Сначала была война

– Здравствуйте, Вячеслав Дементьевич, – поздоровался милиционер.

– О! Виктор! – обрадовался Вячеслав Дементьевич. Он встал из-за стола и вышел навстречу.

– Ну, заходите, заходите, – сказал он. – Рад тебя видеть, Виктор.

Директор поздоровался с Виктором за руку, а Виктор говорит:

– Вот, Вячеслав Дементьевич, привёл базарного воришку.

– Воришку?! – удивился Вячеслав Дементьевич. – А почему определили к нам, а не в колонию? И Ирина не предупредила, когда звонила.

– Ирина? Вы же её знаете. Она любого малолетнего преступника считает чуть ли не ангелом. А этого взяли на базаре. Пришёл туда воровать. К счастью, украсть ничего не успел. Спасибо бдительной гражданке, которая его заметила.

Ромка молчал. Что толку доказывать? Кому поверят? Ему, или взрослому? Тем более, милиционеру.

– Ну ладно, – сказал директор. – Будем надеяться, что у нас он исправится. Сам понимаешь, Виктор, что воровать ему приходилось не от хорошей жизни. Ведь надо же было как-то выживать. Ну, ничего-ничего. Теперь у него всё будет по-другому.

– Так ведь? – обратился Вячеслав Дементьевич уже к Ромке.

– Ага, – ответил Ромка. – Только я на самом деле никогда не воровал.

– А чем же занимался, пока бродяжничал? – сказал Виктор. – Воздухом питался?

– Не воздухом. Только лучше умереть, чем украсть. Вы что, видели, как я что-нибудь украл на базаре?

– Не успел украсть, – ответил Виктор, – потому что гражданка тебя заметила. Ведь не просто так ты туда пришёл.

– Я туда случайно пришёл. Хотел уйти, а дойти сумел только до забора. Вам же тётенька всё рассказала. Она всё видела. Ну та, которая дала мне пирожки.

– Ладно-ладно, – прервал их спор Вячеслав Дементьевич. – Давайте оставим этот разговор. Главное, что теперь всё будет по-другому. Я смотрю, паренёк ты неплохой. Всё у тебя сложится. Сейчас сходим в столовую. До ужина ещё нескоро, но хоть чем-то утолишь голод.

– Я уже утолил. Тётенька на базаре дала пирожки.

– Дала тётенька? Или всё-таки украл?

– Нет, это правда, – сказал Виктор. – Пирожки гражданка ему действительно дала.

– Ну и ладно. Тогда сейчас в баню. Помоешься, тебе выдадут чистую одежду… Ну, в общем… пойдём, я тебя провожу.

– Да, чуть не забыл, – сказал милиционер. Он вынул из нагрудного кармана записку, которую дала ему «товарищ инспектор», и протянул её директору:

– Вот, возьмите, Вячеслав Дементьевич. Тут его данные.

Вячеслав Дементьевич взял записку, прочитал, говорит:

– Гусев… Роман… Что-то знакомое… Роман Васильевич… что-то крутится в голове, но не могу вспомнить… Ну ладно.

Директор подошёл к этажерке, вытащил из ящика папку и положил туда записку.

Ну, я пойду? – сказал милиционер. – Сами понимаете, служба.

– Да-да, конечно. Заходи почаще, Виктор. Не забывай нас.

– Хорошо, Вячеслав Дементьевич, – ответил милиционер.

Виктор ушёл, а директор подошёл к столу, уселся на стул, говорит Ромке:

– Роман, сейчас ты сходишь помыться в баню, потом получишь чистую одежду и постельное бельё. Потом к доктору.

– Зачем к доктору?!

Ромка испугался. Идти к доктору Ромке очень не хотелось. Вдруг доктор о чём-нибудь догадается? Ну, например, что Ромка не долечился и сбежал из госпиталя.

