надо без разговоров везти его в больницу.

– Вы, хозяюшка, не волнуйтесь. Вам эта болезнь ничего не будет стоить. Это уж наше дело. Кажется, вы женщина добрая, а хотите выпроводить чуть живого, одинокого и беспомощного человека. Не ожидал я этого от вас! – серьёзно и внушительно отвечал ей медик. Старушка сконфузилась и промолчала; ей было досадно, что студенты тратят последнее на человека, который имеет средства; но в глубине души у неё подымалось чувство умиления: таких бессребренников, таких простых и добрых людей она ещё не встречала. Студенты, особенно медик, проводили около больного дни и ночи. Болезнь его была тяжёлая и мучительная. Он весь горел, метался, бредил и стонал. В тяжёлом горячечном бреду высказывался весь человек: подозрительный, скупой, живший только для себя.

– Не трогайте деньги… Зачем пошли к шкафу… Студенты взяли мой лимон… Чаю много положили… Не дам керосину! Больно делаете! Бессердечные! Никого не хочу знать! Ой, не могу!!! Не могу… – бредил и метался больной, никого не узнавая.

Студент медик ухаживал безропотно, целыми часами прикладывал лёд, давал лекарства, ворочал, переносил безмолвно все капризы, и, только когда он очень уставал, его сменял товарищ – художник. Говорят, что молодые доктора питают особенно нежное чувство у труднобольным, будь это друг или враг, всё равно.

– Плох наш чиновник, очень плох, – говорил медик хозяйке и становился грустным, озабоченным и снова приглашал доктора, чтобы испробовать иное лечение.

Между тем наступила страстная суббота. Пелагея Ниловна ушла к заутрене, а молодые жильцы остались около больного. Вернулась хозяйка, ей открыл дверь медик – улыбается, весёлый, радость так и рвётся наружу.

– Христос воскресе! – проговорила старушка. – Бог милостей прислал.

– Воистину воскресе, бабуня! Нашему больному лучше! Я, право, готов прыгать от радости! Теперь уснул. Пожалуй, пойдёт дело на поправку.

– Ну и слава Богу! – ответила Пелагея Ниловна, проходя в кухню, где скромно разговелась, чем Бог послал, и наедине погоревала о своих молодых квартирантах: «Ох, бедные! Ни тебе куличика, ни тебе пасочки – всё отдали. А сами ни с чем. Просты они сердцем, точно малые дети!» Первый день Пасхи был великолепный – ясный, тёплый, солнечный. Рано утром заглянуло солнышко и в комнату больного чиновника. Он открыл глаза и улыбнулся: ему казалось, что и он будто воскрес в этот великий день; его страдания утихли, и на душе у него было радостно. С улицы глухо доносился праздничный благовест. Больной окинул взглядом комнату и тут только заметил, что медик спит нераздетый в кресле: голова неловко откинулась на ручку, чёрные кудри растрепались, лицо бледно, и на нём видно утомление. Что думал больной – неизвестно, но он долго смотрел на студента, и в этом взгляде выражалось что-то тёплое, хорошее, сердечное. Студент проснулся и порадовался виду больного.

– Вот какой вы у меня молодец! – весело сказал он.

– Спасибо за всё… Я отблагодарю вас… Я очень всё ценю. Какой вы… – больной не договорил и протянул руку.

– Вот уж это нехорошо, батенька, что вы так говорите. Благодарности мне никакой не нужно. Для меня лучшая благодарность, что вы поправляетесь, – отвечал, насупившись, молодой человек.

К огорчению Пелагеи Ниловны, опять её любимые жильцы встречали праздник «не по-людски»: без пасхи, без яиц, без куличей, ветчины. Но как будто только и может доставить удовольствие и радость, чтобы в праздник побольше поесть?! Лучшая радость для человека, когда на совести и на душе светлый праздник.

Когда к Пелагее Ниловне пришла в гости Матрёна Григорьевна, то хозяйка ей обо всём рассказала и прибавила:

– Ох, как они просты! Просты и добры, таких других и нет. Он-то им ни чернил, ни керосина, ничего не давал… А они за ним денно и нощно ухаживали. Последние гроши на него спустили. Я ведь всё вижу! Сами в такой праздник ни с чем остались. Вот они какие!

– О душе своей думают, Пелагея Ниловна. На том свете за всё ответ спросят. Значит, люди богобоязненные, – отвечала богаделенка, попивая кофей.

– О, беднота, беднота, – вздохнув, проговорила старушка хозяйка, покачивая головой.

Две сестры

Повесть

Дашета и Машета

На главной улице провинциального города Зарайска стоял красивый деревянный дом, окрашенный в голубовато-серую краску, с резными белыми карнизами и с узорчатыми окнами. Дом был двухэтажный, с мезонином, на каменном фундаменте. Кругом, за высоким забором, разросся густой, тенистый сад, и весною, когда там цвели черемуха, сирень и акации, нежный аромат распространялся далеко по улице. На воротах этого дома была прибита дощечка, а на ней значилось: «Дом М. и Д. Носовых».

Был один из самых обыкновенных летних будничных дней. В шесть часов утра калитка в доме Носовых отворилась, и из него вышли две женщины. Одна была высокого роста, худощавая, сутуловатая. В её тёмных волосах пробивалась седина; черты лица были тонкие и строгие, нос довольно большой, с горбинкою. Годы наложили немало морщин на это когда-то красивое лицо. Небольшие карие глаза смотрели грустно на Божий мир. Одета она была в чёрное пальто, в круглую с перьями шляпу, на руке держала вышитый ридикюль. Видно было, что женщина эта не придавала никакого значения наряду, – всё на ней было тёмное и довольно старомодное, но в этом тёмном наряде яркою белизною выделялись манжеты и воротничок.

