Золотой шут

Пухленькая девочка превратилась в пышную женщину. Когда я ее знал, Розмари была маленькой горничной Кетриккен, вечно ходила за ней по пятам, всегда была рядом – тихий, ласковый ребенок. Она частенько засыпала у ног Кетриккен, когда мы с ней о чем-нибудь разговаривали. То есть нам тогда так казалось. На самом же деле Розмари шпионила за Кетриккен по поручению Регала. Она не только докладывала ему обо всем, что происходило в покоях королевы, но и помогла ему устроить покушение на ее жизнь. Мне ни разу не удалось поймать Розмари на месте преступления, но в конце концов мы с Чейдом решили, что именно ее Регал подослал к Кетриккен. Чейд знал. Кетриккен знала. Как могло получиться, что она все еще жива, смеется, сидит за столом неподалеку от королевы, вот подняла свой бокал, чтобы выпить за Кетриккен? Я отвел глаза и попытался укротить ярость, вспыхнувшую в моей груди.

Некоторое время я смотрел себе под ноги, стараясь успокоиться и дышать ровно, прогоняя краску гнева, залившую мои щеки.

Что-то не так?

Словно упавшая на дорогу монета, у меня в мозгу мелькнула мысль. Я поднял глаза и увидел, что принц Дьютифул с беспокойством смотрит на меня. Я пожал плечами, затем поправил воротник, как будто он оказался слишком тугим и мешал мне дышать. Я не стал отвечать принцу Силой. Меня обеспокоило, что он сумел добраться до меня, миновав мои защитные стены. А еще больше мне не понравилось, что он при помощи Дара отправил мне мысль, сформированную Силой. Я не хотел, чтобы он пользовался Даром и тем более смешивал оба вида магии, – так у него могут сложиться привычки, с которыми потом будет невозможно расстаться. Я немного подождал, затем встретил его обеспокоенный взгляд, едва заметно улыбнулся и быстро отвернулся. Принц неохотно последовал моему примеру. В мои планы не входило, чтобы кто-нибудь заметил, как мы переглядываемся, и начал спрашивать себя, почему принц Дьютифул обменивается многозначительными взглядами с простым слугой.

Ужин был великолепным и очень долгим, однако я обратил внимание, что ни Дьютифул, ни Эллиана почти не притронулись к еде. А вот Аркон Бладблейд пил и ел за троих. Наблюдая за ним, я решил, что он сильный человек, неглупый, но не дипломат и не политик, устроивший этот брак. Он откровенно демонстрировал, что ему нравится Кетриккен, – наверное, по обычаям Внешних островов, это должно было ей польстить. Поглядывая на высокий стол, я видел, что королева держится с ним неизменно вежливо, но предпочитает разговаривать с нарческой.

Девушка отвечала ей коротко, но с приятной улыбкой. Она вела себя скорее сдержанно, чем холодно. И вскоре я заметил, что дядюшка Пиоттр начал понемногу оттаивать – возможно, против собственной воли. Наверняка Чейд объяснил королеве, что с нашей стороны будет разумно как можно больше внимания уделить нарческе и брату ее матери. И очевидно, Пиоттр это почувствовал: теперь всякий раз он добавлял собственные комментарии к словам Эллианы, и вскоре они с Кетриккен вступили в оживленную беседу.

В глазах Кетриккен появилось восхищение, и она с искренним интересом слушала Пиоттра. У меня сложилось впечатление, что Эллиана с облегчением позволила себе немного расслабиться. Она даже начала есть, время от времени кивая, чтобы поддержать разговор.

Дьютифул, в силу своего прекрасного воспитания, решил, что должен занять беседой Аркона Бладблейда. Казалось, мальчик обладает поразительной способностью задавать болтливому Бладблейду вопросы, которые требовали длинных, подробных ответов. Я решил, что тот рассказывает Дьютифулу о своих охотничьих и военных подвигах. Юный принц сидел с исключительно заинтересованным видом, кивал и смеялся в нужных местах.

Чейд встретился со мной глазами всего один раз, я показал ему на Розмари и нахмурился. Но когда я снова взглянул в его сторону, чтобы посмотреть, как он отреагировал, я обнаружил, что он уже вернулся к беседе с дамой, сидевшей слева от него. Я выругался про себя, но знал, что позже он мне все объяснит.

