Письмо, так и не написанное, потому что его отправлять некому

– А не сыграть ли нам в карты? – задумчиво произнес он.

Сразу его слова восторгов не вызвали. Поиграть в карты – предложение почти абстрактное. Как известно карточных игр много и на все вкусы.

Нам же играть, например, в «дурочка» было не интересно, да и народу много. А во что-то сильно интелектуально-арифметическое, типа преферанса, – лениво в этот расслабляюще теплый вечер.

– Есть замечательная идея, – продолжал Шурик-маленький, и его уверенный тон убеждал, что у него есть универсальный рецепт от скуки. – Давайте перекинемся в «ап энд даун».

Что такое «Ап энд даун» за столом почти никто не знал. И тогда Шурик начал объяснять, что с одной стороны эта игра достаточно простая, что бы её быстро освоили все, с другой – присутствует налет интеллектуальности, приличествующей столь высокой компании.

Еще он рассказал, что эта игра появилась совсем недавно. И придумали её американские солдаты, воевавшие во Вьетнаме. В перерывах боев с мировым коммунизмом джи ай, в силу своих интеллектуальных способностей, максимально упростили покер и скрашивали этим новообразованием фронтовую скуку.

Правила, действительно просты до писка. Сначала раздается по одной карте, потом по две. И так далее до максимума. И заказывать надо максимальное количество взяток, которые можешь снять с кона. Возьмешь – поднимешься. Нет – списывают. И еще несколько не сложных особенностей. Подробности описывать не буду. Это, все же, не самоучитель карточных игр. А кто интересуется, есть целая масса «энциклопедий».

Всем это понравилось. Все решили, что попробовать стоит. И все поняли, что Шурик-маленький – самый большой специалист в новой игре. Точнее, почти все.

А почти – потому что сидел за столом человек, который понял, что Шурик лишь слегка знал секреты этой, на первый взгляд, простенькой коммерческой игры.

И этим одним человек был я.

«Ап энд даун…» Составители карточных энциклопедий знали только о каких-то американских солдатах, которые дулись в эту славную игру в душных и вонючих джунглях юго-восточной Азии. Но не положено им было знать, что с не меньшем азартом брали и сдавали взятки славные сержанты гвардейского дивизиона ракетных войск стратегического назначения Советской Армии. Не знали и знать не могли. Потому что наша часть входила в элиту этих и так особых войск, и была сверхсекретной.

Не могли проникнуть на неё агенты спецслужб стран – потенциальных противников. Все дороги, дорожки и тропинки были под маскировочными сетями, чтобы любопытный взгляд объективов вражьих спутников не проник в наши секретные секреты.

А вот вражья игра не только просочилась, но и по хозяйски укоренилась в сердцах сержантского и младшего офицерского состава (в основном из числа двухгодичников, тех, кто пришел после института отрабатывать лейтенантские погоны, полученные на военных кафедрах).

По вечерам, когда все наши отцы-командиры отправлялись в теплые уютные гнездышки в военном городке, а холостые офицеры – в менее уютные, но все равно согревающие душу комнаты общежитий, хозяевами казарм становились мы, унтер-офицеры, или проще сержанты. «Старики» у нас были не в особой силе. Во первых, самые авторитетные рядовыми не оставались, а становились сержантами. Тех, у кого в голове сквозняк гулял, не слишком уважали вне зависимости от срока службы. Так что сержантские лычки автоматически становились пропуском в элитный клуб казарменной аристократии. А потом, все же части наши считались элитными и отбор в них шел достаточно строгий.

Меня среди прочих особо одаренных, но не откосивших от призыва сразу из военкомата направили во всесоюзную «учебку», откуда я свеже испеченным сержантом (если уж совсем точно – младшим, но кто на это обращает внимание) попал в боевую часть. Звание и поддержка московского землячества быстро ввели меня в круг избранных.

И в этом кругу я прошел суровую школу азартных игр. Как-то поздним часом конца ноября мы сидели после отбоя в канцелярии второй батареи и откровенно маялись от безделья. С другой стороны, спать так рано было не по чину.

