Операция «Ольга»

7. Обстоятельства непреодолимой силы

Между тем, до дня голосования в Соединенных Штатах оставалось всего несколько дней. По опросам рейтинговых агентств сенатор, Майкл Ферри с незначительным отрывом опережал действующего президента Ларри Гровера.

Оба претендента на президентское кресло стремились как можно больше находиться на публике и не сходили с телевизионных экранов. Новостной блок ведущих информационных каналов во всех странах открывался новостями из США. Казалось, что фокус внимания всего цивилизованного человечества сконцентрировался в эти дни в одной точке. Однако ни рейтинг кандидатов, ни их политические платформы, как, собственно, и вся Америка, с её выборами, совсем не волновали академика Назара Ефимовича Ганюшкина, все помыслы которого были сосредоточены на том, чтобы поскорее завершить научный труд «Жизнь мышей». Над этим опусом ведущий мировой специалист по мелким грызунам работал в очень необычном месте – гостевой каюте российского парусного фрегата «Исток».

Учебное судно шло из Владивостока в Мумбай. Командовал переходом бывший военный моряк, капитан первого ранга в отставке Иван Васильевич Фролов – давний знакомый академика, который и пригласил Назара Ефимовича совершить путешествие в далёкую и жаркую Индию на паруснике. В Мумбайском университете российский академик должен был прочитать цикл лекций на исключительно актуальную для Индии тему: «Мышь в большом городе».

Оторвавшись от московской суеты, Назар Ефимович жил настоящей творческой жизнью и упорно работал над рукописью. Когда уставал, выходил на палубу, вдыхал живительный морской воздух, любовался бескрайними океанскими просторами и вновь усаживался за работу.

Но не бывает беспредельного счастья! В капитанскую рубку с озабоченным видом зашёл старший механик, переговорил с Фроловым, и дежурный курсант, разыскав академика, сообщил, что капитан просит его зайти, как можно скорее.

– Такие вот дела, Назар Ефимович, – сказал Фролов, поднимаясь навстречу другу, – обнаружились неполадки в двигателе, придётся сделать вынужденную остановку.

– Сколько это займёт времени? – Забеспокоился учёный.

– Механик считает, суток несколько.

Будучи человеком пунктуальным, Ганюшкин не любил опаздывать, а теперь получалось, что из-за какого-то мотора, нарушаются его обязательства перед индийскими коллегами.

Ветер раздувал паруса. Море вздымалось изумрудными валами, океанская ширь, насколько хватало глаз, переливалась под яркими солнечными лучами. Корабль быстро шёл вперед, рассекая острым носом волны и оставляя за собой широкую пенистую полосу, но всё это великолепие уже не радовало учёного.

– Да, подкинул мне этот ваш мотор проблему! – Академик недовольно потёр подбородок.

– Не волнуйся, Назар Ефимович, будешь в Мумбае непременно, но чуть позже, – попытался успокоить его капитан. – Три дня туда, три дня сюда – какая разница?!

Капитан склонился над картой, расстеленной на столе. – Мы здесь, – он ткнул пальцем в тёмно-синее пространство, – а чуть восточнее – остров Таби-Таби. Причалим. Механик займётся движком. Дадим радиограмму твоим индусам, так, мол, и так, обстоятельства непреодолимой силы, задерживаемся. Извинишься, и я не вижу больших проблем.

8. Интернет-кафе на бульваре Сен-Жермен

Поздней ночью в интернет-кафе на бульваре Сен-Жермен вошёл коренастый человек в сером плаще и клетчатой шляпе. Обшарив глазами зал и убедившись, что он пуст, вошедший защёлкнул за собой замок изнутри.

– Зачем вы это делаете?! – испуганно закричала темнокожая кассирша.

Человек сощурился и приложил палец к губам.

– Стихни и не дёргайся! – Перед носом кассирши возникло удостоверение сотрудника частного сыскного агентства «Нарцисс». – Вспомни-ка лучше одного клиента, красотка!

Обладатель удостоверения говорил на французском с сильным американским акцентом. Он назвал дату и время, когда полковник Бризар, прикинувшись парижским бездомным, направлял из кафе послание в адрес Ани Ламберт.

– Я не могу отвечать на ваши вопросы, не поставив в известность шефа. – Кассирша потянулась за телефонной трубкой, но железная рука ухватила её за волосы, в горло упёрлось острие ножа.

– Делай, что тебе говорят, сука! – В стальных глазах ночного посетителя вспыхнул злой огонек.

