Тайные практики ночных шаманов. Эргархия – Ночная группа

Подходило время обеда. Уже прибыли две «ракеты» из Киева, а Лань так и не приехала. Я ощутил отчетливый порыв вернуться в город, но утешил себя тем, что она может приплыть любым рейсом, и есть опасность разминуться. Потом я поймал себя на том, что на самом деле у меня появился интерес к занятиям. Кроме того, Барбаросса собирался объяснить, что скрывалось за чудесами в лесу. Чего испугалась девушка?

Барбаросса сидел на крыльце дома. Я подошел.

– Вы обещали объяснить, что же случилось ночью.

– Это была встреча с олли.

– С чем???

Я еще не читал книг Карлоса Кастанеды, и слово олли было мне незнакомо.

– Ну, с лешим, если хотите, – Барбаросса со всеми был подчеркнуто на «вы», даже с Доктором и Скандинавом, хотя было видно, что их связывает не только практика, но и давняя дружба.

– С лешим???

– Понимаете, лес, по крайней мере, бучакский – это живое существо. Его клетки – деревья, муравьиные кучи, кабаны, ручьи. И у него есть свои мысли. Вот на такую мысль мы и наткнулись. Вы ведь натыкались на мысли других людей? Когда человек что-то говорит, но думает о чем-то другом? А иногда он думает о вас плохо, и вы чувствуете это. Вот и Валя наткнулась на мысль леса.

Я не понимал, о чем он говорит.

– Хорошо, можно сказать сущность, сгусток энергии, лярвы, силы. Но это все неправильные слова. Леший – это и мысль леса, и отдельное существо, построенное из материи сознания, но не нашего, а сознания леса. Поэтому он не может причинить вреда, если вы его не чувствуете. Но если чувствуете, значит, соединяетесь с ним, а это уже канал, с помощью которого он может заставить вас что-нибудь сделать, увидеть или, наоборот, не заметить что-то важное. Валя почувствовала лешего, и я ее на всякий случай защитил.

– Как?

– Я построил иероглиф разъяренного лесного жука. Лешие не понимают наших слов, но понимают иероглифы.

– Иероглифы???

– Ну да. Египетские иероглифы. До нас дошли, собственно говоря, только их изображения. Но когда понимаешь язык иероглифов, можно сделать их живыми.

– А как человек может почувствовать лешего?

– РВ, удача и внутреннее сходство. Нужно, чтобы ваш иероглиф включал в себя иероглиф лешего.

– ???

– Ну, у вас есть имя? Если на улице вас окликнут – обернетесь? Но это, собственно говоря, ваше социальное имя, которое дали родители, потому что так принято. Но есть имя, которое вы получили от Вселенной в момент зачатия. Это и есть иероглиф. Он проявляется в манере ходить, говорить, одеваться. Существует несколько тысяч человеческих иероглифов, хотя самых распространенных всего лишь две-три сотни. Есть куча иероглифов, которые достались миллионам людей, а есть такие, которые получили при зачатии только единицы. У леших всего восемь иероглифов, и они включают в себя только часть некоторых человеческих иероглифов. Вот смотрите.

И он начертил на земле линию с двумя ответвлениями, напоминающую рогатку.

– Вот это иероглиф лешего. А этот – человека.

Барбаросса заключил рогатку в круг и пририсовал внизу линию, напоминающую хвост.

– Видите? Иероглиф человека включил в себя иероглиф лешего. Когда встречаются такие конфигурации, они чувствуют друг друга, понимают и могут общаться. В первый раз, правда, это страшно. Вот Валя и испугалась.

– А у вас и лешего иероглифы совпадают?

– Нет, но я умею их делать. Восемь иероглифов – сущий пустяк. Если захотите – поговорим позже.

Барбаросса церемонно откланялся и ушел в дом. Вместо понимания беседа вызвала недоумение. Слова «поговорим позже» были, судя по всему, главными в его лексиконе.

До обеда оставалось еще полчаса. Я поднялся к своей палатке. На траве загорал Локка – бородатый, флегматичный, ироничный. Он понимающе посмотрел на меня и, ехидно улыбнувшись, предложил пообедать. Похоже, он предпочитал питаться отдельно. Локка вытащил банку с консервами и накормил меня. Я сразу почувствовал к нему доверие.

