Мифы и загадки Октября 1917 года

Подобные жилищные условия были обычными для сотен тысяч российских рабочих. Описывая положение питерских рабочих, священник Георгий Гапон отмечал, что многие из рабочих не имеют средств, чтобы снять отдельную комнату, «и ютятся по несколько семей в одной комнате». Гапон писал, что «положение на бумагопрядильных производствах много хуже. Обыкновенно какая-нибудь женщина нанимает несколько комнат и пересдает их, так что часто по десяти и даже больше человек живут и спят по трое и больше в одной кровати».

Существовавшие в России условия труда и быта рабочих стали причиной многочисленных учащавшихся забастовок на промышленных предприятиях страны в конце ХIХ века – начале ХХ века. По словам возглавившего «Собрание русских фабрично-заводских рабочих» Г. Гапона, требования, которые выдвинули рабочие Петербурга в ходе начавшейся в январе 1905 г. забастовки, были следующими: «1) Цена на контрактные работы (срочные) должны быть устанавливаема не произвольным решением мастеров, а по взаимному соглашению между начальством и делегатами от рабочих; 2) Учреждение при заводе постоянной комиссии из представителей администрации и рабочих для разбора всех жалоб, причем без согласия комиссии никто не мог быть уволен; 3) восьмичасовой рабочий день: на этом пункте не настаивали, откладывая его до выработки соответствующего законодательства; 4) увеличение поденной платы женщинам до 70 копеек в день; 5) отмена сверхурочных работ, за исключением добровольного соглашения, и тогда – двойная плата; 6) улучшение вентиляции в кузнечных цехах; 7) увеличение платы чернорабочим до одного рубля в день; 8) никто из забастовавших не должен пострадать; 9) за время забастовки должно быть заплачено».

Отказ владельцев заводов удовлетворить эти умеренные требования вызвал предложение отправиться к царю и лично изложить ему жалобы столичных рабочих. Петиция, написанная Гапоном и одобренная десятками тысяч участников рабочих собраний, начиналась словами: «Мы, рабочие города Санкт-Петербурга, наши жены, дети и беспомощные старцы-родители пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся, как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать.

Мы и терпели, но нас толкают все дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества; нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь! Настал предел терпению! Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук».

Рабочие просили Николая II: «Повели немедленно, сейчас же, призвать представителей земли русской от всех классов, от всех сословий. Пусть тут будет и капиталист, и рабочий, и чиновник, и священник, и доктор, и учитель, – пусть все, кто бы они ни были, изберут своих представителей. Пусть каждый будет равен и свободен в праве избрания, а для этого повели, чтобы выборы в учредительное собрание происходили при условии всеобщей, прямой, тайной и равной подачи голосов. Это самая главная наша просьба; в ней и на ней зиждится все. Это главный и единственный пластырь для наших больных ран, без которого эти раны вечно будут сочиться и быстро двигать нас к смерти».

Рабочие требовали от царя также осуществить «меры против невежества и бесправия русского народа»: «1) Свобода и неприкосновенность личности, свобода слова, печати, свобода собраний, свобода совести в деле религии; 2) Общее и обязательное народное образование на государственный счет; 3) Ответственность министров перед народом и гарантии законности управления; 4) Равенство пред законом всех без исключения; 5) Немедленное возвращение всех пострадавших за убеждения».

Затем следовал список мер, которые царь должен был принять «против нищеты народа»: «1) Отмена косвенных налогов и замена их прямым, прогрессивным и подоходным налогом; 2) Отмена выкупных платежей, дешевый кредит и постепенная передача земли народу».

Последними были перечислены «меры против гнета капитала над трудом»: «1) Охрана труда законом; 2) Свобода потребительно-производительных и профессиональных рабочих союзов; 3) 8-часовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ; 4) Свобода борьбы труда с капиталом; 5) Участие представителей рабочих в выработке законопроекта о государственном страховании рабочих; 6) Нормальная заработная плата».