«Этот ни перед чем не остановится!» – Поняла женщина.

Клиент, из-за которого сотрудник частного агентства угрожал ножом, остался в памяти кассирши, удивив тем, что, расплатившись мелочью, не взял сдачу.

Женщина рассказала всё, что запомнила, но ночной посетитель остался недоволен.

– И это всё?!

– Да, месье… Он был-то, всего, минут десять-пятнадцать… я смотрела телевизор…

Сыщик перебил её:

– Говоришь, хромает на правую ногу?!

– Да, месье, кажется, на правую.

– Кажется или точно?!

– Да, да, точно на правую.

– Цвет волос?!

– Я не знаю,– залепетала кассирша. – Он не снимал шляпу.

Острие ножа больно впилось в кожу, из глаз женщины брызнули слёзы и покатились по щекам. – Я говорю правду… ей-богу, правду… я не знаю. пощадите… у меня четверо детей!

– Ничего не знаешь, дура! – Мужчина дёрнул кассиршу за волосы так, будто хотел вырвать клок вместе с корнями. – Смотри, сука, – лезвие ножа блеснуло перед глазами кассирши, – если скажешь кому-нибудь, о чем я тебя спрашивал, всех твоих выродков утоплю как котят!

– Нет… нет… я никому не скажу… ей-богу… клянусь! – Женщина заплакала.

9. Остров обезьян

Приблизившись к Таби-Таби, «Исток» замедлил ход. В лучах утреннего солнца, был отчётливо виден белый пустынный пляж с кокосовыми пальмами, поросшие кустарником крутые склоны холмов, утопающие в зелени бамбуковые хижины. Фрегат, осторожно миновав стиснутую скалами горловину, вошёл в просторную, окружённую зелеными холмами бухту, описал широкую дугу и, сбросив со всех трёх мачт паруса, стал медленно приближаться к длинному деревянному причалу.

На портовой площади образовалась толпа смуглых, полуголых и очень радостных людей. Фролов приказал выбрасывать трап. Курсанты засуетились. Заскрипела лебедка. Свободные от вахты сгрудились у борта. Одни фотографировали, другие с любопытством рассматривали столпившихся на пристани туземных обитателей, третьи приветственно махали бескозырками, вызывая этим восторженную реакцию полуголой публики.

Вдруг из-за бамбуковых лавчонок, теснившихся вокруг площади, послышался грозный, быстро нарастающий рокот. Толпа отхлынула от трапа, и на площадь, рыча и фыркая, выехало средство передвижения, напомнившее Ганюшкину бетонное изваяние зубастого крокодила, виденное академиком в парке города Сосногорска. Сходство с хищником придавал чудищу выдвинутый далеко вперёд стальной бампер и изображённая на капоте разинутая пасть с большими острыми зубами. Ни дверей, ни стёкол средство не имело, двигалось медленно, оставляя за собой пыльный шлейф и клубы чёрной копоти. Справа от водителя, который был в танкистском шлеме и чёрных очках, восседал человек в белой фуражке с красным околышем. Сопровождали механического крокодила шесть обнажённых по пояс воинов.

– Ты посмотри, у каждого на боку по пистолету, а ствол такого калибра – хоть картошкой стреляй, – изумился Ганюшкин.

– Это не пистолет, а сигнальная ракетница, её за оружие считать нельзя, – отозвался Фролов. – Полагаю, этот лимузин прибыл за нами. – И, обернувшись к боцману, приказал: – Упакуй буханку чёрного, бутылочку «Морского волка», баночку селёдки и наш вымпел!

– Будет сделано, – отозвался боцман и побежал исполнять указание.

Описав полукруг, «крокодил» притормозил у трапа, захрипел, затрясся и затих. Из кабины вылез туземец в красном кителе, с золотым аксельбантом на груди и красными лампасами на белых шортах. Сочетания красно-белых цветов пришлись по вкусу Назару Ефимовичу, с юности болевшему за «Спартак».

«Вылитый Никита Симонян, только загорел сильнее», – подумал академик.

На погонах военного сияли бриллиантами большие генеральские звезды. Правой рукой он придерживал сабельные ножны.

– Так, Назар Ефимович, нам оказана большая честь – церемонию встречи возглавляет генерал. Спускаемся. – Капитан поправил фуражку, одёрнул белую форменную сорочку и решительно двинулся по трапу вниз. За ним последовал Ганюшкин.

