Кваздапил. История одной любви. Начало

Мадина подавилась смешком.

– Классно сказал! – Ее ладонь хлопнула меня по колену. – Главное – что сытыми.

– Плодить баранов – не мой профиль.

Я отодвинулся от набивавшихся в дружбу роскошных бедер. Самое странное, что следовавшие от меня отказ за отказом не смущали Мадину. Она либо принимала мои слова и поступки за проявление стеснения, либо просто не понимала, что отказ возможен в принципе. Но тогда…

Озарение прострелило навылет:

– У тебя уже есть такой опыт?

Щелчок вскипевшего чайника заставил Мадину вскочить, она озорно поиграла бровками цвета вороньего крыла:

– Ура, чай! Как договаривались, пришло время твоей исповеди.

– Подожди…

Но любительница горяченького отскочила и отвернулась, затем приподнялась на цыпочки и пошарила пальцами в поисках сахара по верхам настенных шкафчиков. Законы физики никто не отменял, и вслед за поднятыми руками задралась футболка. Разговаривать о чем-то серьезном стало невозможно, мысли разлетелись. Я молча смотрел, как прилипшая футболка еще с минуту отказывалась возвращаться на место, пока ее владелица порхала по кухне, накрывая на стол.

Что же я делаю…

А что я делаю, если рассудить трезво? Ничего предосудительно.

Просто попью чай с очаровательной мадемуазель и поговорю о былом. В меру сил и скромности выполню вырвавшееся ненароком обещание и отправлю проказливую гостью восвояси, что бы она там еще ни напридумывала.

Так и сделаем.

Кухня не отвратила Мадину от задуманного. Разобравшись в окружающем бардаке, она сотворила чудо, через пару минут все оказалось готово для небольшого пиршества. Две чашки со свисавшими из них ниточками с ярлыками и вставленными ложками, сахар, найденные в хлебнице сухарики с маком – чем не романтический ужин на две персоны?

На романтику не тянуло, хреновый из меня сейчас кавалер. Это возмещалось удвоенной энергией бодро шлепавших по прохладной плитке напедикюренных ног, чья хозяйка, ничего не стеснявшаяся, кажется, не подозревала о существовании слова «нет». Подобные особы считают, что наивного «А почему?» достаточно, чтобы любая проблема рассосалась. Мне впервые пришлось встретиться с представителем этой породы столь непосредственно.

Влажно выпуклая собеседница с интересом замерла:

– Начнем? Жду.

В предвкушении она уселась на табурет, подогнув под себя одну ногу. На меня глядели пронзительные глаза и мокрая майка, змеившиеся черные пряди склонились набок, их ласково поглаживала ладонь, а вторая лежала на торчавшей коленке.

– Что именно рассказать? – Мой взгляд не выдержал поединка и уполз в сторону, мысли разбежались, при этом я механически отхлебнул из чашки. Ежкин выползень, кипяток же!

– Осторожно! – всполошилась Мадина. – Горячо!

– Спасибо, очень своевременно. – Закашлявшись, я отставил чашку.

– О своем опыте, – напомнила Мадина о зависшем вопросе.

Она приготовилась слушать со всем вниманием: облокотилась на стол, подперла ладонью щеку. Я почувствовал себя неуютно.

– Хм. Это. В общем…

Мадина молчала, ободряюще кивая и теребя длинные локоны.

– Ну… – Я снова прокашлялся, некоторое время смотрел в потолок и, наконец, высказался по делу. – Про первый раз?

Пауза ожидания, что мираж развеется или сон прекратится, надежд не оправдала. Раздалось поторапливающе-подзуживающее:

– Угу.

– Мы с приятелями…

– В каком классе? Сколько вам было лет?

– На втором курсе.

Излом бровей увеличился, жадная до подробностей слушательница уточнила:

– Ты же про первый раз?

– Да.

– Ясно. – Черные брови подпрыгнули и вернулись в обычное положение. – Слушаю.

– Мы выпили и отправились к знакомым девчонкам.

– Твоя была среди них?

– Моя? А-а, в этом смысле. Нет, у меня не было своей. По дороге мы основательно затарились пивом и водкой. Нам оказались рады, и наутро…

– Стоп! – Мадина с грохотом ударила ладонью об стол. – Подожди про утро. Сколько вас было?

– Трое парней, трое девчонок.

– Все ровесники?

– Да.

– Что же вы делали?

– Пили. Всю ночь.

– Это понятно. А кроме?

– Потом я ничего не помню.