– Это и есть дзен? – иронично спросил я.

– Это херня, – ответил он. – Игры Барбароссы и Доктора.

Судя по тону, он их несколько недолюбливал.

– Они играют здесь в магию. Я думаю, ты этому не поддашься. Давай лучше поговорим о серьезных вещах.

– А почему ты тогда здесь? – спросил я. – И ведь именно ты пригласил меня сюда, причем именно на магическую практику. А вчера ты сказал, что превращаешь злую магию в веселый дзен.

– Я и хочу, чтобы ты помог мне произвести это превращение.

– Тогда объясни мне, что такое магия и что такое дзен.

– Для Барбароссы магия – способ выкачать энергию из ближнего. Для Доктора – серьезная наука. Барбаросса покажет тебе, как эксплуатировать и привязывать к себе людей, Доктор обучит приемам саморегуляции, остальные – своему ремеслу. Я – дзен и настоящей йоге, приспособленным для местных условий. Нет ни одного места в мире, где бы все это можно было получить сразу, сравнить, взять то, что нужно тебе, и отбросить чепуху.

Я свое предназначение вижу в том, чтобы помочь отбросить чепуху. Есть реальные явления, но есть и их корыстное использование. Очисти все, что ты здесь видишь, от магического шарлатанства, и ты увидишь сияющий дзен. Но поначалу опасайся Барбароссы. Он умеет создавать иллюзии.

– Так Барбаросса врет, когда говорит о леших?

– Я предпочитаю говорить о том, что можно проанализировать, а он – о том, что нельзя рационально понять. Ну что можно разумного сказать о леших? Вот он и говорит загадками, чтобы привязать тебя к себе, заставить интересоваться тем, что невозможно объяснить. Он не врет, он нащупывает вход в твою душу, чтобы завладеть ею. Он будет объяснять тебе все непонятное и завораживающее, но так, чтобы ты сам отдал ему себя. Он уже сказал тебе свою любимую фразу «А об этом поговорим завтра»? Он ведь привязывает тебя к себе этими словами, переносит интерес к себе на завтра, добавляет тебе лишнюю причину задержаться здесь. Когда я вижу все эти мелкие хитрости, то понимаю, что можно и крупные инсценировки создать. Изучай, что они делают, обнаружь их ложь.

– Как?

– Думай. Самое ценное, что у нас есть – мышление. Нет ничего такого, что нельзя понять, трезво размышляя. Запомни: первый шаг к дзену – это освобождение от обаяния Барбароссы.

Я встревожился. С одной стороны, я ночью явственно ощутил толчок на светящейся поляне, и это придавало достоверность словам Барбароссы, с другой – глупо было бы попасть в ловушку, которую видят другие.

После обеда Доктор вывел нас в лес. Из «начальствующего состава» к нам присоединился только плотный короткостриженый субъект с оттопыренными ушами. Такие типы обычно исполняли в кино роли отпетых уголовников. Я назвал его Упырем.

Мы сели напротив группы деревьев, качающихся под ветром, и повторили РВ. Упырь расположился позади группы. В дальнейшем во время выполнения всех наших упражнений он неизменно оказывался в этой позиции. Однажды один из моих товарищей спросил его, почему он всегда садится сзади. «Тыл стерегу», – мрачно ответил Упырь…

– Постарайтесь видеть картинку всем телом, – распорядился Доктор.

Я не понял его слов, а потому сосредоточил внимание на краях поля зрения, произвел растворение и вновь почувствовал скользящее движение сквозь лес. Ветви деревьев, шевеление трав, летающие жучки и бабочки образовали слитный узор – единый трепещущий организм с сотнями внутренних движений. В какой-то момент я вдруг явственно ощутил, что не ветер качает деревья, а это в них происходят таинственные процессы, заканчивающиеся движением. Ветер был скорее их агентом, мышцами деревьев и трав.

