Унэлдок

Так он себя убеждал.

Да и чего ещё делать на дежурстве, если всё за тебя делает Система? Протирать штаны, пить бесконечный чай и смотреть, как милый сердцу человек в виде красного треугольника-стрелки «плавает» по спутниковой карте района. Как крохотная рыбка в огромном аквариуме.

День за днём – одно и то же, словно муха, застывшая в смоле времени. Без надежд на какие-либо перемены к лучшему. Серо, буднично, до оскомины привычно. Не для этого он пять лет проучился в Академии. Но всё было перечёркнуто одной ошибкой.

Иногда раздавался звонок дежурного телефона и его просили локализовать местоположение какого-нибудь гражданина или «бинта» или откопать в базе данных какие-нибудь уточняющие сведения по «объекту». Он локализовывал, уточнял, передавал информацию и снова переключал «мапу» на отслеживание жены.

Дни эти, как совершенно одинаковые бусины, нанизывались на суровую нитку его, Сомова, жизни. Или, правильней будет сказать, той её части, которая относилась к работе. Дома всё менялось. Там была Настя. Не красный треугольник на тусклой, как застиранная тряпка, серо-зелёной карте города, а живая тёплая любимая женщина. Каждая минута, проведённая с ней, наполняла его жизнь смыслом, и он ловил эти драгоценные капли времени с жадностью скупца, которому всегда мало.

Сейчас же, находясь в мониторинговой, он мог только следить.

Он знал, что сегодня рыбка-Настя уже побывала в магазине на Большой Пороховской и в парикмахерской на проспекте Юнкеров. У Насти был выходной, и свой свободный день она посвятила подготовке к Особому Вечеру – пятой годовщине их свадьбы.

Уже сегодня!

Утром она предупредила, что после обеда собирается заскочить к подруге «просто поболтать». И, уткнувшись ему в плечо, промурлыкала, что наденет новое платье, которое он купил ей на днях специально к годовщине. Купил задорого, по знакомству, в магазине, где отовариваться могут только «светлые». Очень хорошее платье. И ей оно несказанно шло. Женщины любят хвастаться друг перед другом обновками. Он был не против – пусть надевает.

У неё тоже был для него подарок – «самый лучший на свете». Она намекнула об этом за завтраком.

Сомов улыбнулся, вспоминая их неспешную утреннюю беседу.

Подарки Настя делать не умела. Например, на его тридцатипятилетие она подарила ему безумно дорогую коллекционную статуэтку «жиру» – «Три Владимира». Теперь три великих правителя России, изменивших (каждый в своё время) страну до неузнаваемости, пылились на самой верхней книжной полке, с высоты оглядывая своими оловянными глазами их комнату, в которой никогда ничего не менялось.

Поручик смотрел в монитор и улыбался, предвкушая сегодняшний вечер. Особый вечер. Особый не только по причине годовщины, а ещё и потому, что именно сегодня они решили «дать старт новой жизни». Они давно к этому шли, обсуждали, делились страхами и сомнениями и вот решились…

Стрелка-Настя ожила и поплыла над тёмно-серой полоской улицы. Скорость перемещения маркера говорила о том, что она взяла машину.

Сомов отставил в сторону опустевшую кружку, залез в базу данных и выудил оттуда личный идентификационный номер Алёны Дашковой – Настиной подруги. Быстро вогнал его в контрольную строку, и через несколько секунд Система вывела маркер Алёны на монитор.

Едва взглянув на карту, он насторожился.

Алёна Захаровна Дашкова находилась в Выборге. Судя по адресу, она гостила там у своих родителей. А это означало, что его жена никак не могла сегодня заскочить к ней «просто поболтать».

Сомов вернул на монитор маркер Насти. «Рыбка» уверенно продолжала двигаться к выезду на шоссе Патриотов. Знала ли Настя о том, что Алёна сейчас не в Питере? Ведь они как-то должны были заранее договориться или хотя бы созвониться перед самой встречей? Или Настя решила нагрянуть к подруге неожиданно? Впрочем, это было на неё похоже. Сомов мог бы избавить её от напрасной поездки одним звонком. Но тогда пришлось бы рассказывать и о том, каким образом он узнал, что Алёны нет в городе, чего он делать совершенно не собирался. Предоставив жене возможность выяснить всё самой, поручик отправился к кулеру-самовару за новой порцией чая.