– Постой. Ты хочешь сказать…

– Да, все произошло по пьяни, и в памяти ничегошеньки не осталось.

– А у тебя было с одной или?.. – Фраза оборвалась, глазки зловредной выпытывальщицы тонко сощурились.

– Говорю же – не помню. Просто не знаю. Очень надеюсь, что никто в тот день не залетел, хотя меня, конечно, специально не информировали, но и претензий не предъявляли. И счастье, что никто ничего не подцепил. Впрочем, говорю только за себя: мне повезло. Утром мы проснулись в перевернутой вверх дном квартире, все валялись вповалку, грязные, противные. Я очнулся первым и ушел. Вот.

Переведя дух, я потянулся за чашкой.

Мадину исповедальный рассказ не устроил. Она склонилась вперед, оба локтя уперлись в стол, голос понизился до тонов, которые можно принять не просто за недовольные, а за угрожающие:

– В ту ночь у тебя вообще могло ничего не быть, твое «повезло» только подтверждает это, а ты обещал…

– И выполнил все, что обещал.

Мои разведенные руки сотворили жест «сэ ля ви, дорогуша, ничего не поделать».

Черные локоны Мадины несогласно мотнулись:

– Я просила историю, которая хоть как-то помогла бы в жизни новыми знаниями.

– А я про что? Очень поучительная история. С тех пор я практически не пью. Можно сказать – судьбоносная история.

– Не принимается.

– Остаюсь при своем мнении. – Я подмигнул: мол, подловила меня хитростью, хитрость же прилетела ответно.

– Мне нужно другое.

– Тогда бартер. В твоем тихом омуте уже водятся чертики. Меняю их на своих.

– У меня совершенно другая ситуация!

– Баш на баш. Или тоже рассказываешь об опыте в этой сфере, каким бы он ни оказался, или я сейчас же выпроваживаю тебя за дверь, считаю до трех. Два…

– Стой! Ты плут и мошенник.

– Сама такая.

– Кваздик, ты ведь понимаешь: если кто-то узнает…

– Кто-то, имеется в виду – кроме меня? А что ты ответила вчера, когда я предположил, что мои откровения могут уйти в народ? Дословно: «Слышал когда-нибудь, чтобы я трепала языком?» Я не слышал, и вот ты тут. Так же никто и никогда не слышал сплетен от меня. Будь это не так, Гарун вряд ли считал бы меня другом.

По щекам Мадины поползли пятна, вскоре покраснела и шея. У выбранной не по размеру футболки при наклоне отвисла горловина, и проявления внутренней борьбы продолжили движение дальше. Мой застопорившийся взор пришлось срочно уводить.

Родинка. Чертова родинка. Чертова девушка с чертовой родинкой на чертовой груди. Черт-черт-черт.

А ведь я зарекался чертыхаться. А попробуй тут не. Вот и.

Мадина решилась.

– С похожим вопросом однажды я обратилась к Султану, ты видел его вчера на вечеринке.

Еще бы не помнить Султана. Окажись он чуть более адекватным, и не бойся Настя в таком состоянии остаться с ним наедине, крепкий парниша с мутным взором уехал бы с девчонками вместо меня. И не было бы в моей жизни столь незабываемого начала лета.

На всякий случай я уточнил:

– Родственник, который домогался Насти?

– С какой стати ты его в мои родственники записал?

– Из парней присутствовали только друзья и родственники, вот и подумалось.

– Он другой нации и не больший родственник нам, чем ты. – Взгляд Мадины сверлил столешницу, что меня радовало: не люблю интимных откровений, если приходится смотреть в глаза. – Потому и выбрала. И по духу он мне ближе прочих: такой же безбашенный, но с диким самообладанием. Это качество бы нашему Шамилю, семья стольких проблем избежала бы…

– Мы сейчас не о Шамиле, – напомнил я.

Несмотря на бурю в душе и делавшую «ай-я-яй» деликатно устранившуюся совесть, издали с укоризной грозившую пальчиком, взгляд упивался уютной белизной, тугой статью и выглядывавшими удивленными клювиками. И, естественно, гипнотизирующей, необъяснимо влекущей родинкой. Сердце отбивало походно-строевой марш, мышцы и нервы напряглись, и заворочались закованные в кандалы приличий дремуче-пещерные монстры. Мадина была шикарна и ни на секунду не давала забыть об этом.

