Мифы и загадки Октября 1917 года

Юрий Васильевич Емельянов

Мифы и загадки Октября 1917 года

© Емельянов Ю.В., 2017

© ООО «ТД Алгоритм», 2017

Вместо предисловия

Первый праздник Октября, который я запомнил, был в 1940 году. Окна нашей московской квартиры на четвертом этаже выходили на улицу Горького и оттуда были хорошо видны люди, которые несли в руках плакаты, флаги, портреты Ленина, а также Сталина и других тогдашних советских руководителей. Несмотря на то, что мне было три года, я, как и многие советские дети, знал, как зовут людей, изображенных на портретах, и поэтому время от времени радостно оповещал своих родителей и сестру, что «опять несут Микоянова», или какого-то другого вождя. Позже в первом классе школы я заучил стихи, описывающие этот праздник: «День седьмого ноября – красный день календаря./ Посмотри в твое окно:/ все на улице красно…/ Весь народ, и стар, и млад/ празднует свободу/ И летит мой красный шар/ прямо к небосводу!».

Годовщины Октябрьской революции стали отмечаться в Советской стране через год после 7 ноября (25 октября) 1917 года. На каждом листке распространенных тогда отрывных календарей указывался текущий год Великой Октябрьской социалистической революции. В честь юбилеев революции называли новые заводы, фабрики, колхозы, совхозы, поселки, улицы, площади. Одна из станций столичного метрополитена была названа «Октябрьской». Центральный остров архипелага Северная Земля, впервые исследованный в 1930–1932 гг. географической экспедицией под руководством Г.А. Ушакова, получил название «Октябрьской революции». В стране был учрежден орден Октябрьской Революции. Детишки младших школьных возрастов распевали: «Мы – веселые ребята./ Наше имя – октябрята./ Так назвали нас не зря/ в честь победы Октября».

Главный праздник страны продолжался 7 и 8 ноября. Утром 7 ноября в столице СССР, а также в столицах союзных республик и ряде крупных городов страны происходили военные парады, а вечером – салюты. Во время демонстраций, которые проходили днем 7 ноября во всех городах, селах и других населенных пунктах огромной страны, звучали радостные песни и бодрая музыка. Годовщине Октября посвящались концерты, театральные постановки, передачи по радио и телевидению.

С детских лет советские люди приучались воспринимать Октябрьскую революцию как величайшее событие в истории.

Для многих поколений советских людей вождь Октябрьской революции и основатель Советского государства Владимир Ильич Ленин был самым дорогим и уважаемым человеком. С 1925 г. вечером 21 января в Москве проводилось торжественное собрание, и его участники чтили его память минутой молчания в час его кончины – в 18.50. С 1954 г. такие торжественные собрания стали устраивать в день рождения Ленина. Тело Ленина было забальзамировано и помещено в Мавзолей на главной площади столицы – Красной.

В честь Ленина во всех концах Советской страны были воздвигнуты памятники. Со знаменами, на которых был изображен Ленин, советские воины разгромили гитлеровскую Германию. Изображение Ленина было на советских денежных ассигнациях и на вымпелах, находившихся в космических кораблях. Высшим орденом страны был орден Ленина. Премии, которые присваивали за наилучшие достижения в науке и культуры, были «Ленинскими». Фамилия Ленина стала частью названий пионерской и комсомольской организаций, членами которых за годы Советской власти были сотни миллионов детей, юношей и девушек.

С первых лет Советской власти в страны были сооружены также памятники основоположникам коммунистической теории – Марксу и Энгельсу, а также героям Гражданской войны. Их фамилии, а также фамилию Ленина и его сподвижников присваивали улицам и площадям, городам, горным вершинам. Им были посвящены художественные произведения, живописные полотна, спектакли. В Советской стране были созданы фильмы о Ленине в Октябре и 1918 году, Свердлове, Дзержинском, Чапаеве, Щорсе, Котовском, Пархоменко, а также о героях, действовавших в тылу белых, таких как «адъютант его превосходительства» и «неуловимые мстители».