И тут кто-то и подбросил эту мину замедленного действия. Мина была очень действенной и взрывалась она почти каждый свободный от боевых будней вечер, вплоть до конца службы. Подозреваю и после моего увольнения орлы все так же с азартом после отбоя резались в «Ап энд Даун».

В первый вечер мы так и не раскусили все прелести этого сладкого яда. Так, что-то новенькое. И только через день, когда кто-то предположил, что взрослым солидным мужчинам в девятнадцать – двадцать лет несерьезно играть так просто на интерес. Все солидные мужчины согласились. Тем более одному из нас неделю назад исполнился двадцать один год.

Но встал вопрос, а на что играть? На деньги? Хотя все мы получали далеко не солдатский паек, я например был на прапорской должности и моя зарплата была больше двадцати рублей (при средней в стране у молодых специалистов – 100–110 рублей!), на деньги мы посчитали играть не серьезным. По копеечке уж слишком мелко. Больше – не потянем.

Я бы и сейчас хотел увидеть того кому пришла в голову эта страшная мысль – копеечки заменить приседаниями. То есть тот кто побеждает – тот побеждает. А остальные приседают по разнице очков. Потом была разработана сложная система взаимозачетов.

Все это было весело. Пока не претворилось в жизнь. Для меня. Так вышло, что меня взаимозачеты не коснулись вовсе. Я не выиграл ни разу. До того вечера к картам я относился легко. И мне было лень считать, запоминать, продумывать варианты. Тот случай научил меня раз и на всегда: карточная игра – это серьезно. В общей сложности я в ту ноябрьскую ночь проиграл 1200 (прописью – одна тысяча двести приседаний). Но не это страшно.

Страшно, что на следующий день, мы при большом стечение сержантского состава части отдавали карточные «долги». Но остальные задолжали самое большее пятьдесят – шестьдесят приседаний. Главным гвоздем вечера был, понятно, я. Мне, правда милостиво разрешили после каждой сотни делать перерыв. Но на рассрочку эти карточные садисты категорически не согласились. Как это все происходило – рассказывать не буду. Кто хочет – может попробовать. Ну хотя бы половину. А я следующую неделю ходил, как на костылях.

Зато после этого играть я стал осторожно и расчетливо. И уже через месяц проигрывал крайне редко.

После такой школы, отличить хорошего игрока от того, кто только прикидывается им было не сложно.

Так оно и оказалось. И хотя я порой позволял чуть-чуть проигрывать, иначе распугаешь публику, в первый вечер я выиграл почти пять рублей. А это уже обед!

Я понял, что на ближайшие несколько дней я о средствах на еду могу не беспокоится. И все же это не могло быть надежной базой всего последующего отдыха. Игра в любой момент могла надоесть и я оставался без средств к нормальному питанию.

Нужен был еще один источник и составная часть безбедного существования на отдыхе.

Глава 7

…И я его нашел.

Кто сказал: любовью сыт не будешь? Тот пусть и голодает. Я же решил именно любовью и питаться.

То есть с помощью любви. Ну если не любви, то симпатии.

Проблема разрешалась без больших затруднений. Во время курортного сезона хилая система гурзуфского общепита укреплялась практикантками из Харькова, Киева и других мест Украины, где были соответствующие техникумы и училища.

Самих же точек питания было не так много, очереди в них в обедненное время – сумасшедшие. Так что, девчонок, которые днем общепитовски кормили нас, а вечером смертельно скучали и чуть с завистью смотрели на толпы бездельников-отдыхающих, можно было рассмотреть со всех сторон, как в переносном, так и в прямом смысле этого выражения.

Но о девчонках потом. Сначала надо рассказать о гурзуфских очередях.

Очереди в столовках и пельменных – статья особая. Матерые, штатные работники забегаловок пользовались наплывом отдыхающих по полной программе. Порции не докладывали до заявленных объемов, а окончательные расчеты включали в себя очень солидные чаевые, которые, разумеется, клиенту не объявлялись. Бороться с этим официальными путями было не возможно. Попробуй повозмущаться, застопорив хвост из полусотни голодных курортников.

