Ганфайтер. Огонь на поражение

– Нужно!

– Посвятим тебя в китопасы, – торжественно сказал Рыжий.

– Сунем под китовый фонтан! – подхватил Белый.

Китопасы как раз проходили мимо «Бон-тона», когда заунывная мелодия, выводимая хориолой, неожиданно пресеклась. Зато вынеслись на улицу звуки потасовки – загремела роняемая мебель, зазвенела расколачиваемая посуда, кто-то закричал, а в следующую секунду высокий, сухопарый мужчина в изгвазданном комбинезоне спиной распахнул «крылья летучей мыши» и буквально вылетел вон, упал и перекувыркнулся. Следом заведение покинул рассерженный Тугарин-Змей. Его удерживала за локоть Марина, переодетая в джинсы и кокетливую блузку, еще пуще выделявшую ее прелести и красы.

– Хватит, Илья! – кричала девушка, тормозя обеими ногами. – Да стой же ты, китяра ревнивый!

– Никто не смеет! – прорычал Харин. – Тебя обзывать!

– Все, все! – Марина повисла на великане. – Он больше не будет! Он был дурак пьяный, а теперь ты ему сделал внушение… Пойдем, Илья! Ну?

Тугарин-Змей остановился, потоптался, ворча, и послушно развернулся.

– Вот и молодец! Пошли, пошли… – И врачиня утянула китопаса обратно в салун. Сразу же заиграла хориола, встречая парочку бравурным маршем.

Браун удивился даже – он не испытывал обычной ревности, а уж о тоске с отчаянием и вовсе речи не было. Он прекрасно помнил, как еще вчера Марина извивалась под ним, вскрикивая от удовольствия и требуя: «Еще… Еще! О-о-о…» Даже нежный запах ее духов не забылся, даже горьковатый вкус атласной кожи ее грудей – там, где их сперва лизнуло море, а потом уже язык… Неужто излечился от несчастной любви? Да и была ли та любовь? Или он опростился? Вот что океан животворящий делает!

– Да-а… – протянул Тимофей, сохраняя лицо. – Не буду я к Марине приставать, очень это нездоровое занятие…

Рыжий хмыкнул и склонился над поверженным, подававшим первые признаки жизни.

– Это Орландо, – опознал он обидчика врачини, – со станции Обход. Тут они, рядом, сразу за полосой…

Орландо замычал, разлепил глаза и выдал витиеватую словесную конструкцию, в которой «mother-fucker» сочетался с отборными русскими выражениями. Перегар поднялся удушливой волной.

– Лучше бы тебе заткнуться, Ландо!

– Надо меньше пить, – сделал мудрый вывод Шурик Белый.

– Ну, все, отбой, – распорядился сегундо. – Учтите, Шурики, подниму с рассветом!

– Мы прониклись!

Боровиц хмыкнул только, выражая глубокое сомнение, и поманил Тимофея за собой.

– Жить будешь в «Гранд-отеле», третья комната. Занимай свободную кровать, и баиньки.

Убеждать Станисласа, как Шурики, в своей дисциплинированности Тимофей не стал – его организм давно уже мечтал залечь и не подниматься. И вскоре мечты начали сбываться.

Правда, сразу заснуть не получилось – взбудораженный мозг не давал телу команду «отбой». Брауну постоянно вспоминался Виктор – Виктор в рубке, на спине кита, на берегу…

Часа в два ночи Тимофей проснулся в поту, его мучили кошмары – удивительно яркие картины недавнего убийства. Тошнотворный запах крови лез в нос, оглушали крики и хрипы, хотя Заика Вайсс умер молча, да и в толпе не нашлось слабонервных.

