Потерянный рай

Книга вторая

Содержание

В начале совещания Сатана ставит вопрос, следует ли решиться на новую битву для обратного завоевания Неба. Одни одобряют войну, другие – против; предпочтение отдается третьему предложению, уже ранее упомянутому Сатаной, – расследовать правильность Небесного пророчества или предания относительно нового мира и нового рода созданий, равных Ангелам или лишь немного менее совершенных, которые должны были быть сотворены к этому времени. Возникают сомнения, кого бы послать на столь трудные поиски. Сатана, как верховный вождь, берет лично на себя это путешествие, предложение его встречено почестями и всеобщим одобрением. Совет, таким образом, кончается; Демоны избирают себе разные пути и занятия, сообразно своим наклонностям, чтобы скоротать время до возвращения Сатаны. Этот последний, начав свое путешествие, приходит к дверям Ада, которые находит запертыми, и при них – двух стражей. Стражи наконец открывают ему двери, причем обнаруживается громадная пропасть между Небом и Адом. Изображаются трудности перехода этой бездны; Сатану направляет Хаос, господствующий над нею, к искомому новому миру.

На троне пышном, царственном, далёкоПревосходившем роскошью своейВеликолепье Ормуза[40] иль Инда[41]И все обилье золота и перлов,Которое без счета изливаетВосток богатый щедрою рукойНа варварских царей своих, надменноСидел, всех выше, Сатана, – отличьеПечальное он это заслужил.От страшного отчаянья возвышенДо торжества, о коем не мечтал, —Теперь уж он и этим недоволен,Стремится выше, ненасытно хочетВести он с Небом тщетную войну.Не научен жестокой неудачей,Он в гордости такую речь держал:«О божества небес! Державы, Власти!Я убежден, что нет той страшной бездны,Которая могла бы поглотитьИ удержать в себе навеки силуБессмертную, хотя б она былаПобеждена, – а потому надеюсь,Что Небо не потеряно для нас.Поднявшись из печального паденья,Покажется еще славнее доблестьНебесная, еще грозней, чем если бТого паденья не было; итак,В себя должны мы верить, не страшиться,Что вновь удар судьбы постигнет нас.Что до меня, то, по законам Неба,Я искони был предводитель ваш,И выбором свободным это званьеМое вы укрепили, а к томуПрибавились еще мои заслугиВ совете и в бою: по крайней мере,Свою утрату этим я покрылИ укрепился тем прочней на тронеПо общему согласью, и притомВне зависти. Когда мы жили в Небе,То положенье высшее, которымДостоинство отмечено, могло бПричиною быть зависти для низших;А здесь, где место высшее лишь ставитВсех ближе под удары Громовержца,Как крепость, защищающую вас,И повод к высшей доле вечной скорби, —О зависти возможно ль говорить?Здесь нет Добра, которое могло быБыть поводом к борьбе, а потомуНи партий, ни борьбы здесь быть не может;Никто искать не станет старшинстваВ Аду; никто, имея только долюМучения, не будет столь тщеславен,Чтоб большего мучения искать.Имея эту выгоду союзаПрочнейшего, и твердого согласья,И крепкого доверия, теперьЕще скорее можем мы, чем в Небе,Потребовать наследственных прав наших,И на успех надеяться скорееМы можем здесь, чем было это там,Где было обеспечено нам счастье.Но надлежит теперь нам обсудить,Что лучше, чтоб достигнуть нашей цели:Открытую ль войну нам повестиИль обратиться к скрытому коварству?Кто может дать совет, пусть говорит!»Так он сказал, и встал Молох немедля,Могучий царь со скипетром, – сильнейшийИ самый смелый из борцов, что в НебеСражались; после страшной битвы тойС отчаянья он стал еще смелее.Он думал, что Предвечному по силеОн равен и скорей бы согласилсяСовсем не быть, чем быть слабей Его.Отдавшись этой мысли, позабыл онСтрах перед всем – пред Богом, перед АдомИль что быть может худшего. Он молвил:«Я – за войну открытую! ХитритьНе мастер я – не похвалюсь я этим;Хитри, кто в том нуждается; притом жеЛишь вовремя полезна хитрость нам,Но не теперь. Пока хитрить мы будем,Ужели миллионы, что здесь ждут,В вооружении полном, знака к битве,Томиться будут в праздном ожиданьи,Как беглецы Небес, за свой приютПриняв беспрекословно эту ямуПозорную – тюрьму, в которой мыЗаключены велением тирана,Лишь потому царящего над миром,Что терпим мы Его? Нет, предпочтем,Вооружась огнем и гневом Ада,Немедленно, с неодолимой силойНапасть на крепость вышнюю Небес;Мученья наши обратим в оружьеУжасное, Мучителю назло,Чтоб Он, навстречу грому всемогущихСвоих орудий, слышал адский гром;Чтоб молниям Его навстречу грозноСверкал огонь наш мрачный, поражаяРяды покорных Ангелов Его;Чтоб был и самый Трон Его высокийЗабрызган серой Тартара горючей,Которой Он придумал мучить нас!Но, может быть, покажется путь этотЧрезмерно трудным и крутым – поднятьсяОткрыто против высшего Врага?О, пусть, кто это скажет, поразмыслит, —Коль скоро он еще не усыпленЗловредной влагой озера забвенья, —Что к родине своей стремимся мыДвиженьем, нам присущим по природе,А нисхожденье с Неба и паденьеПротивны ей. Не чувствовали ль мыЕще недавно, яростно теснимыВрагом, сломившим наш разбитый стройИ гнавшим нас до этой страшной бездны,С каким мы принужденьем и трудомСпускались вниз? Тем легче нам подняться!Иным, быть может, страшно за исходПопытки нашей: думают, что еслиМы вызовем сильнейшего врагаНа новый бой, то гнев Его изыщетЕще иную, худшую нам кару, —Как будто кара хуже есть, чем Ад!Что может быть ужасней пребываньяЗдесь, в этой тьме, в изгнанье от блаженства,В глубокой бездне горести и бед,Где мучиться в огне неугасимомДолжны мы без надежды, без конца,Быть ярости Его рабами вечно,Бича неумолимого ударовЖдать ежечасно? Что же претерпетьЕще мы можем худшего, – иль развеПогибнуть, уничтожиться совсем?Чего же мы боимся? Почему жеКолеблемся Его мы довестиДо крайности во гневе? Разъяренный,Быть может, нас Он вовсе истребитИ уничтожит даже сущность нашу, —По мне, такой исход все ж был бы лучше,Чем вечное несчастье бытия.А если нет и если сущность нашаДействительно божественна, бессмертнаИ не престанет ввек существовать,То ничего мы потерять не можем.По опыту мы знаем, что довольноЕсть сил у нас, чтоб потревожить Небо;Так будем же набегами грозитьВо все века престолу роковому:Пусть это не победа – так хоть месть!»Окончил он и замолчал угрюмо;В глазах его отчаянное мщеньеСверкало, страшной битвой угрожая,Для всех опасной, кто слабей, чем Бог.