– Султан сначала послал меня подальше, наехал с той же дурью, с которой носятся остальные. Я смиренно слушала и кивала, затем пошла с козыря. «Ты меня знаешь, – сказала я. – Упорства мне не занимать, мотивы сильные, намерения серьезные. Если мою проблему не решишь ты, завтра это сделает другой. Хочешь остаться в пролете?» В ответ я заработала пощечину. И не одну. Я ничего не рассказала брату и снова пришла в общагу, где жил Султан. – Мадина победно улыбнулась. – Там он еще раз провел воспитательную работу, даже синяки остались. Я не сдалась, показала характер, и в следующий раз все было по-моему. Султан сам позвал меня к себе, провел в комнату так, чтобы никто не видел, и без глупой застенчивости рассказал по моей просьбе все, что меня интересовало, а потом и показал, научив делать мужчине приятно. Можно сказать, это был мой «первый раз».

– Значит, он тоже твой «тайный герой»? – фыркнул я, вспомнив, с чего началось мое охмурение.

Мадина не приняла язвительности:

– Нет, просто он поступил по-мужски – дал слово и честно выполнил его. Теперь я кое-что знаю в нескромной области. Мало, но все-таки. Рассказать?

Мои руки сами вскинулись в останавливающем жесте:

– Не надо!

– Тогда твоя очередь, жду про настоящий первый раз, о котором помнишь.

Вот же дотошная.

– Сразу после этого ты уходишь, договорились?

– Если снова не надуешь меня, то да, – весело согласилась Мадина.

– На первом курсе…

– Но ты же говорил… Обманщик!

– Не влезай с лишними претензиями и все поймешь, – буркнул я. – На день рождения друзья подарили мне девушку по вызову. Так это звучало с их слов.

Лицо слушательницы резко сморщилось, словно вместо меда ей подсунули хрен.

– Я только что въехал сюда, в эту комнату…

– Какая из кроватей твоя?

– Вон та. – Я указал подбородком через отворенную дверь в сторону глухой стены.

– Фу. – Мадина отвернулась.

Понятно, что «фу» относилось не к внешнему виду спального места, оно выглядело намного лучше соседних. Просто у слушательницы разыгралась фантазия.

Я продолжил:

– Приятели узнали, что у меня не было женщины, и решили это дело поправить. Они скинулись на «подарок», перед моим приходом украсили комнату гирляндами, ироничными лозунгами и не совсем приличными рисунками. Мне закрыли глаза, девицу втолкнули в помещение, затем разрешили открыть глаза и оставили нас одних.

– И? – подбодрила Мадина.

– Девушку звали Каролина. Она старалась изо всех сил… но у меня ничего не вышло.

– Совсем? – Только что морщившееся лицо просветлело.

– Я не смог, хотя девица честно пыталась отработать плату.

Мимика Мадины выдала смесь удивления и сострадания:

– Тебя настолько не интересует секс?

– Почему? Очень интересует. – Глаза предательски нырнули в провисший ворот чужой футболки.

Мадина заметила, ее губы растянулись в улыбке.

– Но ты не смог. Потому что за деньги, да? Не по любви, а по обязанности?

– Наверное.

– Бедненький…

Голые ноги, на которых почивал мой взгляд, скользнули на пол, и то, чего я опасался вначале, произошло: мои колени приняли растекшуюся теплом тяжесть, а на плечо склонилась чужая голова. Мадина приникла ко мне и обняла.

– А ты снова надул меня, – высказала она с тихим смешком. – Попытка не засчитывается.

– Ты просила про один раз, получила про целых два. Мы более чем в расчете. Твоя очередь выполнять соглашение.

– Твои «целых два» – ненастоящий, который помнишь, и настоящий, который не помнишь. Это несерьезно. Давай про самый настоящий.

Ее руки вдруг обрели твердость. Мне это не понравилось.

– Мадина.

– Что?

– Если не хочешь быть вышвырнутой с применением силы – оденься. Меня твой вид…

– Возбуждает?

– Нервирует.

– И только?

– Нервирует как раз потому, что возбуждает. – Чтобы не попасть в очередную ловушку, я бил правдой, никакие намеки и ложь не окажут столь же сильного воздействия. – Ты роскошна и соблазнительна, но у нас с тобой не будет ничего, что не умещается в понятие дружбы.

Через сопротивление я поднялся на ноги, прижавшееся ко мне тело повисло на миг, но ему пришлось опуститься на пол.

– Глупый. Тогда нам совершенно нечего будет вспомнить.

– А зачем? – спросил я.