Директор не обратил внимания на Ромкины слова. Его другое озадачило. Говорит:

– Не пойму я что-то. Ты бродяжничал, а вид у тебя не как у беспризорника. Пострижен, не чумазый. Если бы не эти лохмотья вместо одежды, я не поверил бы, что ты беспризорничал.

– А что, трудно в речке помыться, чтобы не быть чумазым? – ответил Ромка. – А постричься можно не только в парикмахерской.

– А где же ещё можно постричься? – удивился Вячеслав Дементьевич.

– А есть ещё добрые люди, вот где. Не все же такие злые как этот милиционер.

– Роман, он не злой. Ну, может, он в чем-то неправ бывает… Видишь ли, у него большое несчастье. В общем, такие же беспризорники неделю назад…

– Директор осёкся на половине фразы, потом говорит:

– Ладно, Роман, давай не будем об этом. Идём. Я тебя провожу в баню.

***

Ну что ж, жизнь, казалось, налаживалась. Во всяком случае, в тот день ничего плохого больше не случилось. Сначала была баня, после бани выдали чистую одежду и постельное бельё. Потом Вячеслав Дементьевич проводил Ромку в спальню и показал ему свободную кровать.

Спальня была небольшая, не то что та огромная палата в госпитале. В спальне всего было пять коек. Две были уже заняты, и три свободны. Ромка выбрал свободную койку и положил на неё постельное бельё, после чего Вячеслав Дементьевич повёл Ромку к доктору.

Идти к доктору было страшнее всего. И действительно, доктор сразу спросил про шрамы, хотя они и были уже чуть заметны. Даже не шрамы, а уже чуть заметные следы, но доктор есть доктор, сразу понял, что это не царапины. Ромка ответил на расспросы доктора что-то невразумительное. Что-то похожее на то, что упал и поцарапался.

– Неслабо упал, – сказал доктор. – И поцарапался тоже неслабо.

Потом доктор выслушал сердце и лёгкие, померил давление и сказал:

– Со шрамами ты, конечно, обманываешь. Невозможно так упасть и так поцарапаться. Ну ладно, со здоровьем всё в порядке, поэтому можешь не рассказывать, раз не хочешь.

Доктор ни о чём больше не спрашивал. В общем, обошлось.

Подошло время ужина. Ужинали в обеденном зале на первом этаже. Вход в обеденный зал был из вестибюля. Точнее, из коридора, идущего от вестибюля в дальний конец здания. Там, в конце коридора, и находился вход в обеденный зал. Вообще-то, комната хоть и была довольно большой, но на зал явно не тянула. Название «обеденный зал» было для этой комнаты неоправданно громкое.

В обеденном зале за двумя длиннющими, во всю комнату, столами уселись все воспитанники детского дома. Они были разного возраста: и совсем маленькие, и большие, лет по пятнадцать, хотя больших было не так уж и много. Когда Ромку привела туда одна из воспитательниц, все там собравшиеся сразу обратили на него внимание. Не просто так. Некоторые стали о чём-то перешёптываться, будто что-то уже знали о нём. Один, из старших, поглядывал на Ромку с плохо скрываемой усмешкой.

После ужина все ребята разошлись кто куда. Ромке нечем было заняться, да и устал он от всего пережитого за три дня. Вот он и отправился в свою спальню. Там он застал двух ребят. На самом деле, он их уже видел в обеденном зале. Один был чуть выше Ромки и заметно шире в плечах. У него были тёмные волосы, карие глаза. Второй был Ромкиного роста, светловолосый и не очень крепкого сложения. Почти как Ромка.

– Привет, – сказал первый, который был, наверное, чуть постарше Ромки. – Ты и есть, что ли, тот самый Гусев?

– Ага, – ответил Ромка, – это я. Только почему тот самый?

– Да так. Давай знакомится. Меня зовут Колей. Фамилия – Птицын. А это, – он кивнул на второго, – Васька. Не удивляйся, но фамилия у него очень подходит к имени. Васька Васькин.