В советских песнях прославляли тех, кто шел на защиту Советской власти в «боевой восемнадцатый год», участников сражений под Каховкой, Иркутском, Орлом, Варшавой, Волочаевкой. В песнях воспевались «красные кавалеристы», которые «гордо и смело» шли в бой, и выражалось пожелание, чтобы «наш паровоз» летел вперед до остановки в «коммуне». В одной из песен рассказывалось про разлуку комсомольца и комсомолки, которых по приказу направляли в разные концы Советской страны на ее защиту.

Печальные песни рассказывали о геройской гибели матроса Железняка и комсомольца из «буденовских войск, о том, как 16-летнего «Орленка» «вели на расстрел».

К сожалению, преобладание эмоций при освещении Октябрьской революции и Гражданской войны, уместных в песнях, художественных фильмах и театральных спектаклях, было характерно и для оценок в учебниках для школ и вузов, а также книг по истории. К тому же стремление авторов этих произведений всемерно подчеркнуть роль классовой борьбы и изображать деятельность большевистской партии безупречной сопровождалось невниманием к другим важным факторам революционного и предреволюционного времени. Фактически игнорировалось острое соперничество внутри правящих верхов царской России, а затем внутри контрреволюционных сил, противоречия между белыми генералами и лидерами национал-сепаратистов. Недостаточно глубоко раскрывались разногласия среди империалистических держав.

Упрощенно и схематично изображалась жизнь в большевистской партии. Замалчивались случаи злоупотребления властью тех, кто в бурные революционные годы был вознесен к управленческим постам Советской республики, но явно не соответствовал своему высокому положению. Историки зачастую закрывали глаза на беспринципную борьбу за власть некоторых видных деятелей Советского правительства. Умалчивая о многих проблемах, возникших в первые годы Советской страны и сводя к минимуму «теневые стороны» революции, советские историки вольно или невольно создавали «белые пятна» в изображении событий тех лет, сбиваясь на упрощенное, романтизированное описание революции и Гражданской войны.

Распространенное в Советской стране восторженное отношение к Октябрьской революции и героям Гражданской войны исключало иные оценки этих исторических событий и их участников. Создавалось впечатление, что эти чувства разделяют поголовно все советские люди, а также наши зарубежные друзья, число которых часто преувеличивалось. Тогда казалось, что даже наши идейно-политические иностранные противники испытывают уважение к Октябрьской революции. Это представление подкреплялось содержанием первых страниц центральных газет страны 7 и 8 ноября, на которых публиковались приветствия по случаю годовщины Октябрьской революции от глав государств и правительств всех стран мира, с которыми СССР имел дипломатические отношения.

Отправляясь в научную командировку в США осенью 1977 г., я знал, что в этой стране, власти которой ежегодно направляли официальное поздравление нашим руководителям в день 7 ноября, далеко не все положительно относятся к СССР и Октябрьской революции. В этом я лишний раз убедился в том году, когда в течение месяца пребывания в США я мог не раз увидеть антисоветские телепередачи о событиях советского прошлого, но был лишен информации о текущих событиях в нашей стране. Американское телевидение лишь бегло упомянуло о принятии 7 октября 1977 года новой конституции СССР. Ни слова не было сказано о торжественном собрании во Дворце съездов, на котором Л.И. Брежнев в докладе рассказал о 60 годах советской истории и обозначил цели дальнейшего развития страны. Лишь оказавшись в день 60-летия Октябрьской революции в Сан-Франциско, я смог увидеть короткий репортаж из Москвы. Правда, в этом сюжете были показаны только танки, которые в парадном строю мчались по Красной площади.