Петиция завершалась просьбой к царю осуществить вышеуказанные меры: «Повели и поклянись исполнить их, и ты сделаешь Россию счастливой и славной, а имя свое запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена. А не повелишь, не отзовешься на нашу мольбу, – мы умрем здесь, на этой площади, пред твоим дворцом. Нам некуда больше идти и незачем! У нас только два пути: или к свободе и счастью, или в могилу. Укажи, государь, любой из них, мы пойдем по нему беспрекословно, хотя бы это и был путь к смерти. Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России! Нам не жалко этой жертвы, мы охотно приносим ее!».

По содержанию и форме петиция рабочих Санкт-Петербурга не имела прецедентов в истории России. Начинаясь как слезная жалоба, она переходила на четкий перечень важнейших политических, экономических и социальных требований, впервые открыто предъявленных самодержцу. Петиция завершалась ультимативным требованием: царь должен был явиться на встречу с участниками шествия. В противном случае демонстранты угрожали умереть на Дворцовой площади.

К этой петиции Гапон приложил письмо к императору. В нем он писал: «Государь! Боюсь, что твои министры не сказали тебе всей правды о настоящем положении вещей в столице. Знай, что рабочие и жители г. Петербурга, веря в тебя, бесповоротно решили явиться завтра в 2 часа пополудни к Зимнему дворцу, чтобы представить тебе свои нужды и нужды всего русского народа. Если ты, колеблясь душой, не покажешься народу, и если прольется невинная кровь, то порвется та нравственная связь, которая до сих пор существует между тобой и твоим народом. Доверие, которое он питает к тебе, навсегда исчезнет. Явись же завтра с мужественным сердцем перед твоим народом и прими с открытой душой нашу смиренную петицию. Я, представитель рабочих, и мои мужественные товарищи ценой своей собственной жизни гарантируем «неприкосновенность твоей особы». Свящ. Г. Гапон. 8 января 1905 г.».

В тот день Николай II записал в своем дневнике: «8 января. Суббота. Ясный морозный день. Было много дел и докладов. Завтракал Фредерикс. Долго гулял. Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики. Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона. Рабочие до сих пор вели себя спокойно. Количество их определяется в 120 000 ч. Во главе рабочего союза какой-то священник – социалист Гапон. Мирский приезжал вечером для доклада о принятых мерах».

Из этой записи в дневнике не ясно, ознакомился ли царь с петицией рабочих и письмом Георгия Гапона, или нет. В ходе же своего доклада царю министр внутренних дел П.Д. Святополк-Мирский скорее всего сообщил царю о переброске войск, которые направлялись в столицу «для усиления гарнизона». Истекали последние часы до 9 (22) января 1905 г. – дня, с которого ведет отсчет первая русская революция.

Как завели в западню первую русскую революцию

События, которые разразились на следующий день в российской столице, назревали давно. Нужды питерских рабочих, о которых шла речь в их петиции Николаю II и в письме царю от Гапона, были лишь частью множества проблем России, накопившихся к началу нового столетия. Не только революционеры, но и все мыслящие люди страны все чаще говорили о неминуемости грандиозных общественных потрясений. Своеобразным отражением этих настроений стало стихотворение Блока, написанное им 3 марта 1903 г. и открывавшееся словами: «– Всё ли спокойно в народе?/ – Нет, император убит./ Кто-то о новой свободе/ на площадях говорит».

Поражения российской армии в ходе Русско-японской войны, начавшейся в конце января 1904 года, обнажили отставание России в развитии ряда отраслей хозяйства и транспортной системы, плохую организацию вооруженных сил, вопиющее казнокрадство. Об этих и других пороках существующей системы все чаще говорили ораторы в ходе так называемой «банкетной кампании», охватившей либеральную общественность с осени 1904 года. В ноябре 1904 г. на Петербургском общеземском съезде, на котором были представлены либеральные организации «Союз освобождения» и «Союз земцев-конституционалистов», была выдвинута программа политических реформ, предусматривавшая создание народного представительства с законодательными правами, расширение гражданских свобод.