– Ну и что? – сказал Васька Васькин. – Я виноват, что ли, что такая фамилия?

– Ну вот, обиделся, – сказал Коля. А Васька:

– Ничего и не обиделся. Рома, а правда, что ты… ну, это… – Васька замялся.

– Что правда? – не понял Ромка, а Коля говорит:

– Рома, не обижайся только. Я же почему сказал, что тот самый. Просто тут один урод про тебя такое всем рассказывал.

– Урод?!

– Ну, не в том смысле, что урод, а просто гад он. Серёга Марьин.

– А что он про меня рассказывал? – спросил Ромка. – Откуда вообще про меня знает?

– Он всегда всё первым узнаёт. Он ходил и всем рассказывал… Ты только не обижайся, ладно? Он всем говорил, что ты вор.

– Вор?! Никакой я и не вор. Это милиционер про меня наговорил всякого, хотя ничего про меня не знает.

– Точно, – сказал Коля. – Я вижу, что не вор. Я людей насквозь вижу. Вот только другие что подумают?

– Да ладно, – сказал Васька, – не больно-то этому гаду кто поверит. Ему только воспитатели верят и директор. Вот что милиционер набрехал, это плохо. Хотя странно, что набрехал. Витя просто так… Ну ладно, ты не думай. Вячеслав Дементьевич потом всё равно поймёт, что это враньё.

– Ром, а ты из этого города? – спросил Коля.

– Нет, – ответил Ромка. Я с папой и с мамой к их знакомым приехал, в Минск, а тут как раз война. Бомбить начали, потом фашисты появились. Пытались уехать домой, но там такое творилось. Сюда не помню, как добрались, а тут снова бомбы. Мама и папа, когда бомбили, куда-то пропали. Мне сказали потом… В общем, нет у меня теперь никого…

– Понятно. Мы с Васькиным тоже не из этого города. Нас сюда из Михайловского привезли, когда наши его освободили.

– А что это такое Михайловское?

– Посёлок такой. Это недалеко отсюда. Ну, вроде Осинок. Наши родители там погибли. Немцы их расстреляли. Когда наши освободили посёлок, нас сюда и привезли.

Вот такие были дела. Ромка много всего узнал из рассказов Коли и Васьки. Ещё о многом можно было бы поговорить, но на улице начинало темнеть, наступил вечер. В комнату заглянула женщина. Не очень молодая, но и не старая. Не пожилая даже. С каштановыми слегка волнистыми волосами, собранными на затылке в пучок.

– Всё-всё-всё! – сказала она. – Заканчиваем разговоры, и спать. Уже десятый час.

Женщина ушла, прикрыв за собой дверь, а Ромка поинтересовался, кто это.

– Это наша воспитательница Марина Ивановна, – объяснил Васька. – Она добрая, только строгая.

– Ага, – подтвердил Коля, – строгая, зато справедливая. Ладно, давайте спать.

Глава 4. Беды начались

После трёх дней скитаний по улицам без пищи и крова, мягкая тёплая постель казалась Ромке верхом блаженства. Вот только никак не получалось быстро заснуть. Это оттого, что не давало покоя всё пережитое за день. Даже не за день, а за все три дня после побега из госпиталя. Заснуть удалось только под утро.

Сон был беспокойным. Снился базар. Снилась визгливая тётка, орущая «держите вора». Снилось, как все торговцы, показывая на Ромку, хором кричали «ворюга». Потом появились два милиционера – оба одинаковые, с лицами милиционера Виктора. Потом приснился директор Вячеслав Дементьевич. Приснилось, как милиционеры наперебой рассказывали директору, что Ромка вор, что украл пирожки у торговки, а потом обокрал весь базар…

Неожиданное резкое пробуждение. Это с Ромки рывком сдёрнули одеяло. Потом крик:

– Ты что, из благородных бояр?! Или, может, воров общий порядок не касается?! Подъём – он для всех подъём! И для воров тоже!