Встав, Браун умылся холодной водой и подошел к окну, круглому, как иллюминатор. Раздраил его и впустил в комнату свежий морской воздух. С улицы на потолок прыгали цветные «зайчики» – отражения больших экранов уличного информатора. С экрана вещал сам Генеральный Руководитель проекта ТОЗО, Отто Васильевич Фогель, метко прозванный Акулой Фогелем. Акула – весь из костей и железных мускулов, с большим носом и широким ртом, сутуловатый, с могучей впалой грудью и длинными руками, – давал интервью спецкору Мировой Сети:

– Эксперимент удался, – говорил он с напором, – мы сумели решить фундаментальную социальную проблему праздности, возникшую более четверти века назад, когда труд перестал быть общественной необходимостью. ТОЗО дала неработающим то, в чем они остро нуждались, – большой фронт работ. Никто из переселенцев не преодолевает искусственные трудности – в океане достаточно вполне натуральных тягот. Океанцы пасут китов, разводят рыбу, собирают планктон и водоросли. Они добывают железо-марганцевые конкреции, сульфидные отложения «черных курильщиков» и корковые руды с гайотов[22]. Они строят батиполисы и хабитаты, ИТО и СПО, перерабатывающие комбинаты и мезоядерные станции. Все они заняты делом и весьма этим довольны.

Спецкор, высокий худой парень с длинным печальным лицом и грустными глазами старой гончей, робко задал вопрос:

– А какие, по вашему мнению, ближайшие перспективы у ТОЗО?

Генрук кивнул большим носом и сказал внушительно:

– Тихий океан осваивается строго по проекту. Мы будем планомерно расширять свое присутствие, вовлекать в процесс освоения все новые и новые акватории. Спору нет, мы испытываем серьезное сопротивление преступных элементов, но заявляю с полной ответственностью – закон будет утвержден повсюду, а бойцы нашей Океанской охраны ликвидируют все преступные группы и бандформирования. У меня есть мечта – лет через тридцать превратить Океанскую охрану в сугубо мирную организацию…

Тимофей Браун поморщился, затворяя окно. Интервью было так театрально, так похоже на выступление художественной самодеятельности, что вызывало раздражение и рвотный рефлекс. Эти картинные позы, этот площадный пафос… Тьфу!

Сихали снова залег. До утра.

Глава 4. Гуртовка

Удивительно, как прихотлив разум и нетребователен инстинкт. Животное может спать урывками, покидая лёжку хоть в ясный полдень, хоть в темную полночь. Хищник или травоядное удовольствуются тем спальным местом, какое найдут, будь то трава, песок или голый камень.

А вот человеку разумному, изнеженному хомо сапиенсу, подавай непременно мягкое ложе и чтобы тишина вокруг стояла, мухи с комарами не кусали, а холодный дождь пусть барабанит по крыше, но никак не по твоей собственной стынущей шкуре. Сапиенсу уют нужен и покой и чтобы поспать вволю. Восемь часов, как минимум. Ну ладно, семь. Только чтоб не вставать рано!

Хомо сапиенс может явиться домой в четвертом часу ночи после ха-арошей вечеринки и завалиться спать. Воспрянет ото сна ближе к полудню, провалявшись семь часов, и будет думать, что жизнь удалась. Однако уложи его в десять и подними в шесть утра – хныкать начнет и брыкаться, ибо кто ж в такую рань встает?! Разве что «жаворонки». Но Тимофей относил себя к «совам»…

Боровиц поднял всех ровно в пять. Шурики, залегшие после полуночи, ныли и жаловались, Арманто сыпал просто «оленями» и «оленями безрогими», Харин хмуро сопел, обувая свои ножищи в здоровенные сапожищи, одна Наталья была свеженькой и бодрой – девушка священнодействовала вокруг кофеварки, злобно шипевшей и плюющейся кипятком.

А Наташины китопасы все подходили и подходили – Токаши Ашизава, плотный бритоголовый японец в голубых очках. Сухощавый и светловолосый, не по годам суровый Самоа Дженкинс. Коричневый молодой человек великолепного сложения – Джамил Керимов. Плечистый парень лет тридцати с крепкой шеей и смуглой кожей – Тераи Матеата. Широкий, сутулый, угрюмый Лёва Вальцев. И еще, и еще… Все быстроглазые, с четкими, выверенными движениями, жесткие, у всех по бласту, а то и по два – к нам не подходи! Двадцать восемь человек работали на «Летящей Эн», и ни одного лодыря, труса или вруна среди них не числилось – такие тут просто не выживали. Эволюция!