Человек в спартаковской форме, ткнув себя пальцем в грудь, гордо представился:

– Дженерал Агубар! – после чего, обернувшись к воинам, громко крикнул, взмахнул клинком, и те, подняв вверх копья и покачивая ими, запели.

Бойкую, не лишенную приятности мелодию подхватили люди на площади и, подпевая, стали пританцовывать. Генерал размахивал клинком, будто дирижёрской палочкой.

– Видимо, национальный гимн, – прокомментировал Назар Ефимович и, чтобы подчеркнуть уважение к патриотическим чувствам местного населения, попытался придать своей сугубо штатской фигуре какое-то подобие военной стойки. Иван Васильевич взял под козырёк. Курсанты, выстроившись в две шеренги вдоль борта, замерли, вытянув руки по швам. Горячий ветер шевелил ленточки на бескозырках.

Торжественностью момента прониклись, однако, далеко не все. Густые ветви громадных развесистых деревьев, окружавших площадь, вдруг зашатались, словно от внезапно налетевшего вихря, и на них показались сотни коричневых обезьян, каждая размером с хорошую собаку. Оказавшись на земле, они оскалили большие зубы и зловеще пританцовывая, стали двигаться в сторону парусника.

Про церемонии встреч с участием обезьян академик Ганюшкин ничего ранее не слышал.

«Раздерут на клочья, прямо на трапе, не успеем до борта добежать!» – подумал он, бледнея.

Но его опасения оказались напрасными. Туземный караул обладал достаточным боевым потенциалом. Один из воинов выхватил из кобуры ракетницу и выпалил в крону дальнего дерева. Красный шар рассыпался огненными брызгами. Полыхнула жёлтым пламенем соломенная крыша над лавкой, увешанной гроздьями бананов.

Обезьяны, прыгая как зайцы, пустились в бегство и успокоились, только взлетев на деревья, откуда стали скалить зубы, гримасничать и браниться. Загоревшуюся крышу туземцы быстро затушили, поливая водой из узких бамбуковых ведер.

Агубар спрятал саблю в ножны, взял под козырек и жестом левой руки пригласил гостей усаживаться. Ганюшкин, приблизившись к автомобилю, стал, пыхтя, втискиваться внутрь.

– Интересно, куда они собираются нас везти в этом цинковом катафалке? – Поправив на поясе темный футляр радиостанции, капитан стал пристраиваться на сиденье рядом с учёным.

– Я полагаю, на аудиенцию к главе островной администрации.

Заскрежетав коробкой передач, механический крокодил тронулся, оставив на причале двух воинов, которые, обнажив ракетницы, наставили огнестрельное в полном смысле этого слова оружие в сторону обезьяньих позиций. Там, в густых кронах деревьев, такая откровенная угроза вызвала беспокойную возню, недовольный гвалт и перегруппировку сил на отступление.

10. Байков у Кисиди

Курортная поликлиника занимала добротное старинное здание с толстыми стенами, высокими потолками и большими окнами. Поднявшись по широкой мраморной лестнице на третий этаж, Константин Байков остановился у двери с табличкой «Психотерапевт Кисиди Христофор Константинович» и огляделся: коридор был почти пуст, только несколько человек сидели на стульях, расставленных вдоль стен.

– К Кисиди есть кто-нибудь? – спросил Костя.

– Там посетительница, – ответила, отняв ладонь от распухшей щеки, пожилая женщина, ожидавшая приема к дантисту.

В этот момент дверь распахнулась, из кабинета психотерапевта вышла блондинка в красном шёлковом пиджаке и джинсах, плотно облегавших бедра. Девушка была явно чем-то расстроена. Следом, поправляя густую чёрную бороду, показался лысый мужчина в белом халате с надорванным по шву карманом.

– Ты молодая симпатичная девка, – не обращая внимания на присутствующих, напутствовал бородач пациентку. – Перестань хандрить! Найди себе нашего, понимаешь, на-ше-го, – произнёс он по слогам, – мужика: русского, армянина, татарина, грека, еврея – неважно, и через два дня у тебя всё будет нормально. А принца своего из Сомали забудь.

– Он не из Сомали, – возразила девушка, – и меня не отпускает.

– Не важно, откуда, забудь, и всё будет хорошо.

– У вас карман оторван. – Палец расстроенной пациентки указал на полу халата доктора.

– Профессия такая моя опасная, – нисколько не смутившись, пояснил врач и попытался ладонью приладить на место оторванную ткань. – Предыдущий посетитель, которому я посоветовал бросить пить, оказался буйным.