Говорили о пороках существующей системы и причинах поражений русских армий и на собраниях питерских рабочих. Гапон вспоминал: «Когда выяснилась вся неспособность вождей армии и флота, все злоупотребления, вся деморализация и когда, наконец, поражения за поражением стали сыпаться на головы нашего самоотверженного войска, рабочие возненавидели войну и все смелее и смелее стали критиковать ответственное и во всем виноватое правительство… Хотя требование обществом реформ и разрасталось в колоссальных размерах, но мне казалось, что наша рабочая петиция должна быть подана только в один из критических моментов, вроде падения Порт-Артура».

Падение Порт-Артура после почти годовой осады 20 декабря 1904 (2 января 1905 г.) дало толчок для ускорения антиправительственных выступлений, и не только в Петербурге. 8 января 1905 г. в подпольной Авлабарской типографии Кавказского союза РСДРП была отпечатана прокламация, открывавшаяся словами: «Редеют царские батальоны, гибнет царский флот, сдался, наконец, позорно Порт-Артур, – и тем еще раз обнаруживается старческая дряблость царского самодержавия». Автор прокламации Иосиф Джугашвили писал: «Русская революция неизбежна. Она так же неизбежна, как неизбежен восход солнца. Можете ли вы остановить восходящее солнце?».

После того, как 9 января над Петербургом взошло солнце, десятки тысяч рабочих и членов их семей двинулись к Зимнему дворцу для встречи с царем. Они не знали, что Николай II не приехал в столицу для встречи с рабочими, а остался в Царском Селе. Из воспоминаний Гапона следует, что с самого начала демонстрации для многих ее участников стало ясно, что над ними нависла угроза кровавой расправы. Рабочие сообщали Гапону, что «весь Петербург превратился в военный лагерь. По всем улицам двигались войска: кавалерия, пехота, артиллерия, сопровождаемые походными кухнями и лазаретами. Всюду вокруг костров стояли пикеты с оружием, поставленным в козлы». Получив эти сведения, Гапон все же приказал идти к Зимнему дворцу.

Люди шли под пение молитвы «Спаси, Господи, люди твоя». Гапон выкрикивал: «Мужайтесь! Или смерть, или свобода!». У Нарвской заставы, как вспоминал Гапон, толпе путь преградили ряды пехоты, «впереди пехоты стояла кавалерия с саблями наголо… Вдруг сотня казаков бросилась на нас с обнаженными саблями… Раздался крик ужаса, когда казаки обрушились на нас… Я видел, как подымались сабли, и мужчины, женщины и дети падали как подкошенные… Вдруг, без всякого предупреждения, раздался выстрел». Сотни рабочих и членов их семей были разрублены или расстреляны.

После установления Советской власти 22 января (9 января по старому стилю) стал ежегодно отмечаться как день памяти жертв Кровавого воскресенья. (Потом этот же день стал одновременно днем памяти Ленина, скончавшегося 21 января 1924 г.) Этот день был выходным, но траурным. На улицах вывешивали флаги с черной траурной полосой. Хотели этого организаторы этой традиции, или нет, но траур в честь погибших питерских рабочих невольно символизировал трагическую судьбу первой русской революции, которая была обречена на поражение с первого же ее дня.

9 января 1905 года в западню попала не только процессия, возглавлявшаяся Гапоном, но и первая русская революция. Хотя весть о кровавой расправе вызвала возмущение в рабочей среде, кое-где в столице рабочие захватывали оружейные склады и разоружали полицейских, а на Васильевском острове даже воздвигли баррикады, восстания в столице империи не произошло. Хотя после Кровавого воскресенья на многих предприятиях страны прошли стачки, эти выступления не переросли во всеобщее восстание против существовавшего строя. Нет сомнения в том, что миллионы людей в России были потрясены рассказами о бесчеловечной расправе, но они не желали испытать судьбу питерских рабочих, которые были брошены под удары сабель или выстрелы из винтовок. В то же время последующие события показали, что расхожее представление о том, что 9 января была расстреляна вера народа в царя, было преувеличенным. Поэтому ошибочными были ожидания сторонников революции скорого свержения самодержавия.

