Сальвадор Дали. Театр-музей и целая жизнь

Впрочем, и сам Дали, успокоившись и остыв, понял, что наговорил лишнего. Крыша музею все-таки понадобится, а еще в большей степени нужны будут те самые «подлинники» его работ, раз уж планируется вкладывать в проект государственные деньги – а такие планы уже были озвучены. Надо сказать, в целом праздник удался. Вот только с «государственными деньгами», как это обычно бывает, случилась «заминочка» – длиною почти в 10 лет!

Предварительная инаугурация Театра-музея состоялась 13 ноября 1970

По причине проблем с финансированием проекта фактические работы по созданию музея начались лишь девять лет спустя: 13 октября 1970. А ровно через месяц, 13 ноября того же года, в присутствии городских властей и под руководством Дали, к потолку фойе бывшего муниципального театра, которому суждено было стать Театром-музеем Дали, прикрепили один из холстов грандиозного и далеко еще на тот момент незавершенного произведения Дали – панно «Дворец ветра».

Над этой монументальной вещью, площадь которой составила, ни много ни мало, 67 квадратных метров, Дали сначала работал в своей мастерской в Порт-Льигате, а затем – на монументальных подмостках в том самом зале Музея, потолок которого она украшает и по сей день. Напомним – именно здесь в декабре 1918 года впервые были представлены публике работы 14-летнего Дали – так что с полным основанием можно утверждать, что отсюда начался путь Дали к известности, славе и деньгам.

Тогда же и там же Дали окрестил зал именем, которое он носит и по сей день: «Дворец ветра» – в честь одноименного стихотворения каталонского поэта Жоана Марагаля, где «дворцом ветра» названа Ампурданская долина с расположенным на ее территории Фигерасом – по причине регулярно задувающей здесь трамонтаны. В ходе этого же акта Дали продемонстрировал собравшимся слайды с изображением своего удивительного полотна «Христос Святого Иоанна Креста» и объявил, что собирается написать еще одну такую же, но более крупных размеров, картину для задника сцены Театра-музея – что, впрочем, так и не было никогда сделано.

Следует признать, что далеко не все свои планы относительно музея Дали смог в конечном итоге реализовать – многие из них так и остались проектами. Но четыре года Сальвадор Дали вкладывал большинство усилий именно в создание своего Театра-музея. На эти четыре года музей превратился для художника в дитя, зачатое с огромным трудом. А вот выклюнется ли это дитя из его отцовской утробы, и каким оно явит себя миру – зависело исключительно от самого Сальвадора Дали. И художник вкалывал, не жалея ни сил, ни времени, работая исключительно во благо своего музея, пока, осенью 1974-го, наконец, не решил: можно открывать.

Театр-музей Дали открылся для публики 28 сентября 1974

Когда Театр-музей впервые распахнул свои двери для публики – это случилось 28 сентября 1974-го года – он мог похвастать очень ограниченным количеством работ художника. Точно так же и количество смотрителей в залах не шло ни в какое вранение с нынешним: их было всего несколько человек, набранных из числа работников Мэрии и отставных полицейских. Эту пеструю публику, категорически далекую от искусства, обрядили в костюмы, напоминавшие униформу каталонской полиции Mossos d’Escuadra – и поставили охранять полупустые залы.

Что до магазинов, коих сегодня в Фигерасе миллион и все они делают отличные деньги, бойко торгуя всевозможной сувенирной продукцией, связанной с именем Дали – на момент открытия в городе имелся всего один: причем, с весьма убогим ассортиментом.

С гидами при Театре-музее тоже не сложилось. Дали, напомним, заявлял: «Меня всегда смешат толкования, которые публика или критика пытаются давать моим работам – смешат, потому что сам я, например, понятия не имею, что они означают!» Возможно, по этой же причине на момент открытия музей не имел ни каталога, ни хотя бы буклета с указанием основных работ каталонского Мэтра.

Поначалу, правда, наняли пару молодых и наспех обученных гидов для сопровождения публики по залам музея – однако они настолько терялись в окружении организованого Дали хаоса, что через пару месяцев, по просьбе самого же Маэстро, их уволили, заменив на табличку: «Постигайте Музей самостоятельно!»