Каблучки застучали по мраморным ступеням. Проводив пациентку взглядом, Кисиди с треском оторвал карман и, рассеянно комкая тряпку, посмотрел на Костю.

– Вы ко мне?

Под жизнерадостный ритм танца сиртаки, который выстукивали пальцы доктора на столешнице, Константин Байков сел на стул.

– Ну-с, с чем пожаловали?

Константин коротко рассказал о проигранном поединке, пожаловался на мух, зудевших в голове.

– Мухи, мухи, – задумчиво произнес доктор, надевая очки. – Ну что вам посоветовать? Изучайте ваших обидчиков. Чем больше о мухах будете знать, тем меньше они смогут вам досаждать… так, так, поднимите голову. А что у нас с глазом? – Кисиди осторожно раздвинул пальцами веки на правом глазу Байкова и недовольно констатировал: – Кровоизлияние… хм… лопнул сосудик… Сколько вам лет?

– Двадцать девять.

– Так, из комсомольского возраста, как я понимаю, вы уже вышли, и зачем же вам, мужчине под тридцать, такие приключения?

– Бокс, что поделаешь, – пожал плечами Костя.

– Хм. – Христофор Константинович обеими руками приподнял бороду вверх. – Прожить можно и без бокса. Не всю же жизнь мутузить других и получать самому по мозгам. На земле есть и другие, я бы сказал, более приятные занятия.

Маленький бородач попросил Константина пройти за ширму, лечь на кушетку, расслабиться. Сам присел на табурет, взял пациента за запястье и, пристально глядя ему в глаза, заговорил:

– Ты здоровый красивый парень. Всё в твоих руках. Плюнь на этот бокс. Выбери себе бабу, женись, пусть она нарожает тебе детей. Всё будет хорошо.

Повторив заклинание несколько раз, Христофор Константинович, отпустив руку пациента, поднялся, погладил пальцами его виски, слегка надавил на лоб и так постоял некоторое время. Жужжание в голове боксёра, сместившись в затылочную часть, стало стихать.

Врач тем временем отошёл к раковине, вымыл руки, глядя в зеркало, распушил бороду и довольный сел за стол выписывать счёт за консультацию и сеанс гипнотерапии.

«Конечно, жениться, именно жениться! Почему же я раньше этого не сделал? Надо жениться, непременно жениться, и как можно скорее! – сквозь пелену, навеянную гипнозом, стало пульсировать в Костиных висках. – Но на ком жениться?!»

Словно в ответ на этот вопрос перед глазами боксёра закурилось голубое облако, в центре которого нарисовался размытый женский силуэт. Постепенно приближаясь, он становился все чётче и чётче. Девушка в длинном синем платье кружилась в туманном ореоле. Костя различил её грустное лицо, русые слегка волнистые волосы. Байков вдруг узнал её. Это та же девушка, которая вышла от врача. Она самая, только в другой одежде, и волосы не крашены.

«Она очень красивая, – подумал Костя, – и откуда у неё такое необычное платье?

Тут танцовщица закружилась быстрее, облако вокруг неё сгустилось, потемнело, и видение исчезло.

Байков застонал и открыл глаза.

– А что это за девушка вышла от вас передо мной? – спросил он слабым голосом, находясь еще в полусне.

– Работает в цирке, кажется, воздушная гимнастка, – ответил бородач.

– А причем здесь принц из Сомали?

– Этого я вам сказать не могу из соображений врачебной этики, – строго отрезал Кисиди. – Я вижу, мой хороший, вы уже отошли. Вам стало легче, но, чтобы болезнь не дала хронический эффект, психикой надо заниматься.

Доктор рекомендовал боксеру читать литературу о жизни крылатых насекомых и тренировать силу воли, пытаясь мысленно управлять ими. Ещё лысый бородач рекомендовал ходить в театр, в кино, предпочтительнее на лёгкие комедийные фильмы.

– А в цирк можно? – спросил Байков.

– Цирк – тоже неплохо. – Психиатр почесал бороду и добавил: – И никогда не надо бить человека по голове. Зачем бить по голове? Ведь черт знает что, может, случиться, если ушибить голову!

11 Копать надо глубже

За полчаса до начала заседания Конгресса возвратившийся из Европы Роберт Бейкер зашел в кабинет спикера Палаты представителей Джона Тили.

– Как там Елисейские поля? – шутливо спросил Тили, пожимая руку Бейкеру.