Но вот с противной стороны поднялся,Чтоб возразить Молоху, Велиал.Он видом был приятнее и мягче,Чем тот, и был прекраснейший из всех,Кого лишилось Небо: был он создан,Казалось, для высоких, славных дел,Для высшего достоинства; но лживоВ нем было все и пусто; с языкаМед капал у него; он мог дурноеВ разумнейшем представить виде; лучшийСовет он мог испортить, исказить,Затем что мысли низменны в нем были:В пороке он искусен был, в делах жеВозвышенных ленив и боязлив.Но ухо он умел ласкать словамиИ вкрадчиво так начал речь свою:«Я был бы очень за войну, о князи,И в ненависти к нашему ВрагуНи от кого я не отстал бы, если бТо, что приводят здесь как главный довод,Чтоб нам начать немедленно войну,Мне не казалось доводом обратным,Не заключало б в сущности своейЗловещего для нас предположенья.Когда тот самый, кто в делах войныЗдесь выше всех, исполнен недоверьяК тому, что он советует, в чем прочихОн превосходит, мужество своеЛишь на слепом отчаяньи готовыйОбосновать и ставя высшей цельюУничтоженье наше после некойУжасной мести, – что сказать об этом?Во-первых, в чем же будет эта месть?Ведь нам известно, что все башни НебаПолны отважных часовых и к нимНам невозможно подойти; притом жеРасположились лагерем вокругВсей нашей бездны вражеские ратиИль реют вкруг на сумрачных крылахИ вдаль и вширь по царству вечной ночи,И мудрено застигнуть их врасплох.А если бы мы силой попыталисьПробить себе дорогу и весь АдВосстал за нами в возмущеньи мрачном,Чтоб помрачить Небес чистейший свет,То Он, великий Враг наш, недоступныйВреду и порче, на своем престолеСидел бы все ж, ничем не осквернен,А ткань эфира, запятнать которойНичем нельзя, извергла б из себяВсе наше зло – очистилась бы сразуОт низкого огня. Отражены,В отчаянье мы впали бы навеки.Советуют нам приложить все силы,Чтоб всемогущий Победитель нашБыл до того разгневан, что навекиПокончить с нами захотел бы; в этомМы будто бы найдем себе утеху.Печальная утеха! Кто из насЗахочет прекратить существованьеРазумное свое, хотя б оноИсполнено мучений вечных было?Как? Уничтожить ум наш, наши мысли,Которые пронизывают вечность,Чтоб навсегда исчезнуть, поглотитьсяВ обширных недрах первородной Ночи,И смысла, и движения лишенной?Но пусть за благо это мы сочтем:Кто ж может знать наверно, без сомненья,Что гневный Враг наш может это благоНам дать иль дать захочет нам его?Сомнительно, чтоб мог его Он дать нам,Но никакого нет сомненья в том,Что не захочет Он, столь мудрый, сразуИзлить весь гнев свой: не настолько ОнБессилен и не так недальновиден,Чтоб волю Он врагов своих исполнилИ весь исчерпал гнев свой, если можетКарать их этим гневом без конца.Те, кто к войне нас побудить желает,Нам задают вопрос: что медлим мы?Ведь мы в тюрьме заключены, разбиты,Осуждены на вечные мученья;Итак, что б мы ни сделали теперь,Что худшего еще случиться может,Что злейшего мы можем претерпеть?Как! Разве это худшее, что можетСлучиться, если мы сидим, как здесь,В вооруженьи полном и в совете?Когда стремглав летели мы сюда,Гонимы, поражаемы ужаснымНебесным громом, и молили безднуУкрыть нас, – разве было нам не хуже?Тогда казался этот самый АдУбежищем для наших ран! В оковахВ пылающем мы озере лежали, —Конечно, хуже было нам тогда!А если, снова пробудясь, дыханье,Которым страшный пламень тот зажжен,Его раздует с семикратной силойИ нас совсем утопит в том огне?Что, если отдыхающее мщеньеПоднимет снова огненную руку,Чтоб мучить нас? Что, если грозный МстительДля этого все средства пустит в ход,Со сводов Ада пламени потокиНа нас польются, и дрожать мы будем,И этот свод обрушится на нас?И вот мы, после храброго воззваньяИ ободренья к доблестной войне,Лишь попадем все в вихрь огнистой бури,И каждого из нас она швырнетИ пригвоздит к утесу иль утопитНавек в цепях, в кипящем океане,И без конца мы будем там стонать,Заброшены, забыты, сожаленьяНи в ком не возбуждая, без надеждыСтолетья за столетьями томясь.Ужель не хуже будет нам, чем ныне?Итак, свой голос подаю я противВойны: открытой, тайной – все равно.Что может сделать сила или хитростьИ кто возможет обмануть Того,Чье око видит все единым взглядом?Взирает Он с небесной высотыНа эти наши праздные попытки,И видит, и осмеивает их.Он столь же всемогущ, чтоб нашей силеПротивостать, сколь мудр, чтоб наши ковыРасстроить все. Что ж, скажут, так должныМы жить здесь в этой низости, мы, племяНебесное, должны сносить, терпеть,Чтоб попирали нас в изгнанье гнусном,Мученья все нести, всю тягость уз?Что ж делать, – на мой взгляд, все ж это лучше,Чем худшее; так неизбежный рокВелит нам, так желает Всемогущий;То воля победителя… СтрадатьИ действовать – на то и на другоеВ нас сила одинаковая есть,И я считаю, что закон, которыйУстроил это, не несправедлив.Рассчитывать на это надлежалоНам сразу, если были мы умны,Когда в борьбу вступили с столь великимВрагом и столь неверен был успех.Смешно мне, если те, кто в битве смелыИ храбры, неудачу потерпев,Трепещут и пугаются последствий,Известных им заране, – не хотятТерпеть изгнанья, мук, цепей, позора —Всего, что победитель повелит.Таков теперь удел наш; если будемЕго спокойно мы переносить,Всевышний Враг со временем, быть может,Свой гнев умерит; столь далек от нас,Быть может, нас Он вовсе позабудет,Коль раздражать не станем мы Его,Иль наказанье, что несем мы ныне,Достаточным сочтет; огонь свирепыйТогда ослабнет, если Он не будетЕго своим дыханьем раздувать.Природа наша чистая, быть может,Преодолеет силу испаренийЗловредных иль привыкнет их сносить,Не чувствуя; иль, может быть, с теченьемВремен она изменит весь свой склад,Ей страшный жар родным, потребным станетИ боли ей не будет причинять;Тот ужас, что теперь нас окружает,Нам станет мил, тьма светом будет нам;И мало ль что еще надежда можетНам принести в бегущих вечно дняхГрядущего, какие переменыНам могут предстоять еще! ТеперьНаш жребий – Зло в сравненьи с прежним счастьем,В сравненьи ж с худшим он для нас – Добро, —Конечно, если на себя мы самиНе пожелаем худшего навлечь».Так Велиал, одев в покров разумныйСлова свои, советовал собратьямБесславное бездействие такое,Лень мирную – однако же не мир.