Здесь, пожалуй, на минуту отвлекусь, чтобы ответственно заявить – в этом вопросе Дали крупно ошибался. Опыт показывает, что без грамотного и толкового экскурсовода постичь этот Музей-загадку, посвященный ни в коем случае не творчеству, а самой персоне Маэстро, точнее, его удивительной жизни, которую Дали, как известно, считал своим главным произведением – решительно невозможно!

Невозможно – по причине запредельной контекстуальности Музея, который, как мы уже говорили, должен восприниматься как единый цельный объект – эдакий многоликий монумент, посвященный уникальному землянину Сальвадору Дали во всех его проявлениях. Жесткая привязка всего комплекса к личности и биографии Дали и делает полноценное самостоятельное восприятие Музея практически невозможным.

Отсутствие экскурсоводов приводило к полному непониманию публикой того, что представлено в музее – и продолжает ввергать в шок и недоумение самостоятельных туристов сейчас. Например, 42 картины Антони Пичота (друга Дали и директора Театра-музея до смерти Пичота в 2015-ом), занимающих целый уровень здания публика простодушно и неизменно принимает за работы самого Дали даже в наши дни – что уж говорить о том смутном времени! И это всего лишь одно из тысячи забавных недоразумений, вызванных полным непониманием того, что люди видят перед собой! Поэтому экскурсовод в Музее Дали не просто желателен – а насущно необходим, по нашему скромному мнению.

И все-таки, все-таки: невзирая на все эти трагикомические обстоятельства, в первую неделю работы Театр-музей посетили 4 500 человек. А к концу первого года работы посетителей насчитывалось уже 148 000 – и это, прошу отметить, в то время, когда международный туризм находился в зачаточном состоянии»

Важно понимать: открытие Театра-музея в 1974-ом вовсе не означало, что все работы по его созданию завершены. Нет – это был всего лишь один из этапов в непрестанной эволюции музея, которая началась до – и продолжилась после. Для самого Сальвдора Дали, как мы уже сказали, музей превратился в главное дело всей жизни, в того самого упомянутого выше первого и единственного ребенка, и пока художник сохранял активную жизненную позицию – он постоянно совершенствовал свое любимое детище.

В 1977-ом году, во время первой инвентаризации, потолочное панно «Дворец ветра» было оценено в 1 500 млн песет, в то время как оценочная стоимость самой дорогой картиы составила 125 млн песет, и эта была, кстати, вещь не самого Дали, а «Святой Павел» Эль Греко из личной коллекции художника. Здание Музея оценили на тот момент в 31,6 млн песет (около 200 000 евро).

Новые работы, новые идеи, новые события, включая пять последних лет жизни Дали, прожитых им в здании своего музея – однако не стоит думать, что после смерти «Божественного» процесс эволюции Театра-музея прекратился. Как раз нет – Фонд «Гала-Сальвадор Дали», в полном соответствии с завещением Дали, продолжает по сей день наращивать коллекцию, год за годом приобретая работы Дали на аукционах и у частных коллекционеров.

Параллельно с ростом музейных фондов увеличивается и количество посетителей. Сегодня, лежа под знаменитым музейным куполом, Дали однозначно должен быть доволен: с момента открытия музей посетили свыше 30 000 000 человек (данные на 2019).

Всего с 1991 г. было приобретено около 350 арт-объектов, из которых больше сорока – живописные работы в технике «холст-масло» или «холст-дерево». И, учитывая, что популярность и интерес к творчеству Сальвадора Дали в мире только возрастают, можно не сомневаться – замечательный Театр-Музей Сальвадора Дали в Фигерасе с годами будет делаться лучше и лучше!

Рождение жидкой тревоги

Фонтан-посвящение Сальвадору Дали на въезде в Фигерас

У самого въезда в Фигерас гостей встречает огромный, высотой 24 метра, фонтан, в точности воспроизводящий кипарис с картины «Рождение жидкой тревоги» (55 Х 38,5 см; холст, масло).