Руки отдирали от себя прилипшее существо, но взамен одного щупальца вырастало другое. Мышцы отказывались работать в полную силу, собственный организм предавал меня, выступая на стороне противника. Противник это чувствовал.

– Как зачем? Зачем люди тратят свои жизни на поиски радости и счастья?

– В обход совести ни одна радость не принесет счастья.

– Говоришь, как столетний дед. – Мадина по-прежнему не признавала слова «нет». Она привыкла добиваться своего. Любой ценой. – Кстати, а вот, к примеру, оказанная другому помощь принесет счастье?

Соперница оказалась подкованной в словесных битвах, того и гляди, вырвет победу в споре, о котором я буду жалеть всю жизнь. Впрочем, жалеть придется в любом случае, этот вывод лежал на поверхности, потому так много в мире Дон Жуанов и так мало святых. В святые я не стремился. И Божьего гнева не боялся, хотя небеса упорно испытывали меня на прочность. Они будто желали получить повод для такого гнева, я же просто хотел быть собой, балансируя между моралью и расчетом в лучшей из точек равновесия – в мире со своей совестью.

Столетний дед, говорит? Пусть так. Человек, который сумел столько прожить, редко ошибается.

– Мы договорились, что ты сразу уйдешь. – Борьба рук и тел продолжалась. – Еще минута, и я не выдержу. Уходи.

– С удовольствием задержусь на минутку.

Мелодия «Лезгинки» заставила обоих вздрогнуть. Мадина бросилась к сумочке, звонивший телефон взвился к уху, разговор пошел на ее родном языке. Пока одна рука Мадины держала трубку, вторая на ходу стаскивала футболку.

Моему стыдливо следившему взгляду нахалка успела даже подмигнуть.

Я был рад звонку.

Кажется.

Скажем так: частично. Когда в ситуацию вмешалась судьба и решений от меня не требовалось, на душе стало пусто, как перед матчем любимой команды, который вдруг отменили.

Выиграл я этот раунд или проиграл? Непонятно. Совесть говорила одно, тело – другое. Время покажет, что важнее.

– Родные мотивы – родной крови. – По окончании разговора отключенный телефон полетел в сумочку, Мадина кинула в меня снятой футболкой и понеслась к брошенным вещам.

– Ты о чем?

– О мелодии звонка. Гарун возвращается домой, нужно бежать.

Дверь в ванную, где она принялась одеваться, принципиально осталась открытой. Неуемная авантюристка поражала упорством в достижении целей. Направить бы его в благое русло…

Не думаю, что Султан считает себя проигравшим. Может быть, и мне не стоит пенять на русло? Ведет в приятную сторону, от меня ничего не требуется, просто плыть по течению…

– Помоги, – донеслось из ванной.

Мадина извивалась, втискиваясь в надеваемое через голову платье и стягивая его руками вниз по фигуре. Мне под нос выставилась спинка, где требовалось застегнуть молнию. Я молча вжикнул и сделал шаг назад. Мадина ожидала как минимум объятий, но безропотно приняла реальность, сборы продолжились. Затем прозвучало слово, всего одно, зато какое:

– Завтра.

Ощущение – меня забыли в криосауне.

– Что? – тупо спросил я.

– Не придуривайся. Встретимся завтра.

– Завтра меня не будет, уезжаю.

Метавшийся по квартире вихрь, подхватив куртку и сумку, на миг застыл, ресницы Мадины обалдело хлопнули:

– А послезавтра?

– На неделю, как минимум.

– У меня есть твой номер, списала у Гаруна. Свой не даю, брат иногда проверяет контакты. Надеюсь, на звонки с неизвестных номеров ты отвечаешь?

Уметь бы тоже так брать быка за рога, чтобы мощные копыта покорно топали на поводу, как бы их обладатель ни сопротивлялся.

– Не уверен, что это хорошая идея.

– Вообще или имеешь в виду звонок от конкретной меня?

– Какая же ты умная плюс к тому, что красивая.

– И это при том, что ты еще не все знаешь обо мне.

Мадина обежала себя взглядом – все ли в порядке.

– Волосы не высохли, – напомнил я.

– Неважно. – Она достала из сумочки головной платок, и последняя улика была спрятана.

На меня снова глядела гламурная фифочка, узкое платье подчеркивало дары природы, вызывающий взор звал на безумства, а плотоядный оскал обещал не выпустить живым. Кожаные куртка и сумка казались выпотрошенными жертвами. Только скромный головной убор нарушал гармонию композиции.

