Тайные практики ночных шаманов. Эргархия – Ночная группа

Прозвучала новая команда, и Доктор разбил нас на пары. Я пробился к смуглой красавице и напросился на работу с ней. Я действительно чувствовал ее «биополе»: резкие покалывания при приближении ее ладоней к моим, теплую ауру, окружающую ее тело. Когда занятия закончились, мы вместе вышли на улицу. Было уже темно.

– Вас действительно интересуют наши занятия? – спросил она.

– Нет, – ответил я, пытаясь ее заинтриговать, – меня интересует не наука, а магия.

– Любопытно, – сказала она, – меня тоже. А что вы понимаете под магией?

Я понес какую-то околесицу. Она улыбнулась.

Мы гуляли до полуночи. Я назвал ее Ланью. В какой-то момент решили перейти на «ты».

– Если тебя интересует магия как таковая, мы можем пойти в одну компанию, – сказала Лань на следующем свидании.

– Что за компания?

– Там собираются люди, пытающиеся выйти за пределы своих ограничений. Пойдем?

В Москве я вдоволь насмотрелся на «преодолевающих ограничения рассудочного ума» и «преступающих границы». Вряд ли здесь они «преодолевали» свои границы каким-то иным образом. Но мне хотелось побыть с Ланью, и я согласился.

Мы взяли бутылку «Славянки», прошли от Золотых Ворот мимо памятника Богдану Хмельницкому к высокому зданию, поднялись на лифте на последний этаж, вошли в киевскую квартиру, напоминавшую старые квартиры Ленинграда. В большой комнате за столом с бутылками вина сидела компания – человек восемь. Длинноволосый бородатый парень в очках рассказывал о серийной музыке и время от времени включал магнитофон с записями. Мелодии не было, но сложные преобразования созвучий завораживали. Каждый цикл состоял из 10–12 аккордов, потом наступала трех-пятисекундная тишина. Внезапно я понял, что промежутки тишины – это тоже звук. Каждый период тишины звучал по-своему, был как бы итогом предыдущего цикла и зародышем следующего.

Когда лекция закончилась, я поделился своим наблюдением и спросил бородача, правильно ли я понял прозвучавшую пьесу. Все с интересом посмотрели на меня. Бородач возбудился, стал лихорадочно размахивать руками и поставил запись старинной японской музыки.

Вначале была сложная музыкальная фраза, исполненная десятком неведомых инструментов. Затем – тишина, и фраза стала повторяться каждый раз с новым оттенком. На третьем повторении я понял, что в каждом новом цикле исчезал один из инструментов. Фразы становились все проще и проще. Наконец мелодию исполнил только один инструмент. И наступила тишина. Это было ошеломляющее переживание – в пустоте содержалась вся мелодия, исполненная на инструменте по имени Пустота.

– Это и есть магия? – спросил я, чувствуя неуместность своих слов и заливаясь краской.

– Это и есть дзен! – торжественно ответил бородач.

Все захохотали. Похоже, я был принят в компанию, хотя и был моложе остальных (кроме Лани) лет на десять.

Через пару дней Лань снова привела меня в эту старую квартиру. Теперь предстояла встреча с мужчиной и женщиной, которые получили посвящение в Германии непосредственно у популярного тогда Ошо.

На этот раз я присмотрелся к компании повнимательнее. Явным лидером здесь был невысокий голубоглазый брюнет, которого дальше я буду называть Помощником. Бородач-музыкант исполнял роль штатного скептика. Шел бессвязный разговор о магических практиках и о книгах Карлоса Кастанеды. Мне уже приходилось слышать это имя, но кустарные переводы его книг обходили меня стороной. Спор зашел о том, описал ли Кастанеда реальные события, или же его книги – плод изощренной фантазии. В разговоре несколько раз всплывали имена двух человек, которым я впоследствии дал клички Барбаросса и Скандинав.

Тут появились ученики Ошо, и началось нечто совершенно несусветное. Женщина (по-моему, ее звали Тося) все время пыталась нас шокировать, раздеваясь и предлагая потрогать разные части ее тела. Шока, однако, не вышло, наоборот, ее вогнали в краску и посоветовали пройти обучение на берегу Днепра в их компании, чтобы избавиться от лишних комплексов. Все завершилось грандиозной попойкой…

Утром я вышел на кухню и застал там нашего бородатого очкарика (в дальнейшем я буду называть его Локкой), который, попивая рассол, устранял последствия похмелья и, морщась, беседовал с учеником Ошо по имени Низарган.