По мере того как ужин близился к концу, я почувствовал, как нарастает напряжение Дьютифула, который частенько не к месту улыбался. Когда королева махнула рукой менестрелю и тот призвал гостей к тишине, я увидел, что Дьютифул на мгновение закрыл глаза, словно готовился к трудному испытанию. Я перевел взгляд на Эллиану – девушка облизнула губы, а потом сжала зубы, скорее всего, чтобы унять дрожь. Мне показалось, что Пиоттр взял ее за руку под столом. В конце концов она вздохнула и выпрямилась в своем кресле.

Церемония была совсем простой. Меня гораздо больше интересовали лица тех, кто на ней присутствовал. Все подошли к высокому помосту, и Кетриккен встала рядом с Дьютифулом, а Аркон со своей дочерью. Пиоттр, не дожидаясь приглашения, замер у нее за спиной. Когда Аркон вложил руку Эллианы в руку королевы, я заметил, что герцогиня Фейт из Бернса прищурилась и поджала губы. Наверное, в Бернсе еще не забыли, как сильно они пострадали от нашествия красных кораблей. Герцог же и герцогиня Тилта обменялись взглядами и улыбнулись друг другу – видимо, вспомнили собственную помолвку. На лице юного Сивила Брезинги мелькнула зависть, но он тут же отвернулся от помоста, как будто был не в силах выносить это зрелище. Я не заметил злобы в глазах тех, кто смотрел на будущих супругов, хотя кое у кого явно имелись собственные соображения по поводу будущего союза.

Руки Дьютифула и Эллианы еще не были соединены – рука Эллианы лежала в руке Кетриккен, а Дьютифул и Аркон держали друг друга за запястья в древнем жесте воинского приветствия. Аркон расхохотался, увидев свою лапищу на тонком запястье юноши, и тот весело улыбнулся в ответ и даже приподнял ее повыше, чтобы показать всем. Островитяне, видимо, решили, что это проявление характера молодого человека, и принялись колотить кулаками по столу. Едва заметная улыбка тронула уголки губ Пиоттра. Может быть, потому что браслет, который Аркон надел Дьютифулу, украшало изображение кабана, а не нарвала? А если принц связывает себя клятвой с кланом, не имеющим никаких прав на нарческу?

Затем произошел инцидент, нарушивший гладкое течение церемонии. Аркон схватил запястье принца и повернул руку Дьютифула ладонью вверх. Юноша стерпел, но я знал, что он смущен. Аркон, похоже, ничего не заметил и громко спросил собравшихся:

– Давайте смешаем их кровь в знак того, что она будет течь в жилах их детей!

Я видел, как вздрогнула нарческа, но не пошевелилась, не сделала шаг назад, чтобы оказаться под защитой дяди. Как раз наоборот, Пиоттр выступил вперед и, как будто имел на нее все права, положил девушке руку на плечо.

– Сейчас не время и не место, Бладблейд, – совершенно спокойно возразил он. – Кровь мужчины должна обагрить камни очага в доме ее матери, чтобы союз считался заключенным. Но если тебе так хочется, ты можешь пролить свою кровь на очаг матери принца.

Я решил, что в его словах был скрытый вызов, указывающий на какую-то традицию, о которой мы в Шести Герцогствах не имели ни малейшего представления. Потому что не успела Кетриккен сказать, что в этом нет необходимости, как Аркон вырвал руку, закатал рукав, а затем, вытащив кинжал, провел кончиком по внутренней поверхности предплечья. В ране выступила густая кровь, тогда Аркон сжал ее края и сильно тряхнул рукой. Кетриккен проявила мудрость и стояла неподвижно, позволив варвару оказать честь ее дому тем способом, который он считает уместным.

Аркон продемонстрировал руку собравшимся, а потом под испуганный шепот гостей подставил ладонь под стекающую из раны кровь, собрал ее и швырнул, словно благословляя нас всех, в зал.

Раздались крики, когда алые капли попали на лица и одежду изумленных аристократов. Но мгновение спустя в зале воцарилась тишина – Аркон Бладблейд начал спускаться с помоста. Он подошел к самому большому камину, снова собрал в ладонь кровь и широким жестом вылил ее в огонь. Потом наклонился, вытер ладонь о камни и выпрямился, позволив закатанному рукаву развернуться и прикрыть рану. После чего Аркон повернулся к гостям и поднял руки, словно ожидая признания. Представители Внешних островов принялись колотить кулаками по столу и вопить от восторга. Через некоторое время к ним присоединились аплодисменты и приветственные крики жителей Шести Герцогств. Даже Пиоттр Блэкуотер ухмыльнулся, а когда Аркон встал рядом с ним на помосте, они на глазах у всех схватили друг друга за запястья.