Этот памятник-фонтан, который спроктировал известный каталонский ахритектор Оскар Тускетс, является, с одной стороны, даром Фонда Гала-Сальвадор Дали городу Фигерас, подарившего миру столь уникального художника, а с другой – посвящением самому Сальвадору Дали и, заодно, своебразной вехой в истории музея: в 1999-ом, когда начались работы по сооружению Фонтана, Театр-музей как раз отпраздновал свое 25-летие.

Самое смешное во всей этой чудесной истории заключается в том, что я лет десять прилежно рассказывал туристам, когда мы проезжали мимо Финтана-Кипариса, о том, что он навеян как раз картиной «Рождение жидких желаний», не особенно развивая эту тему (проезжаешь мимо быстро, на подробный рассказ нет времени) – а потому как-то впервые отчетливо осознал, чем встречает своих гостей город Фигерас – эакулирующим пеннисом!

Осознание это, помню, как сейчас, доставило мне массу веселья – однако, поразмыслив, я решил, что это вполне в духе Сальвадора Дали, и сам художник, будь он жив, наверняка бы одобрил эту идею!

Но поговорим же о первоисточнике – то есть, о самой картине, тем более, что для этого имеется веский и радостный повод: в марте 2024 года Фонд Гала-Сальвадор Дали, распоряжсющийся имуществом художника, приобрел эту картину на Кристис за 1 976 000 фунтов стерлингов – прекрасное пополнение сюрреалистической коллекции!

Рождение жидкой тревоги (1932)

Картина «Рождение жидкой тревоги» была написана Сальвадором Дали в 1932-ом – в то время, когда художник, боготворивший Фрейда и создавший свой параноидально-критический метод, опираясь на труда гениального австрийца, особенно тщательно исследовал свой внутренний мир, раз за разом возвращаясь к воспоминаниям о детских годах.

Именно оттуда, из детских воспоминаний – кипарисы, буквально заполонившие работы Дали первой половины 30-хх. Почему кипарисы? Во-первых, потому, что эти стройные от природы деревья являются абсолютно неотъемлемой частью ампурданского пейзажа, в который Сальвадор Дали, как мы знаем, был маниакально влюблен и писал его с непреходящей одержимостью глубокого фанатика.

А во-вторых… Здесь, пожалуй, уместно будет дать слово самому Сальвадору Дали и привести цитату из его «Тайной жизни»:

«…Закрываю глаза и ищу в своей памяти то, что явится мне произвольно и зримо. Вижу два кипариса, два больших кипариса, почти одного роста. Тот, что слева, все же чуть пониже, и клонится верхушкой к другому, который, наоборот, высится прямо, как латинское «i». Я смотрю на них в окно первого класса школы Братьев в Фигерасе – этап, следующий за пагубными педагогическими опытами г-на Траитера.

Окно, обрамляющее эту картину, открывалось только после обеда, но с этой минуты целиком поглощало мое внимание. Я следил за игрой тени и света на двух деревьях: перед самым заходом солнца острая верхушка правого кипариса темно-красная, как будто ее залили вином, а левый уже в тени и весь как черная масса.

Звенел колокол Анжелюса – и весь класс стоя хором повторил молитву, которую наизусть читал тихим голосом Старший брат, сложив руки перед грудью. Кипарисы таяли в вечереющем небе подобно восковым свечам – и это было единственное, что давало мне представление о течении времени, прошедшего в классе… Вскоре кипарисы совсем растворялись в вечерних сумерках, но и тогда, когда исчезали их очертания, я продолжал смотреть туда, где они стояли…»

Таким образом, кипарисы с самого детства для Дали стали теми самым часами, по каким он привык отмерять бесконечно длинное и вселенски тоскливое время учебы. И как же это верно! Если школьные занятия – медленная пытка (а в детстве они многими воспринимается именно так), мозг, спасаясь от нее, обязательно постарается найти себе более приятное занятие.

Мой школьный товарищ по парте, например, спасался тем, что рисовал порнографические картинки, а сам я бесконечно составлял персональные хит-парады из песен группы «Битлз», горячо мною любимой с пятилетнего возраста.

Что до малютки Дали – его мозг, наглухо парализованный безжалостной системой школьного обучения, впадал в вынужденную летаргию, и единственная связь с реальностью для Сальвадора заключалась в созерцании изменяющих свой облик с течением времени кипарисов. Это служило единственным доказательством того, что время все-таки куда-то ползет, пусть и со скоростью престарелой улитки, и когда-нибудь убийственно скучные часы учения завершатся.