– Ты – клевый парень, говорил Низарган, – ты так хорошо уел Тосю. Почему бы тебе не стать саньясином?

– А я и так… ик! …саньясин, – отвечал Локка.

– Ну, этого я не заметил, – содрогаясь от ночных воспоминаний, пробормотал Низарган.

– Такие …ик! …вещи …надо …ик! …видеть, мой друг, – проникновенно ответил Локка, допивая стакан рассола. Тут он заметил меня и предложил:

– Поехали с нами в Бучак. Это деревушка на берегу Днепра. Там мы отдыхаем каждое лето. Ты хорошо чувствуешь дзен. Будет настоящий дзен – бред на фоне природы.

Я осторожно осведомился, поедет ли с нами Лань.

– Конечно, она всегда бывает там летом, – ответил Локка.

Это решило дело.

Люда забеспокоилась: юного племянника собирались умыкнуть неизвестные люди непонятно куда. Гриша принялся меня защищать:

– Да в этом Бучаке даже наш шеф бывал. Ему там Доктор свои эксперименты показывал.

Я с удивлением обнаружил, что имя Доктора знакомо и скептику Грише.

– Нормальные там ребята. Рыбу поудят, по лесу погуляют. Ну, на точку иногда посмотрят, ну, с рамкой полчасика походят. Главное – резиновые тапочки у них никто не запрещает, – съехидничал Гриша. – Вернется твой племянник через две недели окрепшим и загорелым.

Люда попричитала и принялась звонить в Москву. Мама, вероятно, решила, что эзотерика плохой не бывает, а новое знание всегда пригодится лаборатории на Фурманном, и отпустила меня на весь июль.

«Ракета» на Бучак отходила в семь утра. На причале собрались Локка, Помощник, я и парень с девушкой, которых после высадки в Бучаке я больше не видел. Появилась Лань.

– Я не смогу поехать сегодня. Жди меня там дня через два, – сказала она, поцеловала в щеку и убежала.

Она не приехала. Мы встретились только через десять лет. Ее судьба была сложна и драматична. Таких женщин Вар Авера называл черносансовыми. Ее уникальный опыт женщины-дея помог мне преодолеть последние препятствия на пути к Единице.

Глава 2

Живой лес

Бучак встретил нас невероятно терпким запахом цветущих трав. Буйная растительность напоминала субтропики. Перед нами был заросший деревьями склон.

Парень с девушкой побрели вдоль берега, а мы поднялись вверх и долго шли по неширокой извилистой дороге. Еще раз свернули направо. Слева было крутое возвышение, покрытое густым лесом, справа – глубокий заросший деревьями и высокой травой овраг с журчащим ручьем на дне. Потом овраг остался в стороне. Сельские хаты были разбросаны между холмами на большом удалении друг от друга и едва выглядывали из зарослей.

Минут через тридцать мы вышли на окраину села и увидели справа от дороги высокий шест с насаженным на него лошадиным черепом. В глубине заросшего травой участка на склоне горы, на котором было много елей, виднелся небольшой домик. В дверях стоял Барбаросса – худощавый желтоглазый мужчина лет двадцати восьми – тридцати с рыжей бородой.

Мы поздоровались.

– Наш друг из Москвы, – представил меня Помощник.

– Располагайтесь над хатой, – Барбаросса махнул рукой в сторону склона. Там, выше дома, виднелась плоская площадка. На ней уже стояла одна палатка. Вскоре к ней добавилась и наша с Локкой. Помощник ушел в домик.

Нас позвали около трех часов. Хата состояла из большой комнаты (с деревенской печью и земляным полом) и двух небольших помещений. В центре стоял почерневший от времени стол, если и не столетнего, то уж как минимум пятидесятилетнего возраста. По сторонам располагались две лавки, грубо сколоченные из досок. На подоконниках можно было увидеть самые неожиданные предметы: чугунный утюг прошлого века, медные вазы с засохшими травами и огромными колючками вместо цветов, сшитые из лоскутков разноцветной ткани занавески, пучки растений, свисающие с потолка, керосиновая лампа из стекла, не чищенного тоже, видимо, последние полстолетия, причудливо изогнутые сухие ветви.