7 ноября 1977 г. в Москве было морозно и мела поземка. Тревожным тоном диктор сообщал: «На парад вышли танки Т-72, которые недавно были взяты на вооружение всеми странами Варшавского договора». Крупным планом были показаны танкисты, возвышавшиеся над танковыми башнями. Поравнявшись с Мавзолеем Ленина, танкисты разом поворачивались к советским руководителям, стоявшим на трибуне. В тот день в Сан-Франциско было 20 градусов тепла, а из окна моего гостиничного номера были видны деревья, украшенные пышными желтыми цветами. Как выяснилось позже, моим калифорнийским знакомым, посмотревшим репортаж с Красной площади, казалось, что они видят приближение к их благодатному краю армады из танковых машин и людей-роботов, которым нипочем ни морозы, ни вьюги, ни расстояния. «Сегодня они еще в Москве, но завтра они будут в Париже, а потом доберутся и до нашего штата, – считали те американцы, которые были до смерти запуганы возможностью нападения на их страну «советской Империи Зла». Создавая устрашающий образ Советской страны, пропагандисты «холодной войны» старались убедить американцев и народы других стран мира в том, что советские праздничные мероприятия скрывают правду о мрачных событиях 1917 года и бесчеловечной державе, стремившейся навязать свою тиранию странам «свободного мира».

Тогда, почти 40 лет назад, трудно было бы представить, что подобное отношение к советскому строю и Октябрьской революции возобладает в нашей стране. Оценки Октябрьской революции стали меняться в СССР с конца 80-х годов. Преувеличенное внимание к «белым пятнам», которые в советских публикациях скрывали теневые стороны революционных событий, быстро сменилось огульным отрицанием позитивного значения Октября. После свержения Советской власти в 1991 г. военные парады и праздничные салюты в день 7 ноября были отменены. А с 2005 г. этот день перестал быть праздничным.

В учебниках, по которым школьники изучали историю, теперь говорится, что события в октябре 1917 года – это лишь часть «Великой российской революции», начало которой «положил переворот 23 февраля – 3 марта». Октябрьскую же революцию авторы учебников называли «октябрьским переворотом». В учебниках утверждалось, что хотя «свой захват власти большевики поспешили объявить социалистической революцией», на самом деле ничего из построения социализма у них не получилось.

В других же школьных учебниках и материалах средств массовой информации оценка 7 ноября 1917 года как великой победы народа сменилась еще более радикальным образом. В них утверждалось, что тогда с Россией произошла величайшая беда в ее истории.

Издавались книги и появлялись телепередачи, авторы которых доказывали, что никаких оснований для свержения дореволюционного строя не было, а революции с 1905 по 1917 года были организованы честолюбивыми и кровожадными маргиналами, зачастую оплаченными зарубежными врагами нашей страны. Разрушение советских представлений об Октябрьской революции и Гражданской войне сопровождалось появлением множества мифов, вопиющим образом искажавших факты.

Несмотря на засилье в средствах массовой информации сочинений, построенных на грубой фальсификации прошлого, защитники исторической правды все активнее выступали против искажения истины. В идейных боях с фальсификаторами честные исследователи находили новые аргументы, отказываясь от преобладавших в советское время упрощенных и романтизированных описаний Октябрьской революции и Гражданской войны. После же того, как добросовестные историки получили доступ к архивам, которые долгое время были закрытыми, они извлекли из них немало достоверной информации об этих событиях. Знакомство с этими материалами позволило обнаружить лживость многих сочинений, созданных в угоду политической конъюнктуры конца 80-х – начала 90-х годов людьми с буйным воображением, явно невежественными и нередко не слишком честными. Кроме того, непредвзятое изучение исторических материалов позволило понять, что не все загадки Октября и Гражданской войны еще раскрыты.

С одной стороны, автор данной книги попытался доказать абсурдность наиболее распространенных мифов о причинах революций начала ХХ века и первых годах советской истории. С другой стороны, он хотел обратить внимание читателей на еще сохраняющиеся загадки этого важнейшего, переломного времени в прошлом нашей страны. Но, прежде всего, для того, чтобы понять, что же произошло сто лет назад, надо разобраться в том, что предшествовало событиям 1917 года и почему Октябрьская революция стала неизбежной.

По пути к 1917 году

«Ты и убогая, ты и бессильная…»

Апологеты дореволюционных порядков уверяют, будто Россия могла обойтись без революционных преобразований, а революции, происшедшие в нашей стране в начале ХХ века, были спровоцированы или даже организованы внешней агентурой. При этом полностью игнорируются глубокие противоречия в общественном развитии, которые назрели еще до первой русской революции 1905–1907 гг.

