Полная версия
Между
– Ирб, хочу спросить тебя.
– Что такое?
– Ты ведь не женился за все эти века? Почему?
– Ма-арх, с чего ты взял? Я был женат много раз, и на девушках пиктов, и на…
– Я не о том. Я не о смертных. Ты никогда не женился на такой, как мы. Почему?
Тот пожимает плечами:
– Не сложилось. Не до любви было. А почему ты спра… Подожди! уж не хочешь ли ты..?
– Именно.
– Но, Марх, Гвен еще совсем дитя!
– Она доверчива, как дитя, да. Но в этом, думаю, она не повзрослеет никогда… Во всех мирах мне не найти ей лучшего мужа, чем ты.
– Хочешь породниться?
– Надеюсь, ты не против?
– Марх. Нас с тобой и так связывает многое. Тебе не нужно для этого выдавать за меня свою сестру. Но если Гвен захочет сама… знаешь, может быть, я все эти века ждал именно ее.
Кромка нежности: Марх
Ты светлая, как цветы на лугу. Обликом ты взрослая девушка, но ребенок в душе. Я всегда улыбаюсь тебе – как дитяти. Как той малышке, которую некогда снял со спины Рианнон и так боялся уронить.
Мне нет нужды торопиться с твоим замужеством, но я так хочу, чтобы два самых дорогих мне человека были вместе. Мы ведь люди, Гвен, – и ты, и я, и Ирб. Мало ли, что долго живем… Как там говорила Сова про корни, которые мы пускаем в землю…
Пусть твоей землей станет Альба. Пусть ты сильнее привяжешься к Ирбу, чем ко мне. У меня когда-нибудь будет моя златокудрая, а вы будете друг у друга…
Ты согреешь его душу, Гвен. Он, конечно, древний и сильный, но имеет право на маленький пушистый комочек тепла.
– Замуж за Ирба? – охнула девушка. – Брат, но он такой… такой могучий.
– И что? – не понял Марх.
– Я не гожусь ему в жены. Тут нужна богиня… как наша мать или даже еще могущественнее.
– Не нужна. Во всяком случае, не нужна Ирбу. Он встречал немало богинь за минувшие века.
– Но я… я ничего не могу… не умею.
– Гвен, моя маленькая сестренка. Никто не спрашивает тебя о твоих умениях. Я снова повторяю: ты хочешь выйти за него?
– Конечно, но…
– Вот и славно.
Кромка любви: Ирб
Гвен. Я не буду уверять, что люблю тебя. Я скажу иначе: я буду.
Ведь любовь – это не безумие Бельтана. Она приходит с годами… Один человек-сказитель обронил фразу: «Они живут в большом ладу и доживут, пожалуй, до любви». Он был мудрым, этот сказитель.
Мы обязательно доживем до любви, Гвен.
В этом я могу тебе поклясться перед любыми богами.
* * *Тихий летний вечер. Берег. Внизу подремывает море, разнежившись на закате. Марху думалось, как точно певцы сравнивают такие волны со спящим человеком: сине-золотистая гладь мерно вздымается, словно грудь, волны чуть лижут прибрежные камни, даже не накрывая их.
Стихия спит.
Покой… война окончена – по крайней мере, для Прайдена. Максен ушел.
Затишье. До новой войны… когда она будет? Сколько нам отпущено судьбой на передышку?
Неважно.
Сейчас – покой. Даже Тинтагел утих после свадебных торжеств.
Можно спокойно побродить с другом.
– Гвен не обижается, что ты проводишь больше времени со мной, чем с ней?
Круитни пожимает плечами:
– Она умная. И знает, что мы скоро уедем.
– Не задержишься?
– На дюжину дней. Ну, на две. Больше – нет. Я должен быть на моем Севере. Не потому, что там будет беда без меня. Просто…
– Я понимаю. Я знаю, что такое «моя страна».