В совокупности весь этот хлам объединялся в невероятно утонченную и законченную композицию. На стене висела инструкция по утилизации продуктов жизнедеятельности: в директивном тоне предписывалось оправляться не ближе, чем за триста метров от дома и закапывать экскременты на глубину не менее тридцати сантиметров. Инструкция была иллюстрирована изображением присевшего над ямкой и тужившегося небритого мужика.

За столом собралось человек десять: Барбаросса, Помощник, несколько загорелых мужчин с молодыми женщинами и ребята моего возраста. Локка от обеда отказался.

– Знаю я твои штучки, – пробурчал он Барбароссе и пошел наверх в палатку. Я с интересом рассматривал новых людей. Одного из них я сразу назвал Скандинавом – у него было совершенно нетипичное для русских лицо, похожее на лица древних викингов.

В полной тишине мы съели грибной суп, и я отправился в палатку к Локке.

– А где же дзен с магией? – спросил я разочарованно Локку.

– Будет тебе этого дерьма выше головы, – ответил он и рассказал про обычаи здешних мест.

По его словам, с середины апреля в Бучаке начиналась непрерывная сессия, посвященная расширению человеческих возможностей. Длилась она до начала осенних холодов – до конца сентября. Основная группа – Барбаросса, Скандинав, Помощник и еще несколько человек, которых сегодня на обеде не было. Все они ухитрились так организовать свою социальную жизнь, что власти (все же признаюсь: это был 1980 год, от социального контроля и трудовой повинности уйти в то время было нелегко) не обращали внимания на их «паразитический» образ жизни.

Барбаросса был членом Союза художников и каждую зиму выполнял какой-нибудь большой заказ – рисовал портрет юного Ленина, например. Помощник играл в вокально-инструментальном ансамбле и на время летних гастролей просто исчезал в Бучаке, оставляя возможность своим товарищам без него делить свои гонорары. Скандинав был прописан в Москве и числился то ли кочегаром, то ли лаборантом, отдавая зарплату начальству.

Остальные приезжали на время своих отпусков и каникул, проводя в общей сложности в Бучаке от месяца до трех. Кроме того, в Бучак приезжали группы со своими предводителями из других городов. Таким образом, все лето шел непрерывный обмен новыми практиками.

Бучак располагался на Трахтемировском полуострове, вдававшемся в Каневское водохранилище. Кроме бучакского сообщества в Трахтемирове практиковали десятки других групп. Подобного заповедника эзотерической работы в то время не было ни в одном другом месте Советского Союза. Локка назвал имена известных московских и питерских практиков, которые каждое лето приезжали сюда. Некоторых из них я хорошо представлял себе по рассказам мамы, других встречал на Фурманном.

Рассказ Локки прервало появление новой группы. Орава из семи-восьми человек с рюкзаками и палатками ввалились в дом, оглашая окрестности громкими криками.

Судя по всему, их ждали. Среди прибывших я узнал Доктора. Пообедав, они прошли мимо нас, поднялись в гору и исчезли в лесу.

– А в чем особенности тех практик, что предлагаются здесь? Ты говорил, что здесь будет много дзена и много бреда. Это действительно дзен? – спросил я Локку.

– Смотря что называть дзеном. Здесь каждое лето разыгрывается спектакль, а режиссером является Барбаросса. Это сложная магическая система, которая либо пожирает новичков, либо закаляет их. Будь моя воля, я бы давно это сборище разогнал, но это не в моих силах – у системы много ступеней защиты. Я приезжаю сюда, чтобы помочь другим понять, что здесь происходит, уберечь от иллюзий тех, кого можно уберечь, превратить злую магию в веселый дзен. Мне кажется, ты легко схватываешь реальность и сможешь помочь мне в этом деле.

– О какой злой магии ты говоришь? – спросил я, внезапно обеспокоившись.

– Ты сам все увидишь. Давай только договоримся – каждое утро обсуждать все, что будет тут происходить. Но учти, в оборот тебя они возьмут быстро. Может быть, прямо сегодня. Научись не только впечатляться тем, что происходит, но и смеяться над этим.

Я вышел на дорогу. Слева был небольшой забор с калиткой, ограждающей дворик с колодцем. Женщина пропалывала грядки возле своего домика. Огромные деревья росли вдоль дороги.