– Шумят, куда они денутся.

– А как тебе Версаль?!

– Роскошно, но туристов тьма.

– А «Мулен руж»?

– К сожалению, пришлось отказаться от посещения и вместо танца канкан и длинноногих красавиц созерцать кислую физиономию начальника французского Генштаба генерала Лонгарда.

– Почему так?

– Французы не знают причины гибели «Эльзаса», и это их беспокоит. Лонгард в ходе встречи со мной высказал заинтересованность в более активных действиях американской стороны по установлению истины.

– Но почему мы должны влезать в это дело? – возразил спикер.

– Незадолго до своей трагической гибели французская журналистка Ани Ламберт указывала, что в инциденте замешана американская подводная лодка. Допустим, наши моряки не имеют отношения к этой катастрофе, но надо все проверить и чётко заявить Парижу о своей непричастности.

– Хорошо. Что тебе нужно от меня?

– Я собираюсь, сославшись на пожелания французов, выступить с инициативой об образовании комиссии по расследованию причин гибели «Эльзаса», а ты поддержи и предложи меня в качестве председателя.

– Если хочешь взвалить на себя этот воз – пожалуйста.

Во вновь образованную комиссию вошли пять конгрессменов, которые поддержали предложение Бейкера вызвать в Вашингтон для опроса капитана подводной лодки «Страйкер» Генри Пакмана.

«Свой человек» раздобыл стенограмму первого заседания комиссии по расследованию причин гибели французской подводной лодки, и в тот же день документ лёг на стол Майклу Ферри. Сенатор позвонил адмиралу Кондраки.

– Как у тебя дела, Стив?

– Поправляюсь, в ближайшее время надеюсь выйти на нормальный режим.

– Давай, давай. Ты мне нужен не хилый и бледный, а весёлый и румяный. Тут такие дела, эта старая скотина Бейкер копает под тебя и собрался допросить в Вашингтоне командира «Страйкера». Имей в виду: этот твой капитан не должен появиться на Капитолийском холме. Упрячь его, как можно дальше.

– Будь спокоен, не появится, – заверил сенатора Кондраки.

– И ещё, с этим так называемым Жаном Люком твой парень определился?

– Пока никаких зацепок.

– Тут такое ещё соображение… Бейкер вылез со своей комиссией после возвращения из Парижа, посмотри, с кем он там контактировал.

– У него была встреча с начальником Генштаба, но Лонгард не тот человек, чтобы…

– Это понятно, – перебил адмирала сенатор. – Там, в Париже, не один Лонгард. Копай глубже. Кстати, в каком отеле останавливалась эта старая сволочь?

– Насколько я помню, в «Регине».

– Вот твоему парню и карты в руки. Пусть там всё хорошо перелопатит, может и вынюхает то, что ему надо. Мой человек в Конгрессе осторожно прощупал Бейкера и, по его мнению, этот плешивый козёл, что-то накопал про нас с тобой в Париже и знает больше, чем говорит.

12. Семён Семёныч

Механический крокодил, преодолев с надрывным воем очередной подъём, яростно затрясся и, плюнув напоследок облаком чёрного дыма, затих на вершине холма у большого строения на деревянных столбах с островерхой крышей из пальмовых листьев. Наверх вела приставная бамбуковая лестница, пространство под ней было закрыто тростниковой ширмой.

Агубар жестом показал чужеземцам выйти из машины. У капитана он вежливо изъял пакет с бутылкой водки, банкой селёдки и судовым вымпелом.

За тростниковой перегородкой послышались возня и недовольное ворчание. Гости переглянулись. Капитан недоуменно пожал плечами. Агубар отодвинул ширму: в ржавой железной клетке металась обезьяна необычной серебристой масти. На шее у неё болталось ожерелье из ракушек.

Увидев гостей, пленница выхватила откуда-то пудреницу, помаду и, поглядывая в круглое зеркальце, стала красить пухлые губы, затем припудрила мордашку и, закончив макияж, забросила пудреницу в угол. Просительно повизгивая, она стала хлопать себя ладошкой по макушке и тянуть сквозь решётку лапу к капитанской фуражке.

Капитан недовольно крякнул, поправил форменный головной убор и отрицательно покачал головой.

– Зарипа, – представил кокетку Агубар.

Услышав знакомый ей хриплый голос, обезьяна обернулась и с размаху запустила в генерала тюбиком губной помады. Тюбик задел решётку и, изменив направление, упал в густую траву, а кривляка утратив интерес к капитанской фуражке, причитая и жалуясь, стала метаться по клетке.