Но безнаказанным такое издевательство над собой оставлять тоже было нельзя. И месть оказалась простой, эффективной и полезной для желудка. Очередь обычно двигалась медленно, прилавок с трубками, на которые ставились подносы, был длинным. Стоило положить к своей порции лишнюю котлетку, или пару дополнительных тефтелей, или еще чего по вкусу – и ты уже отомщен. Далее – по вкусу: кто-то в медленнотекущей очереди, не слишком афишируя, съедал добавку, а некоторые мастера камуфляжа мастерски маскировали довесок в гарнире.

Так и установилось: нас обвешивали и обсчитывали, а мы – объедали. Какой был конечный баланс нам было не известно, но судя по молчаливому соглашению сторон – все были довольны.

Девчонки-практикантки были вне этой игры. Аборигены местного общепита делиться с этими соплячками совершенно не собирались. А те закрывали глаза на наши невинно-сытные шалости.

Другое дело, когда им кто-то нравился. Тогда в его тарелку клали кусочек побольше и поаппетитней, гарнирчику побольше, зелень свежая появлялась. Такой знак – умный заметит.

Вот и я стал замечать, что в верхней столовой, куда мы заходили достаточно часто, моя порция заметно отличалась от приятельских. Вычислить, от кого шли «приветы» в котлетах, было не очень сложно.

А что, вполне кондиционно. Стройная живая девчонка. Лет восемнадцати. Немного застенчива, но любопытна. В мешковатом белом халате подробностей фигуры не определишь, но научная реконструкция позволила сделать однозначный вывод – пойдет.

И уже на третий день после отъезда Галы – как раз это была смена моей «кормилицы» – мы сговорились встретиться вечером.

Все складывалось замечательно. Заканчивала она свою работу в половине десятого. Туда-сюда – в десять мы встречаемся в баре на горе у «Коровы». Час – до закрытия бара – вполне достаточно для ухаживания по полной программе, провинциальные девушки любят все эти ритуальные танцы.

А там – будем действовать как подсказывает нам природа. Жаль, конечно, что я забыл, как её зовут. Но это не главное и вполне поправимо.

Так как ранний вечер оказался не занятым личной жизнью, я попадал на званный вечер, куда был приглашен накануне… Народный художник решил отметить день рождения своей дочери. Той самой, что была с Шуриком-большим и я даже подумал, что у них роман. Хотя это, как выяснилось, совершенно не соответствовало действительности. Шурик потом признался, что он-то может и не против, но уж больно опасается неадекватной реакции Великого папы. Так вот, папочка решил отметить день рождения своей дочурки с размахом и заказал несколько столиков в верхнем ресторане. Начало – в семь.

График выдерживался идеально! И вопрос с ужином решался на этот вечер.

Единственное, что настораживало перед встречей с девочкой из пельменной (черт возьми, как же её зовут?), это различие взглядов на отношения между противоположными полами.

Если Москва уже вступила в пору прагматичного отношения к сексу, то провинция во многом жила еще в конце пятидесятых. О сексуальной революции они знали по остропублицистическим статьям в комсомольской прессе и полит-информационным лекциям. О «Кама-сутре» не слышали ничего, а «Плейбой» был вершиной порнографии. Нам-то все это было известно. Что называется, если не видели, то друзья рассказали.

Не надо забывать, что это было то благословенное время, когда контрацептивов появлялось все больше, венерические заболевания, как нам говорили (а мы охотно верили) были побеждены почти совершенно. Кто заболевал, был почти преступником, так как все связи проверялись до седьмого колена, а тебя ставили на спец учет с сообщением на место работы. Правда, по жизни все лечилось просто и эффективно у знакомых врачей за хорошую цену, но без лишних бумаг официальным лицам.

Так что беспокоится не стоило. Да, тогда о СПИДе не было известно вовсе, по причине его отсутствия (во всяком случае, ученые его еще не открыли).

Впрочем, если девушка (никак не вспомню как же её зовут?) захочет, чтоб за ней подольше ухаживали, ну больше, чем час, полтора, пойду на встречу. В данном случае, меня больше сексуального удовлетворения, интересовало удовлетворение гастрономическое.