А потом из кухни выплыла Ханичэйл Боровиц – высокая и дородная, с несколькими подбородками и пухлыми красными руками. Углядев Тимофея, она решительно заявила, что ее следует называть «тетей Хани».

– Как тебя зовут? – энергично спросила Ханичэйл.

– Тимофей.

– А фамилия?

– Браун.

– Прозвище есть?

– Сихали. Вроде бы…

– Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре.

– Работник?

– Да.

– Образование?

– Высшее.

– Что кончал?

– Дальневосточный универ.

– Женат?

– Н-нет…

Тут в двери ввалился Станислас Боровиц и заорал:

– Что у тебя за манера людей допрашивать? – Оглядев китопасов, он осведомился с той же громкостью: – Вы еще здесь, фон бароны? Чего расселись?

Тетя Хани тут же накинулась на супруга:

– Чего ты орёшь?!

Тот малость присмирел, но, будто по инерции, задиристо парировал:

– На работу пора, вот чего! Мы что сюда, сидеть пришли?

– Замолчи! – рявкнула Ханичэйл. – Дай людям хоть кофе допить, кашалот!

Люди мудро помалкивали.

– Кофе им… – пробурчал Боровиц, сбавляя громкость. – Графья нашлись… А какавы с марципанами им не подать?

Постепенно негодование Станисласа перешло в неразборчивое ворчание и затихло, а лицо сегундо приобрело скорбное выражение.

– Кушайте, мальчики, – ласково прожурчала тетя Хани, – кушайте!

Допрошенный Браун сел, нахохлившись, у стола – спать хотелось ужасно. Наталья тут же сунула ему чашку с бодрящим напитком, черным как смола.

– Настоящий кофе, – сказал Станислас назидательно, – должен быть крепким – таким, чтобы в нем гребной винт не тонул!

Внезапно вспомнив, что его сильно обидели, главный смотритель насупил брови.

Тимофей отхлебнул горяченького и признал, что кофе настоящий – сонливость он сдирал, как наждачка ржавчину.

– Не выспался? – ласково сказала Наташа. – Ничего, сегодня пораньше ляжем…

– Пойдем на своих, – вступил Боровиц, с шумом отхлебывая бодрящий напиток. – Парни с Обхода обещали помочь на «Скаутсабах». Илья, за тобой вид сверху…

Тугарин молча кивнул, цедя кофе из кружки размером с ведерко.

– Сихали, – обратился к Брауну главный смотритель, – ты на каких ходил?

Младший смотритель не сразу допер, о чем его спрашивают. Наталья опередила его:

– На «Бронко» он ходил. И на «Орках».

– Вот и славно, у нас как раз «Бронко». «Орок» три всего. Ежели по осени отгоним стадо в Петропавловск, на китобойный комбинат, хозяйка грозилась всех на новые «Орки» пересадить…

– А это уж как себя покажете, – важно сказала Стоун.

– «Орка» – это вещь! – оценил Белый.

– Допивай быстрее, – посоветовал ему сегундо, – и шагом марш.

«Бронко» была старой северодвинской разработкой, удачным проектом одноместной субмарины – простой и дешевой. С маломощным моторным реактором, она могла развивать узлов тридцать—сорок, а пиробатовая броня позволяла погружаться на полкилометра максимум. «Орка» же развивала и пятьдесят узлов, и больше, могла глиссировать по поверхности и даже выпрыгивать на скорости из воды, пролетая полста метров. И глубин достигала абиссальных – до шести кэмэ.

Ближе к центру СПО наличествовал купол главного кессона, оттуда наклонный тоннель выводил к подводному причалу.