Я прошел немного вперед. Село заканчивалось метрах в ста после хаты Барбароссы. Слева и справа был густой лес, потом дорога поднималась и уходила в поле, покрытое пшеницей. Обитатели нашего лагеря как сквозь землю провалились. Вокруг лишь тишина и густой воздух.

Наступил вечер. Вместо ужина Помощник позвал всех на «вечернюю прогулку». Мы все – я и человек пятнадцать, выползшие неизвестно из каких нор, в том числе, трое молодых ребят, которых я видел за обедом, собрались возле хаты. Локка остался в палатке. Ни Доктора, ни Скандинава среди нас не было.

Из дома вышел Барбаросса. Он был бос и одет в нечто, отдаленно напоминающее армейское «х/б».

«Вечерняя прогулка» началась с того, что Барбаросса велел всем снять обувь и бежать за ним, наступая на его следы.

При этом с нас было взято обещание повторять абсолютно все его движения. Тот, кто отказывался от этого условия, оставался дома. Насколько я помню, согласились все.

Сначала мы бежали по дороге, а потом свернули в лес из зарослей акаций и елей. Тут началось настоящее мучение. Бег продолжался минут сорок. Мы поднимались и спускались по оврагам, наступая на еловые шишки, раня ноги колючками акаций, пока не добежали до крутого обрыва над водой.

Казалось, что край обрыва возвышался над гладью погружавшегося в сумерки водохранилища метров на сорок. Барбаросса добежал до края и… прыгнул вниз, в пропасть. Бежавшие передо мной люди свернули в сторону, не рискуя следовать за ним. За две секунды, пока я приближался к краю бездны, я подумал, что здесь явно кроется какой-то подвох, что было знакомо мне по работе с разными «тибетскими» гуру. Не мог Барбаросса прыгнуть вниз, зная, что сломает себе шею.

Потому, более не раздумывая, я прыгнул вслед за ним. И, конечно, угодил на пологий песчаный склон, по которому и проскользил метров тридцать. Из пятнадцати человек мой подвиг повторили лишь пятеро. Помощника я не считаю – фокус ему был явно хорошо известен. Остальные столпились наверху. Убедившись, что обрыв фальшивый, они с гиканьем съехали по склону вниз.

Барбаросса долго втолковывал нам, что такое «принятие решения». По его мысли выходило, что человек существует лишь до тех пор, пока придерживается принятого решения. Не выполнив его, он исчезает, и кто-то за него начинает жизнь заново. Мы этого не замечаем, потому что решения никакие не принимаем, и поэтому и не живем. Те же, кто живут (Барбаросса особенно подчеркнул слово «живут»), знают о грозящем исчезновении и потому выполняют свои решения любой ценой. Те, кто не прыгнул, закончили свою жизнь, и им предстоит появиться на свет лишь завтра. Рискнувшие повторить движения Барбароссы до самого конца, остаются пока в живых. Оказалось, что с нами, прыгунами, можно работать дальше.

«Дальше» началось часа через четыре. Солнце давно уже зашло, и постепенно все окутала кромешная тьма. К шестерке, прошедшей испытания, присоединились две девушки, прибывшие с Доктором.

– Обувь лучше снять, – сказал Барбаросса. – Наступать на шишки больно, поэтому тело само начнет идти правильно. Старайтесь наступать на те места, на которые наступаю я. Там нет шишек. Но кто боится, может остаться в обуви.

Все сняли кеды. Я посмотрел на девушек. Судя по всему, ночная прогулка была для них привычным занятием.

Мы вошли в еловый лес и шли за Барбароссой, стараясь тщательно наступать на его следы. Правда, как находить его следы, если даже ноги не видны в полной темноте, было непонятно. Под моей пяткой сразу же оказалась еловая шишка. Ощущение было болезненным. После седьмой шишки я подумал, что здесь тоже скрыт какой-то подвох. Барбаросса и девушки шли бодро. Остальные корчились от боли. Вдруг я почувствовал общий ритм и смирился с неизбежностью страданий. Но боли уже не было – шишки куда-то исчезли. То ли я понял, чего хотел от нас Барбаросса, то ли мы вышли за пределы елового леса.