Согласен, цинично. Но пусть моралисты голодают и влезают в долги. Меня же оправдывало, что все будет без обмана. В наших будущих отношениях я не собирался использовать не слишком честные приемы в виде пылких признаний, слов безумной любви и обещаний златых гор, с обручальным кольцом в придачу. Вот это грех. А так, каждый получал, то что хотел получить.

Истина проста: нет любви – даешь котлеты!

Всех этих рассуждений мне хватило, чтоб душа и совесть, воспитанная на классической литературе, была совершенно спокойна.

После 17.30 я надел самое приличное из моего скудного южного гардероба – все-таки сначала на день рождения иду – надушился модным и дефицитным одеколоном «Саша», и отправился к «корове» Еще не зная, что там случиться…

Глава 8

…А случилось совершенно неожиданное – я стал мужчиной. И произошло это сразу после того, как разрезали арбуз.

Но сначала, откуда взялся арбуз.

Я, Илья и Лена, встретившись на набережной, пришли в «Корову» почти в шесть. А, как полагалось в те времена, полноценный ресторан, то есть с живыми музыкантами, начинал работу с семи.

Поэтому, мы и собрались в номере у Алины. Хозяйка – тот самый художественный критик из элитарного журнала, у которой был роман с народным художником (Великим папой). Высокая, стройная и в то же время статная брюнетка. Всем своим видом показывающая, что уж она то знает, как дергать бога за бороду.

«Бог» её, правда, судя по условиям проживания здесь, в доме отдыха, так, средней руки. А условия: комнатка – пенал. Высокохудожественный окрас стен: верх – ядовито-голубой, низ – отравляюще-синий. Правда, есть удобства. Те самые. Нормальный человек повернуться в них может с трудом, и все же – удобства! Да и чего уж там ворчать, номер-то все же одноместный. А это дорогого стоит.

Только когда в этот пенал набивается куча людей, а куча – это семь человек, то создается впечатление, что ты в московском автобусе в утренний час пик. Что ж в тесноте, но не в обиде.

А теперь, почему арбуз сыграл такое значение в моем сексуальном просвещении.

Совпало. Случайность. Могли быть сливы, или виноград. А может персики. Но случился арбуз.

Просто мудрые Шурики, которые появились тоже раньше, принесли с собой разогревочную бутылку сухого вина и огромный спелый арбуз на закуску.

Вино было разлито по всем емкостям, в которые можно разлить. От изящных рюмочек до банки из-под майонеза. Удивительно, но хватило всем. И сделав, первую пару глотков, мы «взрезали кавуна». Я взял аппетитный кусок с темно-красной сочной и сахаристой сердцевиной. Счистил в блюдечко черные семечки и уже поднес ко рту, чтобы надкусить.

Но именно в это мгновенье…

– Привет! Уже начали, и меня не дождались!

…в это мгновенье раздалось у меня за спиной. Я сидел, чуть отвернувшись от двери, и кто это сказал, видеть не мог. Хотя догадаться было не сложно: конечно именинница. Из тех, кто должен был пойти в ресторан не было только её и её отца.

Все шумно приветствовали виновницу торжества. И я ради приличия развернулся…

Как объяснить, что произошло в то мгновенье, когда я посмотрел на неё, что бы с одной стороны не впасть в банальность, но с другой, объяснить, в том числе и самому себе, что же я ощутил?

Мгновенья неповторимы. И порой вмещают в себя столько граней мира, что потом возвращаясь и возвращаясь к тому мимолетному, как вспышка, мгновению, открываешь новые и новые пласты событий и душевных переживаний.

…Я взглянул на неё. Но если все поздоровались с миленькой девчонкой, ростом выше среднего, чуть пухленькой, с лицом, овальным, почти круглым и мягкими, с темными большими глазами и модной тогда прической каре (под Мерей Матье), то я:

застыл

замер

остолбенел …

Просто я увидел совсем не то, что вся наша компания.

…На ней была зеленая легкая блуза и широкая, спадающая широкими складками юбка более темного изумрудного цвета. Но мне показалось, что и эта одежда и она сама окружена какой-то аурой. Это был не свет, а ощущение. Да, да, я впервые увидел не только женщину – её лицо, глаза, фигуру, одежду. Я увидел то, что увидеть глазами невозможно – ощущение, ореол женщины. И этот ореол почти мгновенно разросся и окружил меня.