И вслед за ним Маммон себе взял слово:«Цель наша – иль войной с престола свергнутьНебесного Царя, когда войнуПризнаем мы за лучшее, иль толькоВосстановить права, которых мыЛишились. Свергнуть мы Его лишь можем,Коль нам доставит вечная СудьбаКакой-нибудь совсем особый случайИ тяжбу нашу разрешит Хаос.Коль скоро нам на первое не стоитНадеяться, то и второе такжеНе нужно; что за место, в самом деле,В Небесном Царстве мы займем, коль скороВсевышнего не одолеем мы?Допустим, что смягчит Он гнев Свой, всех насПомилует, коль скоро подчинитьсяЕму мы клятву новую дадим;С какими же глазами нам придетсяСтоять пред ним смиренно, покоряясьЗаконам строгим, царствие ЕгоВ слащавых гимнах вечно славословить,По принужденью «аллилуйя» петьПред Божеством Его, а Он, ВладыкаНаш ненавистный, будет восседатьТоржественно на троне, обоняяАмброзии цветы и ароматыЖертв наших рабских алтарю Его?Вот тот удел, какой найдем мы в Небе,Вот радости, которые нас ждут!Сколь тягостно так проводить всю вечностьВ хвале и славословии Тому,Кого мы ненавидим! Нет, не будемСтремиться мы усильем невозможнымИль милостью, которой от НегоНе можем мы принять, хотя бы в Небе, —Достичь опять блистательного рабства!Поищем своего в самих себе,Жить станем для себя своею силой,Свободны, никому не отдаваяОтчета, хоть бы в этой глубине,И предпочтем суровую свободуВсей славы рабской легкому ярму!Величье наше возрастет тем больше,Чем больше мы сумеем обращатьНичтожное – в великое, дурное —В полезное для нас, несчастье – в счастье;Какое горе ни постигло б нас,Куда бы ни попали мы – повсюдуМы облегчим терпеньем и трудомСвои страданья. Тьмою нас пугают;Но разве Царь Небесный ВсемогущийСам часто не скрывается во тьмеМеж туч густых, причем нисколько славаЕго не помрачается, когдаОн этой тьмою своей престол покроет,И гром грохочет глухо из нея,Собою гнев Владыки знаменуя,Уподобляя Аду Небеса?Как нашей тьме Он подражает, так жеЕго мы свету можем подражать:Пустыня эта скрытые богатстваВ себе таит – и золото, и перлы,А мы умом владеем и искусством,Которое поможет нам достичьВеликолепья; чем же Небо лучше?Мученья наши в долготу времен,Быть может, станут нашею стихией;Огонь палящий, ныне нам столь тяжкий,Нам станет мягок и приятен; склад нашИзменится по складу всей среды,И мы мучений чувствовать не будем.Итак, все это клонится к тому,Чтоб мирное мы вынесли решенье,Установили здесь порядок свойИ рассудили, как всего удобнейУладиться нам в бедствии своем,Сообразив, что мы такое самиИ что нас окружает; о войне же —Все мысли отложить. Вот мой совет».Едва он кончил, как всеобщий говорНаполнил все собранье. Так утесыВо впадинах удерживают отзвукШумящих ветров, долгую всю ночьНад морем бушевавших, а под утроБаюкающих тихо моряков,Которые, всю ночь не спав, заснули,В утесистом заливе бросив якорьИ приютивши свой корабль иль лодку,От бури убежавшую. Так дружноМаммона речь приветствовали все,Одобрив им предложенное мненье,Что нужно мир хранить. Пред битвой новойОни дрожали больше, чем пред Адом:Такой внушил им ужас страшный громИ Михаила меч. Хотелось такжеВнизу свое им царство основать,Которое, возникнув осторожно,Могло бы стать с течением вековСоперником достойным царству Неба.Когда заметил это Вельзевул —Который, после Сатаны, всех вышеСидел, – поднялся с важным видом онИ, встав, столпом казался государства;Глубокими чертами на челеНачертан у него был ум высокий,И о делах общественных заботаИ царственный совет в его глазахСветились; величавый и в паденьи,Стоял он, мудрый, крепкий, как Атлант[42],Способный на плечах своих могучихОбширнейших монархий бремя несть.Его глубокий взор привлек вниманьеИ водворил повсюду тишину,Какая лишь господствует средь ночиИль в полдень, в летний день. Он так сказал:«Престолы, Власти, Доблести эфираИ отпрыски Небес! Ужель должныОт титулов мы этих отказатьсяИ называться впредь князьями Ада?Как будто склонен весь народ к тому,Чтоб нам остаться здесь, внизу, и царствоЗдесь новое создать. Но, без сомненья,Лишь потому об этом грезим мы,Что позабыли, что Владыка НебаОтвел нам это место как тюрьму,Совсем не как убежище от властиЕго могучей, чтобы жили мы,От высшего суда Небес изъяты,И составляли заговор здесь противЕго престола; нет – хоть и вдали,Держать Он нас желает в заключеньиСтрожайшем, в обузданьи, неизбежномДля нас навек, как пленников Его;Поверьте, что и в высоте небесной,И в нашей бездне, первый и последний,Везде Он хочет царствовать один,И даже самой малой части царстваНе даст отторгнуть нашим мятежом.Над Адом власть свою простер Он также,И скипетром железным здесь над намиОн властвует, как в Небе – золотым.Что ж мы сидим и праздно обсуждаем —Война иль мир? Была у нас войнаИ поразила нас утратой страшной,Непоправимой; мира же никтоНе предлагал ни на каких условьяхИ не просил; да и какой же мирПредложен был бы нам, порабощенным?Надзор суровый, вечные ударыИ кары произвольные! А мы —Каким Ему за то платили б миром?Посильною лишь ненавистью нашей,Враждой, упорством непреклонным, местьюХотя бы тихой, вечно замышляя,Как сделать, чтобы Победитель нашПлодов победы получил поменьше,Как можно меньше наслаждался б тем,Что причинил Он нам, чем мы страдаем!И к этому найдется случай нам,Причем ничуть предпринимать не надоПоход опасный к самым Небесам,Валам которых не страшна осада,Ни нападенье снизу. Нет, нельзя лиПолегче предприятье нам найти?Когда не лжет старинное преданье,Пророчество для жителей Небес,То существует место, мир особый,Счастливое жилище неких новыхСозданий, коим имя – человек.Они подобны нам и, хоть и нижеПо силе и достоинству, чем мы,Но более, чем мы, Тому любезны,Кто правит в Небе. Таковую волюОн громко объявил среди боговИ подтвердил ее великой клятвой,От коей содрогнулся круг Небес.Направим же туда все наши мыслиЧтоб изучить созданий, там живущих, —Какая сущность их, каков их склад,И чем одарены они, в чем силаИ слабость их, и как на них напасть —Насильем или хитростью. Пусть НебоЗакрыто нам и Вечный СудияСидит себе спокойно в полной силе,Но это место, кажется, лежитК нам ближе, на окраине владенийЕго, и предоставлено защитеОдних лишь обитателей своих.