В начале 30-хх, когда в жизни Сальвадора Дали появляется Гала, извечная тема секса начинает звучать в работах каталонского художника с новой силой. Кипарис, стройная, устремленная в небо форма которого говорит сама за себя, приобретает для художника новое значение, однозначно ассоциируясь с фаллосом.

Стоит ли удивляться, что кипарисы в работах Дали этого периода извергают из себя самые разнообразные предметы, а если речь идет об изливающихся из кипариса потоках жидкости, как в картине «Рождение жидкой тревоги», то эротические ассоциации приобретают и вовсе явный характер: что это, как не акт эакуляции?

Так или иначе, сама картина, принадлежащая к сюрреалистическому (самому известному и самому мною любимому) периоду творчества каталонского усача, великолепна, и полюбоваться ею вы можете именно в Театре-музее!

Самая большая ложка в мире

Фигерас. «Ложка Гаргантюа»

А здесь, в самой середине моих восхвалений, кто-то наверняка прервет меня, как это бывает всегда:

– Боже! Боже! Что это еще за огромная ложка!?

Дело в том, что в тот самый момент мы как раз будем проезжать мимо, ни много ни мало, самой большой ложки в мире! А находится она, дорогие друзья, как мы имем сейчас возможность убедиться, именно в Каталонии, и не просто в Каталонии, а в родном городе Сальвадора Дали – в Фигерасе, всемирно известном по той простой причине, что 28 сентября 1974 года, как мы знаем, здесь торжественно был открыт Театр-Музей Сальвадора Дали. Однако, помимо музея, город, похоже, может похвастаться и ложкой, созданной поистине для великанов!

Да, присутствие «божественного» Дали, строившего жизнь в полном соответствии с канонами сюрреализма, в недрах которого незаурядный талант художника вызрел и оформился окончательно, ощущается в городке Фигерас повсеместно!

Ложка – подарок городу от Фонда «Гала-Сальвадор Дали», управляющего имуществом художника. Первоначально Дали создал эту ложку, а лучше – Ложку, а еще лучше – ЛОЖКУ, или даже ЛОЖИЩУ (а как ещё ее назовешь?) для грандиозной выставки-ретроспективы, посвященной его творчеству и проходившей во Франции, в Национальном Центре Культуры и Искусства Жоржа Помпиду с 18 декабря 1979 по 21 апреля 1980.

«Ложка Гаргантюа» призвана напомнить нам, что в свое время Дали выполнил серию гравюр к знаменитому роману Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Кстати, в экспозиции Театра-музея эти гравюры тоже представлены, и чуть позже у нас будет возможность насладиться этими великолепными образцами графики от Маэстро.

Немного скупых технических данных: вес ЛОЖИЩИ составляет 1160 кг, а длина равняется 40 метрам! Кипарис, который ложка кокетливо огибает своим длиннейшим черенком, выглядит на ее фоне совершенно игрушечным.

Моя родная и любимая жена, которую я однажды сфотографировал у гигантской лопасти, внезапно на ее фоне обрела невиданную доселе миниатюрность, превратившись в милейшую из дюймовочек!

Сфотографировать ету Ложищу целиком очень проблематично – уж очень она велика. Возможно, пока я пишу эти строки, где-то в Китайской народной Республике уже успели соорудить и более масштабную ложку – но мне об этом пока ничего не известно!

Окрестности музея

Башня Галатеи

Башня Галатеи

Одного-единственного взгляда на это странное сооружение достаточно, чтобы понять: приехали. Примчались, прибыли, выгружаемся. Разминаем слегка затекшие члены, курим, пьем кофе и тихо (но сильно) радуемся: сбылась долгожданная мечта… Мы на месте, и имя этому месту – Театр-музей Сальвадора Дали в Фигерасе. Сказочный облик сооружения с романтическим налетом рыцарского Средневековья не оставляет в том ни тени сомнения. Знакомьтесь – Башня Галатеи.