– На Хаде платок смотрится органичней, а тебе больше идут распущенные волосы, – сообщил я. Слово «распущенные» оказалось к месту. Не в бровь, а в глаз. – Вообще, странно видеть тебя в платке.

– Скоро без него не увидишь.

Скоро вообще не увижу, подумалось с тайным облегчением.

Да, не увижу, уныло согласилось во мне что-то другое. А жаль, что нивижу. И – какого черта? Разве традиции приятеля, о которых пекусь – мои?

Мадина еще раз проверила волосы.

– Дома сразу пойду голову мыть, и никто ничего не заметит. – Когда входная дверь открывалась, моих губ коснулся мимолетный поцелуй. – До встречи, Кваздик. Ты хороший и правильный, это правильно и хорошо, но нехорошо быть настолько правильным. Я над этим поработаю. Если успею. Не задерживайся у родителей.

Глава 8

После областного центра в нашей глуши оказалось тускло и тоскливо. Заняться нечем, пойти некуда. Первые впечатления от приезда улеглись, папа с мамой весь день на работе, сестренка трещала без умолку, сообщая новости, кто умер, кто женился, а кто из ее подружек с кем гуляет. До колик хотелось вернуться в иногороднюю самостоятельность, где никто не стоит над душой, а попытавшегося встать посылают в пешее путешествие по известному маршруту. С близкими родственниками такой финт не пройдет. Решение вновь уехать практически созрело, и тут мне позвонили.

Номер не высветился. Рука тянулась к телефону, призывно светившийся экран рисовал в мозгу соблазнительные картинки. Я сдерживался из последних сил. С первой минуты приезда душу рвали сомнения: что делать, когда Мадина позвонит? Именно «когда», никаких «если», я достаточно понял ее непробиваемую натуру. Летящий самолет не остановить, его можно только сбить. Или сесть к нему на борт. Вопрос: люблю ли я кататься на автобусе без тормозов? Такой подбросит до нужной точки со всеми удобствами, но он, во-первых, даже не такси, а общественный транспорт, а во-вторых, напоминаю, без тормозов, без серьезных травм соскочить не получиться. Но главное не это, то есть не забота о себе, любимом, электромясорубкой прокручивала мне мозги в фарш.

Жизнь на Кавказе наложила отпечаток, я жил двумя культурами и понимал обе. Каждая чем-то манила и чем-то отпугивала. Мне нравилась надежная патриархальность южных нравов, но одновременно нравилась легкость бытия у молодежи озападнившегося центра. С уважением относясь к одним традициям, я следовал более приятным другим.

Мадина сделала тот же выбор. Следует ли осуждать человека, который думает как я?

Но что-то во мне воспротивилось, и кнопка разговора осталась не нажатой. Но и сбросить звонок это «что-то» не позволило, чтобы для звонившего сохранялась интрига. Дескать, я не ответил не потому, что не хотел (ведь хотел!), а, наверное, не услышал. Не перезвонил, потому что номер скрыт. В следующий раз, мол, обязательно отвечу.

Если это Мадина, следующий раз не заставит себя ждать. Хватит ли у меня воли?

Брошенная на телефон подушка не помогла, уши еще долго слышали крик далекой души даже после того, как он умолк. Чтобы не терзаться, я отключил телефон.

Еще один день прошел бессмысленно и бездарно. Вечером сестренка потащила меня гулять. Ей всего четырнадцать, а разговоры только о мальчиках. И мальчик, как выяснилось, уже появился – во дворе нас поджидало нескладное чучело гороховое в бейсболке, кедах и джинсах, на которых дыр было больше, чем ткани. Поперек куртки – надпись по-английски с примитивно-тупым слащавым текстом. Парнишка сидел в круглой беседке, скрытой гаражами и деревьями. Идеальное местечко для молодежи, которая ищет уединения.

При моем появлении вид у пацана стал испуганным, что немного успокоило. Опасности в Машкином избраннике не чувствовалось. Ненавижу дерзких и борзых, когда дело касается близких мне людей.

– Саня, это Захар, он почти на год старше, живет в соседнем доме и занимается каратэ.

Чтобы не отвечать на лишние вопросы, сестренка называла меня просто Саней, родительское «Ксаня» напоминало ей Ксению. Я не возражал.

Парень недовольно протянул:

– Про каратэ не совсем правда, я только начал.