О том, что царское правительство ощущало уверенность в прочности своего положения после Кровавого воскресенья, свидетельствовала речь Николая II перед депутацией рабочих, которую он принял в Царском Селе 19 января. Признав, что «жизнь рабочего… не легка», что в ней «много надо улучшить», царь призвал слушателей иметь терпение. Он пообещал сделать «все возможное к улучшению быта» рабочих. Однако он тут же объявил: «Мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах – преступно». Он винил рабочих, которые пришли 9 января на Дворцовую площадь и были расстреляны, в том, что они «дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей страны». Вместо того чтобы осудить жестокую расправу, наказать ее организаторов или хотя бы выразить соболезнование жертвам, их родным и близким, Николай II заявил: «Стачки и мятежные сборища только возбуждают безработную толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызовет и неповинные жертвы». В конце речи Николай II милостиво прощал «вину» рабочих, которые приняли участие в шествии 9 января.

В этой короткой речи царь фактически отверг требования рабочих, которые были изложены в их петиции. О созыве Учредительного собрания, избранного в ходе всеобщих, прямых и тайных выборов, гражданских свободах, 8-часовом рабочем дне, обязательном государственном образовании для всех и многом другом царь не сказал ни слова. Даже туманное обещание царя позаботиться об улучшении быта рабочих умерялось его призывом «быть справедливым… к вашим хозяевам и считаться с условиями нашей промышленности». Одновременно царь продемонстрировал готовность по-прежнему действовать так же жестоко, как действовали его войска 9 января.

До сих пор неизвестно, когда правительство приняло решение осуществить резню в центре столице империи, продемонстрировав свое нежелание считаться с правовыми нормами, законом, моралью и человечностью по отношению ко всем, кто выступал за осуществление насущных политических, экономических и социальных преобразований. Вероятно, кое-что мог бы разъяснить на этот счет Георгий Гапон. Ведь он не только был причастен к подготовке петиции, в которой были перечислены основные требования революционных сил. Гапон мог бы рассказать, кто помог ему собрать эти требования, соединив их с ультимативными приказами (в частности, чтобы император явился на встречу в определенный час и дал клятву об исполнении всех перечисленных в петиции реформ). Приказной тон петиции был удобен правительству для предъявления участникам шествия обвинений в мятеже. Этим и воспользовался император в своей речи 19 января. Гапон мог рассказать о том, кто посоветовал ему повести шествие 120 тысяч человек в заранее заготовленную ловушку.

Вскоре после Кровавого воскресенья священник бежал за границу и там выпустил автобиографическую книгу «Моя жизнь», в которой постарался изобразить себя в наиболее благовидном свете. В то же время в этой книге Гапон не скрыл своего знакомства с начальником московского охранного отделения С. В. Зубатовым. Известно, что еще в 1901 г. по предложению Зубатова в стране стали создаваться рабочие организации, выступавшие в защиту своих экономических требований, но одновременно сохранявшие преданность царской власти. Зубатов стал активно использовать Гапона в деятельности создаваемых им рабочих организаций. Хотя в своих воспоминаниях Гапон утверждал, что он стремился сохранять самостоятельность в своих действиях, он признал, что после многочисленных встреч с Зубатовым он «стал организовывать группу будущих вожаков, частью из зубатовцев, частью из своих людей, и подготовлять их путем частых собеседований к будущей деятельности».