Наблюдая за ними, я догадался, что их связывают гораздо более сложные отношения, чем мне представлялось вначале. Аркон был отцом Эллианы, однако я сомневался, что для Пиоттра это имело значение. Но когда они стояли рядом на помосте, как два воина, я почувствовал, что их объединяет чувство товарищества, присущее тем, кто не раз сражался бок о бок. Значит, дядя Эллианы уважает Бладблейда, хотя и считает, что тот не имел права предлагать дочь Шести Герцогствам, чтобы закрепить с ними соглашение о мире и торговле.

Я снова вернулся к главной загадке, которая меня беспокоила. Почему Пиоттр позволил, чтобы это произошло? Почему согласилась Эллиана? Если они выигрывают от союза с Шестью Герцогствами, почему его инициаторами не выступили представители дома ее матери?

Вспомнив уроки Чейда, я принялся разглядывать девушку. Поведение отца вызвало у нее восхищение, она ему улыбнулась, явно гордясь храбростью, которую он продемонстрировал аристократам Шести Герцогств. Эллиана до определенной степени получала удовольствие от происходящего – яркие наряды, сама церемония, музыка, взгляды, обращенные на нее. Ей нравилось быть в центре всеобщего внимания, но все же она хотела впоследствии вернуться к тому, что хорошо знала и считала безопасным, прожить свою жизнь так, как собиралась ее прожить, в доме своей матери и на ее земле.

Я спросил себя, как может Дьютифул этим воспользоваться, чтобы завоевать ее симпатию. Подумал ли кто-нибудь о том, что ему следует предстать с подарками перед ее матерью, чтобы выказать ей свое уважение? Возможно, Эллиана станет лучше к нему относиться, если ее родственники по матери увидят, как Дьютифул за ней ухаживает. Девушки любят подобные вещи. Я решил поговорить об этом с Дьютифулом. Впрочем, я не был уверен в том, что прав или что мои советы будут ему полезны.

Пока я все это обдумывал, королева Кетриккен кивнула менестрелю и тот подал знак музыкантам приготовиться. Королева улыбнулась и что-то сказала тем, кто сидел на высоком помосте. Все расселись по местам, заиграла музыка, и принц предложил руку Эллиане.

Я жалел их обоих: такие юные, они оказались выставленными напоказ перед толпой, достояние двух народов, соединенное ради заключения союза. Рука нарчески трепетала над запястьем принца, когда он вел ее вниз по ступеням на усыпанную песком танцевальную площадку. Легкое дуновение Силы сообщило мне, что тугой воротник натер ему шею, но Дьютифул, продолжая спокойно улыбаться, изящно поклонился своей партнерше.

Принц протянул к Эллиане руки, она сделала небольшой шаг вперед и оказалась перед ним ровно на таком расстоянии, чтобы он смог коснуться кончиками пальцев ее талии. Она не положила руки ему на плечи, как у нас принято, а взялась за юбки, словно хотела показать всем, какие они красивые, а заодно и свои изящные ножки. Потом молодую пару подхватила музыка, и принц с нарческой стали танцевать – безупречно, точно две куклы, управляемые искусным мастером. Они были восхитительно юными и грациозными и выглядели великолепной парой.

Я наблюдал за теми, кто на них смотрел, и с удивлением увидел, что на лицах отражаются самые разнообразные чувства. Чейд сиял от удовольствия. Кетриккен же была смущена и взволнована, и я понял: она втайне надеется, что Дьютифул найдет в своей будущей жене понимание и любовь, а Шести Герцогствам их союз принесет мир и процветание. Аркон Бладблейд скрестил на груди руки и поглядывал на юную пару так, словно они являлись доказательством его силы. Пиоттр, как и я, изучал гостей, ни на секунду не забывая, что он является телохранителем нарчески. Он не хмурился, но и не улыбался, и на короткую долю секунды наши глаза встретились. Я не осмелился отвернуться, лишь сделал вид, что с тупым выражением смотрю мимо него, как будто на самом деле не вижу вовсе. Он перевел глаза на Эллиану, и по его губам мелькнула тень улыбки.