Здесь, может быть, внезапным нападеньемКаких-нибудь достигнем выгод мы:Огнем ли адским этот мир разрушимИль сделаем его своим владеньем,Чтоб жителей младенческих изгнать,Как были с Неба изгнаны мы сами;Иль если не изгнать, то совратить,Привлечь на нашу сторону, чтоб Бог ихВрагом их стал и собственной рукою,Раскаявшись, разрушил Сам Свой труд!Вот это – выше, чем простое мщенье!Вполне мы можем этим отравитьЕго восторг от торжества над нами,Себе ж доставить радость созерцаньемЕго досады. Как Он огорчится,Когда Его любимцы полетятСтремглав, как мы, и проклянут природуНепрочную свою и хрупкость счастья,Увядшего столь быстро! Обсудите ж,Достойна ли попытка эта нас,Иль лучше нам сидеть во тьме и праздноО царствах здесь несбыточных мечтать!»Так Вельзевул сумел в словах искусныхСвой дьявольский совет представить; правда,Мысль первая об этом СатанеПринадлежала; он ее отчастиУж предлагал. Конечно, от кого жМогла такая глубина коварстваПроисходить, как не от Сатаны,Виновника всех зол? Он в самом корнеХотел род человеческий сгубитьИ Землю с Адом в гибели всеобщейСмешать, назло Создателю. ОднакоВсе это Зло служило лишь к тому,Чтоб славу Вседержителя возвысить.Отважный план понравился весьмаВсем силам Ада: радость засверкалаВ глазах у них. И вот в согласье полномЗа этот план все голос подают.Тогда он встал и, речь возобновляя,Собранию сказал: «Синод богов!Вы рассудили правильно, достойноЗакончили великий этот спор, —Достойно вас самих дела решилиВеликие, которые способныКогда-нибудь, наперекор судьбине,Нас вознести из бездны в высоту,Приблизив снова к прежнему жилищу;Быть может, там, по близости пределовБлистательных Его, вооружасьВ соседстве, мы благоприятный случайНайдем, чтоб снова в Небо нам проникнуть;Иль будем жить в ином удобном месте,Не лишены сияния Небес,Где луч востока нас от тьмы очиститИ мягкий воздух нам рубцы залечитГлубокие от едкого огня,Дыша на них целительным бальзамом.Но ранее всего решить нам надо,Кого послать нам, чтобы отыскатьТот новый мир. В ком будет сил довольно,Чтоб испытать опасный этот путьВ бездонной тьме пучины бесконечной,Сквозь мрак нащупать верную дорогу,Безвестную, иль, крылья распустив,Полетом пронестись неутомимымНад пропастью громадной, чтоб домчатьсяДо острова счастливого? КакаяНужна здесь сила, сколько здесь искусстваПотребно! И какой счастливый случайЗдесь надобен, чтоб миновать удачноГустую сеть постов сторожевыхИ Ангелов бесчисленных избегнуть!Он должен быть здесь очень осторожен,И мы должны тем осторожней бытьПри выборе посланника: зависитСудьбы всей нашей тяжесть от него,В нем наша вся последняя надежда!»Сказал – и сел; и, вкруг водя свой взор,Он ожидал, чтоб кто-нибудь явилсяИ возразил иль выразил согласьеИ на себя опасный опыт взял;Но все сидели молча, обсуждаяВ уме опасность подвига, и каждыйВ глазах другого свой испуг читал.Никто из самых первых и высокихБойцов, недавно воевавших с Небом,Отважиться не мог, чтоб предложитьСвои услуги или порученьеВзять на себя и одному свершитьУжасный путь. Тут Сатана, чтоб славуСвою среди собратий вновь возвысить,Поднять до несравненной высоты,Спокойно встал и с гордостью монарха,В сознаньи высших сил своих, сказал:«Престолы эмпиреев, дети Неба!Недаром вас объяло, вижу я,Глубокое безмолвье и сомненье,Хоть и не страх: велик и труден путь,От адской глубины ведущий к свету;Крепка темница наша; круг огня,Грозящего пожрать нас, окружаетСтеной девятикратной наш приют;А выход нам алмазными вратамиГорящими закрыт. А если ктоПройдет чрез них, он встретит лишь пучинуГлубокой ночи, вещества лишенной,Со всех сторон зияющей вокруг,Уничтоженьем бытия грозящей,Все поглотить стремящейся окрест.И если он в конце концов проникнетВ какой-нибудь оттуда новый мир,Что ждет его в стране безвестной, кромеОпасностей лишь новых, от которыхИзбавиться – опять тяжелый труд?Но не по праву занял бы, о князи,Я этот трон высокий, не по правуУкрашен был бы этой высшей властью,Вооружен могуществом столь славным,Когда бы то, что признано пригоднымВ собранье нашем общем, – будь оноОпасно или трудно в высшей мере, —Меня могло б хоть мало устрашитьИль помешать мне сделать этот опыт.Ужель, приняв высокий царский сан,Я от него не отказался б, если бЯ уклонился от высокой доли,С опасностью и честью сопряженной?Вполне прилична доля та тому,Кто царствует; всех более достойнаТого, кто выше всех превознесен.Идите же, Могущества и Власти,Гроза Небес, хотя и пали вы!Идите по домам – жилище этоДолжно ведь домом нашим быть, – старайтесь,Сколь можно, наши бедствия смягчитьИ сделать Ад, сколь можно, выносимым;Леченьем или чарами старайтесьОслабить или обмануть страданьяУжасного жилища; будьте зоркиНа страже вечно бдящего врага;А я пойду один в края иные,Сквозь разрушенье общее искатьЖеланного нам всем освобожденья.Никто меня сопровождать не должен».* * *Промолвив это, встал монарх и темПредотвратил все возраженья. МудроОн поступил: когда б он так не сделал,Возможно, что, узнав его решенье,Другие из вождей могли б своиУслуги предложить (наверно зная,Что их никак не примут), вызываясьНа то, чего страшилися сперва;Тогда они соперниками стали бЕму во мненьи многих, получивЦеной дешевой славу, для которойОн должен был так страшно рисковать.Они, однако, больше, чем попыткиОтважной этой, голоса боялись,Которым Вождь им это запретил.И вот они, с ним вместе, дружно встали,И грозный шум от этого вставаньяБыл грому отдаленному подобен.С благоговеньем низко перед нимОни склонились, чтя его, как Бога,Превознося, как Вышнего Небес;Не преминули также благодарностьИ удивленье выразить емуЗа то, что он для общего спасеньяСвоим решился благом пренебречь.Как видно, даже и у падших ДуховУгасла добродетель не совсем;Пусть это знают те дурные люди,Которые гордятся на ЗемлеСвершенными делами ради славыИль честолюбья, прикрывая толькоИх внешним блеском ложного усердья.Так кончился сомнительный советСил темных: восхищались несравненнымПо доблести вождем своим они.Так, если тучи мрачные, поднявшисьС высоких гор, в то время как заснулХолодный ветер северный, покроютСвод ясный неба и грозят земле,Закутанной во мрак, дождем иль снегом, —Вдруг к вечеру сияющее солнцеПроглянет между них косым лучом,И оживают тихие поляны,Вновь раздаются птичьи голоса,Мычат стада от радости и сноваПолны веселых звуков холм и дол.