Честность – это хорошо. На правах брата, ответственного за порхающее рядом юное создание, я оглядел кавалера с нарочитой придирчивостью. Из-под кепки торчали темно русые патлы, уши оттопырены, лицо никакое. Именно так, никакое, и точка. Ни глупое, ни умное, ни наглое, ни забитое. Тонкие губы были крепко сжаты – будто боялись, что вылетит что-то непотребное. Щеки… У моей сестренки щеки во время разговора жили собственной жизнью, пластичные и растягиваемые, как меха гармошки, а у начинающего каратиста они оставались неподвижными, словно гипсовые.

Машка объявила непререкаемым тоном:

– Мы погуляем немного. Если что – скажешь родителям, что я весь вечер с тобой была?

Вот так. Растет сестренка. А я о чужих беспокоюсь.

– Машка, не в службу, а в дружбу, сгоняй домой за моим телефоном. Я его под подушкой забыл.

– А-а, понятно, хочешь с Захаром с глазу на глаз поговорить? Только не пугай сильно, у меня не так много ухажеров, как у Ирки Северцевой.

Вообще-то, позыв у меня был другой, но о нем я никогда не сказал бы вслух.

– Беги, разберусь.

Захар с тоской проводил глазами умчавшуюся Машку.

– Нотации читать будешь? – скривился он.

– Зачем? Вы оба взрослые люди, сами все понимаете.

Металлическая беседка скрипела проржавевшей крышей, мы с Захаром сидели друг против друга на затертой круговой скамье и смотрели в разные стороны. Пахло краской (в соседнем доме красили балкон на втором этаже) и сигаретным дымом, безоблачное небо радовало теплом и штилем. Лето. Привычное. Родное. Чудесное. Я словно вернулся в детство.

Машка обернулась пулей, из открытой двери подъезда уже слышался приближавшийся топоток – сестренка не хотела оставлять меня с поклонником надолго. По лицу Захара расползлась довольная улыбка, и я завершил речь:

– Только помни, что сестра у меня одна, и ты у себя один. Спасибо.

Последнее предназначалось протягивавшей мне телефон, взмыленной, как лошадь кавалериста после боя, бурно дышавшей Машке.

У дальнего подъезда нашего дома о чем-то срочном и невероятно важном судачили три старушки, около гаражей полная женщина выгуливала болонку, а вдоль пятиэтажной «хрущевки», расположенной напротив нашей, еще одна женщина, беременная, в джинсовом комбинезоне, медленно катила перед собой коляску. Больше во дворе никого не было. Асфальт дороги без бордюров сразу переходил в «клумбы», если так можно назвать участки под окнами, где росли березы и корявые кусты. Из пятиэтажки напротив истошный женский вопль позвал какого-то Федю, женщине ответил мальчишка из окна в другом подъезде того же дома: «Сейчас приду!»

Обычная жизнь. Ничего не изменилось. Впрочем, во времена моего детства звали Васю. Я не сомневался, что до темноты зов раздастся еще не раз, и каждый раз ему так же звонко ответят «Сейчас приду!» Меняются имена и фасоны одежды, но не провинциальные дворы. Любопытно смотреть на центр жизни своего детства как бы со стороны. Представляю, как на мою жизнь студента в областном центре (бурлящем котле событий нашего региона) поглядел бы столичный житель. Наверное, он бы тоже не впечатлился. На ярко-белом серое кажется черным. Все же, радовало, что этот природный закон работал и в обратную сторону.

– Ну, мы пошли. Не забудешь, что обещал?

– А я что-то обещал?

Машка свела брови в одну ровную короткую полоску:

– Сказать родителям!

– В смысле, соврать, что ты была со мной?

– Ага. Не забудь.

Молодежь отправилась по своим молодежным делам куда-то за гаражи, откуда дорога через арку выводила в соседний микрорайон, а я включил телефон. Руки почему-то дрожали. Пульс бил в голову. История вызовов сообщила, что скрытый абонент перезванивал еще трижды, затем пришло текстовое сообщение с номера, который не шифровался: «Как насчет еще раз в картишки перекинуться? Мухлевать не буду, обещаю. Завтра после шести у меня».

Настя. Солнце нашего курса. Ей стоило поманить пальцем, и у ног свалились бы штабеля желающих, но ей почему-то захотелось повторить со мной. Повторение, говорят, – мать учения. Мать-перемать. Как ее понимать? В прошлый раз мой неутоленный энтузиазм в полной мере обеспечил поддатую сокурсницу нужными впечатлениями. Выходит, я произвел впечатление. И лишние кило не оказались проблемой. У Насти тоже хватало лишнего, которое в определенные моменты совсем не лишнее.