Нечаянные встречи

Государыня императрица встала. Все последовали ее примеру.

– Неделю вам на сборы, – произнесла она, обращаясь более к Сиверсу. – Я скажу князю Ивану Голицину, чтобы он подготовил для вас сопроводительное письмо, которым обяжем местные власти оказывать вам помощь и покровительство. И пока дорога позволяет, с Божьей помощью отправляйтесь в путь…

Резкий звук паровозного гудка. За ним следует сцепка вагонов. И мы снова в вагоне поезда, который уже дошел до Москвы.

Поезд останавливается. И нахлынувшая волна встречающих заполнила весь перрон. Снующие носильщики. Продавщицы цветов и, конечно же, снова зеваки.

Коммерсант поднимается и, сняв с верхней полки свой саквояж, прежде чем выйти из купе, обращается к Кэт:

– Мисс Марсден, я как ваш соотечественник, глубоко тронут и пленен рассказанной вами историей. И очень сожалею, что мне придется выйти, не дослушав ее до конца. Но если в вашей жизни вдруг случится беда и вам нужна будет чья-то помощь, кроме Господа, естественно, я готов оказать вам всяческое содействие.

Он поклонился всем и вышел.

Когда за ним закрылась дверь, раздался голос игумена Сергия:

– Какие испытания выпали на долю этого человека! И как он сумел обрести себя во Христе! Неисповедимы пути Твои, Господи. Кстати, а вы действительно имели счастье видеть преосвященнейшего Мелетия?

– Да! Такая встреча состоялась уже в июле 1890 года. Но до этой встречи еще много чего пришлось пережить…

В это время поезд резко тронулся и по вагонам прокатилась встряска.

И вскоре Кэт, по просьбе игумена, продолжила свой рассказ:

– В Уфе, по совету Императрицы, мы встретились с епископом Уфимским и Мензелинским Дионисием, который больше 40 лет был миссионером в Якутии. Он рассказал мне о тяжелом положении якутских прокаженных и подтвердил слухи о траве, сообщив ее название. В Златоусте мы сошли с поезда, и далее несколько тысяч километров мы передвигались уже на санях. Проехали Екатеринбург, Тюмень и Омск. Уже в Иркутске мы были приняты генерал-губернатором Горемыкиным. После нашей с ним встречи и получив надлежащие письма от императрицы, он выступил инициатором организации комитета по оказанию помощи прокаженным. После того как я выехала из Иркутска в Якутск, большую часть пути пришлось проехать по реке Лене. Хотя путешествие до Иркутска было нелегким, но это было ничто по сравнению с тем, что пришлось перенести мне на воде. Три недели мы ехали в паузке, не имея возможности раздеться или переменить одежды; спали где попало, между грузом, питались самой простой пищей.

Кэт рассказывала, а игумен уже видел все это своими глазами…

…Раннее утро на Лене. Нагромождение скалистых уступов. Удивительной красоты леса, словно бы вспарывающие туман своими верхушками, резкие и непривычные для городского человека крики птиц.

Или же утренний туман, когда не видишь на расстоянии вытянутой руки, и вдруг мощной силы удар по воде, который производит крупная рыбина, выскочившая из глубины вод в погоне за мелкой рыбешкой, заставляющий вздрагивать даже бывалого человека.

А вот красавица-медведица, лакомившаяся пойманной рыбой. Вокруг играющие друг с другом медвежата, которые, лишь учуяв посторонние звуки и завидев идущее по реке судно, затрусили под спасительные широкие кроны елей.

Кэт даже пробовала ловить рыбу. Вначале Сиверс увлеченно помогал. Но каждый раз она выпускала пойманную рыбину обратно. Ей не хотелось видеть, как та будет умирать в мучениях у ее ног. Сиверс махнул на это рукой. И следил лишь за тем, чтобы она сама за борт не вывалилась.

Судно продолжало свое монотонное движение. Сиверс и сам уже не выдерживал, часто перегибаясь за борт. Его мутило.

Что же тогда говорить о молодой девушке, которая к концу этого путешествия лежала словно куль, почти без движения и вся зеленая лицом…

Когда они наконец-то добрались до Якутска, то там же, на берегу Лены, имели возможность сходить в баню.

Кэт в ней чуть не угорела. Местные бабы вытащили ее полуживую на воздух.

Когда Сиверс увидел, что Кэт на руках выносят из бани, то бросился к ней.