Другая женщина по виду была прислуга. Полная низенькая старуха в большом сером байковом платке переваливалась, как утка, и плелась с большою круглою корзинкою в некотором отдалении за своей барыней. На улице просыпалась жизнь. Мужчины отправлялись кто на службу, кто на работу, женщины спешили на рынок, кое-где выбегали ребятишки, проезжали водовоз или телега. Две кумушки остановились поболтать на перекрёстке. Одна из них, увидев высокую, сутуловатую женщину, заметила как бы про себя:

– Барышня Носиха на рынок пошла.

– Да, – подхватила другая, – она хорошая хозяйка. Сестрица-то, поди, спит ещё. Только и знает, что наряжается да с собаками водится.

– А что, соседушка, ведь Носихам, поди, много есть годов? – спросила любопытная кумушка.

– Да вот, милая, я вам сейчас рассчитаю. Мой папенька сказывал, что ему пятнадцатый год шёл, когда старик Носов этот самый дом ставил. Она указала рукою на голубоватый дом.

– А через год у них эта старшая барышня, Марья Степановна, появилась. А через пять лет и Дарью Степановну Бог дал. Теперь-то моему отцу за семьдесят будет. Вот и считайте сами…

– Да, годы немалые. Ведь, подите ж, и средства у них есть, и Марья Степановна была недурненькая, а не судьба: женихов не нашлось. Так и остались сидеть в старых девушках.

– Марья-то Степановна была сосватана, голубушка. Говорят, жених её утонул. Она шибко убивалась: больше ни за кого идти замуж не захотела. Ну, а Дарья Степановна какая-то неумная. Да и характерна очень. Кто ж такую возьмёт.

Кумушки потолковали и разошлись.

Вечером из того же дома Носовых показалась новая особа. Раньше неё из калитки выбежали две маленькие беленькие собачки с голубыми бантиками на шее, третью она вела на шнурке: это был толстый, уродливый мопс, одетый в красную попону. Вышедшая особа была среднего роста, полная, очень некрасивая: курносая, с выдававшимися вперёд скулами, с бесцветными узкими глазами. Её седые волосы были круто завиты на лбу, большая белая соломенная шляпа надета на затылок, на шляпе красовались розовые бутоны, ленты и перья. Платье на ней было бледно-розовое; вокруг талии обвивалась зелёная лента, которая спускалась концами сбоку; на плечах была накинута белая стеклярусная накидка, зонтик был палевый с широкими кружевами. Большие серьги, брошь, множество браслетов и колец довершали туалет этой особы. Барышня прихрамывала. Она обернулась, взглянула на окна, улыбнулась и закивала головою. Из раскрытого окна в среднем этаже смотрела та самая худощавая женщина, про которую утром судачили кумушки.

– Дашеточка, вы бы одели ватерпруф; мне кажется, ветерок подымается. Я боюсь, вы простудитесь, – говорила смотревшая из окна.

– Не беспокойтесь, Машета. Я тепло оделась и погуляю недолго. Раза два пройдусь по городскому саду и вернусь.

– Не забыли ли вы чего-нибудь, Дашеточка? Взяли ли носовой платок, перчатки, портмоне?

– Не беспокойтесь, Машета, я ничего не забыла.

– Не гуляйте слишком долго… Станет холодно, сыро… Я буду беспокоиться.

Нарядная барышня в ответ только улыбнулась. Она оправила немного кудри на лбу и шляпку, стряхнула с платья несколько соринок и, закинув назад голову, опустив глаза, пошла со своими собаками по улице.

– Возвращайтесь скорее, Дашеточка. Я буду ждать вас с самоваром, – донеслось ей издали из открытого окна.

Она обернулась и молча кивнула головою. Множество любопытных глаз провожало шедшую по улице особу с собаками. Многие даже высовывались из окон, чтобы посмотреть на неё.

– Младшая барышня Носиха пошла гулять со своими собачками, – говорили на улице и смеялись.

– Шляпа-то, шляпа у Носихи… точно огород! – заметила шустрая черноглазая девочка.

– А бантов-то сколько! Ленты хорошие! Ишь вырядилась, точно молоденькая… А всё-таки сразу видно, что старуха, – заметила её товарка.

Уличные мальчишки бежали за нарядной барышней вслед и дразнили собак. Ни сердитые окрики, ни угрозы не могли унять шалунов. Нередко на барышню с собаками глазели, остановившись толпою, заезжие крестьяне и вслух делали замечания.

– Матрёша, а Матрёша, гляди-ка, гляди, собаки-то как выряжены, точно облизьяны, – говорил молодой парень, подталкивая свою рябую спутницу в синей поддевке.

– Это кто ж такая будет? – спрашивала удивлённая молодая бабёнка.

– Это, должно быть, актёрка со своими собаками. Такая плясунья… вот что в киатре пляшет.

– Так, так… Оно сейчас и видно… Нарядившись-то как!.. Матушки-светы! Пестрота какая! Хорошо!

Барышень Носовых все знали в городе, и простой народ называл их «барышни Носихи». Уж давным-давно жили они в собственном доме на Большой улице. Жизнь их была у всех на виду, все к ним приглядывались. Тем не менее выход младшей Носовой на прогулку со своими собаками был всегда как бы целым событием и вызывал немало толков в городе.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

ейной (прост.) – её.