Китопасы спустились и двинулись круглым коридором, похожим на салон старинного авиалайнера – с обеих сторон шли в ряд иллюминаторы. За ними зеленела вода, подсвеченная прожекторами, и виднелись «Бронко» – двадцатиметровые веретена, горбами рубок соединенные со стыковочными узлами «плота».

Станислас шлепнул по люку, отмеченному семеркой, и сказал Тимофею:

– Это тугаринская, залезай и обнюхивайся.

– Только я в китах – ни бум-бум, – признался Браун. – Почти…

– Научишься, – усмехнулся главный смотритель.

– Освоишься! – воскликнул Шурик Рыжий. – Вон, даже Арманто, уж на что тундра, а и то вник!

– Слышь, ты, вонь рейтузная? – рассердился чукча, с утра бывший не в духе. – Получишь щас!

– Отставить! – рявкнул Боровиц, пресекая межнациональную рознь. – Заткнулись оба. По местам!

Тимофей мигом раскрутил маховичок люка и юркнул в тесный кессон субмарины. Внутри «Бронко» казалась полузнакомой – весь опыт плаваний Брауна на этой подлодке сводился к коротенькой стажировке, но не признаваться же, что ты «малёк»-неумеха…

Внимательно оглядев приборы, он чуток взбодрился и начал оживлять системы и блоки. Спохватившись, включил селектор.

– Расстыковку разрешаю, – грянул хрипловатый голос Станисласа. – Погружение полста метров. Пойдем двумя звеньями – «Бронко» справа от меня, «Скаутсабы» – слева. Илья, ты как?

– Взлетел, – послышался бас Тугарина.

– Сектор?

– Норд-ост.

– Принято. Эй, валбои! [23] Чего прижухли? Полный вперед!

Сихали Браун осторожно, с бухающим сердцем, запустил турбину. Та заныла, пуская вибрацию. Громко щелкнула герметическая перемычка. «Бронко» освободилась и начала погружение, одновременно ускоряя ход.

Вскоре субмарина вышла из-под «плота», но вода светлее не стала – слишком рано было, косым лучам встающего солнца не пробить толщу воды над «морскими конями» китопасов.

На селекторе замигал зеленый сигнал, и тут же раздался сдержанный бас Ильи:

– Цель обнаружена. Двадцать два сигнала. Азимут – пятнадцать, дальность – два кэмэ.

– Ходу, ребятки! – повеселел главный смотритель. – Ходу!

Вспотевший Браун кое-как сориентировался и увеличил скорость. Кашалоты больше семи узлов не выжмут, тут у турбины явный перевес.

– Сихали, слышь?

– Слышу, Стан.

– Запоминай свой маневр – будешь ходить на глубине десять метров с востока от стада. Задача простая – не выпускать китов. Обычно они шугаются субмарин, но если на прорыв ринутся, пугани их инфразвуком!

– А где… А, вижу. Инфразвуковая пушка?

– Так точно. Только регулятор не устанавливай больше ноль пяти…

– А то кашалотикам будет бо-бо! – жизнерадостно пояснил Рыжий.

– Я тебе щас самому ваву сделаю! – сердито сказал Боровиц.

Браун вдруг раззадорился и дал совет:

– Лучше Тугарину намекнуть, что Шурика видели поблизости от Марины…

Селектор донес мощный хохот.

– Ты чё?! – вопил Рыжий. – Змей же меня потопит!

– Сапогом торпедирует, – уточнил Белый.

– Ладно, – решил Арманто, – обойдемся без намеков – субмарину жалко…

– Отставить! – весело гаркнул главный смотритель. – Подгребаем. «Скаутсабы» заходят с запада, мы – с востока. Арманто и Токаши отсекают по глубине. Илья, как там?

– Киты на месте. Пеленг – пятнадцать с копейками. Два десятка дрыхнут, один кашалот собрался заныривать.