– Убью, дуры. По этапу у меня в Сибирь пойдете…

Бабы, более от неожиданности, чем со страху, чуть не уронили девушку.

– Куда уж далее-то? И так уж, почитай, в самой Сибири, – молвила в ответ банная девка Фрося – самая молодая из них.

Сиверс понял, что, действительно, дальше и послать их уже некуда, и более спокойным голосом:

– Что с ней? Да прикройте же ее, нехристи. Она же ангельского чина.

Одна из женщин уже сама вынесла большой плат и прикрыла им Кэт.

– Да кто же знал, что она по-нашему-то не понимает, – отвечала все та же Фрося. – Я спрашиваю: парку-то поддать? А она знай улыбается да головой кивает. Я и поддала. А она опять головой кивает. Я и поддала…

– Тебе самой не мешало бы по одному месту поддать.

– Так я и не против. Особенно после баньки-то. Совсем не против…

Сиверс внимательно посмотрел на эту ядреную, раскрасневшуюся от жара девку, которая сама была в легкой мокрой ночной рубашке, плотно облегающей ее красивое молодое тело.

– Кто же она такая, что вы весь, как петушок молодой, вокруг нее ходите?

– Да почитай, что самой государыни императрицы Марии Федоровны как дочка будет… – после небольшой паузы ответил Сиверс.

Бабы, стоящие вокруг Кэт и до этого слушавшие перебранку Фроси с Сиверсом, сразу же переключили свое внимание на девушку. Это когда же еще в Сибири «императорскую дочку» живьем-то увидишь?

Но вот Кэт открыла глаза. И все вздохнули с облегчением. А Фрося пошла в баню, но на пороге задержалась и, загадочно улыбаясь, внимательно посмотрела на Сиверса…

Владыка Мелетий, епископ Якутский и Вилюйский, стоял на коленях на молитвенном правиле в своей резиденции. Вошедший в палаты юноша склонился над епископом и сказал о приезде гостей. Владыка перекрестился. С помощью церковного служки уже престарелый архиерей поднялся с колен и опустился в стоящее рядом кресло.

Кэт и Сиверсу разрешили войти. Они оба склоняются под благословение владыки. И затем по приглашению Мелетия рассаживаются в стоящие рядом кресла.

– Вот ты, оказывается, какая, – начал владыка, всматриваясь в лик молодой девушки. – Я представлял тебя немного старше. Матушка императрица мне отписала все про тебя. И про то, что на войне с нами была, и про твое желание найти лечебную траву для несчастных. Есть такая трава. Сам ее видел.

И тут владыка улыбнулся.

– Хотя, дочь моя, как ты и сама понимаешь, трава может быть самой разной, все в руках Божьих. К тому же мне хорошо известны все трудности, лишения и опасности, через которые тебе надо будет пройти, чтобы добраться до бедных прокаженных. Однако сейчас время обеда, и я приглашаю вас разделить со мной мою трапезу. В дороге-то вас никто уже так не накормит.

Все встали. Послушник поддерживал преосвященного Мелетия.

Кэт и Сиверс выходят вслед за владыкой из кабинета, и двери закрываются.

Столовая в резиденции преосвященного Мелетия была скромной. Стол на двенадцать персон да угловой резной иконостас.

Епископ после молитвы благословил трапезу. Сам он сидел в центре стола. По правую руку от него был Сиверс, а по левую сидела мисс Кэт Марсден.

За столом им прислуживал юный послушник.

Стол был накрыт преимущественно рыбными блюдами, но их разнообразие и красота, отменное приготовление очаровали Кэт, которая не забывала при этом слушать и Мелетия.

– В Якутии, – негромко говорил он, – вы познакомитесь с отцом Иоанном Винокуровым, который по моей просьбе будет сопровождать вас на всем пути вашего следования. Это удивительный человек. Настоящий подвижник. Трогательно видеть его любовь к несчастным страдальцам. Он единственный, пожалуй, человек, который не боится посещать их. И поэтому истинно он – отец им и они ему – духовные чада, как он их всегда называет. Во всю свою жизнь не видел я более преданного Христу человека: любовь к Спасителю побеждает для него все трудности и опасности, лишь бы иметь возможность повествовать этим несчастным о Христе.

Однако, видя, что гости уже прекратили трапезу, епископ поднялся. Все последовали его примеру.

– Мои молитвы будут сопровождать вас на всем этом пути. А теперь давайте возблагодарим Бога за ниспосланные нам дары…

И юный послушник начал читать благодарственные молитвы по вкушении пищи.