А, окружив, сразу же проник внутрь и отключил сознание полностью. То есть от хомо сапиенс остался только хомо. Но это не было влечение самца к самке. Нет, ощущение было совсем иными, определение подобрать к этому сложно. Нет его ни в одном языке. Восторг, удивление, восхищение, страх от возможности проснуться от мгновенного любовно летаргического сна и вновь восторг, но уже не только от её присутствия, но и жизнью, которая дарит такое мгновенье – если кто-то найдет определение всей этой гамме чувств – обещаю премию. Я до сих пор не нашел.

Да Бог с ними – с определениями.

– …буз, – донеслось до моего парализованного мозга.

– Что? – переспросил я, совершенно не понимая, при чем тут автобус

– Арбуз сейчас тебе на колени свалится, – Шурик-маленький был заботливо саркастичным. О моих брюках он позаботился, как же!

Я пришел в себя, поспешно откусил хрустящую мякоть и попытался сделать вид, что ничего не случилось. Остальные точно так же усиленно делали вид, что ничего не заметили. Слишком усиленно, что бы это было правдой.

И только Оксана была естественна. Она, кажется, единственная, кто ничего не заметил и не понял.

– А кто мне даст арбуз? – кокетливо обиженно спросили она. – Имениннице сегодня положено самое лучшее, не так ли?

Все мужчины начали двигаться, но так бестолково, словно каждый хотел, чтобы другой его опередил. Шурик-большой никак не мог найти нож, лежавший под его рукой. «Маленький» рассматривал взрезанный арбуз с видом человека, который никак не мог понять, что вкуснее – мякоть, кожура или семечки. Илья «не мог» дотянуться. В общем, все показывали, что они пропускают кого-то, уступая почетную долю поухаживать за виновницей торжества.

Да, удары по голове, да еще через сердце, к хорошему не приводят. Идиот! Это же они меня пропускают.

Держа в левой руке свой кусок арбуза (а куда я его дену, стол-то далеко?), правой я схватил нож и буквально двумя движениями вырезал сочную хрустяще-сахаристую сердцевину, подцепил ее на широкое лезвие и повернулся к имениннице.

– Лихо! – успел удивленно уважительно заметить кто-то из Шуриков.

– Спасибо! – спокойно, словно не замечая всей этой суеты, сказала виновница переполоха и … взяла из моей левой руки мой надкусанный кусок арбуза.

– Пожалуйста, – пролепетал я. И через мгновенье в комнате раздался не смех, а то, что в народе называют ржанием, которое у некоторых особо невоздержанных временами переходило в стоны. Не смеялись двое. Именинница, не замечая всеобщего веселья, спокойно ела арбуз. И еще одного кретина с сердцевиной арбуза на лезвии ножа.

Но я не обиделся. В любое другое время я бы уже обложил и саму ситуацию и её виновника. Или виновницу. А сейчас ничего, ни капли обиды. Я просто не знал, что делать дальше.

– А ты, что, не любишь арбуз? – заинтересованным или даже участливым тоном спросила именинница, упорно не замечая всеобщего веселья.

Да пропади пропадом этот арбуз! Не о нем я думал.

Честно признаться, я с момента, как увидел её, вовсе ни о чем не думал. Я как мне казалось (и это так и было на самом деле) уставился на неё и не мог оторваться. Словно боялся, что, потеряв из вида эту девушку, утрачу возникшее внутри меня удивительное, до селе ни на что не похожее ощущение младенческого удивления, мужской силы, наивного восторга и древней мудрости влечения к Женщине. И с каждой секундой эти взаимоисключающие друг друга чувства тесно переплетались внутри меня и заполняли все сознание.

Одним словом, влип.

– Готов поделиться, – попытался выпутаться я. И участливые Шурики тут же пришли мне на помощь.

А еще помог мне, сам того не зная, её отец и Алина, его подруга. Сначала вошла она, и мгновенно оценив ситуацию, постаралась переключить внимание от моего любовного столбняка на вещи более мирные.