Стыдитесь, люди! С дьяволами ДьяволЖивет в согласье; только человек,Единственный из всех разумных тварей,Враждует вечно с прочими людьми,Хоть не лишен надежды он на милостьНебесную! Бог мир хранить велит,А люди вечно ненавистью пышут,Враждуют меж собой, ведут борьбу,Кровавые заводят вечно войны,Опустошают землю, чтоб друг другуВредить, хотя к согласью побудитьМогло б их то, что человек имеетВ Аду врагов довольно, чьи стремленьяИ день и ночь бедой ему грозят.Итак, совет Стигийский разошелся.Все преисподней главные князьяШли вместе, и меж них – их вождь великий.Он мог, казалось, быть один из всехСоперником Небес, в Аду ж являлсяОн грозным повелителем; великойОн окружен был пышностью и БогуСвоим величьем подражал; вокругТеснилась свита гордых Серафимов[43],Блистательных, в вооруженьи грозном.И вот они велят о результатеВеликого совета трубным звукомТоржественно везде оповестить;По направленью четырех всех ветровПоспешные четыре Херувима[44]Несутся, трубы приложив к устам,Герольды ж весть народу объясняют;По всей громадной бездне вдаль и вширьРазносится она, и, оглушая,Грохочет всюду одобренья крик.Им на душе как будто легче стало;Обманчивой утешены надеждой,Расходятся их полчища, и всеИдут своей особою дорогой,Куда кого наклонности ведут,Иль грустный выбор направляет, чтобыРассеять дум печальных вечный бегИ скоротать часы тоски невольной,Пока вернется их великий вождь.Одни в равнине бродят, а другиеПарят на крыльях в воздухе иль в быстрыйПустились бег, как в играх ОлимпийскихИль на полях Пифийских; третьи ловкоКоней смиряют гордых или мчатсяВ ристалище на пышных колесницах;Другие стали в грозный строй, бригадыОбразовав. Так, чтоб предостеречьЧрезмерно гордый город, посылаетСудьба на небе знаменье порой:Является войны виденье в тучах,Идут полки в нависших облаках,А перед ними рыцари несутсяВоздушные и копьями грозятДруг другу и, сшибаясь, легионыМешаются, и жаркий бой кипитОт края и до края небосвода.Иные, будто бешенством Тифена[45]Объятые, рвут горы и холмы,Иль в воздухе несутся шумным вихрем:Едва выносит бурю эту Ад.Так некогда Алкид[46], идя, увенчанПобедой, из Эхалии[47], наделОтравленный наряд и, мучим болью,Рвал сосны фессалийские с корнями,Лихаса же с вершины Эты в мореЭгейское швырнул. Другие, нравомСпокойнее и мягче, удалясь,В долине тихой сели, воспеваяПо-ангельски, при звуках многих арфСвои дела геройские и гореПаденья после битвы неудачной,И жалобно пеняли на Судьбу,Которая над доблестью свободнойСлучайности иль силе власть дает.Хоть песня та хвалой одностороннейПревозносила только их самих,Но дивною гармонией своею(Как может быть иначе, если ДухиБессмертные поют?) она весь АдК себе невольно привлекла: стесниласьВокруг толпа и слушала. ДругиеПриятною беседой утешались(Ведь красноречье – радость для ума,Как музыка – для чувства); холм избралиОни отдельный, чтоб отдаться тамВысоким мыслям: рассуждали важноО воле, о судьбе, о Провиденьи,Предвиденьи, об абсолютном знаньиИ о свободе воли, – без концаТеряясь в лабиринте философском.Судили там о Зле и о Добре,О счастье и о бедствии, о страсти,Бесстрастности, о славе и стыде;Все это было – тщетное лишь знанье,Пустого любомудрия обман,Но все же их очарованьем некимПленяло, помогая им забытьНа время боль и скорбную тревогу,Иль лживую надежду пробудитьИ укрепить терпением упорнымБольную грудь их, как тройною сталью.Другая часть, образовав отрядыИ партии, пустились смело в путь,Чтоб изучить весь этот мир печальный,Найти, быть может, климат, где бы легчеЖилось им. Разделилися ониПо четырем дорогам, в направленьиВсех четырех рек адских, чьи потокиВ пылающее озеро бегут,Туда струи печальные вливая.Вот имена тех рек: ужасный Стикс,Река смертельной ненависти вечной;Река печали мрачной – Ахерон;Коцит – всечасно жалобой и плачемТревожно оглашаемый; затемСвирепый, грозный Флегетон, чьи волныНеугасимым пламенем кипят;Вдали от них – река забвенья, Лета,Безмолвная и тихая, стремитсяИзвивами, как водный лабиринт;Кто выпьет из нее – сейчас забудет,Чем был он прежде, что он есть теперь,Печаль и радость, счастье и страданье.За этою рекою материкЛежит, холодный вечно, темный, дикий,Бичуемый без перерыва бурей,Несущею при страшном вихре град,Который здесь не тает, а, скопляясьВ громадных кучах, образует нечтоПодобное развалинам дворцаСтаринного; здесь лед и снег глубокийЛежат, как топь Сербонского болота[48]Меж Дамиатой и горою древней,Что Касием зовется, где не разБесчисленные полчища тонули.Суровый воздух здесь морозом жжет,И самый холод здесь огню подобен.Ужасные, как гарпии, когтямиВлекут, вцепившись, Фурии сюдаВ известный срок несчастных осужденных;От крайностей жестокой переменыТем горше боль, а крайность тем сильней.Чем более страшна другая крайность;Перенесен от пламенного ложаНа лед промерзший нежный их эфир.Окоченев, в столбы их превращаетНедвижные, и так они стоят,Прикреплены; по минованьи ж срокаИх Фурии ввергают вновь в огонь.И вот они вдоль русла Леты бродятТо здесь, то там, и скорбь их все растет;Они хотят, стараются напрасноДостать струи манящей их реки,Чтоб утолить, хоть каплею единой,В забвеньи сладком горе и тоску;Казалось бы, один лишь миг – так близокИм край реки; но не велит Судьба:Медуза и все страшные Горгоны[49]Тот край заветный строго стерегут,И самые струи бегут живогоПрикосновенья уст их, – так бежалаОт жаждущих уст Тантала[50] вода.Так бродит, пораженная смущеньем,Искателей отважная толпа,От ужаса невольного бледнея;В глазах испуг: теперь они лишь видят,Какой печальный жребий выпал им,И нет им ни утехи, ни покоя.Они проходят множество долинУгрюмых, мрачных, много стран печали,Чрез много гор высоких – то морозных,То пламенных, – чрез множество утесов,Пещер, болот, стремнин, ущелий, топей, —На всем лежит зловещей смерти тень;Вокруг – мир смерти, созданный проклятьемВсевышнего, – Зло, годное лишь Злу,Тот мир, где все живое умирает,Лишь смерть живет и где, извращена,Природа лишь чудовищ порождает —Одних лишь чудищ страшных, безобразных,Невыразимо гнусных – хуже всех,Что сочинили сказки или ужасКогда-либо внушил воображенью, —Горгон и Гидр[51] и яростных Химер[52].Меж тем, противник и людей и Бога,Летел на быстрых крыльях Сатана,Воспламененный мыслями о целиСвоей высокой; к Адовым вратамОн направлял полет свой одинокий.