Вернувшись на своё рабочее место, он продолжил наблюдать, как крохотная стрелка перемещается по спутниковой карте.

Вот красный маркер, проследовав по шоссе Патриотов, выскользнул на набережную Николая Второго и направился в сторону Финляндского вокзала. Сомов сделал шумный глоток и замер. Алёна Дашкова жила возле метро «Колчаковская», а Настя в своём новом коктейльном платье, которое ей так несказанно шло, ехала совсем в другую сторону.

Крепко сжимая обжигающую кружку, Сомов смотрел в монитор, но ничего уже не видел. Все мысли словно вывернулись наизнанку, и теперь его застывший взгляд был обращён туда, где начало закипать что-то очень нехорошее, тёмное, злое.

Ревность?

Раньше с ним такого не случалось. И это новое чувство настолько его ошеломило, что когда он пришёл в себя и вновь посмотрел в «мапу» осмысленно, красная стрелка уже миновала Арсенальную набережную, оставив позади Литейный мост.

Его подмывало тут же позвонить ей и всё выяснить. Но он колебался. Боялся сделать тот последний шаг, после которого их отношения уже не будут прежними. Разве что обставить всё, как обычный повседневный созвон. Сказать, что соскучился. Спросить о чём-то незначительном. И постараться уже по ходу разговора что-то выяснить. Но он так и не решился набрать её номер. В конце концов, успокаивал себя Сомов, может быть, она уже знает, что Алёна в Выборге, и поэтому вместо назначенных посиделок отправилась по каким-то другим делам. «По каким-то другим» – не значит к кому-то другому.

Ему стало стыдно за свои подозрения. Пусть и мимолётные, как вспышка. Но эта вспышка осветила в нём то, чего он видеть не хотел.

Многим людям свойственно придерживаться определённого, сотворённого ими самими же образа себя. Этот придуманный «я» прекрасно уживается с «я» реальным до тех пор, пока они друг другу соответствуют. Но как только реальность перестаёт вписываться в идеальный сценарий, возникает внутренний дискомфорт. Очень неприятное чувство, от которого есть два способа избавления. Первый – это принять новую грань себя и аккуратно вписать её в «сценарий». Даже если эта новая грань не блещет добродетелью. Либо – не замечать. Сделать вид, что этот выбившийся за положенные границы отросток – нечто чужеродное, ошибочно-случайное, как фальшивая нота в стройном звучании оркестра. И забыть, а оркестр пусть играет дальше.

Сомов выбрал второй путь, посчитав, что эта чёрная молния ревности лишь побочный результат накопившейся усталости, которая в свою очередь была вызвана неудовлетворённостью работой. В конце концов, его нынешняя должность оператора ГЛОСИМ была довольно далека от образа героического солдата «на передовой в борьбе с коварным злом».

Он попытался расслабиться и привычно откинулся на спинку стула. Привычно отпил чай. С трудом, но вылепил на лице привычную маску отрешённости. Но тревога не отпускала.

А стрелка-маркер, между тем, миновала Пироговскую набережную, затем Сталинскую и Ушаковскую, развернулась на Приморском проспекте и остановилась на въезде на 3-й Елагин мост, который вёл в элитный частный посёлок «Елагин остров», утопающий в зелени бывшего ЦПКиО. В посёлке проживали исключительно «золотые», въезд сюда для всех прочих категорий граждан был совершенно невозможен. Но для того чтобы встретиться с кем-то из обитателей этого посёлка, на остров въезжать не обязательно.

И вновь ревность хищно царапнула своим холодным обсидиановым когтем. Не сильно, не глубоко, но достаточно для того, чтобы решение было принято.

Сомов полез во внутренний карман за телефоном.

Неожиданно изображение моргнуло и сменилось. Система автоматически переключилась на участок Южного Приладожья – сектор ответственности Сомова. По экрану поползли красные строчки. И тут же в помещении раздалась резкая трель тревоги.

– Да чтоб тебя! – заскрежетал зубами поручик, откладывая телефон.

На втором мониторе выскочило информационное окно: «Разрыв контура! Белый. Время разрыва: 17:32. Ярослав Алексеевич Ладов. 21 год… Биографическая справка…»

С экрана информера на Сомова смотрел большеглазый взлохмаченный парень. А в ячейку уже заглядывал начальник смены майор Карпенко.