Из Якутска сформированный экспедиционный обоз двинулся по Вилюйскому тракту, и мы можем познакомиться с его новыми участниками.

В Якутске, стараниями Сиверса, экспедицию пополнили исправником Зазыбовым и фельдшером Фоминым.

Экспедиционный обоз включал в себя три телеги, наполненные теплой одеждой, продуктами и медикаментами, десять верховых и три запасные лошади.

В состав экспедиции губернатором были выделены два солдата. Более для видимости, чем для охраны английской подданной, которой была Кэт Марсден.

А уже перед самым отправлением пришли отец Иоанн Винокуров и обер-офицер лейб-гвардии Казачьего полка Даниил Прокофьев. О том, что отец Иоанн окормляет прокаженных в этих местах, Кэт уже слышала от владыки Мелетия.

Батюшка был чуть выше среднего роста, довольно легким на подъем и очень пластичным в своих движениях. Русые вьющиеся волосы были убраны назад. По своим годам он был ровесник Сиверсу. То есть им обоим было за пятьдесят. Но вот глаза отца Иоанна были удивительно молодыми. Можно даже сказать, что в них проскальзывали веселые смешинки, сохранившиеся в нем еще с самого детства. Да и сам весь словно бы светился, каким-то внутренним неуловимым, но хорошо ощутимым светом и любовью, которая чувствовалась при общении с ним.

Молодой обер-офицер Прокофьев сам вызвался в экспедицию, – о чем поведал Кэт Сиверс, – когда услышал, с какой целью они идут в эти опасные места. К тому же он умел хорошо обращаться с лошадьми, а это было чрезвычайно важно потому, что весь последующий путь порядка 2500 верст участникам экспедиции предстояло проехать верхом.

Это был молодой казак 26 лет от роду. С детства приученный к работе с лошадьми и владению оружием. Роста выше среднего. Хорошо сложенный. Белокурый, с черными как смоль усами.

Благословясь, тронулись. Первое время еще балагурили, но во второй половине дня все уже порядком подустали. Солнце клонилось к зениту. Особенно трудным это путешествие оказалось для Кэт, которая до сих пор никогда не ездила верхом, но изо всех сил старалась держаться.

Вскоре сделали привал. Наступила ночь. Солдаты были выставлены на охранение. Фельдшер Фомин уже давно спал в палатке. Вокруг костра Кэт, Сиверс, Даниил, исправник Зазыбов и отец Иоанн. Даниил следит за огнем.

Все со вниманием слушают отца Иоанна.

– Человек, как говорит мой санкт-петербургский духовник и тезка отец Иоанн Сергиев (Кронштадтский. – Авт.), – чудное, прекрасное, величественное творение Божье. К нему и подходить надо с любовью. Как к цветку, как к камню драгоценному. А что значит подойти? Не учить его, как надо жить, это он и без нас с вами знает, а молиться. Молиться так, чтобы молитва твоя о нем пред Господом дышала любовью и исходила от всего сердца твоего. И ты вскоре сам увидишь перемену в том, за кого молишься. Особенно с инородными и прокаженными. Сколько им приходится перестрадать, никто никогда не поймет. Во всем свете нельзя найти людей более несчастных, чем они. Здесь наскоком нельзя. Особенно в том, что касается веры во Христа. Был здесь до меня один батюшка. То ли выслужиться хотел, то мне неведомо, но чуть ли не силком якут по лесам отлавливал и крестил. Больные ли, здоровые – все одно.

В разговор вступает исправник Зазыбов:

– Я думал, что только у нас такие инициативные, а оказывается, и в вашем «департаменте» встречаются.

Его поддержал Даниил:

– Нет ничего опаснее инициативного и услужливого дурака. И что же? Чем закончилась эта история?

– В тот год зима была лютая. Снежная. Забрался он в одно дальнее поселение. И так завьюжило, что и выйти было уже нельзя. Да и куда идти? Метель. Неделя прошла. А там и продукты уже на исходе…

И тут свой интерес к этой истории проявила Кэт:

– Ну, и что же дальше?

– Съели они его. Вот что.

И тут Кэт чуть не поперхнулась чаем.

– А потом, как он их научил, поблагодарили Бога за свое спасение.

Тут уж Даниил всласть и во весь голос рассмеялся.

Сиверс вытирал слезу, выступившую на глазах.