Ругая себя, Тимофей включил малый монитор и увидел «картинку», переданную с борта вертолета, – у самой поверхности висели темные туши китов, не двигаясь и не дыша. Нашелся лишь один желающий позавтракать – огромный кашалот «занырнул», погружаясь вертикально вниз своей несуразно-огромной головой. Над мелкими волнами скользнул спинной горб, махнул черный хвост, и кит ринулся в пучину, кальмаров лопать.

– Холостяцкая группа! – оживленно проговорил Боровиц. – Видишь, Тимка? Все одномерки, метров по восемнадцати вымахали.

– А я думал, мы к этому… к гарему шли.

– Да ну, ты что! С гаремом больше всего мороки. Тут как – кашалоты с весны на север мигрируют, следом за кальмарами поднимаются по Куросио – и лопают головоногих по дороге. Киты-одиночки к Курилам в апреле подгребают, гаремы только в конце мая появляются, летом киты в косяки сбиваются. Сейчас сентябрь, скоро тут больше всего кашалотов соберется, будут подходить с севера, а в октябре на юга двинутся. Ну и мы свое стадо погоним… А пока что это оприходуем! – Голос старшего смотрителя построжел: – Взялись, валбои.

Субмарина Тимофея подвсплыла, и за иллюминаторами стало светлее. Громадные киты висели в прозрачной воде, опустив хвосты, и казались неживыми. «Саб-7» подплыл к ним так близко, что даже коснулся кашалота бортом. Physeter [24] лениво подвинулся и снова заснул.

– С твоей стороны, Джамил, просыпаются!

– Вижу, вижу…

Браун не увидел, но услышал – ультраакустика донесла сонную болтовню китов: короткие щелчки, стонущие скрипы и частый треск. Разговорились…

Сихали активировал инфразвуковую пушку, гадая, как китопасы собираются гуртовать кашалотов. Зубатый кит – это тебе не бычок норовистый, лассо на него не накинешь.

Только тут Тимофей заметил маленькую иконку, прилепленную к панели, – образок святого Николая Чудотворца, покровителя мореплавателей. Суровый и молчаливый Илья открывался с новой стороны…

Младший смотритель навел прицел пушки на ближайшего кита – по экрану проползла тупая морда, размерами и формой смахивающая на аэростат, подобный тем, что полтора века назад висели в небе над блокадным Ленинградом. Короткая, мощная нижняя челюсть была несоразмерно мала в сравнении с гигантской утробой.

Кашалот открыл круглый черный глаз – совершенно коровий, равно добродушный и безразличный ко всему на свете, – и лениво двинулся, поднимаясь к поверхности. Забелело морщинистое брюхо, полосатое из-за продольных складок.

– Куда? – забеспокоился Браун, хватаясь за мягкие рукоятки штурвала.

«Бронко» рванулся по косой вверх, будто норовя боднуть кашалота в брюхо, и тот шарахнулся в сторону. Впрочем, шараханье для великана выглядело плавным, величественным даже – кит изогнул громадное тулово и отплыл обратно к своим дружкам.

– То-то, – бодро заключил Тимофей.

– Плотнее к стаду! – отрывисто скомандовал Боровиц. – Рыжий, следи за глубиной!

– Будь спок, никто не уйдет.

– Работайте электрозондами, в крайнем случае, дадите импульс из инфры…

– Стан! Нам буйный попался! Двадцать один метр, как бы не вожак!

– Анестезирующую бомбу ему! Быстро, быстро!

Сихали Браун азартно ерзал на сиденье, и тут боги моря стали ему благоволить – незримая доселе схватка переместилась к востоку и попала на экран.

Здоровенный китяра, настоящий исполин, сгибался и разгибался, кружась на месте и поднимая такую волну, что «Бронко» плясала. Прозрачный шар анестезирующей бомбы лопнул беззвучно, расколовшись о морду вожака, и по исполосованной в драках коже прошла дрожь.

Кашалот вяло опустил хвост и вдруг изогнулся кренделем. Распрямившись, он нанес такой удар по «Скаутсабу», подвернувшемуся «под хвост», что аж гул пошел.

– Хоппи! Как ты?

– …! Как ботало в колоколе!..!