Лес, погруженный в дымчатый глицериноподобный студень, походил на скелет сложно организованного живого существа, окруженного едва светящейся оболочкой. Она медленно изгибалась, меняла свои очертания, а внутри, как переносчики нервных импульсов, по четким изогнутым линиям метались осы и мухи. Это видение, как и на утреннем занятии, длилось несколько секунд. Я вдруг понял, что имел в виду Барбаросса, когда говорил о леших, как мыслях леса. Но выразить в словах это понимание не удалось. Оно растворилось, как воспоминание о сне.

Я вышел из круга. Доктор подошел ко мне и выслушал мой рассказ.

– Пойди, отдохни, – сказал Доктор, – на сегодня с тебя достаточно.

Смеркалось. Я почувствовал приступ одиночества, какого не ощущал никогда прежде, и побрел к дому, надеясь, что Лань уже приехала, но вместо нее обнаружил стриженую голову и торчащие уши Упыря. Он о чем-то беседовал с Барбароссой.

Мне остро захотелось прикоснуться к руке Лани, оказаться в чистой комнате тети Люды, послушать ядовитые рассказы дяди Гриши – захотелось в Киев. Но потом я буквально задрожал от любопытства. Природа, люди, события, смутная вражда Локки и Барбароссы, два необычных переживания – происшествие в ночном лесу и видение живого тела леса – все это дышало силой и реальностью, которые я никогда не ощущал в пропитанной бензиновыми парами Москве. И я решил остаться здесь на те две недели, о которых говорил Помощник.

Костер разожгли около десяти часов вечера. Над нами раскинулось иссиня-черное небо, усеянное огромными звездами. Кто-то принес корзину с сыроежками, их накалывали на ветки и разогревали над костром. Сыроежки пузырились кипящим соком, их жадно поедали. Это здесь называлось ужином.

Общего разговора не получилось. Трапезничающие разбились на отдельные группки, и каждая оживленно обсуждала свои темы. Я подсел к тройке молодых ребят, которых заприметил еще утром. Мы познакомились. Один из них был из Питера, другой – харьковчанин, третий – киевлянин. В Бучаке они оказались уже второй раз. Прошлым летом здесь происходили подобные сборы. Они хорошо знали старожилов – Барбароссу, Локку, Помощника, Доктора, Толстяка, Меченого, Скандинава, Черногорца и Упыря. Из прошлогоднего «рядового состава» на этот раз кроме них приехали только два человека – парень и девушка. О том, чем занимались в прошлый раз, рассказывали мало. Я спросил о Толстяке. Харьковчанин рассказал, что тот умеет заживлять раны. Одна девчонка распорола ножом руку чуть не до кости. Толстяк положил на рану свои ладони, остановил кровь. Потом прикрыл глаза, стал причмокивать губами, и края раны сошлись. Когда она уезжала, от пореза остался только узкий белый шрам.

Я вспомнил о ночном приключении. По их рассказам, такое было и в прошлом году. Но они не участвовали в прогулке, а видели ее результаты со стороны. Тогда Барбаросса вынес из леса плачущую девушку и бросил ее в заросли крапивы. Только после этого истерика прошла.

Те, кто был в группе в тот раз, рассказывали о светящейся поляне примерно так, как ее видели и мы. Кстати, девушка приехала и в этом году – ребята кивнули в сторону сидевшей отдельно от остальных пары.

За нашей спиной послышались оживленные голоса. Я обернулся. В отблесках костра был виден профиль Упыря. Он извлек из темноты нож и метнул в стоящее метрах в десяти от него дерево. Пролетев со свистом, нож вонзился в ствол. Упырь повторил трюк. К нему подошел Барбаросса. В его руках была вилка. Через мгновение вилка вонзилась в дерево. Раздался общий хохот. Барбаросса достал из кармана столовую ложку и тоже ее метнул. Ручка ложки вошла в дерево почти на половину своей длины. Взрыв хохота подтвердил, что на наших глазах разыгрался бессловесный комедийный диалог.

Утром все повторилось: подъем в шесть часов, бег, работа с Доктором. Послеобеденное время я решил посвятить беседам с основными инструкторами. Происходящее интриговало меня все больше и больше. Я хотел понять, что же произошло в первую ночь. Барбаросса прибавил новую тему – об иероглифах. Надо было выяснить причину вражды Локки и Барбароссы. И раскрыть для себя загадку вчерашнего ошеломляющего переживания в лесу.