На земле валялся велосипед без седла, со спущенными шинами и изогнутым «в восьмёрку» передним колесом. Агубар кивнул на изуродованное транспортное средство, сделал жест руками, будто отжимал мокрую тряпку, и, осуждающе скривив рот, показал пальцем на Зарипу.

Оставив резиновые тапочки на джутовом коврике у лестницы, генерал полез наверх. Иван Васильевич и Назар Ефимович также разулись и по отполированным босыми ногами лестничным перекладинам последовали за ним.

В центре полутемного помещения на небольшом возвышении сидел, скрестив под собой ноги, маленький плотный человек в заломленной на правый бок золотой короне. Перед ним в квадратном, заполненном песком углублении горел костёр.

– Это, видимо, вождь собственной персоной, – шепнул Ганюшкин капитану.

Агубар, выхватив из ножен саблю, показал гостям стать на колени, поклонился человеку в короне, развернул клинок вертикально перед собой, распрямил плечи и что-то хрипло проорал. Затем, повинуясь знаку повелителя, поднялся на возвышение и с саблей наизготовку стал позади него.

– Интересно, сколько времени он нас продержит в таком положении? – тихо сказал капитан Фролов. – У меня уже ноги затекли.

Хозяин дважды ударил в ладоши. Из-за бамбуковой ширмы выскочила обнаженная по пояс маленькая стройная девушка с ожерельем из крупного белого жемчуга на смуглой шее и, не обращая, казалось, внимания на иностранцев, поклонилась ему.

– Найя! – представил её повелитель.

Это была, как позже выяснилось, родная сестра правителя острова. Девушка скрылась за ширмой, через секунду вернулась с двумя низкими табуретками и, поклонившись, поставила их перед гостями.

– На каком же языке с ним разговаривать? – спросил Ганюшкин.

На это Иван Васильевич только пожал плечами. Ответ на вопрос поступил от самого правителя острова. Показав пальцем на капитана, он спросил:

– Ты по-русски говорить?

У Фролова от неожиданности зачесалось в носу, и он вместо ответа громко чихнул.

– Будь здолов, – отзвался человек в короне.

– Мы оба на русском говорим, – радостно закивал Ганюшкин. Я ещё на английском, французском и испанском. Иван Васильевич, – академик кивнул в сторону капитана, – знает английский. А Вы, простите, – обратился Назар Ефимович к вождю, – где русский учили?

– Я Москва учился, – признался правитель острова и неожиданно обиделся на Ганюшкина, когда тот предположил, что туземец окончил университет Патриса Лумумбы.

– Э, почему Лумумба? Все говорят: «Лулумба, Лулумба». Россия много другой училищ есть. Я цирковой учился, на клоун.

Оказалось, что вождя зовут Семе Кударат Шестой. После окончания первого курса он три месяца стажировался в цирке города Сосногорска, однако в связи с болезнью отца Семе Кударата Пятого был вынужден оставить учёбу и срочно возвратиться на Таби-Таби. Сломанный велосипед, который гости видели у входа, подарил ему цирковой медведь Михаил Иванович Берлогин.

Эта история вызвала у капитана Фролова подозрение, что «с крышей» у властителя острова не всё в порядке, но Назара Ефимовича рассказ правителя, нисколько не удивил.

Узнав от путешественников, что они пришли с подарками, но их изъяли при входе, Семе Кударат, нахмурив брови, посмотрел на Агубара. Военный молнией метнулся к выходу, и через несколько мгновений Семе Кударат вертел в руках вымпел с изображением парусника.

Оставив на циновке буханку чёрного хлеба, бутылку водки «Морской волк» и баночку селёдки, Агубар, пятясь и почтительно кланяясь, удалился. Вождь снял корону, которую тут же подхватила вынырнувшая из-за перегородки Найя. Затем она же принесла три стеклянные стопки, расписанные мелкими красными цветочками, и пристроила на огонь закопченный чайник.

Перед гостями выросло плетёное блюдо с плодами манго и бананами. В тоненьких руках Найи появился тяжёлый нож, двумя короткими ударами девушка разделила буханку на три части, а затем разрубила каждую ещё на четыре куска.

Отложив вымпел в сторону и, поворачивая бутылку то одной, то другой стороной, вождь долго рассматривал коренастого моряка на этикетке. Особенно его поразили длинные седые волосы морского волка и густая борода, лопатой падающая на тельняшку.