Я шел с открытыми глазами, хотя мог их и закрыть – темнота скрывала от меня не только деревья, но и идущих впереди людей. Ориентироваться приходилось по звукам. Легкое потрескивание впереди, такое же – сзади. Я поймал себя на том, что иду как кошка – на полусогнутых ногах, мягко ступая по скрытой темнотой земле.

Шли мы часа два, не меньше. Однообразный ритм убаюкивал. В воздухе повисла тишина, было только слышно лишь сопение, приглушенные шаги и легкий треск веток под ногами. Мне казалось, что я плыву в толще темной воды. По телу расползалось теплое спокойствие.

Вдруг я почувствовал какой-то неопределенный, но резкий толчок в теле, сразу же сбросивший с меня сонливость. Я невольно остановился. Судя по всему, группа почувствовала то же самое. Шуршание ног и треск под ногами затихли. Тут я увидел контуры стоявших впереди людей. Перевел взгляд влево и обнаружил пятно серебристого света.

Это была поляна. Ясно были видны кусты. Я автоматически отметил явную несуразицу – луны не было. Уж не помню, было ли новолуние, или просто густые тучи скрывали ее свет, но тьма стояла полнейшая, а поляна явственно светилась. В ее свете была видна вся группа.

Я присмотрелся. Свечение исходило от каждой травинки. Оно становилось все ярче. Я различал уже не только контуры, но и лица своих спутников. Казалось, что над поляной поднимается светящийся пар. Я поразмышлял над чудесами, которые преподносит нам природа, и вдруг меня накрыла волна тревоги. Буквально через мгновение раздался отчаянный женский вопль. Одна из девушек (по-моему, ее звали Валей, больше я ее не встречал в Бучаке) застыла на тропинке и вглядывалась в темноту прямо перед собой. Она стояла спиной ко мне. Ее лица не было видно, но от ее фигуры исходило ощущение безграничного ужаса. Страх коснулся и меня.

Внезапно раздался резкий хруст ветвей – Барбаросса прыжком оказался перед девушкой и, развернувшись вперед, принял странную позу: он полусогнул ноги, прогнулся в спине и выставил вперед слегка согнутые в локтях руки. Поза выражала непоколебимую решимость. Я почувствовал всем телом, как перед перепуганной девушкой возникло защитное поле. Она успокоилась. Барбаросса продолжал стоять в напряжении. Потом он расслабился, и мы побежали дальше.

Поляна осталась далеко позади. Мы снова погрузились во тьму. Но на этот раз я уже чувствовал дорогу, чувствовал направление. Событие было интригующим. Я догнал Барбароссу, определив его по ровному дыханию.

– Что это было? – шепотом спросил я его.

– Молчи, поговорим утром, – ответил он.

Еще через час мы прибежали к хате. Молча разошлись. Барбаросса ушел в дом. Начинался рассвет.

Поспать удалось не более трех часов. В палатку заглянул Помощник, подергал меня за ногу. Выглянув наружу, я обнаружил, что на площадке собралась толпа – человек тридцать.

Помощник предложил всем сесть. Я заметил, что большинство садится в позу, напоминающую позу бойцов карате – колени вместе, ягодицы на разведенных пятках. Поза вызывала ощущение спокойной силы. Я тоже аккуратно присел на свои пятки.

Помощник огласил расписание на ближайшие дни: в шесть подъем, разминка и занятия по программе психической саморегуляции. (Термин «психотренинг» появился значительно позже, а в восьмидесятые годы было принято говорить о «саморегуляции».) Затем, в десять часов завтрак, сбор дров, грибов и ягод. После двенадцати большинство продолжают занятия, а три человека готовят пищу. После обеда – свободное общение с инструкторами до вечера. Помощник так и сказал – «с инструкторами», слово «учитель» употреблять категорически запрещалось, считалось, что это дурной тон «уличных групп». Ужин и общий костер обязательны. Занятия рассчитаны на две недели. Кормит всех в основном лес, но необходимы спички, соль, сахар, хлеб, а иногда и мясо. Их покупают в ближайшем селе в магазине. Поэтому всех попросили сдать по десять рублей.