Я прочувствовал, что загадки будут множиться, и если я не справлюсь с неясностями сейчас, то последующие просто погребут меня под собой. А потом я понял, что во мне борются два чувства – увлеченность чем-то сказочным, что стояло за всеми практиками вчерашнего дня, тем, что манило меня последние годы, когда я искал истинного отблеска магической реальности, и раздражение от возможности нового обмана, нового подвоха, подобного тем, с которыми я все время сталкивался, общаясь с самозваными «гуру» и «магами» в Москве. Они говорили о биополях, об энергоинформационных обменах, но всякий раз за этим скрывалась мелкая, рассчитанная на невротиков, ложь.

Я понял, что преувеличиваю значимость того, что наблюдал вчера. Наверное, все собравшиеся в Бучаке осознавали, что вовлечены в интригующую игру, которая дарит острые переживания с примесью чего-то мистического, позволяет почувствовать свою причастность к миру избранных, понимающих истинный лик Реальности и умеющих ею управлять. Они понимали и подыгрывали друг другу, стремясь заслужить признание со стороны «руководящего состава». А «руководители» тешили свое тщеславие, ловя восхищенные взгляды и вворачивая восторженным участникам действа любые свои завиральные идеи.

Но существовала и сказка, надежда, что на этот раз я столкнулся не с самовлюбленными психопатами, а с чем-то настоящим. Эта готовность поверить в сказку заставляла меня придавать более глубокий смысл всем этим полянам, толчкам в теле, и иллюзиям РВ. Отказываться от сказки я не хотел.

Я почувствовал в себе азарт следователя, решил сыграть в сыщика, дополнить игру Локки и «руководящего состава» своей собственной игрой. Мне шел лишь двадцать второй год, и готовность окунуться в детективную игру меня еще не покинула.

До сих пор я имел дело только с манерным Барбароссой, методичным Доктором и скептическим Локкой. Два объяснения происходящего противоречили одно другому. Нужно было расширять круг источников информации.

Я решил избрать путь «сопоставления показаний»: опросить как главных действующих лиц событий, так и инструкторов, к ним непричастных. Больше всего меня интересовали Толстяк и Скандинав. Мы еще ни разу не говорили, но я чувствовал к ним безотчетную симпатию.

Итак, вопрос первый: светящаяся поляна, толчок в грудь и ужас девушки – тщательно продуманный розыгрыш, рассчитанный на готовность к самообману, или какая-то непонятная реальность? Попробуем разобраться. Почему светилась поляна? Если это технический фокус, то как он выполним? Я вспомнил, что поляна именно светилась, а не освещалась. Светился мерцающим светом каждый кустик и каждая травинка. Я попытался вспомнить, отбрасывали ли кусты тень или нет. В памяти тени не удержались. Могло ли это быть природным феноменом? Флуоресценция? Поляна могла быть обрызгана флуоресцирующим раствором. Но это как-то слишком серьезно для такого невинного розыгрыша.

Далее – толчок. Это может быть просто реакция на нечто неожиданное. Толчок ничего не доказывает.

Ужас девушки. Хорошо разыгранный спектакль? Как рассказали вчера мои новые знакомые, нечто в этом роде уже было в прошлом году. К тому же девчонки пришли со стороны – они не участвовали в нашем прыжке с обрыва. Вполне возможно, что они помогают Барбароссе организовать спектакль и тем самым «привязать», как выразился Локка, доверчивых людей к себе.

Тогда следующий вопрос: повторяется ли фокус несколько раз за сезон? Если да, то на той ли же самой поляне?

Из этих рассуждений следовал простой план действий – искать поляну. Но ее просто так не найти – мы шли к ней в полной темноте, и наша дорога была чрезвычайно запутанной. Нужно узнать, ожидается ли еще один выход в лес, и, если да, то попытаться определить место светящейся загадки. А пока, во-первых, стоит поговорить с Локкой, во-вторых – с участниками событий и заодно со всеми старожилами о том, что же на самом деле я увидел в лесу, когда делал РВ с Доктором.

Сначала я отправился к Локке. Он сидел в палатке. Перед ним стояла портативная пишущая машинка. Он лениво выстукивал на ней какое-то повествование.