– Хорошо у тебя, Марх…
– Чем?
– Моря много… простор. Так бы и полетел…
– Со скалы? – хмыкает сын Рианнон.
Ирб в ответ вздергивает бровь. Марх кивает:
– Похоже, мы оба вспоминаем об этом. Второй раз мы стоим вместе над обрывом.
Северянин соглашается:
– Не каждый день мать сбрасывает сына с утеса.
Кромка памяти: Марх
Этот ужас падения я помню до сих пор. И еще – отчаянное неверие в то, что сейчас погибну. Всё во мне кричало: «Нет! Не я! Не со мной!» – и я настолько не желал принять неотвратимое, что…
…забавно: за все эти века я так и не вспомнил, что же со мной произошло тогда.
Нет, сейчас я знаю, как превратиться в коня; это не требует усилий – но я не помню, как у меня это получилось тогда, в самый первый раз.
Я очень не хотел погибать.
Помню удар о воду – как будто упал на мягкие густые травы. Помню свое удивление, когда увидел над головой конские копыта и не сразу понял, что это – мои ноги. Помню, как они не очень-то хотели держать меня. Помню, как пришлось заново учиться ходить.
И совсем не осталось сил на то, чтобы удивляться моей способности скакать по водам.
Ирб улыбнулся:
– Пожалуй, пришло время кое-что тебе рассказать.
– Да?
– Это я убедил Рианнон…
– Сбросить меня со скал?
– Не отдавать тебя Мейрхиону. Не дать тебе вырасти среди людей.
– А столкнуть с утеса?
– Марх, тебе тогда было пять лет. Предел детства для человека. И у тебя еще ни разу не проявились способности полубога.
– Риск погибнуть – лучший способ пробудить их?
– Подумай сам, Марх: кем бы стал сын Мейрхиона? Вождем пары сотен воинов? Великим властителем десятка островов?
– Хм…
– Надеюсь, король Аннуина не жалеет, что не стал наследником своего отца?
Кромка памяти: Ирб
Рианнон просто не задумывалась о судьбе своего сына. Ей был нужен Мейрхион, нужна Альба – и всё это она обрела, и предостаточно. А мальчишка – растить сына должен отец, и отец растит, и о чем тут думать богине, которая простирает свою власть по горам, – и уже на скалах появляются витиеватые изображения лошади, не похожей на обычное животное.
Рианнон и Мейрхион были предназначены судьбой друг другу. Обоим нужна была власть над Альбой: ему – в мире зримом, ей – в незримом. Обоим этот брак давал желанное. И еще – это не мое дело, но было слишком заметно – Мейрхион восхищал Рианнон просто как мужчина.
Идеальная пара. А маленький Марх подрастал, изредка удостаиваясь внимания то отца, то его воинов. Еще один сыночек, растущий при дружине.
Я жалею лишь об одном – что не сразу понял, кем вырастет сын этих двоих.
При всем могуществе Рианнон – Мейрхион был не слабее. Чужак, пришедший на острова Дал Риады как завоеватель, – и шаг за шагом собиравший настоящее, сплоченное королевство. Где силой оружия, где силой слова – он был прирожденным правителем. Я жалел, что он человек, всего лишь человек: отпусти ему судьба хотя бы век жизни – он мог бы объединить все острова!
В нем была та сила, которая заставляет воинов, не задумываясь, следовать за вождем, а мелких правителей – повиноваться.
Он человек был, человек во всем… так говорили о нем барды. Или скажут… или не о нем… неважно. Всё, что восхищает нас в людях и что ужасает в них, – всё это было в твоем отце, Марх. Властный и удачливый, гордый и кичливый, жадный до добычи и щедрый на дары, отчаянно храбрый в бою и хитрый, если дело доходило до переговоров… огненно-рыжий – рядом с ним мне казалось тепло, будто возле костра в ночи. Ты знаешь это чувство защищенности. Я не боюсь опасностей и не ищу укрытия… но пока Мейрхион был жив – меня не оставляло чувство, что моему Северу не грозит ничто. Никакая из бед.