Я проследил за его взглядом и на мгновение позволил себе насладиться прекрасным зрелищем. Принц и нарческа кружились под музыку, их ноги и развевающиеся юбки нарчески вычерчивали причудливые узоры в песке на полу. Высокому Дьютифулу было гораздо легче смотреть на Эллиану, ей же приходилось запрокидывать голову, чтобы глядеть на него, при этом выполняя сложные па и улыбаясь. Принц держался так, будто его вытянутые руки охраняют полет хрупкой бабочки, и Эллиана словно парила перед ним.

Я удовлетворенно вздохнул и, казалось, понял, чему улыбнулся Пиоттр. Юный принц не пытался прижать девушку к себе, он предоставил ей свободу танцевать так, как она пожелает. Он не предъявлял никаких прав и не ограничивал ее, как раз наоборот – давал всем, кто на них смотрел, возможность полюбоваться ее грацией и изяществом. Мне стало интересно, где Дьютифул этому научился. Неужели Чейд посоветовал, как следует себя вести, или юному наследнику помогает врожденный инстинкт Видящих? Но потом я решил, что в любом случае это не важно. Главное, Пиоттр остался им доволен.

Первый танец принц и нарческа танцевали в полном одиночестве. Затем к ним присоединились другие пары, герцоги и герцогини Шести Герцогств и наши гости с Внешних островов. Я заметил, что Пиоттр сдержал свое слово и увел нарческу у принца на второй танец. Дьютифул остался стоять один, но держался спокойно и уверенно. К нему подошел Чейд, но тайного советника королевы вскоре подхватила под руку девушка лет двадцати.

Аркон Бладблейд имел наглость предложить руку королеве Кетриккен, и я успел заметить удивленное выражение, промелькнувшее у нее на лице. Она бы с радостью отказала ему, но решила, что это будет не в интересах Шести Герцогств, и спустилась вместе с ним на площадку. Бладблейд не отличался тонкостью и воспитанием принца и нахально схватил королеву за талию, ей даже пришлось положить руки ему на плечи, чтобы удержаться на ногах, так резво Бладблейд принялся отплясывать. Кетриккен грациозно следовала за своим партнером и улыбалась, но вряд ли получала удовольствие от происходящего.

Третий танец был более медленным, и я с удовлетворением заметил, что Чейд оставил свою молоденькую партнершу, которая очень мило надула губки, и пригласил леди Пейшенс. Та погрозила ему веером и отказалась бы, но старый лис не отставал, и я прекрасно понимал, что она в глубине души рада его вниманию. За прошедшие годы ничего не изменилось, леди Пейшенс по-прежнему не всегда попадала в такт музыке, но Чейд уверенно вел ее за собой, и я получил истинное удовольствие, глядя на них.

Пиоттр вызволил королеву из объятий Бладблейда, и тот пригласил на танец дочь. Мне показалось, что Кетриккен чувствует себя гораздо увереннее и спокойнее рядом со старым воином, чем с Арконом Бладблейдом. Они о чем-то разговаривали, и я видел, что в ее глазах зажегся искренний интерес. Дьютифул на мгновение взглянул на меня, и я понял, что ему страшно неловко стоять посреди площадки в полном одиночестве, в то время как его невеста танцует со своим отцом. Впрочем, похоже, Бладблейд это понял и подвел к нему Эллиану, когда начался четвертый танец.

Так продолжалось некоторое время. По большей части аристократы с Внешних островов танцевали только со своими соплеменниками, хотя одна молодая женщина осмелилась подойти к лорду Шемши. К моему изумлению, старик был явно польщен ее вниманием и станцевал с ней целых три танца. Когда парные танцы подошли к концу, начались общие, и высокие аристократы заняли свои места, отдав площадку в распоряжение представителей менее родовитой знати. Я молча стоял и наблюдал.

Пару раз мой господин отправлял меня с поручениями в разные части огромного зала – как правило, чтобы поприветствовать какую-нибудь красотку и передать его искреннее сожаление по поводу того, что он не может пригласить ее на танец из-за жестокой травмы. Некоторые из них подходили к нему и всячески изображали сочувствие. Сивил Брезинга ни разу не вышел на танцевальную площадку. А вот леди Розмари танцевала, один раз даже с Чейдом. Я заметил, что они о чем-то разговаривают, она смотрела на него и хитро улыбалась, в то время как его черты сохраняли вежливую серьезность. Леди Пейшенс, как я и предполагал, рано покинула праздник. Она никогда не любила пышные балы и придворное общество. Принц Дьютифул должен был чувствовать себя польщенным, что она вообще прибыла на его помолвку.