– Тут уж и сам не знаешь, что делать. Смеяться или плакать, – закончил свой рассказ отец Иоанн.

Какое-то время все сидели молча. Костер медленно догорал. Небо было усыпано звездами.

…Экспедиционный обоз шел вторую неделю. Сильная жара днем, холода ночью; мириады комаров и насекомых ослепляют глаза и наполняют вам рот и нос. Сырость от болот, опасность от медведей; пища, состоящая обыкновенно из черных сухарей и чая.

Местные жители по одному, а то и целыми группами появлялись на всем пути следования нашего обоза, и там, где невозможно было проехать, они расчищали дорогу, а по болотам, наиболее опасным и непроходимым, строили мосты (стелюги). Но каждый раз по мере приближения самой экспедиции словно бы растворялись в лесу.

Когда солнце было в зените, они вышли к озеру Абунгда. Экспедицию встретили выборный староста и якуты в числе до 20 человек.

Как только Кэт сошла с лошади, то все якуты от мала до велика упали перед ней на колени. Молодая девушка с недоумением обратила свой взор к Сиверсу.

– Не удивляйтесь, – сказал тот. – В Сибири молва всегда идет чуть впереди. Для них вы небесный посланник. Иными словами – ангел.

Взрослая часть населения в это время уже подносила к ногам девушки шкуры редких зверей. Ставили емкости, наполненные медом диких пчел. Резные изделия.

Сиверс отрядил солдат складывать подарки на телегу.

– Что вы делаете? – воскликнула девушка. – Это какая-то ошибка…

– Обидятся. Еще хуже будет, – тихо промолвил в ответ Сиверс, перебирая руками жаркий мех.

– Делайте, как знаете.

Затем всех пригласили к огню, предложили чай. Кто-то из якутов уже кормил их лошадей.

Пока мужчины готовились продолжить путь, несколько женщин помогли Кэт уединиться и искупаться в озере. В такое время года они уже не входят в воду и с любопытством смотрели на то, как она плавала. Улыбались и покачивали головами.

Кэт уже ждали. Правда, в этот момент раздался оглушительный гром. Лошади встрепенулись. И сразу же пошел сильный ливень. Пришлось оставаться и натягивать тенты, готовясь к ночевке в этом месте.

Следующим утром в Гуккель двое мужиков везли продукты. Степан уже третий год, как возил прокаженным еду, выделяемую для них поочередно жителями его села. В этот раз сосед Павел упросил его взять с собой. Работы все были закончены. Охотничий промысел еще не начинался. Они ехали уже почитай второй час, и Степан продолжал свой рассказ.

– Когда прокаженный умирает, то он остается в юрте вместе с живыми до трех дней. Спят без подстилки. Почитай просто на голой земле. Если есть какой скот, то он находится в той же юрте.

– Кто сказал или сам видел?

– Когда у них оспа началась, я туда доктора привозил. Он и рассказывал. Сам, правда, к ним так и не подошел. Посмотрел издалека. Посыпал вокруг каким-то порошком и сразу назад. Мы тогда с ним руки водкой промывали. А потом уже и сами выпили.

Телега дошла до места, отмеченного большим камнем. Метрах в ста от него стояла юрта. Как правило, больные их всегда встречали, выползая на улицу. Но в этот день никого не было видно.

«Спят они, что ли?» – подумал Степан, а потом взял свое ружье и выстрелил в воздух.

– Ты что делаешь? Совсем обалдел? – пытался остановить его сосед.

Но вот из юрты вышла маленькая девочка-якутка.

Первым увидел ее Павел.

– Совсем ребенок. А матка-то где же?

– Нет матки. Пожалуй, никого у нее уже нет.

И тут Павел увидел, как девочка с трудом стала подтаскивать к порогу чей-то труп.

Степан уже доставал из мешка бутылку с самогоном. Открыл ее и налил себе полный стакан.

– Упокой, Господи, их души! – сказал и выпил, а потом протянул стакан Павлу.

Павел пить не стал. Он молча смотрел на то, как ребенок пытается вытащить из юрты первого покойника.

Степан вытащил из-под соломы лопату и пошел копать яму.

«И зачем только я с ним поехал?» – подумал Павел, а потом встал с телеги и пошел помогать Степану копать могилу.

В это время девочка подтаскивала к выходу из юрты второго покойника.

Парни справились с могилой быстро. Почва песчаная. Копалось легко.

Девочка сидела и молча смотрела на то, как они работали.