Впрочем, так оно и было.
…Но твой отец был еще и мудр. Редкое качество для воителя. Он хорошо понимал, что он станет настоящим королем, только если женится на богине. У них в Эрине это – закон.
– И ты сосватал ему мою мать?
Ирб улыбается:
– Считай, своим появлением на свет ты обязан мне.
Марх кивает:
– Отличная шутка, не считая того, что это правда.
Кромка памяти: Марх
Я мало помню отца. Врезалось в память одно: вечер, закат. Такой же, как сейчас. Кожаные ладьи… курахи, или как там их на языке скоттов? – плывут с запада. Отец возвращается из очередного похода? набега? впрочем, какая разница.
Я стою на берегу. Он выпрыгивает из ладьи, и закат отсвечивает в его рыжей гриве.
Будто его волосы вспыхнули костром.
Он хватает меня, подбрасывает в воздух, снова, снова… Я визжу от радости, он хохочет.
Победитель.
– Ирб, он ведь был выше меня ростом?
– Это важно?
– Нет, но всё же?
– Да, выше. На голову. И ярче волосом.
– С веками бронза темнеет…
Кромка памяти: Ирб
Да, Марх, мы с тобой второй раз стоим над морем. И тот день… мне его не забыть. Всё-таки я тогда поступил правильно. Да, разлучил тебя с отцом. Но дал тебе – вечность. И дал всем нам, нелюдям, – тебя.
Я убедил Рианнон, что твое время уходит, – и скоро станет поздно, если уже не стало. После такого разговора нетрудно было угадать, как она заставит тебя овладеть магией.
Что-нибудь с риском для жизни.
Трюк, древний как мир.
Когда вы втроем пошли к морю, я отправился за вами. Чувствовал: стоит быть рядом.
Море ревело далеко внизу, я уже понял, что сделает твоя мать.
Мейрхион взахлеб рассказывал об очередном походе, ты сиял от счастья, внимая ему с бо́льшим восторгом, чем жрец – откровению от своего бога, а Рианнон… она улыбалась, кивала…
…и все мы пропустили тот миг, когда она столкнула тебя со скал.
Мейрхион оцепенел.
У меня в ушах до сих пор стоит отчаянный мальчишечий крик – сменившийся ржанием.
«Спасся. Превратился. Всё в порядке».
Это была даже не радость. Это было… я не знаю, как назвать. Никогда в жизни я не был счастлив – так.
Я метнулся к обрыву – и увидел внизу, на волнах, вороного жеребенка, упавшего на спину и неловко дрыгающего ногами. Наконец ты смог перевернуться, встать… ну, и начал учиться скоку. Ноги тебя не слушались, и выглядел ты, признаться, донельзя забавно.
И море было тебе – что луг с высокой травой.
– Мой сын..! – прорычал Мейрхион.
– Вон твой сын, – Рианнон кивнула в сторону моря. – Забери его, если сможешь. И вырасти человеком – если заберешь.
– Ты… ты…
Мейрхион в ярости – это зрелище было привычным, но каждый раз – впечатляющим. Как летняя гроза.
– Я всего лишь дала ему то, что его по праву рождения. Он – Марх, Конь. Теперь он стал им.
И вороной жеребенок учился скакать по волнам…
– И после этого они расстались?
– Если ты имеешь в виду разрыв – то нет. Какое-то время Мейрхион гневался, Рианнон не появлялась в Альбе, а потом – всё вернулось. Твой отец смирился, что не ты унаследуешь его земли… но ты же не был старшим изо всех его детей.
– Так странно… слушать о своем отце, как о чужом человеке.
– Манавидан был тебе ближе?
– Да. Он вырастил меня. Если я кого и назову отцом, то именно его. Странно, что он не взял меня с собой, когда женился на матери и пошел править в Прайдене.