Это орал дежурный – один из старших воспитанников. Тот самый, который в обеденном зале ухмылялся, глядя на Ромку.

Ромка сел на краю кровати, спустив ноги на пол. Огляделся. Увидел прямо перед собой дежурного. Коля и Васька уже не спали. Они стояли рядом.

А спать Ромке хотелось жуть как. Веки слипались сами по себе.

– Вставай, ворюга! Чего расселся?! – заорал дежурный.

Ну до того стало Ромке обидно, что он не удержался и закричал в ответ:

– Ты сам ворюга!

Коля и Васька после Ромкиных слов испуганно замерли на месте. Они-то знали, что за этим последует.

Сильный удар в грудь свалил Ромку с кровати на пол. Тут уж Ромка разревелся. Ещё бы. Ведь ещё в госпитале, сколько прошло времени, пока утихла боль в груди и в руке, а от удара заболело так, как никогда ещё не болело.

– Марьин! Что происходит?! – Это в спальню вошла воспитательница Марина Ивановна.

Марьин оправдывается:

– Марина Ивановна, этот ворюга обозвал меня вором, вот я ему в воспитательных целях и отвесил.

– Ты сам ворюга! – снова слёзы крикнул Ромка, пытаясь подняться с пола.

– Гусев, – сказала воспитательница, – что это за манеры?! Ты почему хамишь старшим товарищам?!

– А он почему?! – крикнул Ромка.

– Так, хватит! – сказала Марина Ивановна. – Заканчивай истерику и быстро одеваться, раз уж проснулся! И на зарядку!

Потом, уже Марьину:

– А ты, Марьин, иди и буди остальных! А руки больше не распускай!

Марьин вышел, а Марина Ивановна говорит Ромке:

– Гусев, чтобы я больше не слышала, как ты обзываешь своих товарищей!

– Товарищей?! – закричал Ромка. – Он мне не товарищ! Он фашист! Он первый начал обзывать! И так больно после вчерашнего, а тут он ещё! Стукнул, где сильнее всего болело!

– Так, хватит кричать, Гусев! Потом, обращаясь к Коле и Ваське:

– А ты, Птицын, и ты, Васькин, тоже давайте не задерживайтесь. Проводите Гусева на спортивную площадку. Он, наверное, ещё не знает, где это. Вообще всё ему покажите.

Марина Ивановна вышла, а Васька говорит:

– Ром, ты зря обозвал Марьина.

– Ага, – подтвердил Коля, – Зря ты его обозвал.

– Да?! А что делать, если он первым обзывается?!

– Ему лучше не отвечать, – сказал Коля. – Ты только себе сделаешь хуже. Он теперь будет мстить.

– Не испугался! Пусть только заденет ещё раз! Зубами в него вцеплюсь! Умру, но не сдамся!

– Ага, так ты с ним и справишься. Он знаешь, какой сильный. Даже старшие с ним не связываются. И вообще, он любимчик директора. Вячеслав Дементьевич не знает, какой гад этот Марьин.

– Всё равно не боюсь! Отбоялся уже! Давно отбоялся!

– Да ладно тебе, – сказал Васька, – всё равно его когда-нибудь побьют. Уже побили один раз, так он после этого долго никого не задевал. Пошли на зарядку, а то опоздаем.

– Я не смогу на зарядку, – сказал Ромка. – Болит жуть как.

– А что болит-то? – спросил Коля.

– Вот тут, – показал Ромка. – Это из-за вашего Марьина. И так болело, а тут он ещё, гад.

– Пройдёт, – сказал Коля.

– Ага. Через год, и то может быть. А может, уже и никогда не пройдёт.

– Да ладно тебе. Всё когда-нибудь проходит. Только старайся с Марьиным больше не спорить.

***

Спортивная площадка находилась во дворе детского дома. Она была расположена недалеко от бани и со всех сторон была окружена деревьями: липами, клёнами, тополями. На площадке толпились мальчишки и девчонки – воспитанники детского дома.