Затем Степан выпряг из телеги свою лошадь. Вытащил заготовленную заранее крепкую веревку. Не доходя до юрты метров тридцать, бросил веревку девочке. Та уже знала, что надо делать. Бедный ребенок привязывал веревку к ногам покойного, и с помощью лошади Степан оттаскивал труп к яме, где и оставлял. После чего он отводил лошадь. А девочка должна была столкнуть труп в яму. И все повторялось снова…

Девочка отошла к юрте, где села на землю и внимательно наблюдала за тем, как Степан забрасывает яму землей.

Павел уже вернулся к телеге. Вскоре подошел и Степан со своей лошадью. Пока он ее запрягал, Павел уже успел налить себе полный стакан самогонки и выпить.

– Поехали, Павел, – сказал сосед, усаживаясь на телегу. – Уработался я что-то сегодня.

Павел молча сел на телегу, и они поехали. И поселок, и девочка вскоре остались за поворотом. И тут Павел соскочил с телеги и какое-то время шел рядом, а потом и совсем остановился.

Степан приостановил лошадь.

– Брось, Павел, не чуди! – сказал он соседу.

– Неужели ты ничего не понимаешь? Или у тебя совести совсем не осталось? Это же дитя малое, ребенок. И ты хочешь оставить его здесь одного на растерзание волкам? Это же Божье создание. Ее-то в чем вина?

– Знай одно – назад ходу не будет! – зло бросил ему в ответ Степан. – Да я тебя и сам пристрелю, если вдруг вздумаешь вернуться!

– Скажи моим парням, пусть завтра принесут к камню ружье и топор. Уже, поди, не малые, сами проживут.

– А жене-то что передать?

– Скажи, что люблю. Но ответ за дите, пусть и чужое, придется держать перед Богом.

«И зачем только я его взял с собой?» – подумал Степан и быстро погнал лошадь домой, так ни разу и не обернувшись назад.

Павел, проводив соседа взглядом, повернул в обратную сторону.

Утром следующего дня на взгорке у камня стояли три парня-погодки. Один держал ружье. Другой – топор. А третий – одежду, что прислала мать.

Павел, не доходя до детей метров двадцать, опустился перед ними на колени.

– Сынки, не поминайте батьку лихом. Чему мог, тому научил. Мать берегите. Бога не забывайте. В трудную минуту друг друга поддерживайте. Спасибо за вещи. И ступайте с миром.

Павел, продолжая оставаться на коленях, смотрел, как дети медленно повернули в сторону дома. По его щекам потекли слезы. А когда они скрылись с глаз, то упал на землю и громко, во весь голос, зарыдал.

А когда через какое-то время он поднял голову, то перед ним уже сидела девочка-якутка и молча смотрела на него.

Экспедиционный обоз в это же самое время перешел вброд небольшую, но стремительную речку и шел по бездорожью сквозь лесную чащу. И тут исправник остановил свою лошадь, а так как он двигался впереди обоза, то и весь обоз сделал вынужденную остановку.

Сиверс подъехал к Зазыбову.

– Что там?

– Кажется, медведь. И крик. Возможно, человеческий. Надо бы проверить.

Сиверс дал команду, чтобы Фомин, Кэт, батюшка Иоанн и охрана обоза оставались на месте. А сам с Даниилом и исправником Зазыбовым поскакали вперед.

Англичанка дождалась, пока Фомин перевел ей на французский то, что сказал Сиверс. Выслушала. Все поняла и, пришпорив свою лошадь, поскакала вслед за ними…

– Мисс, остановитесь, – кричал ей вслед фельдшер Фомин. – Вам туда не велено…

Вскоре она их догнала. То Сиверс, то Даниил поочередно выступали во главе этого небольшого конного отряда, словно бы желая тем самым как бы ускорить ход самого времени.

Рев зверя и даже человеческие, если это можно было назвать человеческими, крики были слышны уже совсем рядом.

И в этот момент лошадь Кэт неожиданно для всех вырвалась вперед…

Вдоволь наигравшись с прокаженным, медведь уходил к лесу, вяло реагируя на тявканье небольшой собаки, пытавшейся защищать своего больного хозяина.

В это самое время на поляну вынесло лошадь Кэт.

Конь, почуяв медведя, сделал свечку и, сбросив с седла девушку, умчался прочь.

Медведь, уже в свою очередь увидев лошадь и всадника, быстро развернулся в их сторону и с ревом стал подниматься на задние лапы.