– Ничего странного. Кем бы ты пришел с ним? Соперником Придери? Два сына Рианнон вместе – это могло оказаться слишком много. Слишком.
– Меня берегли про запас? – рассмеялся король.
– Именно. Я так и сказал твоей матери: пусть до поры растет в тайне и явится во всей мощи – в свой час и к своей славе.
– Снова ты! Ирб, я думал, что хорошо тебя знаю, – а ты нашпигован секретами, как жаркое приправами. Что еще ты скрываешь от меня?
– Скрываю? – круитни улыбнулся. – Я не скрывал ничего и никогда. Но припомни: много ли за эти века у нас было времени на разговоры о твоем детстве?
– Хм…
Солнце давно село. Становилось сыро, холодно.
Марх присел на валун.
– Война действительно кончилась… Мы с тобой говорим не о настоящем и не о будущем, а о давно прошедшем.
Северянин снова улыбнулся, размотал обернутую вокруг пояса верхнюю часть килта, набросил на плечи.
– Пойдем в замок? – приподнял бровь Марх.
– Как хочешь, – пожал плечами тот. – Можешь еще поспрашивать. Я расскажу.
– Что еще я не знаю из своей жизни?
– Пожалуй, тебе известно всё.
– А об отце?
– Вряд ли тебя интересуют схватки Мейрхиона с вождями островов…
– Ты был его советником?
– Не совсем. Я приходил к нему – иногда. Советовать ему надо было осторожно, исподволь. Он не терпел ничьей воли над собой. Даже Рианнон. А ей это нравилось… Она называла его нахалом, рыжим медведем, «этим дикарем с запада» – и каждый раз это звучало наивысшей похвалой. Ты знаешь, что она предлагала ему бессмертие?
– Откуда? Это ты всё знаешь о них, – хмыкнул Марх.
– Предлагала. Уйти с ней в Аннуин. Или даже стать богом Альбы.
– И он отказался. Понимаю. Кем бы он был в Аннуине? ее любовником и только? Он бы умер от скуки, и никакое бессмертие бы не помогло!
– Да, – кивнул Ирб. – Ему нужно было действовать. И обязательно – самому. Самому первым выскочить из своего кожаного корабля, самому врубиться в строй врагов, самому снести голову их вождю… если бы это сделал кто-то другой, пусть верный друг – он стал бы навеки врагом для Мейрхиона.
– Он погиб в бою?
– Нетрудно догадаться. Как сказали бы барды, к тому времени его волосах серебро сменило медь.
– Человек был, человек во всем… – задумчиво повторил Марх. – Быть может, к лучшему, что мы с ним не узнали друг друга. Тратить жизнь на то, чтобы утвердить себя… пусть это будет поражением, но моим, чем победой, но помощника… мне это кажется глупостью. Мальчишеством.
– Было бы чему удивляться, – пожал плечами Ирб. – Во сколько раз ты старше его? В дюжину? Меньше? Если и меньше, то ненамного.
Неожиданно Марх спросил:
– А ты? Насколько ты старше меня?
– Ну-у… – Ирб присвистнул. – Я родился в горах Шотландии… честно говоря, я и сам не знаю, когда.
Кромка памяти: Ирб
Похоже, сегодня мы решили странствовать по прошлому, Марх? И твое детство оказалось недостаточно далекой древностью?
Ладно, давай обо мне. И то: надо ж тебе хоть после свадьбы узнать, кому ты отдал свою сестру… Шучу, да. Никакое знание родословной не даст нам того, что мы узнали друг о друге за эти века и эти войны.
Расскажу, расскажу. Уже рассказываю.