Со «сказочностью» как раз все понятно – большего сказочника, чем Сальвадор Дали, на планете Земля, пожалуй, никогда не водилось. Что до Средневековья и рыцарей, мысли о которых при виде увенчанной гигантскими яйцами башни тут же начинают роиться в голове – этому также имеются конкретные причины.

Во-первых, Дали как раз и был рыцарем – всю жизнь он исключительно по-рыцарски относился к своей «прекрасной даме» – Елене Дмитриевне Дьяконовой, более известной под именем «Гала», и даже, как мы знаем, подарил ей настоящий рыцарский замок в местечке Пуболь, в сорока км от Фигераса, сегодня также открытый в качестве музея. А во-вторых, сама архитектура этой части музейного комплекса именно ко временам рыцарского Средневековья и восходит.

Башня Галатеи – не что иное, как единственная уцелевшая часть городских стен Фигераса, возведенных в 14-ом веке. Всего в оборонительном периметре города насчитывалось в то время 16 башен, и наша, в силу своего углового расположения, являлась одной из главных.

В 1636-ом, когда город разросся и вышел за пределы крепостных стен, утратившую стратегическое значение башню вместе с частью прилегающей стены приобрела местная состоятельная фамилия Горгот, соорудившая на средневековом фундаменте свою резиденцию. После этого башня более трех столетий была известна по имени владельцев – Торре Горгот.

За несколько веков существования башня сменила множество назначений, среди которых, например – военная казарма и водный резервуар. В 1931-ом была проведена масштабная реставрация сооружения, в ходе которой первоначальная толщина стен (около 2 м) была уменьшена до 80 см – что, в свою очередь, позволило значительно увеличить внутренний объем сооружения. Те, кому приходилось бывать внутри таких средневековых монстров, знают, как немного там протранства, несмотря на внушительно-монументальный вид снаружи – именно по причине запредельной толщины стен.

В 1981-ом Женералитат Каталонии и Мэрия Фигераса, имея целью последующее расширение Театра-музея Дали, приобрели Торре Горгот и присоединили ее к основному музейному комплексу. По инициативе Сальвадора Дали башня была переименована в башню Галатеи – в честь кого, думаю, объяснять не стоит, поскольку созвучность имен «Гала» и «Галатея» более чем очевидна.

Напомню: Галатея – дивной красоты статуя, изваянная скульптором Пигмалионом, в которую сам же он и влюбился, а Афродита, тронутая силой его чувства к холодному камню, статую эту оживила. Дали и раньше называл жену Галатеей – достаточно вспомнить прекрасную картину ядерно-мистического периода «Галатея сфер», так что этимология нового имени башни, что называется, «ясна нам насквозь».

Надо сказать, Дали основательно потрудился над дизайном этой части музейного комплекса, после чего Торре Горгот, что называется, обрела законченность шедевра и тот самый облик, который знаком по бесчисленному множеству фотографий в мировой паутине даже тем, кто никогда в Фигерасе не был.

Гигантские яйца и жемчужины, венчающие фронтон, позолоченные фигуры из синтетического материала на пьедесталах того же золотистого оттенка, чем-то неуловимо напоминающие Оскаров, сотни таких же золотистых, треугольной формы элементов, в изобилии покрывающих фасад, еще одна густо-зеленая стена из кипарисов, высаженных здесь по указанию самого Дали – это пространство излюбленных образов Мэтра, активно населяющих его живописные, скульптурные или литературные работы.

Хлеб Сальвадора Дали. Начнем с треугольников цвета золота, сотни которых симметричными рядами украшают красновато-бурую штукатурку фасада. Саму идею дизайна Дали позаимствовал у знаменитого «Дома с ракушками» в Сеговии – всякий, кто бывал в этом замечательном испанском городе, изобилующем архитектурными шедеврами в стиле «платереско» и видел этот дом, не усомнится в правоте слов моих ни на секунду.

Однако, что забавно, большинство туристов, прибывающих в Фигерас самостоятельно, принимают эти золотистые треугольники за «какашки» – причем, их можно понять. Во-первых, определенное (и сильное) сходтсво действительно есть, а во-вторых, скатологические мотивы в работах Дали – общеизвестны, равно, как и его повышенный интерес ко всему, что связано с различными этапами пищеварения и, в особенности – дефекации.