– Стан! Еще бомбу?!

– Хватит! Отойди, Токаши, буду его ропать…

«Скаутсабы» и «Бронко» медленно разошлись, освобождая место для роупинга – набрасывания лассо. Тимофей только головой покачал. Он присутствовал однажды на родео, в каком-то техасском агрокомплексе, но там расфуфыренные ковбои заарканивали бычков-двухлеток. А тут-то кашалот, и еще какой – сто тонн крепчайших мышц и костей!

Вожак будто поглядывал на приближавшуюся к нему субмарину. Боровиц ласково уговаривал кита:

– Стоишь, и стой… Хороший китик… Смирно… Щас мы с тобой поиграем…

Острый нос «Бронко» раскрылся, и оттуда вылетел двояковыпуклый диск, разматывающий за собою прочный кабель-фал.

Кашалот шевельнул головищей, но не придал значения странной круглой рыбе. А «рыба» чиркнула кита по спине и выпустила три тарелки-присоски. Это вожаку сильно не понравилось, он тут же вспомнил чудовищных кальмаров, с которыми не раз схватывался в пучине вод, и круглые шрамы, оставшиеся от их присосок. Диск присосался сам и вытянул блестящие кольчатые щупальца, стискивая необъятное тулово.

Кашалот со всей дури ринулся в глубину, кабельфал натянулся, и субмарину поволокло на буксире. Турбины выдавали полную мощность, отрабатывая «полный назад», но кит был сильнее.

– Шурики… – просипел сегундо, словно своею силой удерживал зубатого «физетера».

Субмарины, ходившие кругами под стадом, пуганули кашалота, вразумляя инфразвуком, и тот резко вывернул тело, устремляясь к поверхности. Чудилось, он нисколько не замечает прицепившейся к нему «Бронко», прет себе и прет.

– Следите за стадом! – рявкнул голос Боровица. – С этим я сам справлюсь!

Кашалот рванул на юг, волоча за собой упиравшуюся субмарину.

Браун сразу спохватился, заоглядывался, не возымели ли киты желания драпать на восток. Один-таки сунулся, и Тимофей сгоряча хлопнул по спусковой клавише. Инфразвуковая пушка сработала. Кашалот сильно вздрогнул и от испуга обделался – облачко желтой мути расплылось по экрану.

– Вот, засранец!

– Шурики, как там?

– Возбудились китики!

– Бомбим?

– А у тебя что, бомбардировщик? На такое стадо всего нашего боекомплекта не хватит!

Кашалоты и вправду возбудились – они целиком выпрыгивали из воды, падая обратно с оглушительным плеском.

– Стан! Катаешься?

– Норовистый… Загонял меня совсем! Выдыхается вроде. Следите там! Можете парочку бомб сбросить…

Что еще советовал главный смотритель, Сихали Браун не дослушал – сразу два кашалота ринулись на восток, один за другим. Первый оттолкнул с дороги субмарину, и выстрел из инфразвуковой пушки ушел в никуда. Саму «Бронко» развернуло задом наперед. Один кит уходил, другой вот-вот уйдет. Пока развернешься… Мгновение спустя младшего смотрителя осенило, и он выжал рычаг. Турбина взвыла, струя кипятка хлестнула по киту. Тот сразу забыл о попытке к бегству. Но первый-то ушел! Неожиданно для самого себя Тимофей выматерился, неумело, но замысловато.

– Ух, ты! – восхитился Рыжий. – Автора! Автора!

– Это Сихали выстроил сию изысканную конструкцию!

– В три этажа!

– С мансардой и садиком вокруг…

– Да кит сбежал, – стал оправдываться Тимофей, алея щеками и благодаря конструкторов за отсутствие видео.

Тут пробился голос Ильи:

– Трое бросилось. Ушел один. Как ты их?

– Струей достал.

– Нормально.

Браун мигом возгордился, а о том, что заметил только двоих, пустившихся в бега, он благоразумно промолчал.

– Стан возвращается!

– И кто кого везет?