Хотя летом 1903 г. зубатовские рабочие организации были ликвидированы, а сам Зубатов был отстранен от должности, историки Б. К. Эренфельд и Ю. И. Кирьянов утверждали в «Советской исторической энциклопедии», что создание в 1904 г. «Собрания русских фабричных рабочих Санкт-Петербурга» во главе с Г. Гапоном было «рецидивом зубатовщины». Как протекал этот «рецидив», историки не поясняли. Между тем есть веские основания полагать, что «Собрание» Гапона и он сам находились под неусыпным контролем полиции. Не исключено, что отказ от «зубатовщины» был вызван ростом революционных настроений в рабочей среде, которые уже не могли быть сдержаны проповедями классового мира. Поэтому полиция посылала своих агентов в ряды революционных организаций не только для того, чтобы получать о них информацию, но и направлять их деятельность.

Полицейские агенты становились членами созданной в конце 1901 года партии социалистов-революционеров (эсеров). Таким был Евно Фишеливич Азеф. В 1901 году он возглавил только что созданную партию эсеров вместе с Г. А. Гершуни, В. М. Черновым, М. Р. Гоцом. Объединив в своем составе немало бывших народников, партия эсеров отрицала классовую борьбу, противопоставляя ей идеи «единства народа». Подобно тем народническим организациям, которые возводили в культ террористические методы борьбы, эсеры осуществляли теракты якобы во имя победы «социальной революции». Помимо дискредитации идей революции среди широких народных масс, теракты эсеров (как это было и в ходе терактов народников) нередко служили для сведения личных счетов, а то и для устранения с помощью полицейской агентуры лиц, неугодных властям или противоборствовавших правящим группировкам.

Для осуществления террористических актов в партии эсеров была создана Боевая организация. Возможности использования террористических методов для разгрома революционных сил существенно возросли, когда во главе эсеровской Боевой организации встал Евно Азеф. Последующие события показали, что Азеф не был единственным сотрудником полиции в рядах эсеров.

Между прочим, в своей автобиографии Гапон сообщал, что в его окружении постоянно находились эсеры. Вместе с ними он шел к Зимнему дворцу в роковой день 9 января. Хотя почти все участники шествия не были вооружены, эсеры, по признанию Гапона, имели с собой револьверы. Сам Гапон стал свидетелем того, как после начала расправы над демонстрантами два офицеры были убиты. Скорее всего, в них стреляли вооруженные эсеры. Очевидно, что подобные лица должны были провоцировать расправу, если бы войска не стали стрелять в народ.

После тайного возвращения из-за границы в Россию Гапон был схвачен эсерами, а затем 28 марта 1906 г. был подвергнут их судилищу в дачном доме в местечке Озерки под Петербургом. Руководивший «судом» эсер П. Рутенберг обвинил Гапона в связях с полицией. По приговору трибунала, собранного из эсеров и их сторонников, священник был повешен. Так был устранен важнейший свидетель, который мог бы рассказать немало о том, как и кем была организована чудовищная бойня в центре российской столицы, а заодно раздавлена первая волна русской революции 9 (22) января 1905 г.

Остались скрытыми от истории и многие факты о деятельности Боевой организации, члены которой за время ее существования совершили 263 террористических акта. В ходе них были убиты 2 министра внутренних дел (Д. С. Сипягин и В. К. Плеве), 33 генерал-губернатора, губернаторы и вице-губернаторы, в том числе губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович, 16 градоначальников, 7 адмиралов и генералов, а также много других представителей правоохранительных органов и высокопоставленных чиновников России. Такое количество высших чинов полиции и военачальников не сумела уничтожить ни одна из существовавших в то время террористических организаций во всех других странах мира. Возникает вопрос: почему Азеф, стоявший во главе Боевой организации, не сделал ничего для того, чтобы предотвратить эти убийства, хотя бы заранее сообщая жертвам о планах террористов? Не вернее ли предположить, что многие из этих убийств совершались с ведома определенной части полиции или правящих группировок?

О том, что стремление властей раздавить революцию сочеталось с жестоким соперничеством внутри правящих кругов, свидетельствовала борьба не на жизнь, а на смерть между председателем Совета министров С. Ю. Витте и министром внутренних дел П. А. Столыпиным. Издававшаяся с 1905 года при патронаже полиции ежедневная антисемитская газета «Русское знамя» избрала в качестве одной из главных мишеней С. Ю. Витте. Газета объявила российского премьера «главным врагом русского народа» и «главным помощником евреев». При этом обращали особое внимание на еврейскую национальность жены Витте.