– Давайте скорее! – крикнула им тётка в синем спортивном костюме. Это была физрук. Ромка потом называл её физручкой. Ему объясняли, что так говорить неправильно, что правильно будет физрук, а он говорил, что физрук – это если он, если она – то физручка. Ну же и смеялись над этим.

– Все построились! – скомандовала физрук. – Разминка! На пра… во!

Пока просто шагали вокруг спортивной площадки, все было хорошо, но вот потом…

– Переходим на бег! – скомандовала физрук, и все побежали. Все, кроме Ромки. То есть Ромка тоже попробовал бежать, но у него не получилось. Кто-то из ребят налетел на него сзади. Ромка упал и, с трудом поднявшись, отошёл в сторону. А физрук ему:

– Новичок, что происходит?! Почему не бежишь?! Ну-ка давай присоединяйся!

– Я не могу! – крикнул Ромка. – Не получается, почему-то!

– Эх ты! Ну ладно! Придётся с тобой отдельно позаниматься!

Разминку закончили. Построились. Физрук Ромке:

– Новичок! Давай тоже становись в строй!

Ромка встал в строй. Физрук продолжает:

– Первое упражнение – потягивание! Руки поднимаем вверх, поднялись на носочки, вдох – раз, два! Опустили руки, расслабились, выдох – три, четыре! Раз, два! Три, четыре!..

На следующие «раз, два» боль усилилась, на «три, четыре» – притупилась. Раз, два – заболело ещё сильнее, появилась боль в правой руке. Три, четыре – боль осталась. Раз, два… Боль пронзила всё тело, весь мир померк. Здание, деревья, земля – всё зашаталось. Потом… Ромка успел ощутить удар спиной о землю. «Вот и всё, это конец…» – успел он подумать.

***

Ромка очнулся в медкабинете. Он лежал на кушетке, а под голову была подложена небольшая подушечка. Около стеклянного шкафа, в котором были разложены на полочках разные склянки и коробочки, суетился доктор Иван Евгеньевич. Заметив, что Ромка отрыл глаза, доктор подошёл к нему и говорит:

– Что же это ты так, голубчик? Всех нас напугал. Даже собирались скорую помощь вызывать. Скажи: часто у тебя бывали обмороки?

– Не было никогда, – ответил Ромка.

– Как это? Не было, не было, и вдруг раз – и обморок?

– Не обморок.

– Да что ты говоришь. Что же, если не обморок?

– Это от боли. Не пошёл бы на зарядку – ничего бы и не случилось.

– Хм… от боли, говоришь?

– Ну да. Вот тут болит, а ещё рука, – показал Ромка.

– Странно… Ну-ка подними рубашку, я ещё раз послушаю.

Доктор взял трубку, выслушал сердце. Заставил глубоко дышать. Дышать глубоко тоже было больно. Ромка сказал об этом. Доктор пожал плечами, и говорит:

– Ничего не понимаю. Всё в норме. Вот только эти шрамы… Всё-таки было у тебя что-то серьёзное. Откуда эти шрамы?

– Я же уже говорил, что упал. Давно.

– Упал… От «упал» таких шрамов не бывает. И операцию не делают, а у тебя следы от операционных швов. Зачем обманываешь? Ну ладно, сердце в порядке, лёгкие… Не придумываешь про боль?

– Не придумываю.

– Странно. Ну ладно, я скажу, чтобы от физкультуры тебя пока освободили, а дальше посмотрим. Можешь идти.

Ромка встал, заправил рубашку и вышел из кабинета. Коля и Васька, оказывается, ждали его за дверью.

– Ну, ты как? – спросил Коля, как только Ромка вышел в коридор.

– Нормально, – соврал Ромка.

Нет, не совсем было нормально. Боль, хоть уже и несильная, ещё оставалась.