– Все готовы, или вы решили день рождения справлять здесь, в походных условиях? – решительно и громко спросила она, беря инициативу на себя.

– Без глупостей, – прогрохотал сзади густой бас Великого папы, который своими широченными плечами скульптора-монументалиста заполнил весь дверной проем. – Столики уже не только заказаны, но и накрыты. Водка стынет!

Глядя на его мощную фигуру и руки, что твои корабельные канаты, не хотелось не то что делать, а даже думать о глупостях.

…И что бы водка не остыла, все отправились в ресторан. Я старался держаться чуть в стороне, но сбоку, чтобы она была все время в поле моего зрения. То есть, пялиться я на неё не пялился, но смотрел не отрываясь.

Оторваться было невозможно. Она была… Она была… Как описать какой, она была? Точнее, как я её стал видеть. Я впервые почувствовал, что такое быть естественной для женщины. Естественной, как ветер с моря, который прижимал тонкую ткань юбки к её стройным и сильным ногам. Естественной в каждом движении, как изгибе упругих веток акаций, мимо которых мы шли. Естественной в звуке её голоса, который был неразделим от всего живого и прекрасного, что окружало нас.

Я, еще не осознавая этого, почувствовал первые импульсы совершенно незнакомого для себя влечения к женщине. Это не было возвышенно-платоническим влечением, которое так любили описывать поэты-романтики типа Надсона в начале прошлого века. Но это и не было физиологически-сексуальной страстью – хочу эту женщину и никаких возражений, когда все мышление резко перетекает из головы в … сами знаете куда.

Я сам не понял, что это за желания. Как будто в твои руки попал стакан с кристально чистой водой, в которой путаются и переливаются лучи солнца. И пить хочется, но страшно разрушить природную красоту. И еще не знаешь, как насладиться и видом и вкусом. А потому просто воспринимаешь то, что дано свыше.

Но все это я сейчас могу по полочкам разложить. А тогда я шел и с каждым шагом терял кусочки своей головы. Старой головы. Новой пока не наблюдалось.

Это необраз. Так оно было. Заметили это и все наши.

Они ненавязчиво, словно само собой так получилось, посадили меня за стол, как раз напротив именинницы. Смотри, дескать, до полной слепоты. Ни у кого, в том числе и у Великого папы никаких вопросов и подозрений не возникнет. Такое место, так вышло…

Так и вышло. Я, конечно, отвлекался «на выпить и закусить». Но ни на секунду не выпускал её из поля зрения. А она была словно в невидимой броне, на которой мой пристальный взгляд не мог зацепиться. И плавно обтекая, скользил куда-то вдаль к густым высоким кипарисам. Эту броню пробить было невозможно. Она была весела, общительна, весела, ко всем доброжелательна. Ко мне в равной степени со всеми. Правда, я, как это для меня ни странно, почти все время молчал. Не знал, что говорить.

На четвертой рюмке водке я успокоился. И даже стал размышлять более менее, логично. Ну, не могу я объяснить, а чего мне, в конце концов, надо. А раз так – щенячий восторг можно испытывать и на расстоянии. Наслаждаемся же мы видом сочного наливного яблока на высокой ветке, не стремясь достать во что бы то ни стало и сразу его съесть. Есть и другие яблоки, пониже.

Не суждено, так не суждено.

Я вспомнил о девочке с раздачи и украдкой посмотрел на часы. Оставался час с небольшим до оговоренной встречи.

…Есть и другие яблоки, пожиже, но тоже голод утоляют… И вдруг, в момент, когда я изучал часы, предаваясь философским размышлениям о суетности высоких чувств, у меня возникло ощущение, что на меня внимательно смотрят. Быстро подняв глаза, я поймал её взгляд. Но не прежний, скользящий, а внимательно изучающий.

Это меня рассмешило. Наверное, заметила, что я перестал её сверлить взглядом, и решила узнать, в чем дело. Не терпит бунта среди своей команды воздыхателей. Мне почему-то казалось, что эта «команда» достаточно многочисленна. Или её возмутило, что с этого праздника кто-то хочет уйти. Во всяком случае, интересом к своей персоне, тем интересом, который был у меня к ней, это внимание я объяснить и не пытался.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.