– Битый небитого!

Ультразвуковой локатор быстренько нарисовал картинку: громадное пятно, тупорылое и хвостатое, тащило за собой изящное веретено субмарины. Кабель-трос смотрелся пунктиром.

– Короче, валбои, – ворвался в рубку голос запыхавшегося сегундо, – мы с вожаком в голове стада пойдем, Белый с Рыжим и Джамил с Арманто – на флангах, Тимка и Токаши – в хвосте. Ван, Хоппи, большое вам мерси. Привет Обходу!

– Счастливо дойти!

– Глядите там, чтобы «коровки» не забодали!

– Бывай!

Браун еле разобрался в мельтешении пятен, кто, где и за кем, после чего занял свое место в замыкающих.

Кашалоты вели себя более-менее смирно, шли следом за признанным вожаком, не догадываясь, что в споре на тему «Кто тут главный?» выиграл Станислас Боровиц, двуногое млекопитающее, чуть побольше тюленя.

Пара китов, самых зловредных, бросилась на субмарину Вуквуна, зубами хватая за рули.

– Не по пасти сласти! – проорал Арманто. – Эй, отцепись, скотина! Погнешь ведь!

Щелкнул разрядник, унимая зловредов.

– Шурики, зря не мельтешите – чипизируйте[25] скотину!

Главный смотритель пока не размыкал цепь и не убирал присосок – пускай китяра постоянно чувствует хозяйскую руку, смирнее будет.

Шурики носились на флангах, изредка пощелкивая разрядниками-электрозондами, не позволяя китам разбредаться и чпокая длинной «удочкой» – метчиком для клеймения, внедрявшим под кожу кашалотов крошечные чипы.

– Стан, слышишь? – подал голос Белый. – Тут охотничек возвращается!

– Не мешай ему, пускай отдышится. Если уйдет – пускай…

Кит, налопавшийся кальмаров, стремительно всплывал, и вот его башка, похожая на горелый пень баобаба, вздыбилась над водою, раскидывая пенистые потоки.

Кашалот словно и не заметил присутствия субмарин. Обменявшись с сородичами серией тресков и скрипов, он поплыл со всеми вместе, часто пуская фонтан – широкий и «пушистый», наклоненный вперед и влево, вскидывая пахнущий мускусом пар метра на три. Охотник на кальмаров, добрый час пропадавший в холодной бездне, «запыхался» и теперь вовсю вентилировал легкие.

– Сихали! – послышался голос Токаши Ашизавы. – Бдишь?

– Изо всех сил.

– Тогда подгони вон тех отстающих. Добавь им прыти!

– Сейчас я…

Тимофей отклонил субмарину влево и выметнул длинный ус разрядника, стреканув кашалота, замедлившего ход. Животное мигом встрепенулось и живее заработало хвостом.

– Порядок!

Следом взбодрился и сосед заленившегося physeter’а. Стадо окончательно успокоилось и плыло туда, куда их вели двуногие, – к северо-западу, на рандеву с плавучей базой «Онекотан».

«Онекотан» показался на шестой час пути – малый авианосец-универсал, лет полста назад способный как поднимать с палубы самолеты, дископланы и вертолеты, так и десантировать бронеходы-амфибии или аппараты на воздушной подушке.

Малый авианосец давным-давно списали, он тихо гнил в Авачинской бухте, дожидаясь очереди на разделку и рецикл, когда его присмотрели китопасы с ранчо «Летящее Эн». Они вскладчину выкупили авианосец и приспособили его под плавучую базу. Корабля, больше пригодного для долгих перегонов, было не сыскать.

Океанцы шумно переговаривались в эфире с друзьями на борту «Онекотана», а сама плавучая база царственно разворачивалась к звену, ведомому Боровицем.

Пригнанное стадо главный смотритель передал дежурным пастухам, и те повели присмиревших китов на кормежку – вдоль всего левого борта плавучей базы работали камеры сброса, кидавшие в воду гигантские порции кальмарьего мяса.