Моя мать была дочерью вождя, это всё, что я знаю о ней. Отец – он был богом. Богом маленького племени горной Альбы. Я был ребенком, когда на нас напали… с тех пор всё, что есть у меня от родителей, – этот золотой торквес на шее да один замшелый кромлех в горах. Я иногда режу там жертвы, кормлю отца… он никогда не приходит ко мне, да и я не стремлюсь видеться с ним.
Мертвые боги, Марх, это… это больно. Они умирают вместе со своим народом. Представляешь, каково это: умирать – вечно?
Л-ладно. Ты не об этом спрашивал.
Когда на нас напали, я, дитёныш, удрал в лес. Забрел в Аннуин – у нас в Альбе это так же просто, как у вас в Корнуолле. Там есть чудеснейшее место – лес Муррей. Бродя по нему, никогда не знаешь, в каком из миров ты сейчас. Там я встретился с Рианнон. Она тогда была совсем несчастной и оттого невероятно злой: Сархад Коварный лишил ее восточных равнин… ты знаешь эту историю?
– Отчасти знаю, – кивнул Марх. – Этот негодяй жаждал власти и ради нее призвал силу ан-дубно. Она затопила нынешний Ллогр.
– Да, – кивнул Ирб, – а Ху Кадарн смог загнать хаос обратно в преисподнюю. И погиб при этом.
– Погиб… что означает это слово, когда речь идет о бессмертных? Ху Кадарн был больше, чем богом!
Ирб серьезен и отвечает негромко:
– У каждого из нас есть предел силы. Когда исчерпано всё, до последней капли – это и есть смерть.
Они молчат долго. Темно. Серо-синее небо и черные абрисы скал.
Потом Марх говорит:
– Расскажи дальше?
– Дальше – о ком? О Ху Кадарне, о себе?
– О Ху Кадарне и о себе. Ведь ты его потомок?
– Марх, ты не поверишь, но – я не знаю. Многие вожди Севера возводят свой род к Ху Кадарну, он был прародителем королей. Может быть, и мой дед – его корня… я не знаю, да и знать не хочу. Марх, я – это я. Не славные предки. Я сделал в своей жизни немало, и то, потомок я Ху Кадарна или нет, не добавит ничего к моим заслугам.
– Да, я понимаю. Прости.
– Не за что. Я пытаюсь сообразить, что бы рассказать тебе интересного… и не нахожу. Я был вождем без племени, и когда я вернулся из Аннуина в Альбу, то принялся бродить от одного властителя к другому, ища достойных и помогая им советом. Иногда подолгу жил у кого-то, даже женился на смертных…
– Подолгу – это сколько? Год? Дюжина? Срок человеческой жизни?
– И год, и дюжина, и срок человеческой жизни, – улыбнулся Ирб. – Всякое бывало. Знаешь, Марх, я не искал ни справедливых, ни мудрых – я искал тех, в ком чувствовал силу. Силу, способную направить судьбу Альбы ввысь. Твой отец был одним из них.
– Но теперь ты стал правителем сам.
– Так получилось, – негромко смеется Ирб. – Один из моих потомков умер бездетным. Пришлось явиться к друидам и объяснить, кто я такой и почему желаю наследовать. Согласись, нечасто прадед становится преемником правнука.
– Все эти века ты был некоронованным королем Альбы, – медленно говорит Марх.
– Нет, – машет рукой Ирб. – Там достаточно королей и вождей. Я лишь советовал… не всем и не всегда. Честно говоря, мне нравилась эта жизнь бродяги. Сегодня здесь, завтра – там, если очень надо поторопиться, то срежу путь через Аннуин… и всегда доверять чутью, научиться распознавать в сиюминутных желаниях истину. Если хочется рвануть в Дал Риаду, забыв обо всем, – значит, так и надо. Если хочется назавтра уйти на восток… или в Аннуин, с Рианнон поболтать… ну и так далее.
– Сколько же это всё длится?