С одной стороны, после ликвидации крепостного права экономика России быстро развивалась. С 1860 по 1900 год объем промышленной продукции в России вырос более чем в 7 раз. Выплавка чугуна в стране возросла с 1870 по 1900 год в 8 раз, добыча каменного угля – в 23 раза. За 20 лет – с 1870 по 1890 год добыча нефти в стране выросла в 140 раз. Если в 1860 году в России было лишь 1500 километров железных дорог, то в 1892 году – 31,2 тысячи. Завершенная в 1892 году до Иркутска Сибирская железная дорога открыла путь для людей и товаров от Балтийского моря до Байкала. Вскоре железная дорога достигла Тихого океана. Бурное развитие промышленности и транспорта способствовало росту городов. С начала 60-х до конца 90-х годов городское население России выросло в 2 раза. Одновременно страна переживала демографический взрыв. С 1870 по 1900 год население страны увеличилось с 84,5 до 132,9 миллиона человек, то есть более чем в 1,5 раза.

С другой стороны, быстрое развитие промышленности и транспорта не привело к качественным переменам в экономическом и социальном состоянии страны. По характеру производства и демографическому составу Россия оставалась аграрной страной. Доля сельских жителей среди населения страны составляла 82 %. Несмотря на ликвидацию крепостного права в России сохранялось господство помещичьего землевладения. По данным переписи, к 1897 году на долю 30 тысяч дворянских семей России приходилось 70 миллионов десятин земли, в то время как 10,5 миллиона крестьянских семей (около 50 миллионов человек) обладали 75 млн десятин. Поэтому многие крестьяне были вынуждены арендовать землю у помещиков. В качестве платы за арендуемую землю они обрабатывали помещичью пашню. Такая система «отработок», которая фактически представляла форму барщины, была распространена в 17 из 43 губерний Европейской России.

Крестьяне были вынуждены ежегодно расплачиваться за обретенную ими землю после освобождения. Если бы выплаты за землю, полученную после реформы 1861 году, продолжались в таком же темпе, что и до 1917 года, то крестьяне России расплатились бы за полученные ими наделы после ликвидации крепостной зависимости лишь в 1956 году.

После освобождения крестьян от крепостной зависимости условия их жизни существенно не улучшились. Хотя рост урожайности возрос (с 29 пудов с десятины в 1861–1870 годах до 39 пудов в 1891–1900 годах), а общее поголовье скота в стране увеличилось, но в расчете на душу населения количество сельскохозяйственной продукции неуклонно сокращалось.

Производительность земледелия оставалась крайне низкой. У многих крестьян не было никакой возможности закупать более совершенные орудия труда, и они были столь же архаичными, как и много веков назад. В сборнике очерков «Крестьянин и крестьянский труд», опубликованном в 80-х гг. XIX века, Г.И. Успенский писал: «Хуже той обстановки, в которой находится труд крестьянина, представить себе нет возможности, и надобно думать, что тысячу лет назад были те же лапти, та же соха, та же тяга, что и теперь. Не осталось от прародителей ни путей сообщения, ни мостов, ни малейших улучшений, облегчающих труд… Все орудия труда первобытны, тяжелы, неудобны».

Условия труда и быта усугублялись суровым российским климатом. Подавляющая часть территории России находится в зоне устойчивого снежного покрова в течение нескольких месяцев. Поэтому строительство жилья и других помещений требовало дополнительных затрат и человеческих усилий по сравнению со строительством в более теплых регионах мира, окружавших Россию. Одежда и средства передвижения должны были быть приспособлены для летнего и зимнего времени. Хотя Россия не является единственной страной, расположенной в северных широтах, по численности населения она давно опередила другие северные страны. В регионах других стран, столь же сильно приближенных к Северному полюсу, плотность населения в несколько раз меньше, чем в соответствующих областях России. Число дней в году с минусовыми температурами на территории России, умноженное на количество ее населения, позволяет говорить о том, что народы нашей страны являются «самыми промороженными в мире».