– Белай ушмыгнуть ряшил?! – похлопал Сомова по плечу майор, изучая карту, на которой пульсировал, разрастался и таял круг молочного цвета. – Не ушмыгнёт! Давай, связывайся с местными, корректируй группу захвата и держи меня в курсе.

Но Сомов и без подсказок знал, чего ему делать в такой ситуации.

**

Следующие полтора часа он находился на непрерывной связи с группой быстрого реагирования. Мысли о Насте мешали работать. Зачем она туда поехала? Почему не предупредила его?

Передатчик браслета негражданина Ладова продолжал исправно подавать сигнал. Но когда оперативники добрались до места, никого там не обнаружили. Разорванный унэлдок без труда отыскали на дне канала. А парень, по всей видимости, успел уйти. Дело было передано в отдел по «бегункам», где были свои операторы-аналитики.

Едва Сомову дали отбой, он вновь переключился на Город.

Тёмные полосы Большой и Средней Невок, каскад прудов, яркие крыши особняков, приглушённо-зелёный каракуль деревьев и кустарников и красная стрелка Настиного маркера напротив светло-серой полоски моста. Настя всё ещё была там.

Он набрал номер жены.

Она не ответила.

**

Он пытался дозвониться до неё в течение всего следующего часа, остававшегося до конца смены.

Безрезультатно. Настин телефон молчал, а стрелка-маркер оставалась неподвижной.

Это было ненормально. Она никогда прежде не позволяла себе не отвечать на его звонки. В крайнем случае, отправляла ему текстовое сообщение, что не может говорить или перезвонит позже. Но обязательно как-то проявляла себя. Всегда. Но не в этот раз.

Беспокойство постепенно начало перерастать в тихую панику. Сомов старался держать себя в руках. Искал и даже находил разумные объяснения произошедшему.

Конечно, она оказалась там не случайно. Назначила встречу или даже, скорее, ей назначили встречу. Кто-то из випов. Возможно, кто-нибудь из друзей её отца. Не отвечает, потому что… Что? Ведёт переговоры? О чём? И почему он ничего не знает об этом?

«Ещё ничего страшного не произошло…» – подумал Сомов. И тут же вздрогнул от этого, грозящего неминуемым, «ещё».

«И не произойдёт!» – поспешно исправился он, но уже было не избавиться от чувства, будто накаркал беду.

«Не ещё, не ещё, никаких «ещё»! – заговаривал он свою ошибку, раскачиваясь на стуле. – Всё будет хорошо…»

Его будто с головой погрузили в воду.

Это время. Оно становится плотным, медленным, тягучим, когда чего-то очень ждёшь. Всё исчезает, и ты застываешь в одной единственной точке бытия, к которой прикованы все твои мысли и чаянья. Застываешь в полной темноте, цепенея от невозможности что-либо изменить, на что-либо повлиять. И остаётся только терпеть, выжимая из себя последние капли самообладания.

Беспокойство давило к земле, словно перегруженный камнями рюкзак за плечами, и каждая минута ожидания падала в этот рюкзак очередным булыжником. Когда дежурство подошло к концу, он был уже на грани. Быстро сдал вахту сменщику, сбежал по широкой парадной лестнице, протиснулся через вертушку турникета и выскочил на улицу.

**

Сменщик Сомова подпоручик Андрей Кузьмин с любопытством смотрел в монитор и пил кофе. Он всегда пил крепкий кофе на работе, хотя дома предпочитал какао, сильно разбавленное молоком.

Вместо спутниковой карты Южного Приладожья на маппере отображался Петроградский район Петербурга. Елагин остров. Все маркеры были отключены, и только одна-единственная маленькая красная стрелка горела над набережной Большой Невки.

Кузьмин перевёл взгляд на строчку идентификации: Анастасия Игоревна жар Пяйвенен.

Подпоручик хмыкнул и собрался, было, переключить Систему на сектор ответственности, но передумал, шумно отпил из кружки и откинулся в кресле. Он решил, что раз уж камерад Сомов забыл отключить программу слежения, то не грех будет воспользоваться этим и немного развеяться, понаблюдав за женой сослуживца. Тем более что сегодня на участке уже случилось ЧП, а снаряд, как известно, дважды в одну воронку не попадает – «бегунки» хоть и стали в последнее время тревожить заметно чаще, но не настолько, чтобы можно было допустить повторения чего-то подобного за две смены подряд.