Более того – некоторые гиды тоже способствуют укреплению этой распространенной версии. Да, да, мне неоднократно приходилось слышать, как сопровождающий какой-нибудь группы туристов на вопрос одного из них относительно этих забавно-провокативных треугольничков отвечал, заговорщицки улыбнувшись, так:

– А это, дамы и господа, не что иное, как какашки! – и далее следовал воодушевленный рассказ о трепетной любви Сальвадора Дали к дерьму и, как следствие, огромном наличии оного и прочих скатологических элементов в его работах. «Дамы и господа» на эти рассказы гида реагируют по-разному, но в целом – положительно: а чего еще хотеть от чудака Дали. Взял да облепил целый фасад своего музея дерьмом!

Зачем это делалось и продолжает делаться «поводырями» – не знаю. Возможно, по незнанию. Не исключено, для того, чтобы придать яркости и остроты своему рассказу. Так или иначе, я лично бываю невольным свидетелем подобной «дезы» регулярно.

На деле все не совсем так – а точнее, совсем не так! Восстановим же справедливость. Это вовсе не «какашки», а разновидность вкуснейшего, ароматного хрустящего хлебца, выпекаемого именно в Верхнем Ампурдане, где находится музей. Называется это хлебобулочное изделие «pa de tres crostons», что я бы перевел как «Хлеб-Три-Хрустика». Корочка у него, когда он свеж, тверда и хрустяща, а форма, как сами вы убедитесь, подобна треугольнику – отсюда название.

Интересно, что благодаря популярности Театра-Музея этот локальный пищевой продукт приобрел мировую известность, а в кулинарии в наши дни именуется зачастую так: хлеб Сальвадора Дали! Так что даже в хлебобулочном деле Дали оставил свой «божественный» след!

Хлеб и вообще – один из важнейших элементов образной системы Дали, к которому в своих работах он обращался постоянно. Достаточно вспомнить непревзойденный шедевр Театра-Музея – «Корзинку с хлебом» (1945), полюбоваться которой можно в «зале Сокровищ» Театра-музея, или «Корзинку» более ранюю, 1926-го года, или «Два кусочка хлеба, испытывающие любовное чувство» и это далеко не все…

На протяжении всей своей карьеры Дали испытывал к хлебу повышенный интерес. В доказательство приведем цитату из известной книги художника «Тайная жизнь Сальвадора Дали»:

«Я доел бобы и посмотрел на хлеб: на столе лежал один кусок. Я уже не мог оторвать от него глаз. Взял его, поцеловал, пососал, надкусил. Кусок хлеба. Я изобрел колумбово яйцо: хлеб Сальвадора Дали. В то же время я раскрыл тайну хлеба – он может остаться несъеденным. Насущную вещь, символ питания и святого бытия, я превращу в бесполезную, эстетическую. Я сотворю из хлеба предмет сюрреализма. Что может быть легче, чем аккуратно вырезать с тыльной стороны хлеба два отверстия и вставить в них чернильницы? Что может быть более унизительным и прекрасным, чем видеть, как хлеб постепенно впитывает чернила Пеликана? В этом хлебе-чернильном приборе маленький квадратик, вырезанный в корке, служит вставочкой для перьев. А если хочешь вытирать перья прекрасным, довольно свежим мякишем, ничего не стоит заменять хлеб каждое утро.

Вернувшись в Париж, я выдвинул новый загадочный лозунг: «Хлеб, хлеб и ничего, кроме хлеба». Спрашивали не без юмора, не стал ли я коммунистом? Но уже догадались, что хлеб Дали предназначен не для помощи многодетным семьям. Мой хлеб был сугубо антигуманным. Он символизировал месть роскошного воображения утилитарности практического мира. Это хлеб станет аристократичным, эстетическим, паранойальным, софистским, иезуитским, феноменальным и ошеломительным. Два месяца работы, размышлений, изучений, писаний привели меня накануне отъезда к озарению этим открытием, возможно, незначительным. Ломоть хлеба на моем столе подвел итог разумного опыта за этот период моей жизни. Такова уж моя оригинальность.»