– Зачем Барбароссе привязывать людей к себе? – спросил я его прямо.

– У Барбароссы есть теория, что если чье-то внимание останавливается на маге, то маг при этом получает дополнительную энергию. Не только маг – любой человек. Но маг, в отличие от обычного человека, осознает этот процесс. Обычное наше внимание взаимно – на нас обращают внимание, мы обращаем. Я теряю, отдав внимание кому-либо, но и получаю обратно от того, чьим вниманием завладею в следующий момент. Есть, однако, очень сильное внимание, связанное с необычностью. Пробудить такое внимание – большое искусство. Будь уверен, Барбаросса дока по этой части.

– Девчонки подставные?

– Нет, просто они очень внушаемы, и Барбаросса неявно подводит их к появлению чувства страха.

– А я?

– Ты чувствуешь их страх, ловишь их изменившееся дыхание, и в этой напряженной атмосфере ожидания проблески поляны дают ощущение толчка. А последующая девичья истерика и тревожная поза Барбароссы накладываются на воспоминание и усиливают его.

– А как возникает свечение? Флуоресценция?

– Это какой-то его фокус. Не знаю как. Может быть, особые условия освещенности, когда легкая засветка усиливается общим возбуждением.

– Флуоресценты?

– Вряд ли. Барбаросса ленив, Доктор брезглив и не любит грубых обманов, а остальные просто могут проговориться.

– Простите, Локка, – сказал я вежливо, намеренно обращаясь к нему на «вы», – но мне кажется, что в ваших словах сквозит ненависть к Барбароссе.

И тут Локку прорвало:

– А как можно к нему хорошо относиться, зная, что он делал с близкими мне людьми? Как он, капля за каплей, высасывал силы из любящей его женщины? А как он обманывал меня своими россказнями о выходах из тела? Ты просто многого не знаешь обо всей этой компашке.

Тут Локка замкнулся.

– Ты лучше займись с другими – со Скандинавом, Упырем, Доктором. Все они тоже поведены. Каждый на своем. Но там хоть реальный материал. У Доктора – саморегуляция, Толстяк реально лечит. Насчет Скандинава не скажу, он для меня загадка, но различить свою сущность и навязанные воспитанием стереотипы поможет. Упырь – странный тип, я с ним никогда не находил общего языка, он человек не из нашего мира, но посмотри, как он метает ножи…

– Но Барбаросса метает лучше. И вилки, и ложки в придачу.

– Это его коронный трюк. Он разыграл его три года тому назад. Тогда Упырь метал ножи, здесь же, на этом месте. Барбаросса тоже метнул, и у него ничего не вышло. Он еще раз пять бросал – безуспешно. Тогда он сел на землю, закатил глаза – вроде как бы медитировал, а затем встал и вогнал в дерево пять ножей и вилку заодно. Я думаю, он года два перед этим тренировался с Упырем. Девочки, которые там были, от восхищения просто кончали. А он, как кот, объевшийся рыбой, слизывал их энергию. Он же с ними никакого секса себе не позволяет. Они после этих выходок смотрят на него с желанием, а он ест их энергию.

– А не мог он этому научиться действительно через медитацию?

– А ты такое когда-нибудь видел? Если бы я такое видел хотя бы еще у двух людей, то в это поверил бы. Он же ничего не объясняет, хоть начинали мы восемь лет назад вместе. Я много чего видел за это время и могу сказать, что подобных чудес не бывает. Но фокусы бывают.

– Хорошо, – сменил я тему, – а что я пережил с Доктором в лесу?

– Я же тебе говорил – Доктор исследует способы воздействия на сознание людей. Тема такая у него в институте. Его РВ – это способ создать экран, на который проецируются все бессознательные желания. Он отбирает тех, у кого «про-ек-ция близ-ка его кон-цеп-ции», – эти слова Локка издевательски произнес нараспев, и было видно, что не в первый раз, – а потом работает с ними. Отчеты, наверное, пишет. Он тебе предложит совместную медитацию, вот увидишь.

Локка встал, давая понять, что интервью закончилось.

Я напоследок спросил, где найти Скандинава и Упыря.