Помощник отсчитал первую тройку дежурных по кухне, затем вторую, и так далее. Всего получилось семь троек. В их число не попали Барбаросса, Помощник, Скандинав, Локка, Доктор и еще три человека – грузный верзила ростом под метр девяносто (я его назвал Толстяком), молодой парень с красным родимым пятном на щеке (он получил от меня кличку Меченый) и субъект с голубыми глазами и хитрой улыбкой. Доктор называл его Черногорцем, эту кличку я за ним и сохранил. Судя по всему, это был начальствующий состав. Впрочем, присутствовали не все наши наставники. С остальными я познакомился позже.

Помощник закончил свою речь. Поднялся Меченый и скомандовал всем бежать за ним. По ходу бега Меченый объяснял, как расслабляться при нагрузках. Нужно было последовательно расслабить руки, торс, лицо. Представить голубой кокон вокруг тела…

Наш инструктор тщательно следил за степенью расслабления всех мышц, не участвовавших в движениях и поддержании прямой спины. Он подбегал к каждому, кто начинал напрягаться, и указывал на напряженную часть тела. Километра через три вместо голубого кокона мы начали представлять красную полусферу, охватывающую ноги и живот, и воображаемую голубую полусферу, окружающую голову и грудь. Этот прием резко повысил общий тонус, тело стало необычайно легким и энергичным.

Бег продолжался около часа. Усталости не было. Наоборот, я почувствовал возбуждение и готовность работать. Не прерывая бега, мы вернулись к исходному пункту. Группа разместилась на большой площадке. Трава на ней была выкошена. Когда мы сели на землю по семь человек в ряд. Густые заросли по краям площадки полностью скрывали нас от случайных прохожих, бредущих по дороге. На краю площадки был вбит в землю шест с доской, украденной, наверное, из местной школы несколько десятилетий назад. Культ старья здесь выдерживался особо тщательно.

Появился Доктор. Все уставились на него с демонстративным почтением. Он вывесил на доске большие листы ватмана, на которых были нарисованы черные кружки. Дал инструкции. Нужно было сосредоточить свое внимание сначала на одном кружке, потом на двух сразу, а затем, скосив глаза, соединить оба изображения.

Судя по всему, почти все знали, о чем идет речь. Но я не вполне понимал, что от нас требуется, и какой должен получиться результат. Доктор попросил меня пересесть на задний ряд и стал вполголоса объяснять.

– Ты видишь два круга?

– Да.

– Скоси глаза, сведи их к переносице. Видишь, круги раздваиваются?

Круги действительно раздвоились, но при этом вышли из фокуса и стали размытыми.

Потом правый кружок наполз на левый, и они скачком соединились. Изображение опять вошло в фокус. Передо мной были три черных круга – один яркий в центре и два фантомных по краям – изображения попадали в разные глаза.

– Повтори несколько раз, – сказал Доктор.

Следующие попытки были более успешными. Глазные яблоки стали управляемыми, напряжение исчезло. Вскоре я свободно соединял кружки.

– А теперь сосредоточь внимание на одном из них.

Я сосредоточился. Доктор посоветовал смотреть на кружок, как на «дичь, ускользающую от внимания охотника в зарослях мыслей». У меня получилось.

– Теперь на двух кружках сразу.

Я сделал.

– А теперь соедини кружочки, сохраняя концентрацию.

В момент соединения кружков я почувствовал такой же толчок, как ночью в лесу. Все внимание было поглощено центральным изображением. Это длилось секунд тридцать.

– Теперь ты понимаешь, что такое концентрация? – спросил Доктор.

Я кивнул.

Доктор опять занял свое место перед группой. Он предложил сосредоточить внимание по краям поля зрения, а потом распределить его по всему пространству перед собой. Это называлось РВ – растворение восприятия. Часто его называли просто «Растворение». Некоторые, правда, утверждали, что аббревиатура означает «Реакция Вассермана»…

Растворение мне удалось с первого раза. Вначале внимание металось между разными деревьями, потом я вдруг увидел два ствола – слева и справа. В этот момент возникло очень странное состояние отключения от поля зрения. А затем я ощутил движение сквозь обозреваемое пространство. Перед глазами возникли сложные узоры, составленные из ветвей деревьев, трав, облаков. Узоры согласованно менялись. Было впечатление единого движения облаков, колебаний травяных стеблей, покачивания голов сидящих напротив людей. Потом эта картина пропала, и я вернулся в прежнее состояние. Повторить РВ не удалось. Вскоре занятие закончилось.