То вправо уклонялся он, то влево,То, крылья распластав, летел внизу,То ввысь взвивался к пламенному своду.Как издали, как будто в облакахПовисший, флот виднеется, плывущийНа парусах от берегов БенгальскихПри ветре равноденствия попутномИль с островов Терната и Тидора[53],Откуда много пряностей везутКупцы; как держат путь они торговыйЧрез море Эфиопское до КапскойСтраны и ночью к полюсу стремятся —Таким, паря вдали, казался Враг.И вот уж стены Ада показались —Высокая – до самой крыши страшной;Втройне тройные были в них врата —Три медных, три железных, три алмазныхОбъятых вкруг огнем, который их,Однако, не сжигает. Пред вратамиС той и другой сидело стороныПо страшному чудовищу; до чреслОдно из чудищ женщиной казалось,Притом красивой, – остальное ж телоГромадное покрыто чешуей,В извивах, как змея, тянулось, жалоСмертельное неся; вокруг нееПсов адских стая, лая непрерывно,Кружилась, страшно разевая пасти,Как Церберы[54], творя ужасный шум;Порою же они по произволуИль если им мешало что-нибудь,К ней заползали в чрево, там скрываясь,И продолжали лаять там и выть,Хотя незримы; далеко не столькоУжасны были псы свирепой Сциллы[55],Купавшейся в том море, что проходитПроливом меж Калабрией и берегомТринакрии[56] охрипшим; лучше ихТе псы, что мчатся за ночной колдуньей,Когда она, по тайному призыву,По воздуху летит, куда ееВлечет приятный запах детской крови,Чтоб с ведьмами лапландскими плясать,Заклятьем ясный месяц помрачая.Другой ужасный образ – если можноТакое слово применить к тому,Что не имеет образа, в чем трудноИль невозможно члены различить,Ни рук, ни ног не видно и все телоКакой-то тенью кажется неясной, —Сидел недвижно, сумрачный как ночь,Ужасен и свиреп, как десять Фурий,И грозный, как сам Ад, вооруженОгромным дротом. То, что головоюКазалось в нем, венчалося подобьемКороны царской. Сатана к немуПриблизился; чудовище, поднявшись,Пошло к нему громадными шагами,И от шагов тех содрогался Ад.Враг, не смутясь, смотрел и удивлялся,Что б это быть могло, – но не страшился:Ему ничто из всех созданий мираНе страшно было; все считать ничтожнымГотов он был; лишь Бог и Божий СынЕму могли быть страшны. И, с презреньемСмотря навстречу, так он начал речь:«Кто ты, ужасный образ нестерпимый,Что, хоть свиреп и грозен, смеешь ты,Противостав всем телом безобразным,Мне заграждать дорогу к тем вратам?Но я пройду чрез них – в том будь уверен —И позволенья у тебя проситьНе буду. Прочь с дороги иль безумьеРешись свое на деле испытатьИ научись тогда, отродье Ада,Вперед не спорить с силами Небес!»И в ярости ему ответил демон:«Так это ты, изменник-Ангел, ты,Который первый мир нарушил в НебеИ клятву преступил, дотоле святоХранимую, и, дерзко возмутясь,Увлек с собою треть сынов небесных,Чтоб против Вышнего восстать, за чтоТы и они, отпавшие от Бога,Осуждены здесь вечно дни своиВлачить в тоске и скорби беспредельной?И ты дерзаешь, обреченный Аду,Себя к Небесным Силам причислять?И смеешь ты презрительный свой вызовБросать тому, кто Царь и ВластелинМест этих? Да, скажу тебе прямее,Чтоб более еще тебя взбесить:Твой Царь и Властелин! Иди, лжец беглый.Иди назад, чтоб кару отбывать!Спеши, чтоб я бичами скорпионовМедлительность твою не подогнал,Спеши на крыльях – или этим дротомТебя я так ужасно поражу,Что ощутишь ты боль, какой не ведал!»Так говорил свирепый этот ужас;Произнося угрозы эти, онСтал в десять раз страшней и безобразней.С другой же стороны, негодованьемПылая, смело Сатана стоялИ весь горел, как яркая комета,Которая в полярных небесахВо всю длину сияет Офиуха[57]И сыплет с волосатого хвостаВойну и язву моровую. Оба,Копье друг другу в голову нацелив,Стоят, врага желая поразитьОдним ударом, грозны, как две тучи,Чреватые оружием Небес,Которые над Каспием сошлися:Стоят они лицом к лицу и медлят,Пока не даст сигнала ветер имСредь воздуха столкнуться мрачной встречей.Так мрачен вид был двух бойцов могучих,Что самый Ад еще мрачнее стал.Никто еще из них врага такогоНе видел; здесь свершились бы делаВеликие, и громкою молвоюО тех делах наполнился бы Ад,Когда б змееподобная колдунья,Которая у Адских врат сидела,Держа в руках ключ Ада роковой,Не бросилась меж ними с громким криком:«Отец, зачем рука твоя грозитЕдинственному сыну? Что за яростьТебя так страшно обуяла, сын,Что в голову отца копьем ты метишь?И для кого – ты знаешь? Для Того,Кто там вверху сидит и над тобоюСмеется! Возложил Он на тебяТяжелый труд, чтоб исполнял ты кары,Которые присудит гнев Его,Тот гнев, что справедливостью зовет Он,Тот самый страшный гнев, который васКогда-нибудь обоих уничтожит!»Сказала так – и адская чумаМгновенно отступила; Сатана жеК колдунье речь такую обратил:«Так странен был мне возглас твой, так странныСлова, что ты сейчас произнесла,Что вмиг моя рука остановиласьИ медлит показать тебе на делеНамеренья мои. Сперва хочу яЗнать, кто ты, образ двойственный, зовущийМеня отцом, хоть в первый раз тебяЯ вижу здесь, в долине этой адской,И почему ты говоришь, что этотУжасный призрак – сын мой? Я не знаюТебя; еще не видел я созданийСтоль отвратительных, как он и ты».Она же, сторож Ада, отвечала:«Как! Ты забыл меня? Иль столь дурнаТебе кажусь я ныне, чьей красоюТы в Небе восхищался? Помнишь, раз,В собрании могучих Серафимов,В отважный заговор вступивших противНебесного Царя, внезапной больюТы поражен был, взор затмился твой,И все в твоих глазах покрылось мраком,И столб огня из головы твоейВдруг вышел, и образовалось слеваБольшое в ней отверстие, откуда,Подобная по виду и осанкеТебе и столь же, как и ты, прекрасна,Небесная богиня появиласьВ вооруженьи полном? ИзумленьемОбъяты были воинства Небес;Они невольно отшатнулись в страхеИ нарекли тогда меня Грехом,За знаменье зловещее считая.Но постепенно стала я для нихПривычной, стала нравиться, и вскореИз тех, кто отвращались от меня,Большая часть была моей красоюПривлечена, и более всех – ты,Когда во мне свой образ совершенныйВсе более привык ты узнавать.И ты в меня влюбился, и со мноюИмел ты радость тайную, и вскореЯ от тебя во чреве понесла.Меж тем война настала; огласилисьСраженьями небесные поля.И победил (могло ли быть иначе?)