Музыка, танцы, застолье, закуски и вино, которое лилось рекой, продолжались почти всю ночь. Я несколько раз безуспешно попытался подобраться к тарелке или бокалу Сивила Брезинги. Близился рассвет, у меня отчаянно болели ноги, и я с тоской думал о встрече с принцем Дьютифулом, которую назначил на утро. Я сомневался, что он придет, но сам должен был быть на месте – на случай, если он все-таки выполнит обещание. О чем я думал? Мне следовало отложить наши занятия на несколько дней и съездить в свою хижину, чтобы навести там порядок.

Казалось, лорд Голден не знает, что такое усталость. Когда столы сдвинули в сторону, чтобы увеличить танцевальную площадку, он нашел себе уютное местечко около камина и переместился туда вместе с теми, кто его окружал. Многие из них пришли, чтобы его поприветствовать, и так и остались, привлеченные интересной беседой. А я в очередной раз убедился, что лорд Голден и Шут – это два разных человека. Лорд Голден отличался остроумием и обаянием, но в его речах ни разу не появилось даже намека на колкости Шута.

Кроме того, он держался как истинный джамелиец, житель большого города, который иногда позволяет себе весьма недвусмысленную критику в адрес «нравов Шести Герцогств» в вопросах морали и традиций. Он обсуждал наряды и украшения с теми, кто стоял рядом с ним, так что остальные оказывались безжалостно изгнанными из разговора, открыто флиртовал с женщинами, замужними и нет, много пил, а когда ему предложили Дым, величественно отказался, заявив, что употребляет только листья самого высшего качества, иначе наутро его тошнит. «Думаю, пребывание при дворе сатрапа избаловало меня», – заявил он. Лорд Голден рассуждал о далекой Джамелии так, что даже мне стало ясно: он не просто там жил, но и принимал самое активное участие в интригах двора.

К середине вечера начали появляться курильницы с Дымом, столь популярным при дворе во времена Регала. Сейчас в моду вошли подвешенные на толстых цепях маленькие металлические клетки с крошечными горшочками, в которых горели листья. Кое-кто из молодых лордов и даже дам имел собственные сосуды, прикрепленные к запястьям. Тут и там я заметил верных слуг, стоявших рядом со своими господами и окуривавших их Дымом.

Я плохо переносил Дым, а кроме того, в моем сознании он навсегда остался связан с Регалом, что делало его еще более отвратительным. Однако я заметил, что даже королева позволила себе немного расслабиться и вдохнуть Дыма. Впрочем, я знал, что он известен в горах, откуда она родом, хотя там жгут другую траву. Другое растение, то же название, тот же эффект, туманно подумал я. Королева вернулась на высокий помост, и я даже сквозь дымку видел, как сияют ее глаза. Она разговаривала с Пиоттром, он улыбался и что-то ей отвечал, но ни разу так и не отвел глаз от Дьютифула и Эллианы. Аркон Бладблейд присоединился к танцующим и уже успел поменять несколько партнерш. Он сбросил плащ и расстегнул сорочку. Аркон явно любил танцевать, хотя и не всегда попадал в такт музыке, в особенности после такого количества выпитого, да и Дым делал свое дело.

Думаю, лорд Голден сжалился надо мной, когда объявил, что боль в ноге стала невыносимой и он, к сожалению, должен покинуть приятное общество. Его умоляли остаться, и он на мгновение задумался, но потом решил, что все-таки должен уйти к себе. Впрочем, на прощание потребовалось довольно много времени, а когда я наконец взял его скамеечку и подушку и мы направились к двери, нас еще раза четыре остановили, чтобы пожелать лорду Голдену спокойной ночи. К тому моменту, когда мы поднялись по лестнице и вошли в наши апартаменты, я имел ясное представление о том, насколько он популярен при дворе.

Закрыв за нами дверь на засов, я подбросил в почти потухший камин дров, налил себе вина и без сил опустился на стул, стоящий около камина, а он уселся на пол, чтобы разбинтовать ногу.

– Слишком туго затянул! Посмотри на мою бедную ногу, какая она синяя и холодная!

– Так тебе и надо, – заявил я без малейшей тени сочувствия.

От моей одежды несло Дымом, и я выдохнул через нос, стараясь хотя бы немного очистить от мерзкого запаха легкие. Я посмотрел на сидящего на полу Шута, который тер пальцы на ноге, и понял, что страшно рад его возвращению.