– Их шалаши где-то в лесу. Но я там никогда не был. Не люблю я этих монстров, – ответил он.

Доктора я встретил возле хаты, как только спустился вниз.

– Можно поговорить о том, что было в лесу? – спросил я.

– Конечно, конечно, – быстро ответил Доктор.

Мы зашли в домик и сели на скамейку.

– Во время РВ, – начал он, – у тебя разрушаются все фигуры в поле зрения, и ты начинаешь видеть не глазами, а всем телом. Если, конечно, все делаешь правильно. Ты случайно все сделал правильно и увидел то, что другие считают лишь метафорой – лес как живое существо. Считай, что ты получил один балл за понимание. Если бы лес был мертвым или искусственным, посадкой, например, ты бы ничего этого не увидел. Но здесь лес живой. Ему тысячи лет. Растворяя восприятие, ты вступаешь с живым лесом в такой же контакт, как и при встрече взглядом с человеком. Понятно?

– Понятно. А другие видели?

– Нет, они все делают неправильно. Но научатся. За неделю научатся.

– Знаешь, что, – продолжил он после минутной паузы, – давай поработаем вместе. Можно будет усилить то, что получилось у тебя. Приходи ко мне завтра после обеда.

– Еще вопрос, – задержал я его, невольно вздрогнув от столь скорого исполнения предсказания Локки, – а что такое иероглифы у Барбароссы?

– Это целостное выражение ситуации в виде позы тела или рисунка на бумаге.

Я рассказал про ночное приключение с Барбароссой.

– Именно так и бывает, – сказал Доктор. – Целостность Вали столкнулась с целостностью леса, и Барбаросса нашел правильный способ снятия конфликта между ними. Иероглиф – концентрированное выражение смысла – эйдоса. С удаленными от нас существами мы не можем общаться посредством языка, но общаемся посредством эйдосов. Девочка содрала с себя оболочку языка и столкнулась с голыми эйдосами леса. Это страшно. Барбароссе пришлось заслонить ее эйдосами, понятными и лесу, и ей самой. Ты тоже в РВ снял оболочку языка и соприкоснулся с эйдосом леса, но тут же перевел в образный язык. Твой образ ближе к Реальности, но Валя увидела Реальность прямо. Еще раз говорю, это страшно – дотронуться до Реальности своим эйдетическим нутром без защиты языка.

– А где находится светящаяся поляна? – спросил я без дипломатии.

– Не знаю, я несколько раз встречался с подобным эффектом, но в разных местах.

– В присутствии Барбароссы?

– Не только, – самодовольно ухмыльнулся Доктор, – выполни правильно Растворение, и не такое увидишь.

– Но я ведь не делал РВ! – воскликнул я.

– Еще как делал. Как вы шли за Барбароссой?

– В такт…

– Вот-вот. Через час такой ходьбы Растворение получается безо всяких усилий. А девочка, видно, была к этому склонна.

Разговор закончился.

С верхней площадки донеслись голоса. Там вокруг Меченого собралась небольшая толпа. Он расставил всех по кругу и встал в центре. На вид ему было лет двадцать пять.

На его щеке расползалось красное родимое пятно. Он медленно двигался, совершая нечто, напоминающее каратеистские ката. Он пригласил желающих приблизиться к нему и нанести удар.

Один из стоявших парней быстрым движением оказался рядом и резко ударил сначала левой ногой по корпусу, а затем провел серию прямых уларов. Меченый, не ускоряя движения, медленно и грациозно ускользнул, столь же медленно поднял руки вверх и попал ногой в грудь наглецу. Тот поперхнулся и упал. Впрочем, удар был не очень сильный, и нападавший сразу же поднялся.

– Кто еще хочет? – Меченый внимательно посмотрел на меня.

Я вдруг понял, что для победы нужно совершить нечто нетривиальное. Движения Меченого были совершенны. Противодействовать им можно было только на уровне такого же совершенства.

Я вошел в круг и вдруг почувствовал, что нужно двигаться параллельно движениям Меченого. Он медленно нанес прямой удар рукой.

Развернувшись, я сделал такой же удар в воздух. Сбил он меня с ног только на второй минуте и одобрительно похлопал по плечу. Как я понял, я набрал еще один балл.