Скоро красная стрелка начала движение.

Она проползла по Приморскому проспекту, пропетляла по развязке, выбираясь на магистраль Западного скоростного диаметра, и направилась по закрытому на ремонт мосту в сторону Крестовского острова.

Подпоручик потянулся за кружкой. После ночи, проведённой в Доме Холостяка, его клонило в сон, а кофе в таких случаях помогал только, если его пить беспрерывно.

На краю стола Кузьмин заметил плоскую коробочку руфона в кожаном чехле с золочёной эмблемой МГБ. Камерад Сомов не только забыл отключить программу слежения, но и оставил на рабочем месте свой телефон. Удивительная беспечность! И совсем на него не похоже.

Куда же он так спешил?

Кузьмин сделал очередной глоток и едва не захлебнулся.

Стрелка-маркер вдруг исчезла с карты, зафиксировав последнюю точку приёма сигнала уже в виде мигающего крестика. По экрану поползли ядовито-красные строчки, и в следующую секунду всю сонливость подпоручика смели звуки раздавшейся тревоги.

1.3 Славка

То немногое, что он недавно съел, включая землянику и чернику, выплеснулось дурно пахнущей сиреневой жижей на грудь.

Белобрысый, брезгливо морщась, перекатил его, обмякшего и не сопротивляющегося, со спины на живот. Что-то дважды негромко щёлкнуло, а затем недовольный голос приказал: «Вставай, чучело-блевучело! Пойдём-ка, умоешься».

Ничего не соображая, Славка начал изгибаться, как гусеница, послушно пытаясь подняться, но со скованными за спиной руками у него ничего не получилось. «Спортсмен» пришёл на помощь и рывком поставил его на ослабевшие ноги:

– Давай уже́!

Славка медленно вошёл в воду – неподвижную глянцево-чёрную на глубине и красновато-бурую у самого берега. В стороны прыснула стайка водомерок, заметались в панике возле самого уреза воды мальки, пронеслась мимо пара юрких стрекоз, за поваленным деревом у противоположного берега плеснула щука – жизнь озёрного края шла своим чередом. А Славка под нетерпеливыми тычками белобрысого шёл в блестящую черноту.

Ему вдруг стало всё равно, что с ним будет дальше. И даже понимание, что дальше, вероятно, уже не будет ничего, не пугало его в тот момент. Единственное, чего ему хотелось, чтобы всё закончилось как можно скорее. Он продолжал идти, даже когда тычки в спину прекратились. Мечта стать рыбой была уже совсем близко. И подумав об этом, Славка вымученно улыбнулся, хоть рыбы и не делают этого никогда и ни при каких обстоятельствах.

– Стопэ! – крикнул белобрысый. – Достаточно!

Но Славка всё шёл и шёл.

Сзади раздался плеск, в котором почти утонул матерный шепоток «спортсмена», а потом толчок гораздо более сильный, чем все прежние, швырнул Славку вперёд…

Под водой было невесомо и тихо. Как всегда.

Он открыл глаза, но не увидел ничего, кроме золотых полос солнечного пересвета в мутном зеленовато-сером стекле глубины. А в следующую секунду сильным рывком за волосы его уже вернули обратно в мир, наполненный воздухом, светом и звуками. Он стоял на коленях, и вода доходила ему до шеи.

– Умылся? – ехидно спросил белобрысый. – Вставай… Ты потонуть что ли решил? Брось! Не за этим тебя отловили.

Славка безропотно поднялся на ноги.

Мимо прошлёпала «утопленница». Поравнявшись со Славкой, она остановилась и посмотрела на него.

– Надел он белый бинт и с ним пошёл на бунт… – тонким мультяшным голосом пропела она и рассмеялась.

Белобрысый подобострастно хохотнул.

– Давай, грузи его, Аркаша! Времени не осталось!

Она забралась на «уточку» и запустила двигатель.

– Щас покатаемся, – «спортсмен», как закадычный друг, приобнял Славку за плечо и повёл к катеру. – А хочешь что покажу?

Славка не ответил.

«Спортсмен» и не ждал ответа. Он вытянул руку так, чтобы было хорошо видно. На его ладони лежало что-то, напоминающее большого белого плоского червя. Приглядевшись, Славка узнал свой браслет. И новая волна страха начала стремительно подниматься по горлу.

– Скажи «до свидания»!

Браслет полетел в воду.

Они всё-таки убили его.

**

Человек без браслета – синоним слову «мертвец».

Даже если такой человек ходит, дышит, смотрит – он всё равно уже мёртв.

Безбраслетник – предатель Родины. И это не эмоциональная оценка, а официальное определение, прописанное в Законе «Об обязательном ношении средств личной идентификации». Наказанием за предательство, как известно, является смерть.

Безбраслетников называют «сличами». Это тоже, своего рода, статус. Самый низкий из всех возможных. СЛИЧ – самовольно лишившийся идентичности человек или по-другому – «дикий», «невидимка».

Как правило, браслеты с себя срывают только психически нездоровые люди или отъявленные преступники, которым нечего терять. В большинстве случаев сличей находят очень быстро – в первые часы после разрыва контура. Реже им удаётся скрываться дольше и даже заявлять о себе, как Ярославский душитель или Окулист – известные маньяки-убийцы, которые умудрялись на протяжении довольно длительного времени совершать свои злодеяния, не будучи пойманными.

В школе им рассказывали, что когда-то в глухих уголках России орудовали целые группировки «невидимок», ведущие так называемую партизанскую войну против правительства. Они скрывались в лесах или непроходимой горной местности и совершали вооружённые налёты на территориальные отделы жандармерии, склады с продовольствием, убивали «светлых», чиновников и пограничников, распространяли листовки с антиправительственными призывами. Но это было давно, на заре Новой Жизни. Уже много лет о подобных отрядах никто не слышал.

Совсем редко среди сличей появляются и такие, кто пытается перейти государственную границу, как это сделал жандармский прапорщик Щеглов, удравший на территорию Финляндии во время учений. С тех пор в широком обиходе появилось выражение «дать щегла», то есть сбежать в другую страну. Но такое случалось редко, и в большинстве случаев «щеглов» ловили.

И всё же бывали случаи, когда люди теряли свои унэлдоки ненамеренно. Среди всевозможных «страшилок», так любимых детьми разных возрастов, истории про «потерянный браслет» всегда были на первом месте. И никогда нельзя было сказать наверняка, что в этих историях правда, а что вымысел.

Валька как-то рассказал страшилку про подвыпившего путеобходчика, который на железнодорожном перегоне в Мге неудачно поскользнулся, и проходящая электричка по локоть отрезала ему правую руку. Истекая кровью, однорукий выпивоха добрался до станции, где были люди, и уже там потерял сознание. Уцелевшей рукой он, как дубинку, крепко держал за запястье свою отрезанную конечность. Прибывшие на место медики, как ни старались, не смогли у него её вырвать. Он так и умер от потери крови с собственной рукой в руке.

По крайней мере, он умер полноправным гражданином.

**

Когда в 14 лет Славке выдали «взрослый» унэлдок, он был счастлив и горд.

Тонкий небесного цвета пластиковый ремешок «детского» браслета ему, по традиции, оставили на память, предварительно изъяв электронный чип, передатчик и прочую начинку. Его новый унэлдок внешне почти ничем не отличался от прежнего, разве что был немного шире, да имел чуть более плотную «шишку».

Раньше Славка был уверен, что вся информация о нём хранится именно на браслете – и его электронное свидетельство о рождении, и табель успеваемости в школе, и история болезни, и даже наградной диплом победителя губернского конкурса в составе школьного хора «Садко». Но более сведущий в этих вопросах Валька объяснил, что унэлдок «излучает» только Персональный Идентификационный Номер Гражданина (ПИНГ), как штрих-код в магазине, а вся-вся информация о человеке содержится в базе данных в удалённом дата-центре где-нибудь под Сосновым Бором, в Гатчине или ещё где.

– Ты как себе это представляешь? – смеялся лопоухий Валька. – Вот сломается твой удок, и что? Все данные пропадут и как тогда?

Славка только испуганно пучил глаза, боясь представить, что с его браслетом может случиться что-то подобное. Но Валька успокоил, сказав, что даже если вдруг электронный чип выйдет из строя, все данные останутся целыми и невредимыми.

Позже Славка узнал о браслетах больше. Например, о системе дифференцированного доступа к личной информации. Когда дорожный инспектор прикладывает свой скандок к браслету водителя, он получает только те данные, которые ему нужны по долгу службы. Но не может ничего узнать например о семейном положении водителя или просмотреть его историю болезни. И так с любыми службами. Медики могут получить доступ только к медданным человека, налоговики к финансовым, учителя к образовательным. И только госбесы могут в любое время суток просматривать абсолютно любую информацию на каждого жителя страны. Для этого им нужен только ПИНГ – девять цифр основного номера и трёхзначный статусный код. И ничего не утаится.

Система знает всё про каждого жителя страны.

Поэтому, когда из «детского» браслета изъяли чип, Славка был спокоен – он знал, что вся его задокументированная жизнь осталась в неприкосновенности. Зато с новым «взрослым» браслетом его возможности заметно расширялись.

Во-первых, новый чип был интегрирован в единую платёжную систему, и с момента вручения «взрослого» унэлдока Славка мог сам совершать любые покупки, достаточно было приложить унэлдок к пинпаду в магазине, а большой палец к сканеру, и деньги списывались с личного счёта в Едином Государственном Банке, на котором уже, кстати, лежали его первые собственные 10 000 «эриков» – подарок от государства на совершеннолетие! Его старый унэлдок был привязан к личному счёту отца и строго ограничивал платёжные способности – отовариваться несовершеннолетний Славка мог только в продуктовых магазинах и Товарах для школьников, да и то в пределах незначительных сумм. Новый позволял совершать почти любые покупки.

Теперь он мог принимать участие в голосовании, для чего также было достаточно поднести браслет к считывателю системы «Гражданский выбор» и, после того как система идентифицирует избирателя и выведет электронный бюллетень на экран, приложить палец к фотографии одного из кандидатов прямо на экране. И готово!

Но главное, и мысль об этом затмевала всё остальное, с этого момента он имел право пользоваться Ростернетом не один час по рабочим дням и два часа по выходным и праздникам, как это было раньше, а два часа в будни и целых четыре в нерабочие дни! Мог завести личный блог, оставлять комментарии к статьям и новостям, скачивать и устанавливать некоторые программы. Он получил доступ к огромному объёму информации, которая раньше была для него закрыта по возрастному критерию.

Как только улыбчивая паспортистка заварила концы нового синего браслета на Славкином запястье и торжественно пожала его вспотевшую от волнения ладонь, он, дважды ударив себя кулаком в левую сторону груди, срывающимся голосом прохрипел: «Я – в Стране, Страна – во мне!» И тут же едва не рухнул в обморок, то ли от стоящей в помещении духоты, то ли от переполнявших его чувств.

Меньше двух лет проносил Славка тот замечательный браслет.

Когда ему надевали «бинт», он тоже едва не отключился, хотя думал, что готов к страшным переменам в жизни. Но как только сотрудник паспортного стола начал заваривать концы белого браслета на его руке, в глазах потемнело – словно не запястье, а горло перетянули.

Теперь у него не осталось никакого браслета. Но дышать от этого легче не стало…

**

Славка полусидел-полулежал на дне лодки, привалившись спиной к горячему прорезиненному борту.

И казалось, всё это происходит не с ним. Кого-то другого везут неизвестно куда и зачем, а он только наблюдает за всем со стороны. Летит над водой бестелесным призраком, и по воле чьего-то злого заклятья не может ни свернуть в сторону, ни остановиться, ни отвести взгляд.

По берегу у самой воды тянулась беспрерывная гряда чёрных замшелых валунов, оставшихся ещё со времён постройки канала. Мимо проносились прибрежные заросли тростника, деревья, кусты и пестрящие луговыми цветами поляны. Всё было залито ярким солнечным светом, придающим окружению карнавальную праздничность.

Это стремительное скольжение неожиданно разбудило воспоминания о совсем уже далёких днях, когда они с отцом ходили в зоопарк, где помимо разглядывания уныло бродящих, сидящих и лежащих в дурно пахнущих вольерах зверей можно было поесть мороженое и покататься на каруселях.