В сраженьях тех наш всемогущий Враг,А мы разбиты были и бежалиСквозь эмпиреи. Наша рать стремглавВся сброшена была с высот небесныхВ ужаснейшую бездну – с ней и я.И в это время дан был ключ могучийМне в руки и приказано стеречьВрата, навеки запертые, чтобыНикто не мог открыть их без меня.В раздумье я сидела, но недолго:Во чреве, плод понесшем от тебяИ выросшем чрезмерно, я внезапноПочуяла чудесное движенье,И страшные в нем боли начались.И наконец, тот ненавистный отпрыск,Который здесь стоит перед тобой,Твое рожденье, с яростным усильемПуть проложил сквозь внутренность моюИ разорвал ее с ужасным страхомИ болью для меня; чрез это былоМое все тело в нижней половинеИскажено. Рожденный мною врагПошел, всеразрушающим махаяКопьем своим. Воскликнув громко: «Смерть!» —Пустилась я бежать. Весь Ад кромешныйПри имени том страшном содрогнулся,И громко он вздохнул из всех пещер,И слово «смерть» откликнулось во вздохах.Бежала я, а он бежал за мной,Как кажется, скорей пылая страстью,Чем яростью; проворнее меня,Испуганную мать свою догнал он,И вот в объятьи гнусном и насильномСо мной он эту свору породилЧудовищ, вечно воющих, чьи крикиМеня бессменно окружают здесь;Как сам ты видеть мог, я ежечасноИх зачинаю, ежечасно такжеРождаю их: когда они хотят,В родившее их чрево снова входятИ жрут там с воем внутренность мою,Которая им пищу доставляет;Затем, наружу вырвавшись опять,Сознательным меня терзают страхом:Нет отдыха, покоя нет от них!Напротив Смерть сидит, в меня вперяяСвой леденящий взор, – мой сын и враг,Который, не найдя иной добычи,Меня сейчас пожрал бы, мать свою,Когда б не знал он, что конец мой будетЕго концом, что горьким я кускомПридусь ему – ужасною отравой:Так повелела вечная Судьба.Тебя ж, отец, я предостерегаю:Беги его смертельного копьяИ не надейся быть неуязвимымВ доспехах ярко блещущих твоих,Хотя б они небесной были ткани:Удар смертельный всех погубит, кромеЕдиного, Кто там, вверху, царит».Она умолкла. Сразу Враг лукавыйСообразил, что может он извлечьИз слов ее. И вот, придав тон мягкийСловам своим, он кротко отвечал:«Дочь милая, коль скоро ты считаешьМеня своим отцом и говоришь,Что это – сын прекрасный мой, залогомЯвившийся тех радостей и уз,Которые имел с тобой я в Небе,Тогда столь сладких, о которых грустноНам вспоминать с тех пор, как нас постиглаНежданно эта злая перемена, —Узнай: я не пришел сюда как враг:Иду я лишь, чтоб принести свободуОт этой тьмы, от этих мрачных стен,От этих мук – тебе, ему и прочимНебесным Силам, тем, кто, защищаяЗаконные права свои, со мнойС высот небесных пали. Этот розыскЕдинственный мне ими поручен;Один за всех я вызвался чрез пропастьБездонную, без спутников, пройтиИ, миновав громадную пустыню,Искать того предсказанного места,Где, как все знаки сходятся, теперьМир новый создал, круглый и обширный,В соседстве Неба; тот блаженный мирВ себе созданий-выскочек лелеет,Которые, быть может, вместо насСотворены, – хоть от Небес подальше,Чтоб в Небесах могучая толпаЧрезмерно не размножилась бы сноваИ не возник бы новый там мятеж.Насколько эти вести справедливыИ нет ли новых тайн еще, узнатьЯ тороплюсь; узнав, вернусь немедляИ приведу тебя и Смерть в тот мир,В котором заживете вы спокойно,Невидимо там в воздухе паря,Проникнутом бальзамом ароматов;Там будете питаться вы обильно,Без меры; вам добычей будет все!»Он замолчал; они ж, казалось, былиДовольны речью чрезвычайно; СмертьОсклабилась улыбкою ужасной,Услышав, что свой голод утолит,И за свое порадовалась чрево,Которому увидеть предстоялоТот час счастливый; злая Смерти матьБыла довольна также и сказала:«Мне ключ от этой адской бездны данПо воле всемогущего ВладыкиНебесного; алмазные вратаЗапрещено мне открывать; на стражеС копьем своим стоит здесь крепко СмертьИ не страшится никого: не можетНикто живущий ей противостать.Но для чего мне исполнять веленья,Того, чью ненависть ко мне я знаю,Которым я низвергнута позорноСюда, в глубокий, мрачный этот Тартар,Чтоб службу ненавистную нести?Я, небожитель, порожденье Неба,Должна здесь в вечной скорби изнывать,Средь ужасов и воплей непрестанныхДетей моих, что недра жрут мои!Ты мой отец, ты мой творец единый,Обязана тебе я бытием!Кому ж, как не тебе, повиноваться?За кем идти мне, как не за тобой?Меня ты скоро выведешь отсюдаВ тот новый мир, ко свету и блаженству;Там буду я опять среди боговВ отраде жить, там буду одеснуюТебя, отец, царить в довольстве полном,Как дочь твоя любимая, вовек!»Слова промолвив эти, ключ проклятый,Орудье наших бед, она взялаИ поползла, крутя свой хвост громадный,К вратам и с силой быстро поднялаРешетку вверх, висевшую пред ними,Которой не могли бы без нееСтигийские все силы сдвинуть с места.Затем в замочной скважине онаВращает ключ запутанный и сложный, —И сразу все запоры и засовы,Железные и каменные массыСвободно раздвигаются. И вмигС ужасной силой и жестоким скрипомРаскрылись настежь адовы врата,И гром такой произвело вращеньеИх на петлях, что задрожал Эреб[58]До глубины. Итак, она открылаВрата, но силы не было у ней,Чтоб их закрыть: они так и осталисьРаскрытыми, и вход был так широк,Что чрез него пройти могло бы войско,Свои знамена пышно распустив,С конями, колесницами, свободноСтрой развернув. Зиял их страшный зев,Подобно горну, черный дым и пламяСтолбом зловещим красным изрыгая.И вот открылись сразу перед нейВсе тайны древней бездны океанаБезмерного, без света, без пределов,Где высота, длина, и ширина,И время, и пространство – не у места,Где древняя лишь Ночь и с ней Хаос[59],Как предки стародавние природы,Анархию поддерживают вечно,Где распри бесконечные шумятИ вечное царит во всем смятенье.Жар, холод, сухость, сырость – все четыреОтважные борца за власть здесь спорят,Неся свои все атомы в борьбу,Которые, по партиям сбираясь,По племенам своим распределись,Легко вооруженные иль в латах,То острые, то нежные, то быстры,То медленны, – кишат там без числа,Подобные песчинкам жаркой почвыКирены или Барки[60], поднимаясьВ порывах вихрей, в вечной их борьбеИ опираясь легкими крыламиНа них; к которой партии примкнетИх больше, та и победит; решаетИх спор Хаос, решением своимЛишь подданных запутывая распрю;А рядом с ним судья верховный, Случай,Там царствует над всем. У этой бездны,В которой нет ни берегов, ни моря,Ни пламени, ни воздуха, где всеПервичные смешались элементыИ вечно там враждуют меж собой,Пока Творец всесильный не захочетВнести порядок в темные их массы,Чтоб новые миры из них создать, —У этой дикой бездны размышляя,Стоял при входе в Ад великий Враг,смотрел вперед и думал: предстоялоЕму не узкий переплыть пролив!