– А что было-то? – спросил Коля. – Ты почему упал?

– Да так, болит, потому что. Я же говорил, что не смогу. Если бы ещё не этот Марьин, может, ничего и не случилось бы. Из-за того, что стукнул, страх как заболело.

– Не может так заболеть от того, что стукнули, – засомневался Васька.

– Ага, если раньше ничего такого не было.

– А что раньше-то было? – поинтересовался Коля.

– Да так. Не хочу рассказывать.

– Почему не хочешь?

– Не хочу, чтобы знали. И вообще… вспоминать… Я вообще тогда думал, что убьёт, что насмерть.

– Кто убьёт?! – испуганно спросил Коля.

– Не кто, а что. И вообще… Не хочу, чтоб знали.

– Ладно, Коль, – сказал Васька, – не надо выпытывать. Мало ли у кого что было.

– Конечно, – согласился Коля. – У каждого может быть, о чём он не хочет рассказывать.

– Ладно, айда в обеденный зал, а то опоздаем на завтрак, – сказал Васька.

Глава 5. Мост

«Мало ли у кого что было». Васька был прав, сказав это. И Коля это понимал. Ведь и Коля, и Васька тоже хлебнули горя. Но вот то, что довелось пережить Ромке, пережить было невозможно. Точнее не пережить, а остаться в живых. Ромка вообще не мог понять, каким чудом он остался жив.

Это было в начале октября, когда город уже освободила Красная Армия. Фронт двинулся дальше на запад, а из военных в городе остался только небольшой взвод. Он охранял только что переведённый в город, поближе к фронту, военный госпиталь. Оставался ещё бывший партизанский отряд, под командованием Семёна Игнатьевича Ивлева. Почему бывший? А потому, что это был уже не партизанский отряд, а отряд Красной Армии. Он тоже должен был присоединиться к наступающим частям. Должен был, но не успел.

Того, что произошло через два дня после освобождения города, не ожидал никто. Фашисты смогли прорвать линию фронта на юге, за рекой. Танковый полк и армада эсэсовцев двинулись к мосту. Это была катастрофа. Если бы фашистам удалось войти в город, наступление Красной Армии на этом участке остановилось бы надолго. Даже, может быть, несколько полков попали бы в окружение. Сколько людей тогда погибло бы, страшно было даже представить.

Итак, кроме отряда Ивлева, остановить фашистов было некому. Спешившие на подмогу отряды с фронта не успевали, а у отряда Семёна Игнатьевича, дяди Сёмы, не хватило бы сил остановить такую армаду в открытом бою. Оставался только один шанс – взорвать мост через реку. Тогда фашисты не смогут переправить по мосту танки и другую технику. Это их задержит до подхода отрядов Красной Армии.

Семейный лагерь решили на всякий случай отправить подальше в тыл, потому что неизвестно было, смогут ли партизаны остановить фашистов. Подготовили к эвакуации и военный госпиталь, только что обосновавшийся в здании бывшей городской больницы в конце улицы Малиновой. Там уже стояли машины с фургонами, в которые грузили раненых.

Ромка видел, как отряд уходил к мосту. Когда партизаны скрылись за прибрежным холмом, в путь отправился и семейный лагерь.

Тревожно было у Ромки на душе. Он чувствовал, что должно случиться что-то страшное. Когда семейный лагерь двигался по улице Малиновой, со стороны реки донеслись звуки взрывов. Нет, это был не взрыв моста, это рвались снаряды. Послышались автоматные очереди. Было ясно, что у партизан что-то пошло не так. А не так пошло всё.

Только спустя время узнали, что бойцы отряда успели заложить заряд, но взорвать мост им не удалось. Между партизанами и подошедшими к мосту эсэсовцами завязался неравный бой. Осколком снаряда перебило провод, идущий к заложенному заряду, поэтому мост так и оставался не взорванным.