Вегетационный период в значительной части нашей страны до предела сокращен. В то же время таяние обильных снегов после наступления весны и осенние дожди делали непроходимыми дороги, превращали на несколько недель пахотную землю в непролазное болото. Даже небольшие речки, разливаясь по окрестным лугам, становились непреодолимыми водными преградами. При этом постоянно повторявшиеся паводки разрушали дороги и переправы через реки. Погодные условия до предела ограничивали время полевых работ и могли превращать трудовую операцию в изнурительную пытку. Рассказывая об условиях жизни сибирских крестьян, А.П. Чехов подчеркивал, что местный крестьянин «девять месяцев не снимает рукавиц и не распрямляет пальцев: то мороз в сорок градусов, то луга на двадцать верст затопило, а придет короткое лето – спина болит от работы и тянутся жилы».

В отличие от расположенных к югу от России азиатских стран, на подавляющей части нашей страны было невозможно организовать поливное земледелие. Выращивание теплолюбивых культур в России ограничено, а урожаи не могут быть столь обильны, как в Южной Азии, расположенной в низких широтах, или в Западной Европе, обогреваемой Гольфстримом. В отличие от значительной части стран Западной Европы и восточной части США, Россия постоянно страдала от неравномерности в осадках, а поэтому и в урожаях.

Следствием перечисленных выше обстоятельств были голодовки, которые повторялись в России приблизительно раз в 3–4 года. Особенно грандиозными были голодовки 1891 и 1911 гг. Голод 1911 года охватил 20 губерний с населением около 30 миллионов человек. В начале ХХ века в России продолжали повторять слова Н.А. Некрасова: «Где народ, там и стон…» И. Бунин в своей повести «Деревня», написанной уже в начале ХХ века, устами своего героя Тихона Ильича размышлял: «Господи Боже, что за край! Чернозем на полтора аршина, да какой! А пяти лет не проходит без голода. Город на всю Россию славен хлебной торговлей, – ест же этот хлеб досыта сто человек во всем городе».

Вспоминая свое крестьянское детство, генерал армии И.В. Тюленев писал: «Лишения и невзгоды, голод и холод постоянно стучались в дверь… Семья у нас, Тюленевых, была большая: шесть человек своих ребят да четверо оставшихся от дяди после его смерти. Отцу с матерью надо было трудиться не покладая рук, чтобы прокормить такую ораву… Земли было мало. Крохотный надел не мог досыта прокормить столько ртов».

Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, который был моложе И.В. Тюленева на четыре года и так же, как и он, рос в крестьянской семье, вспоминал, что зима 1902 года «для нашей семьи оказалась очень тяжелой. Год выдался неурожайный, и своего зерна хватило только до середины декабря. Заработки отца и матери уходили на хлеб, соль и уплату долгов. Спасибо соседям, они иногда нас выручали то щами, то кашей». Летом будущий маршал ловил в речке рыбу и «делился рыбой с соседями за их щи и кашу».

Голодание способствовало распространению болезней, что усугублялось низким уровнем развития медицины в деревне. Герой повести Бунина рассуждал: «А ярмарка? Нищих, дурачков, слепых и калек, – да всё таких, что смотреть страшно и тошно, – прямо полк целый!». Низкий уровень гигиены лишь увеличивал число хронических инвалидов и умерших во время периодически повторявшихся эпидемий. Описывая в той же повести ужасающую антисанитарию деревенской жизни, Бунин писал, что зимой в деревне неизбежно начинались «повальные болезни: оспа, горячка, скарлатина».

В поисках избавления от тяжелой крестьянской участи многие люди уходили в города, пополняя ряды растущего рабочего класса. Бурное увеличение экономического производства в России сопровождалось не менее быстрым развитием классовых противоречий между растущими классами – буржуазией и пролетариатом. К концу XIX века в России насчитывалось около 10 миллионов наемных рабочих, которых старались максимально эксплуатировать хозяева фабрик и заводов. В середине 80-х годов XIX века лишь на 10 % фабрик продолжительность рабочего дня была меньше 12 часов. На 44 % фабрик она составляла 13 и 13,5 часа, а на 5,4 % фабрик – 15 часов и более. Женщины и дети работали столько же, сколько мужчины. В 1900 году рабочий день составлял в России в среднем 11,2 часа, однако циркулярами министерства финансов разрешались сверхурочные работы, и поэтому средний рабочий день зачастую достигал 14 или 15 часов.