Помимо словесных выпадов против Витте в печную трубу его дома осенью 1905 г. была подложена бомба, которая только чудом не взорвалась. Но неоднократные покушения предпринимались и против Столыпина. Их жертвами стали 27 человек, находившихся на даче Столыпина. Была покалечена и дочь Столыпина. Эти покушения совершали члены Боевой организации эсеров.

О том, что эта борьба достигла крайней степени, свидетельствовало покушение 1 сентября 1911 г. на премьер-министра России П.А. Столыпина. Он был смертельно ранен в Киевском оперном театре, где находился вместе с Николаем II. Убийцей был эсер-террорист Д.Г. Богров, который беспрепятственно проник в тщательно охраняемый театр, так как у него был документ, удостоверявший о его сотрудничестве с полицией.

Казалось бы, убийство главы правительства России должно было стать причиной тщательного расследования. Однако попыток установить связи между партией эсеров, в которой состоял Богров, и охранкой не предпринималось. Без внимания было оставлено и то обстоятельство, что никто из государственных чиновников не удосужился встретить премьера на вокзале, когда тот прибыл в Киев 1 сентября 1911 г., и тому пришлось брать извозчика. А ведь это ярко свидетельствовало о том, что по меньшей мере за несколько часов до убийства П. А. Столыпина с ним уже перестали считаться во властных структурах страны. (Представим себе, что нынешнего премьер-министра России по приезде в Петербург никто не встретит и он будет вынужден бегать по вокзалу и искать такси!) Нет сомнений в том, что убийство премьер-министра России свидетельствовало о крайнем обострении внутриполитической борьбы в правящих верхах, а также о готовности противоборствующих группировок прибегать к самым жестоким способам по устранению своих соперников.

Расследование же личности убийцы позволило бы поставить вопрос о коварной роли в общественно-политической жизни России партии эсеров, члены которой использовались для совершения убийств по заказу правящих кругов. Однако в начале века название партии и пламенные речи ее лидеров привлекали симпатии к эсерам миллионов людей в России, стремившихся к построению общества социальной справедливости. В годы первой русской революции мало кто ставил под сомнение «социалистический» и «революционный» характер партии, члены которой участвовали в уличных демонстрациях, забастовках и даже выступали с оружием в руках против царских министров, губернаторов и генералов.

Что порой скрывалось под знаменами марксизма

К событиям 9 января и террористической деятельности тех лет не были причастны социал-демократы. Они были идейными и политическими противниками эсеров и их предшественников – народников. Полемика между народниками (а затем эсерами) и сторонниками марксизма не прекращалась во всех подпольных кружках со времени их появления в России в конце XIX века. В ходе этой борьбы идейная эволюция привела к марксизму некоторых видных деятелей народнического движения, таких как Г. В. Плеханов, В. И. Засулич, П. Б. Аксельрод, Л. Г. Дейч, В. Н. Игнатов. Эти бывшие народники создали в 1883 г. первую российскую группу марксистов «Освобождение труда», которая затем стала организатором Российской социал-демократической партии в 1898-м.

В 1900 г. после завершения своего пребывания в сибирской ссылке за границу прибыл В. И. Ульянов (Ленин), который встретился в Швейцарии с Плехановым, Засулич, Аксельродом и другими членами группы «Освобождение труда». Хотя на первых порах Плеханов отверг предложение Ленина о создании массовой марксистской газеты, он и другие ветераны российской социал-демократии в конечном счете вошли в состав редакции вновь созданного центрального органа РСДРП, получившего название «Искра». Рассматривая «Искру» как рычаг, с помощью которого можно будет превратить рабочее движение России в могучую революционную силу, Ленин говорил: «Газета – это не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор».