Посвящение. Эта книга о дежавю, о потопе, о мучительном посвящении

– Давай скорей! Шевелись быстрее! – стал поторапливать меня этот, когда отнесли три листа шифера. К четвёртому листу он вернулся с такой поспешностью, чтобы УСПЕТЬ взяться за него и поднять раньше меня. И он токнул этим листом меня, когда я подошёл к нему с другой стороны. Этого никто из находившихся на крыше словно не заметил. Никто словно не слышал тех слов, с какими этот храбрец на меня стал набрасываться. Внизу, рядом с машиной, рядом со стенами, никого не было.

– Наверное, тебе будет лучше укоротить свой язык и не стараться так резвиться, – сказал я ему.

– Да я тебе сейчас за твои слова морду набью! – заявил он мне и для подтверждения своей угрозы махнул кулаком перед самым моим лицом. И этого никто как не заметил.

– Тебе не стоит так ПРОТЯГИВАТЬ руки, а то можешь ноги ПРОТЯНУТЬ! – мне пришлось пообещать ему это.

Как только он двинулся ко мне, я УСПЕЛ махом РАСКРЫТОЙ ладони по его горлу опрокинуть его на спину, затем пригнулся к нему и кулаком пару раз врезал ему по его наглой роже, чтобы выбить ту дурь, которая в его голове стала занимать слишком много места. Я тут же поднялся и отошёл на пару шагов. А этот остался лежать на стекловате. А это увидели все: и те, кто находились на крыше, и те, которые сразу вышли наружу из-за ворот, словно они могли видеть сквозь стены. Когда тот сварщик, которому за прошлый месяц заплатили миллион и почти ДВЕСТИ тысяч рублей, вышел наружу, то сразу обратился ко мне с таким обещанием:

– Эй, ты! Я тебя сейчас подниму за ноги и об этот вот угол кузова разобью твою голову!

Мне пришлось ответить и ему, и развернуться в другую сторону, чтобы ответить и другому. Со всех сторон на меня набросились с угрозами.

– Да я сейчас возьму вот эти вилы и проткну тебя ими! И не побоюсь снова сесть в тюрьму! – тот, кто лежал на стекловате, набросился на меня с такими словами, когда получил такую ЕДИНОДУШНУЮ поддержку.

– Попробуй. Но если промахнёшься, тогда я тебя же этими вилами проткну в задницу!

Тут это НИЧТОЖЕСТВО, которое лежало подобно футболисту-симулянту с надеждой добиться штафного удара, решило, что ему лучше будет убраться из кузова. Это НИЧТОЖЕСТВО довольно-таки бодро поднялось, перелезло через боковой борт, спустилось на землю и тут же снова улеглось рядом с задними колёсами грузовика. По всей видимости, это была одна из тех наработок, которые применялись в тюрьмах для того, чтобы кого-то подставить под ОБВИНЕНИЯ.

– Да я сейчас сам с тобой РАЗДЕЛАЮСЬ! – пообещал мне с крыши straw boss и направился к приставленной лестнице и стал спускаться по ней с крыши на землю. Затем он взобрался в кузов с той же его стороны, с какой НИЧТОЖЕСТВО, лежавшее на стекловате, перелезло, чтобы спуститься вниз. Самого этого НИЧТОЖЕСТВА рядом с колёсами уже не было. К нему быстро подошли ДВОЕ. ОНИ заботливо взяли его за руки и ноги и отнесли в одно из внутренных помещений, когда straw boss-straw man стал подходить к лестнице. Этим ДВОЕ сразу догадались, что отнести того, кто улёгся на земле рядом с колёсами.

Мне противно было смотреть на весь этот спектакль. Как только straw boss-straw man оказался в кузове, он двинулся на меня. И он с каждым шагом только больше и больше терял ту уверенность, с которой направился ко мне. Он остановился в ДВУХ шагах от меня, затем повернулся и направился к тому месту, откуда взобрался в кузов, перелез через борт, спустился на землю, затем направился к приставленной лестнице, поднялся по ней опять на крышу, чтобы продолжать меня ОБВИНЯТЬ оттуда. Всё, что он ПРОДЕЛАЛ, выглядело чем-то совершенно нелепым. Тут из-за тех ворот, через которые внесли «пострадавшего», вышел ещё один сварщик, сын «рыболова-сеятеля». Он выглядел четвёртой головой дракона, который ПОКАЗЫВАЛ себя трёхголовым. Сдерживаясь в ОБВИНЕНИЯХ против меня, эта голова сказала мне, чтобы я уходил и пришёл на следующее утро, чтобы разобраться в произошедшем. Мне было ясно, что никакого разбирательства не будет. И мне было ясно, что я там больше работать не буду.

На следующее утро эта голова стала рассказывать мне о какой-то чудовищности совершённого мной поступка. Она рассказывала мне о том, что тот бедный даже не мог подняться, когда его отнесли и уложили на скамейку, что он лежал там очень бледный и его ещё полчаса продолжало трясти. Мне отдали сто тысяч, и я ушёл.

Эти тюремное братство выглядело подлее, чем одноглазый. Он снова позвал на работу моего отца и грузина, когда его бригада НЕ УСПЕВАЛА закончить ремонт в школе к началу УЧЕБНОГО года. Они поработали там ДВЕ недели и получили по ДВЕСТИ пятьдесят тысяч. Ни я, ни мой отец в тот год больше нигде не работали.

Знай, не перестанем твой дом разорять мы до тех пор, покуда

Будет упорна она в помышленьях своих, ей богами

В сердце вложенных; конечно, самой ей в великую славу

То обратиться, не пойдём от тебя ни домой, ни в иное

Место, пока Пенелопа меж нами не выберет мужа.

ОДИССЕЯ, песнь II, стих 123—128

К концу 1994 года, в самом начале продолжительной зимы с её стужей и жестокими морозами, ужас всё сильнее стал нападать на меня. Я с ещё большей тревогой стал всматриваться в наше будущее, чем в конце 1991 года. К этому времени не осталось НИЧЕГО из того, на что в то время ещё можно было надеяться. «Грохот волн похоронных, не умолкавших в душе», только усиливался. Я поражался нашему бессилию что-то изменить и продолжительности происходившего.

В отличие от 1991 года у нас в подполье ПОЛНО было картошки. Ещё до увольнения из лесхоза-леспромхоза я УСПЕЛ в последний раз привёзти дрова. Опасаясь усиления морозов к началу следующего года, я ещё в октябре стал привозить уголь из тех КУЧ, которые насыпались рядом с кочегарками. Только полмешка угля я мог привезти за один раз, не больше. Сама ПОВТОРЯЕМОСТЬ таких поездок за углём ДЕЛАЛА только длиннее тот отрезок, на котором я мог оказаться замеченным и ОБВИНЁННЫМ в воровстве угля. Эта ПОВТОРЯЕМОСТЬ предательски ДЕЛАЛА меня всё заметнее. Этот отрезок, всё же, ЗАВЕРШИЛСЯ благополучно.

А одноглазый только тем, как он не ОБДЕЛЯЛ себя и ОБДЕЛЯЛ других, надёжно оградил и себя, и всё своё семейство от тех жизненных невзгод, которые грозили нас в конце концов извести и УНИЧТОЖИТЬ. Он пользовался тем, что «несчастье не может торговаться», и в конце этого года позволил себе купить не только один старый дом на той же самой улице, на которой мы купили дом, но и ДВЕ ЛЕГКОВЫЕ машины. Он стал жить со всем своим семейством по-соседству с нами. Его дом находился совсем недалеко от нашего. Но его дом стоял на другой стороне дороги.

И в конце этого года он даже нанял троих из тех, кому как некуда было деваться, кто находился в таком несчастном положении, в котором не могли торговаться, построить гараж для одной из машин и новую веранду на месте старой. Даже для того, чтобы наколоть дрова, он кого-то нанимал. ДВА его сына не собирались даже этим себя утруждать.

Когда стал заканчиваться ПЕРВЫЙ месяц наступившего 1995 года, кто-то вечером постучался в дверь нашего дома. За дверью оказался одноглазый. Что же его к нам привело?

Он зашёл к нам домой и заговорил о том, что как-то нехорошо получается, что мы, оказавшись на чужбине, стали жить на одной улице, совсем рядом друг с другом, ни разу друг к другу домой даже не зашли. Он стал вспоминать о том, что как много нас СВЯЗЫВАЛО и СВЯЗЫВАЕТ. Тёплая волна воспоминаний растопила образовавшийся между нами лёд отчуждения. Одноглазый стал звать меня и отца пойти вместе с ним к нему домой, чтобы даже не откладывать этого. И тёплая волна воспоминаний помогла уступить его настойчивости.

Через день он снова к нам пришёл и опять стал звать к себе домой. На этот раз он стал рассыпаться обещаниями ОБЯЗАТЕЛЬНО нам помочь. Но на это раз для меня и для моего отца уже заметнее стало что-то такое, что ещё НЕ УСПЕЛО остыть. В доме у одноглазого разгоралась какая-то ссора, и каждый раз с большей силой. Совсем не то, о чём он говорил, заставляло его приходить к нам. Он приходил к нам, чтобы позвать нас к себе домой, чтобы наше присутствие стало мешать разгореться какому-то ожесточённому противостоянию.

Зачем он купил этот дом? Потому что, в доме у своей тёщи он не мог больше оставаться? Он считал себя вправе поступать в доме, который без него его семейка не смогла бы купить, поступать так, как поступили с ним в доме его тёщи. То, что началось в доме бабки одноклассника, которая была тёщей одноглазому, стало только продолжаться в этом доме.

Через несколько дней он в третий раз постучался к нам домой. На этот раз он пришёл избитым и с РАНАМИ на голове. Он остался переночевать у нас.

Одноглазый продолжал к нам заходить. Ему постоянно что-то было нужно. То ему нужны были какие-то инструметны, то гаечки-шурупчики. Он даже стал приходить к нам, когда у него дома не было хлеба. Он к нам приходил, чтобы взять буханку хлеба. Никто из его сыновей не посчитал нужным в течение дня сходить в магазин, чтобы купить хлеба домой. По всей видимости, их чин не позволял им это СДЕЛАТЬ. Потом одноглазый приходил, чтобы вернуть ту буханку хлеба, которую брал у нас в ДОЛГ.

Через какое-то время, он снова приходил к нам, чтобы взять у нас буханку хлеба в ДОЛГ. Он где-то взял кроликов и предложил оставить их с нашими до тех пор, пока им не будут СДЕЛАНЫ клетки. Он обещал позаботиться о том, чтобы нам было чем кормить этих кроликов. И он принёс только одно ведро с дроблённым овсом. Он, по всей видимости, решил что одного ведра надолго ХВАТИТ, потому что больше НИЧЕГО не принёс. Наверное, и одного ведра угля может ХВАТИТЬ на всю зиму.

Получалось, что мы продолжали ДАЛЬШЕ кормить его кроликов нашим кормом. Каждый раз, когда он приходил, ему как ОБЯЗАТЕЛЬНО нужно было самому сходить посмотреть на своих кроликов. Он словно присвоил то место, куда поместил своих кроликов.

Однажды он заявился к нам и попросил несколько головок чеснока, потому что к нему домой пришли какие-то гости, которым захотелось «хаш», варево из говяжих голяжек, отведать ОБЯЗАТЕЛЬНО с чесноком. Когда я зашёл к ним домой где-то через неделю после этого, и тогда его жена спросила меня о том, что почему же мы к ним на «хаш» не пришли. Мне стало ясно, что одноглазый пришёл к нам домой, чтобы с обманом у нас взять те несколько головок чеснока. У себя дома он сказал, что пойдёт звать нас в гости. А у нас дома сказал, что к нему гости пришли и хотят с чесноком «хаш» съесть. Когда он вернулся в свой дом, то заявил, что какое-то ДЕЛО помешало нам прийти к ним в гости. Я ответил его жене, что у нас было одно ДЕЛО, и мы не могли прийти. Одноглазый трижды солгал только для того, чтобы взять у нас дома чеснок.

В начале апреля одноглазый позвал меня поработать там, где на окраине были уже построены одноэтажные дома, которые ещё нужно было достраивать. Работа продолжалась только ДВА дня. Одноглазый сказал мне, чтобы я оставался дома, что он скажет мне, когда мне снова нужно будет выходить на работу. Ему словно было нужно получить разрешение продолжать работу только через какое-то время. В этом было что-то НЕПОНЯТНОЕ. Всегда есть что-то НЕПОНЯТНОЕ там, где кто-то зарабатывает большие деньги.

За эти ДВА дня я узнал, что никто из бригады одноглазого ещё за январь никаких денег так и не получил. Несмотря на то, что мы покупали только хлеб, все деньги к этому времени у нас закончились. Я попросил несколько тысяч в ДОЛГ у одноглазого. Он мне ответил, что и у него нет денег. Тогда я попросил восемьдесят тысяч, именно столько одноглазый не заплатил моему отцу в прошлом году, у его сына. И мой одноклассник мне не отказал. К этому времени у меня столько злости накипело на одноглазого, что мне совсем чуть-чуть НЕ ХВАТАЛО, чтобы оступить с ним так, как он этого уже давно заслужил.

Одна буханка хлеба стоила тысячу ДВЕСТИ рублей, и эти деньги мы могли РАСТЯНУТЬ только на месяц с небольшим. Грузин надеялся заработать хоть какие-то деньги вместе с моим отцом на ПАМЯТНИКЕ, который нужно было отремонтировать, обновить. У нас оставалась только надежда на эту работу.

Прошло полмесяца, когда одноглазый снова позвал меня на работу. На этот раз работали три дня. После этого снова нужно было чего-то ждать. Одноглазый обратился ко мне с просьбой наточить большую ДВУРУЧНУЮ пилу. У меня не было острого трёхгранного напильника, и мне не хотелось мучиться затупившимся напильник. Я сначала отказывался браться точить пилу, но потом решил взять и наточить её, чтобы потом уже на работе не мучиться с тупой пилой.

А разве тот, кто отдаёт нас во власть злу, не есть исток зла?

Вольтер, «Простодушный», глава Х

Через пару недель одноглазый заявился к нам домой вместе с тем «бригадиром», который мог бросился на помощь тому «Валоду», которого я стал забрасывать камнями. Они пришли за той пилой, которую мне пришлось наточить. Одноглазый сказал мне, что им нужно украсть какие-то брёвна.

Когда прошёл этот день и наступил другой, к нам домой пришёл грузин. Он пришёл сказать, что ту работу, на которую надеялись СДЕЛАТЬ, одноглазый забрал, что уже «леса» поставили.

После всех обещаний помочь нам с работой одноглазый сам забрал работу, которая оставляла нам надежду как-то продержаться ДАЛЬШЕ. Он не только приходил, чтобы обманом взять у нас чеснок, но и ту пилу. Для кого я точил пилу?! Для чего я её точил?! Чтобы ею пользовались те, кто оставил нас без работы?! Такая злость закипела во мне, которой нужно было дать ход, чтобы она не разорвала меня самого. Я вышел из дома и направился к тому месту, где могли находиться одноглазый и тот «бригадир».

Той порой Телемах из высокого царского дома

Вышел с копьём; две лихие за ним побежали собаки.

ОДИССЕЯ, песнь XVII, стих 61—62

– Значит, эти брёвна вы воровали?! – спросил я одноглазого, приближаясь к нему.

– А что случилось?! – выпячивая грудь колесом, с такой надменностью в голосе ответил мне вопросом на вопрос одноглазый, что это меня только ещё больше разозлило. Он словно давно стал считать себя каким-то неуязвимым.

Я так от души его выругал, что у него его зрячий глаз ОКРУГЛИЛСЯ и выкатился. Я обложил его таким матом, который поразил его. Затем я от всей души врезал ему по его гадкой роже. Затем СХВАТИЛ одну из отпиленных ими верхних, самых тонких частей пихтовых брёвен и нанёс ему удар такой палкой по шее. И эта палка сломалась об его шею. Видимо, она была подопревшей. И то, как она сломалась, оказалось в точности знакомым для меня. На этом я ещё не мог успокоиться. Мне нужно было СДЕЛАТЬ что-то ещё. Я СХВАТИЛ увесистый камень и ударил им и по этой «обители подлых замыслов».

Одноглазый стал ходить с забинтованной головой. Дорога в нашу сторону для него была уже ЗАКРЫТА. О произошедшем, конечно же, многим стало известно. Но «собаки и пастухи стада» СДЕЛАЛИ вид, что НИЧЕГО не произошло.

10. После этого долговязому и тощему грузину была предоставлена возможность поработать. Он и мой отец взялись за наружный ремонт стен ДВУХЭТАЖНОГО здания администрации района. Недели ДВЕ они работали. Как этому времени, через год после подачи искового заявления о взыскании расчёта при увольнении, состоялся суд. После суда стало выясняться, что ТЯНУТЬ стали уже с самим взысканием.

Ещё видел я под солнцем: место суда, а там беззаконие; место правды, а там неправда.

Библия, Екклесиаст 3:16

Деньги, которые получил мой отец за СДЕЛАННУЮ за ДВЕ недели работу, помогли нам продержаться где-то до ПЕРВЫХ дней июля. Я решил попробовать пасти коров. Те, кто пас коров в бывшем «совхозе», деньги уже давно перестали получать. Но пошли разговоры о том, что им выдавали сливочное масло и мясо. Если бы у меня получилось обеспечивать нас хотя бы мясом и маслом, то даже это было для нас лучше, чем совсем НИЧЕГО.

В 1995 году, как только из земли стала пробиваться трава, коров стали перегонять на «летний лагерь», из-за того, что корма закончились. Я оказался в «летнем лагере» через несколько дней после этого. Меня, доярок и пастухов, которых называли «скотники», привезли туда на автобусе. Когда автобус остановился, все стали выходить из него и направляться к какому-то вместительному основательно построенному прямоугольному помещению, в котором вдоль стен ТЯНУЛИСЬ длинные скамьи. Я последовал за всеми и сел на скамью у самого входа. В этом помещении у стены, которая была противоположной той, в которой находилась дверь, стоял один стол. За этот стол сели те, кто принялись отдавать какие-то распоряжения остальным. Затем все стали выходить. Я остался один сидеть на скамье. Всё выглядело так, словно никто на меня словно и не собирался обращать совершенно никакого внимания.

Обе Истины Маат (богиня двух истин Маат) расставляют указательные знаки на пути для тебя изо дня в день и всякий день.

«Книга мёртвых», В предверии дома Осириса

И это помещение с длинными скамьями, которые ТЯНУЛИСЬ вдоль стен, и всё происходившее оказалось для меня очень хорошо и давно знакомым. Так я обнаружил ещё одну довольно крупную жемчужину. Через несколько минут в это помещение вернулись те ДВОЕ, которые сидели за столом. Они снова сели за этот стол, по разные стороны от него, и завели между собой разговор, продолжая оставлять меня с каким-то пренебрежением и безразличием. Они погрузились в такие рассуждения, в которых я уже оказался каким-то ВИНОВАТЫМ за то, что решил там у них поработать. Они говорили так, словно туда приходят устраиваться на работу только какие-то ни на что не годные людишки, с такой уверенностью, что место для них в «совхозе» ОБЯЗАТЕЛЬНО найдётся. Моего участия в этом разговоре даже и не предполагалось. Возможно, эти ДВОЕ добивались того, чтобы я сначала почувствовал всю свою ненужность, а потом принял за какое-то счастье их решение оставить меня работать.

Гладкость их рассуждений вдруг оборвалась. И эти ДВОЕ сразу оказались ОХВАЧЕННЫМИ НЕОБХОДИМОСТЬЮ ПОКИНУТЬ ту сцену, на которой им уже нечего было друг другу сказать, на которой они словно УСПЕЛИ нагадить. Они вышли вон. Я ещё несколько минут посидел на скамейке до тех пор, пока не стал понимать, что так НИЧЕГО и не дождусь, и решил, что и мне лучше выйти наружу. Когда подошёл к одному «скотнику», то от него узнал, что мне решили дать самого спокойного коня, Турсуна. Затем я и этот «скотник» отправились верхом за стадом коров. Когда мы вечером стали возвращаться по этой дороге, к нам на обратном пути ПРИСОЕДИНИЛСЯ ещё один «скотник». И это оказалось очень хорошо мне знакомым. Жемчужина, которая обнаружилась вечером, была крупнее, чем утренняя.

За этот день мне стало ясно, что там действительно «НИЧЕГО доброго нет». Этот «скотник», вместе с которым я провёл весь тот день, часто ПОВТОРЯЛ эти слова. От него я узнал, что мясо и масло им выдали только один раз, только один раз за полгода. А я расчитывал на то, что буду получать мясо и масло ежемесячно.

И зачем мне нужно было там работать? Чтобы комаров кормить? Или «паутов»? Прошлым летом, когда я нёс ДВА ведра с водой, сразу заметил, как мне на правую кисть руки мягко и бесшумно присел один «паут», такая сероватая ВЫТЯНУТАЯ муха. Я сразу же присел, чтобы опустить на землю вёдра, чтобы освободившейся рукой прихлопнуть эту муху, но НЕ УСПЕЛ. Зато эта муха УСПЕЛА меня укусить и улететь, оставив после себя небольшую РАНКУ. На следующий день ВОКРУГ РАНКИ сильно распухло. Если бы меня в это место ужалила пчела, оно распухло меньше. И сколько же «паутов» будет меня кусать каждый день на пастбище?

После вечерней дойки, когда каких-то бычков стали загонять в ОТДЕЛЬНЫЙ загон, мне несколько раз пришлось слышать одни и те же вопросы, которые задавали друг другу «скотники». Они выражали своё недоумение тем, что им стали постоянно говорить, что денег нет, при том, что каждый день резали коров. Большинство тех, кто там находился, работало по привычке и потому что, деваться им было некуда.

ЦЕЛЫЕ сутки я находился на «летнем лагере». На меня навалилась такая усталость, что она весь следующий день почувствовал мне не давала что-нибудь СДЕЛАТЬ в доме или в огороде. И на ВТОРОЙ день эта усталость не проходила. И на третий день у меня НЕ ХВАТАЛО сил, чтобы что-то СДЕЛАТЬ. И на четвёртый день силы ко мне так и не вернулись. И на пятый день сил у меня по-прежнему НЕ ХВАТАЛО. И что я понял после этого? Что на такой работе я долго не смог бы продержаться. У тех, кто там продолжал работать, по всей видимости, уже было какое-то домашнее хозяйство. Они могли брать с собой какую-то еду. А мне с собой и брать было нечего.

Один толстопузый грузин, у которого долговязому и тощему часто приходилось брать деньги в ДОЛГ, с конца апреля заговорил о том, что можно взяться за небольшое строительство в «дорожном», где он арендовал небольшое помешение, которое находилось рядом с воротами и предназначалось для сторожей, где занимался ремонтом обуви. То, о чём он заговорил, выглядело какой-то призрачной затеей, особенно после всего того множества ПУСТЫХ обещаний, которых было очень много за последние годы. Сам долговязый и тощий грузин не собирался СВЯЗЫВАТЬСЯ с толстопузым.

Когда май месяц стал заканчиваться, из-за того, что нигде и ни на какую работу расчитывать не приходилось, становилось только тревожнее и тревожнее. В июне отцу пришлось уехать на три дня в одно село, где он смог заработать немного денег. Та работа, о которой говорил толстопузый, всё больше начинала выглядеть последней оставшейся у нас возможностью что-то заработать. И чем больше та работа, о которой говорил толстопузый, начинала выглядеть последней оставшейся у нас возможностью заработать какие-то деньги, тем всё больше во мне начинали расти опасения остаться ни с чем. Но при этом я раз за разом обращал внимание на то, что во мне стала УПЛОТНЯТЬСЯ уверенность в том, что мы ОБЯЗАТЕЛЬНО будем работать в «дорожном», что работа в «дорожном» никуда от нас не денется. И такая уверенность удивляла меня.

ВТОРОГО июля мы начали работать. Таким образом, через месяц верность того УПЛОТНИВШЕГОСЯ во мне чувства подтвердилась. В этот день мы принялись расчищать то место, где потом нужно было заливать фундамент, чтобы построить помещение, которое ДОЛЖНО было быть раза в три больше, чем то, которое взял в аренду толстопузый. Когда с помощью погрузчика и тросса были вырваны с корнем три молодых деревца, три берёзы, и это оказалось уже хорошо и давно мне знакомым. Я даже сразу вспомнил то время и то место, которые СДЕЛАЛИ то, что происходило таким знакомым мне.

В ПЕРВЫХ числах июня 1983 года я и мои одноклассники собирались под одной из ДВУХ плакучих ив, которые росли по обе стороны от входа в школу, когда подошла пора сдавать нам экзамены. И вот в один из этих дней такая же свежесть утра, такая же яркость солнечного света и такое же тревожное НАПРЯЖЕНИЕ помогли мне увидеть то, что будет происходить ВТОРОГО июля через ДВЕНАДЦАТЬ лет. И эта жемчужина ДОЛЖНОГО была довольно крупной.