Заработная плата рабочих в среднем составляла 48 рублей 50 копеек, что не покрывало минимальных расходов. В середине 70-х годов дефицит рабочего бюджета составлял 10 %, шахтера и заводского рабочего Урала – 20 %. Исследователь Е.М. Дементьев писал, что заработок рабочего Московской губернии представлял собой «минимум, обеспечивающий от голода», дающий возможность существовать «полуголодной жизнью». К тому же предприниматели заставляли рабочих покупать продукты в фабричной лавке по грабительским ценами, взыскивали высокую плату за место в тесных и грязных бараках, взимали штрафы, доходившие подчас до половины заработка. На текстильных фабриках в 80-х годах штрафы составляли от 5 % до 40 % заработка.

Условия труда многих рабочих были невыносимо тяжелыми. Рассказывая А.И. Куприну и его спутнику о Юзовском заводе, их случайный попутчик говорил: «Как отбарабанили дневные рабочие свою упряжку, двенадцать часов кряду, сейчас их ночные сменяют. И так целую неделю. А на другую неделю опять перемена: дневные ночными становятся, а ночные – дневными».

Объясняя, что означала изнурительная работа для рабочего, герой повести А.И. Куприна «Молох» (1896 г.) инженер Бобров, обращаясь к врачу Гольдбергу, говорил: «Работа в рудниках, шахтах, на металлических заводах и на больших фабриках сокращает жизнь рабочего приблизительно на целую четверть. Я не говорю уже о несчастных случаях или непосильном труде. Вам, как врачу, гораздо лучше моего известно, какой процент приходится на долю сифилиса, пьянства и чудовищных условий прозябания в этих проклятых бараках и землянках… Вспомните, много ли вы видели рабочих старее сорока – сорока пяти лет? Я положительно не встречал. Иными словами, это значит, что рабочий отдает предпринимателю три месяца своей жизни в год, неделю – в месяц или, короче, шесть часов в день… У нас, при шести домнах, будет занято до тридцати тысяч человек… Тридцать тысяч человек, которые все вместе, так сказать, сжигают в сутки сто восемьдесят тысяч часов своей собственной жизни… Двое суток работы пожирают целого человека… Вы помните из Библии, что какие-то там ассирияне или моавитяне приносили богам человеческие жертвы? Но ведь эти медные господа, Молох и Дагон, покраснели бы от стыда и от обиды перед теми цифрами, что я сейчас привел».

Инженеру Боброву один из хозяев шахт и заводов Донбасса, Квашнин, представлялся как новый Молох, «окровавленное, уродливое и грозное божество, вроде тех идолов восточных культов, под колесницы которых бросаются во время религиозных шествий опьяневшие от экстаза фанатики». Упоенный своей неограниченной властью над десятками тысяч людей, Квашнин вещал: «Не забывайте, что мы соль земли, что нам принадлежит будущее… Не мы ли опутали весь земной шар сетью железных дорог? Не мы ли разверзаем недра земли и превращаем ее сокровища в пушки, мосты, паровозы, рельсы и колоссальные машины? Не мы ли, исполняя силой нашего гения почти невероятные предприятия, приводим в движение тысячемиллионные капиталы?… Знайте, господа, что премудрая природа тратит свои творческие силы на создание целой нации только для того, чтобы из нее вылепить два или три десятка избранников. Имейте же смелость и силу быть этими избранниками, господа!».

К этому «Молоху» обратились жены рабочих с жалобой на тяжелые жилищные условия. Окружив Квашнина, они голосили: «Помираем от холоду, кормилец… Никакой возможности нету больше… Загнали нас на зиму в бараки, в них нешто можно жить-то? Одна только слава, что бараки, а то как есть из лучины выстроены… И теперь-то по ночам невтерпеж от холоду… зуб на зуб не попадает… А зимой что будем делать? Ты хоть наших робяток-то пожалей, пособи, голубчик, хоть печи-то прикажи поставить… Пишшу варить негде… На дворе пишшу варим… Мужики наши цельный день на работе… Иззябши… намокши… Придут домой – обсушиться негде».