– Считай сам. Я родился после, много после гибели Ху Кадарна. А жаль. Говорят, он заботился обо всем Прайдене. Да и сама его гибель в бою с ан-дубно подтверждает это… Я иногда дерзко думаю, что похож на него. Это много больше, чем родство по крови, Марх.
– Я понимаю.
Видно было, что Ирб всеми мыслями уже там, в своем Лотиане. Гвен тоже хотела поскорее отправиться в свое новое королевство.
– Я не хочу отпускать вас, – сказал как-то Марх, – но пусть ваш сын родится там. В горах Шотландии. Как мы с тобой.
– Ты уверен, что это будет сын? Не дочь?
– А ты в этом сомневаешься?
Друзья рассмеялись.
– Как малыш подрастет – жду в гости.
– А ты к нам?
– Нет, Ирб. Ехать через весь Прайден – слишком долго. А путь через Аннуин мне закрыт: Гвин. Так что приедете уже втроем… когда-нибудь.
ЗДЕСЬ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ВЕТВЬ БИТВЫВетвь измены
Друст, сын Ирба
Волна
На севере рос мальчишка. Обыкновенный… или, во всяком случае, не считающий себя чем-то особенным. Возраст не тот, чтобы задумываться о своей исключительности.
Дни напролет он пропадал в горах, пытаясь помогать пастухам (больше мешал, но как прогонишь такого славного малыша?); он одинаково весело болтал с людьми, с животными и с духами этих гор, не задумываясь о том, что с овцами большинство лотианцев говорить не умеет, а пикси или ниски могут быть очень опасны. Мальчишка, конечно, выучил, что его мать – дочь Рианнон, но кто эта Рианнон – понимал смутно, а почему это имя защищает его от беды – не задумывался вовсе.
Он просто жил – как живут все пятилетние пацаны.
У него были мама и папа. Папа – низкий, смуглый, темноволосый и очень красивый – потому что его тело было разрисовано синими узорами. Мальчишка, тайком, пока никто не видит, макал палец в грязь и рисовал себе такие… ну, почти такие… в общем, похожие. Мама была беленькой. У нее была белая кожа и очень странные волосы. Светлые-светлые. Мама была очень высокой – выше папы, да и большинства пастухов. Говорили, что мама красавица, но по сравнению с папой она была неинтересной: у нее же не было таких замечательных синих рисунков на теле!
Мама и папа жили в башне, очень большой и зимою очень дымной. Каково там летом, мальчишка не знал: как только сходили снега, он удирал в горы. Мама пыталась его удержать, зато отец не возражал. Отец был очень умным, он понимал, что лазать по горам – это гораздо интереснее, чем сидеть в какой-то башне! Отец летом тоже куда-то уезжал, потому что он был этим, как его, королем. Что это такое, мальчишка не очень понимал, но точно знал: через год или через два папа возьмет его с собой. И это будет ух как интересно!
Так и рос Друст, сын Ирба. Облаченный почти весь год только в юбку из кожи оленя, загорелый до почти отцовской смуглоты, веселый и счастливый, как может быть счастлив ребенок, самая большая беда в жизни которого – наступление осени и необходимость вернуться в башню.
Кромка жизни: Ирб
Растет парень. Умный, ловкий, самостоятельный. Из лука стреляет уже прилично… для своего возраста. Пора искать ему хорошего учителя меча – луку любой пастух научит, а вот мечу только южанин.
С Мархом поговорить бы об этом. Он присоветует.
Да и вообще – я соскучился по моему Коню. Похвастаться перед ним сыном… пусть скорее находит свою златокудрую суженую, себе такого же парня заведет.
В Лотиане сейчас спокойно, так что почему бы нам и не съездить в гости? Перезимуем.
Надолго отлучаться не следует, и мы срежем путь через приграничье Аннуина. Дорога через весь Прайден займет не больше дня. Ну и, скажем, месяц проведем в Корнуолле. Мой парень не любит скучную лотианскую зиму – вот и побегает по Корнуоллу, там теплее.