Он оглушен был также страшным шумом,Подобным (если малое возможноСравнить с великим) грохоту, когдаБеллона[61] все осадные орудьяВ ход пустит, чтоб столицу разорить;Тот грохот быль не менее, чем если бСо всех сторон упал небесный сводИ ось Земли стихии повернули бВ борьбе своей. Однако ж наконецСвои он смело расправляет крылья,Как паруса, пускается вперед,Взвивается на восходящем дымеИ быстро отдаляется от дна.Так много миль восходит он отважно,Как бы хребет туч черных оседлав;Но вдруг теряет эту он опоруИ пустоту встречает под собой;Напрасно бьет он крыльями: нежданноОн падает отвесно в глубинуНа тысячу локтей, и по сегодняОн продолжал бы падать, может быть,Когда б, к несчастью, вдруг толчком могучимКаких-то возмущенных облаков,Селитрою и пламенем чреватых,Он не вознесся вновь на много миль.Так первой избежав беды, внезапноТут погрузился в мокрый он песок;Под ним ни море, ни земля; с усильемОн движется вперед – то на ногах,То на крылах; весло ему и парусТеперь равно орудья. Так спешитЧерез пустыню Гриф[62], бегом иль такжеНа крыльях, чрез болота и холмы,Преследуя упорно Аримаспа[63],Укравшего хранимое им злато.С таким упорством держит путь и ВрагСквозь топь, чрез крутизну, через теснины,Сквозь чащу, чрез пустыни, через камни,Работая ногами и руками,И крыльями, и головой – плывя,Бродя, шагая, ползая, взвиваясьНа крыльях. Наконец он слышит шум,Несущийся из мрака, оглушаяСмешеньем всевозможных голосов;К нему он путь бесстрашно направляетВ надежде, что найдет он Силу тамИль Духа этой бездны бесконечной,Живущего, быть может, в этом шуме,И спросит у него, где путь ближайшийВедет к границам света. Вдруг пред нимХаоса трон является в палатке,Раскинутой над бездною глубокой;С ним восседает траурная Ночь,Старейшее из всех созданий в мире,Делящая с ним царство; подле нихСидят Аид и Оркус[64]; рядом – имяДемогоргона[65] страшное, затемМолва и Случай, Смута и Смятенье,Раздор и силы прочие, – все спорятНа тысячу различных голосов.К ним обратясь отважно, СатанаСказал: «О Силы, Духи этой бездны,Хаос и ты, Ночь древняя! ПришелЯ к вам не как презренный соглядатай,Не с тем, чтоб планы ваши узнаватьИль нарушать владений ваших тайны, —В пустыне этой мрачной я брожуЛишь по необходимости; сквозь вашуОбширную страну стремлюся к свету,Один, без руководства, в ней теряясь!Ищу я, где граничит этот мракС пределами Небес; пришел я с цельюУзнать то место, что от вас недавноОтторгнул Царь эфира для Себя;Туда лежит мой путь, туда направьтеМеня! За ту услугу принесуНемалое я вам вознагражденье.Изгнавши узурпатора, я область,Утраченную вами, возвращуПод вашу власть, во мрак первоначальный,В котором сам я нахожусь, и вновьТам водрузится знамя древней Ночи.Вся выгода для вас, а мне – лишь месть».Так молвил Враг. Ему ответил старый,С запутанною речью, с искаженнымЛицом, Анарх[66]: «Тебя я знаю, странник;Ты – тот могучий Ангелов глава,Которым был мятеж недавно поднятПротиву Повелителя Небес;Ты побежден был; видел я и слышалВсе это: не могло такое войскоГромадное без шума пробежатьЧрез эту бездну страшную; крушеньеУжасное постигло вас, разгромНеслыханный вас поразил смятеньем;Разверзлись небесные врата,И следом победителей мильоныЗа вами мчались. Я сижу здесь тихоВ своих границах, чтобы сохранитьНемногое, что защищать осталось;И так уже междоусобья вашиНам принесли ущерб, власть древней НочиПоколебалась сильно: был отторгнутСначала Ад, чтоб вашей быть тюрьмой,Заняв внизу огромное пространство;Теперь недавно Небо и Земля —Мир новый, над моим висящий царствомНа цепи золотой, с той стороныНебес, откуда ваши легионыНизверглись. Если ты идешь туда,Путь недалек, но тем опасность ближе.Иди ж скорей: крушенье, разоренье,Грабеж, несчастье – выгода моя».Он замолчал. Немедля, без ответа,Пустился в путь дальнейший Сатана,Обрадован, что берег он увидитВ широком море странствий наконец.Со свежей, новой бодростью и силойОн, пирамиде огненной подобно,Вознесся ввысь, в широкое пространство,Сквозь вечный спор враждующих стихий,Меж ними путь свой смело пролагая.Опасностей и трудностей он большеЗдесь претерпел, чем Арго[67], проходяБосфор меж двух сходящихся утесов,Иль Одиссей, когда он на обломкахОт корабля, Харибды избегая,Свой правил путь в другой водоворот.Так с беспокойством и трудом прошел онСвой путь, – теперь с трудом и беспокойством,Но с той поры, как он его прошел,Свершилося паденье человека, —И как переменился этот путь!Здесь Грех и Смерть (по попущенью Неба),Идя отважно по следам Врага,Построили широкую дорогу,Мощенную над этой бездной мрака,И пропасть та кипящая неслаПокорно мост длины неимовернойОт Ада вплоть до крайнего пределаЗемного мира бренного; тот путьЛегко отпадших духов сообщаетС землей, чтоб искушать они моглиИли карать всех грешных смертных, кромеЛишь тех, кого, по милости особой,Хранят Господь иль Ангелы добра.Вот наконец священное влияньеСвое являет животворный свет;Со стен небесных в недра темной НочиЗаря, мерцая, шлет свои лучи.Здесь – крайние пределы, до которыхСвой жезл Природа простирает; здесьХаос слабеет, – от ее преддверьяУходит он, как побежденный враг:Здесь менее шумит он и бушует.Здесь Сатана спокойней, облегченный,Плывет в волнах, чья зыбь теперь слабей,Сквозь полумрак; он кораблю подобен,В жестокой буре бившемуся долго,Который путь с отрадой держит в порт,Хоть растеряв изорванные снасти.В пустом пространстве, воздуху подобном,Он держится на распростертых крыльяхИ может уж отсюда созерцатьВдали всю ширь небесных эмпиреев —Квадратную или круглую – неясныИх очертанья; башни из опаловОн видит, видит крепости Небес,Живым сапфиром блещущие; былиОни когда-то родиной его!..А подле виден новый мир, висящийНа цепи золотой величинойКак звездочка малейшего размера,И месяц также виден рядом с ним.Сюда, неся всю тяжесть злобной мести,Проклятый, он в проклятый час спешит.