– Слушай, а откуда взялся «лорд Голден»? Мне еще ни разу не доводилось встречать такого сплетника и болтуна. Если бы я познакомился с тобой сегодня, ты вызвал бы у меня презрение, и ничего больше. Ты напомнил мне о Регале.

– Правда? Ну, еще одно подтверждение моей правоты. Я считаю, что мы должны учиться у всякого, с кем нас сводит жизнь.

Он широко зевнул, затем наклонился вперед и прикоснулся лбом к коленям, но тут же откинулся назад так сильно, что его волосы разметались по полу. Без всякого видимого усилия он снова сел, протянул мне руку, и я помог ему подняться на ноги. Шут тут же плюхнулся на стул рядом со мной.

– Если ты хочешь, чтобы другие стали высказывать при тебе свои самые сокровенные и мерзкие мысли, нужно и самому немного побыть мерзким.

– Наверное. Только зачем им это?

Шут потянулся ко мне и взял из рук бокал.

– Наглец. Украл вино своего господина. Пойди возьми себе стакан.

Когда я встал, он ответил на мой вопрос:

– Поощряя их, я очень многое узнаю. Кто ждет ребенка от какого-нибудь лорда. У кого образовались серьезные долги. Кто кому изменяет и с кем. Кто наделен Даром или связан с теми, кто им обладает.

Я чудом не пролил вино.

– И что тебе удалось узнать?

– Все так, как мы и ожидали, – словно стараясь меня утешить, ответил он. – Про принца и его мать никто ничего не говорит. Никаких сплетен про тебя. Прошел интересный слух о том, что Сивил Брезинга разорвал помолвку с Сайдел Грейлинг, поскольку кто-то из членов ее семьи якобы Одаренный. На прошлой неделе изгнаны из Баккипа серебряных дел мастер, наделенный Даром, его шестеро детей и жена. Леди Эзомаль страшно этим недовольна, потому что она заказала у него два кольца.

Да, и еще: леди Пейшенс держит в своем поместье Одаренных птичниц, и ей плевать на то, что об этом всем известно. Кто-то обвинил их в том, что они заколдовали охотничьих соколов, а леди Пейшенс заявила, что Дар на такое неспособен. А потом она пригрозила жалобщику, что, если он не перестанет напускать своих соколов на черепах, живущих у нее в саду, она прикажет выпороть его на конюшне и ее совершенно не интересует, чей он кузен.

– Да, Пейшенс, как всегда, разумна и рассудительна, – заметил я с улыбкой, и Шут кивнул. Потом я покачал головой и сказал: – Если ненависть к Одаренным будет продолжать разгораться, Пейшенс окажется в серьезной опасности. Иногда я жалею, что она столь отважна и часто забывает об осторожности.

– Ты ведь по ней скучаешь, правда? – мягко спросил Шут.

– Да, скучаю, – тяжело вздохнув, ответил я.

Даже от этих слов у меня сжалось сердце. Я не просто по ней скучал. Я ее бросил. Сегодня я ее видел – одинокую стареющую женщину, окруженную только верными служанками.

– Но ты не допускаешь возможности дать ей знать, что тебе удалось спастись и ты остался жив?

Я покачал головой.

– Как раз по тем самым причинам, о которых я только что сказал. Пейшенс не знает, что такое осторожность. Она не только объявит эту грандиозную новость во всеуслышание, но и пообещает выпороть на конюшне всякого, кто не будет радоваться вместе с ней. Разумеется, после того, как сначала строго отчитает меня за неслыханное поведение.

– Разумеется.

Мы оба печально улыбались, как люди, которые на миг позволили сердцу помечтать о том, чего боится разум. В камине горел огонь, и его языки лизали свежее полено. За закрытыми ставнями завывал ветер, возвещавший о приближении зимы. Я вдруг подумал, что совсем к ней не подготовился – оставил в саду свой урожай и не позаботился, чтобы мой пони не голодал холодными зимними днями. Впрочем, это были дела другого человека в другой жизни. Я знал, что здесь, в Оленьем замке, мне не нужно бояться зимы. Я должен был бы чувствовать себя спокойно и уверенно, а мне все казалось, будто меня лишили чего-то очень ценного и важного.

– Как ты думаешь, принц придет на рассвете в башню Верити?

Глаза Шута были закрыты, но он повернул голову в мою сторону.

– Понятия не имею. Он все еще танцевал, когда мы ушли.

– Наверное, мне нужно туда пойти – на случай, если он все-таки придет. Я уже жалею, что предложил это. Лучше бы я отправился в свою хижину и навел там порядок.