Лотиан на зиму можно оставлять спокойно: тут самое страшное, что может случиться, – это буран. Но тогда уж никакой король не поможет.
Кромка судьбы: Друст
Ух ты!
Мы едем в гости. К дяде Марху. На юг. Там зимой снег бывает один-два дня, не больше.
Вот здорово! Не то что у нас.
А еще дядя Марх – друг папы и брат мамы. И король. Как папа. И еще что-то… я не запомнил.
Я думал, мы поедем на лошадях. А оказалось всё гораздо интереснее. Мы вышли из башни, и папа повел нас в круг камней. Потом мы все взялись за руки и оказались… а я не знаю, где.
Я никогда тут не был.
Так интересно: небо серое, снега нет совсем, горы незнакомые. Папа говорит, что мы еще сегодня придем к дяде Марху.
Кромка бытия: Манавидан
Марх так хорошо опахал Корнуолл, что до него мне не добраться. Но он наивно считает себя неуязвимым. Слабость каждого из нас – в тех, кого мы любим.
Ирб со своим щенком даже не счел нужным уйти в Аннуин. Идет по границе миров, свято убежденный в безопасности. Смешно! Вроде он умный… был.
Тебе будет очень больно узнать о гибели друга, сестры и их сына, а, Марх?
Уверен, твое отчаянье будет безмерным. Достойной наградой за мои труды.
Будь они корнуольцами – хоть один из них! – их бы защищала священная борозда. Но они лотианцы. Им не поможет ничто, кроме собственной силы, – да и она не убережет тоже.
Смутно различимые гребни холмов и кромка неба начали смываться, земля стремительно уходила куда-то вниз… Друст еще не понял, что это, еще считал это интересным, а Ирб закричал:
– Гвен! Зови мать! Он был ее мужем, он не тронет ее! Зови, спасай Друста!
Ответа мамы мальчишка не услышал: с ревом прорванной плотины начала прибывать вода – до колен, до пояса, до груди… Мама подняла его, посадила на плечи – Друст заревел на всякий случай, но вода не пропала, и только папа кричал что-то, а потом…
Потом окрестные горы обернулись волнами.
Выше любых гор.
Они обрушились на них. Мерзкая соленая вода попала в рот и нос, такая противная… когда волна схлынула, то Друст принялся отплевываться.
Они оказались на островке посреди моря.
Папа кричал:
– Рианнон, стерва, подстилка, это твоя дочь и твой внук, спаси их от своего…
Последнего слова мальчик не понял.
Их островок был как плот – волны кидали его, но он не тонул.
А потом море стало стеной. Волна была выше башни – и обрушилась на них… Гвен и Друст завизжали от страха…
…обрушилась бы.
Эта стена воды налетела на невидимый утес. И раскололась.
Ирб что-то кричал про Рианнон… все слова были незнакомые. Но бабушка, кажется, поняла именно их – Друст увидел, как по гребням волн скачет белая кобылица. Мальчик никогда не видел мамину маму, но сразу догадался: это она. Это ее звал папа такими интересными словами.
– Спаси их, б…
Вероятно, Ирб хотел сказать «богиня».
Друст не понял, как оказался на спине белой лошади, мама села сзади, а папа…
– Папа!
Следующую волну Ирб отразить не смог.
– Па-апа-а-а!!! – звенел над ярящейся стихией крик ребенка.
– Папа! Папа! – кричал Друст, не понимая, где он, не видя, что моря больше нет.
– Успокойся, – незнакомая женщина… бабушка? – прижимала его к себе. – Будь мужчиной.
– Где папа?!
– Он погиб.
Друст заревел, отчаянно, до черноты, до слепоты…
Он не видел происходящего, не понимал, что белая кобылица несет их сквозь миры, не заметил, как они снова оказались в мире людей – подле незнакомого высокого замка. Не увидел и того, кто выбежал им навстречу.