Стрельба быстро стихла. Ромка почувствовал, что случилось непоправимое. Вообще, все это почувствовали. Остановились. Стали строить догадки о том, что могло случиться, о том, что делать дальше. Дядя Артём, которому Семён Игнатьевич поручил увести семейный лагерь в тыл, сказал, что нужно идти дальше.

– Но там же что-то случилось! – закричал Ромка.

– Мы всё равно ничем уже не поможем, – ответил ему дядя Артём. – У нас же только старики и вот такие как ты ребятишки. Что мы можем сделать?

Да, Ромка понимал, что сделать они ничего не смогут, но спокойно продолжать путь он тоже не мог. То, что творилось у него на душе, не описать словами. Выбрав подходящий момент, Ромка сбежал.

***

Когда Ромка прибежал на берег, все партизаны лежали там без движения на взрытой снарядами земле. Все до одного, и дядя Сёма тоже. Мост так и не был взорван, а танки на другом берегу уже подъезжали к мосту.

Ромка стоял подавленный непоправимым горем. Слёз не было. То есть были, конечно, но только поначалу. Потом остались только отчаяние и ненависть к врагам, к убийцам, рвущимся в город, к тем гадам, из-за которых Ромка остался совсем один.

Будто сжатая пружина сработала внутри и погнала Ромку к тому месту, откуда свисал обрывок перебитого провода. Ромка даже не помнит, откуда взялся у него тот револьвер.

Когда он бежал по мосту навстречу немецким танкам, ему показалось, что кто-то кричит ему, зовёт, умоляет: «Рома, не надо, вернись…». Голос был похож на голос дяди Сёмы. Ну, мало ли что может почудиться в те считаные секунды, когда прощаешься с жизнью.

Вот уже и то место, под которым заложен заряд. Узкая щель между железными плитами моста. Ромка присел, поднёс дуло револьвера к щели между железными плитами настила и нажал на курок. Револьвер выстрелил, но пуля не попала по взрывателю. Второй выстрел – тоже мимо. А танки уже близко. Из люка ближнего танка высунулась фашистская морда. Весёлая. Смеётся и орёт:

– Киндер, не убегайт! Мы тебя сейчас будет немножко задавлять!

Ромка с трудом просунул ствол револьвера в щель между плитами. Ствол еле пролез туда, но почти коснулся взрывателя. Ясно, что теперь Ромка не промахнётся. Снова голос: «Рома! Скорее уходи!»

Ромка посмотрел вокруг. Вот он этот мир, который он пока ещё видит, ощущает. Сейчас всё исчезнет. Исчезнет вместе с Ромкой. Он даже не будет знать, что этот мир был, есть. Просто всё пропадёт. Абсолютно всё и навсегда.

«Получайте, гады!» – Ромка закрыл глаза и нажал на курок. Огненная стена перед глазами. Будто тысячи иголок вонзились в правую руку. Что-то ударило в грудь и в живот. Летящая прямо на Ромку огромная железная плита от моста. Мост под ногами пошёл вниз, а Ромку ударило плитой и кинуло в реку.

Падение. Удар спиной обо что-то не очень твёрдое, но и не очень мягкое. Всплеск воды. Долгое полузабытьё. Нереальные образы в угасающем сознании…

***

Перед тем как Ромка очнулся, ему пригрезилось странное летучее «транспортное средство». Это непонятное сооружение медленно летело на небольшой высоте над покорёженными конструкциями рухнувшего моста. Оно было сделано из железных швеллеров, из таких же, что и высотные подъёмные краны. Эта непонятная штуковина была длиной не меньше десяти метров, сзади широкая – метра два в ширину, спереди – не больше метра.

Итак, эта громадина медленно плыла по воздуху. Спереди и сзади были площадки, огороженные заборчиками из металлических прутьев. На передней площадке сидела девочка. На вид ей было лет восемь или девять. На задней площадке находился олень. Олень стоял задними ногами на площадке, а передними вращал педали, приводя это сооружение в движение.