Даниил и Сиверс уже соскочили со своих лошадей и теперь выбежали на край поляны. Они увидели медведя, приближающегося к Кэт, которая от удара на землю еще не пришла в сознание.

Даниил выхватил из ножен казачью саблю. И со словами: «Попытайтесь оттащить Кэт!» – бросился под медведя как раз в тот момент, когда он всей своей массой уже готов был обрушиться на девушку.

Зверь сам напоролся на подставленный офицером клинок. Взревел. Выгнулся дугой.

Даниил в это время успел нанести еще несколько ран, проворачивая клинок в утробе зверя.

Сиверс оттащил Кэт в тот самый момент, когда медведь, заваливаясь, подмял под себя Даниила…

Когда Кэт пришла в себя, то увидела Зазыбова, который с ее лошадью выходил на поляну.

На первом белом снегу была хорошо видна кровь практически разорванного на куски несчастного прокаженного.

Отец Иоанн, прикрыв останки плащом, читал соответствующие случаю молитвы.

Солдаты охранения уже успели вырыть могилу. Фомин из веток сделал небольшой крест.

Батюшка взял на руки то, что было прикрыто плащом, и бережно передал одному из солдат, успевшему опуститься в могилу.

Испачканная в чужой крови, слегка припадая на одну лапу, собака, почти что щенок, потерянная ходила среди людей.

Кэт уже полностью пришла в себя и теперь лишь молча наблюдала, как несчастного предавали земле.

Могилу засыпали землей. Отец Иоанн поставил крест.

Вскоре обоз готов был двигаться далее.

Девушка вместе с фельдшером Фоминым и Сиверсом стояла у телеги, на которой лежал Даниил.

Фомин шутил:

– Для того казак родится, чтобы царю на службе пригодиться.

Сиверс перевел Кэт слова этой известной поговорки.

Даниил попытался подняться.

– И даже не пытайтесь, – встрепенулся фельдшер. – Слава Богу, что легко отделались. Но я не исключаю легкого сотрясения мозга. – И уже обращаясь к Кэт, добавил: – Не разрешайте ему подниматься.

Вскоре обоз продолжил путь.

Кэт ехала рядом с телегой, на которой лежал Даниил. Несколько царапин и слегка помятые кости дали возможность фельдшеру проявить свою власть и уложить молодого офицера на телегу. Лошадь Даниила была привязана к телеге и шла позади нее.

Всю дорогу через лес она что-то увлеченно рассказывала Даниилу. Иногда склонялась над ним и отбрасывала с его лица веточку или иную соринку, спустившуюся на него с деревьев, под которыми проходил обоз.

Одна беда, она не знала, что Даниил ни слова не понимал из того, что Кэт так мило лепетала ему по-французски. Он лишь улыбался ей в ответ. И тискал оставшуюся без хозяина собаку, которую она же и посадила ему в телегу.

Он несколько раз порывался привстать, но Кэт его сразу же укладывала. И вообще вела себя с ним, как настоящая сестра милосердия.

Вскоре отряд вышел к новому поселению прокаженных. Впереди показались юрты. Их уже ожидали. И как только заметили, склонились к самой земле. Кто-то просто встал на колени.

Исправник Зазыбов сразу же начал раздавать теплые вещи и продукты, отмеряя в одни руки и одежду, и часть продуктов.

Фельдшер, в свою очередь, внимательно осматривал больных.

Один из них принес траву, которой интересовалась Кэт, и теперь отец Иоанн рассказывал ей о том, как ею правильно пользовать больных.

После того как было роздано вспомоществование, было предложено вознести молитвы о здравии ее императорского величества государыни императрицы Марии Федоровны.

Отец Иоанн начал готовиться к чтению благодарственного молебна. В юрте установили выделанный из березового ствола стол, на котором батюшка раскладывал иконы, возжигал свечи. Бережно разворачивал Святое Евангелие. Выкладывал крест, кадило и другие предметы церковного обихода…

В юрте начался молебен. Нельзя было без слез видеть их на коленях, крестящихся исхудалыми руками, часто без пальцев, едва поднимающихся от слабости, видеть их лица, страшно обезображенные этой болезнью, и глаза, в которых вы можете прочесть, что всякая надежда у них потеряна.

Вдруг отец Иоанн запел, благодарственные к этому случаю, тропари. Он пел удивительным, чистым детским голосом, который никак не вязался с самим обликом этого пятидесятилетнего священника.