Небесные врата

– Я думал, он чувствует себя виноватым, потому что Ясное Утро выполнил его желание за счет какой-то несчастной души из земного царства, – кисло заметил он. – Но теперь даже не знаю… Балар сказал: вселенная должна поддерживать равновесие, однако никто никогда не говорил, что смерть Чимбай-хана сравнима с жизнью Хмиши. Я больше представлял себе затоптанную бабочку или глубокую трещину в скале – в противовес крошечному огоньку жизни низшего солдата.

– За смерть хана нужно заплатить гораздо больше. Жизнью мальчика-короля, например. Именем Богини, Льешо, куда девался твой разум?! Ты как будто разучился думать!

– Он прав. – Мастер Ден хлопнул себя по коленям для пущей убедительности. – Хмиши неровня хану, даже если бы убийство могло восстановить равновесие, нарушенное милосердием.

– А такого не бывает, – закончила мысль Каду. – Как говорит отец, убийство само по себе порождает пустоту во вселенной. Одно убийство не оплачивает другое, а у нас два убийства.

– Хабиба – слуга смертной богини войны, – возразил Льешо. – Говоря так, веря в свои слова, он снимал с себя вину за то, что убивал во имя богини.

Каду одарила его мрачным взглядом.

– Не играй в эти игры, Льешо. Война – не убийство, ты прекрасно знаешь. По крайней мере ты убивал только в честной битве.

– Итак, твоя смерть не спасла бы хана, – произнес Шокар. – Но подумай о людях, которые следуют за тобой! Они бы погибли в бесполезном сражении, чтобы отомстить за тебя, без надежды когда-либо освободить Фибию. Подумай о Великой Богине, твоей супруге, и о том, что случится, если осада небесного царства увенчается успехом и Небесные Врата будут взяты штурмом…

– Но как же Тай? – прошептал Льешо.

Он видел в гарнском принце самого себя. Теперь Таючит тоже сирота и жаждет отомстить силам, которые держат в страхе его народ. Жизнь Тая, как и жизнь Льешо, будет оставаться под угрозой, пока живы его враги.

– Хороший вопрос…

Каду вскочила, отряхнулась, поставила Льешо на ноги и подтолкнула вперед.

– Разве не это ты собирался узнать?

Они нашли принца Таючита и его мачеху, госпожу Чауджин, в окружении советников в переполненном шатре его отца. Многочисленные стражники покойного хана, которые не сумели помочь ему в нужную минуту, бдительно осматривали представителей кланов, будто в попытке загладить свою вину.

Льешо заметил Есугея, тот сидел в традиционной гарнской позе – одну ногу подобрал под себя, на колено другой опирался подбородком – и о чем-то шепотом разговаривал с Мергеном, дядей Тая. Вокруг них собрались вожди кланов и старые женщины, Великие Матери.

Борту, бабушка Тая и мать убитого хана, присоединилась к ним, как Великая Мать клана своего сына. Льешо не знал, что представляли собой эти Великие Матери, но чувствовал, что скоро узнает.

Как ни странно, гарнские вожди действительно голосовали за одного представителя своего круга, которому предстояло улаживать отношения между кланами и вести войны с внешним врагом – с мастером Марко, например… или, как подумал Льешо, с ним самим. Бросит ли новый хан свои силы против южных гарнов, ведомых магом? Или примет сторону чужеземцев, которые пришли в поисках товарищей и остались, чтобы объединиться против общей опасности? Чимбай-хан благоволил им, но Льешо слишком хорошо понимал, что следующие несколько часов могут превратить его шатры из святилища в тюрьму.

Оставив пустынников охранять вход в дворцовую палатку, Льешо протолкался к подножию помоста, где Тай с мачехой принимали если не клятвы верности, то хотя бы соболезнования вождей кланов. Льешо надел роскошную традиционную фибскую накидку без рукавов, вышитую лучшими мастерицами, которую мастер Ден сохранял для него всю дорогу от Далекого Берега. Под накидкой юноша носил дорогую фибскую рубашку и бриджи, на ногах – мягкие сапоги.

Шокар тоже оделся соответственно статусу принца. Каду явилась в одежде приглушенных зеленых, синих и серых тонов – военных цветов провинции Тысячи Озер, обители смертной богини войны, в чьей свите числилась Каду. Даже мастер Ден повязал красный пояс с письменами, молитвами и заговорами на удачу, хотя пришел в обычной белой накидке по колено – поверх бриджей и необъятного живота.

Обстановка в ханском шатре уже изменилась: после смерти Чимбая исчезло много роскошных вещей, которые служили ему теперь на том свете. Однако замысловато расписанные сундуки остались – как и другие вещи, считавшиеся фамильными драгоценностями или собственностью ханского клана.

Принц и госпожа наблюдали, как Льешо пробирается к ним через огромное пространство шатра. Юноша заметил бронзовый бюст своего фибского предка, отлитый много веков назад. Кто-то передвинул его ближе к расписному сундуку – туда, где сейчас на месте отца сидел принц Таючит. Бюст перешел к Чимбай-хану по наследству и теперь останется у принца независимо от исхода голосования. Намеренное выставление скульптуры по правую руку от принца говорило, что Тай собирается продолжать поддерживать дружеские отношения с отрядом Льешо по примеру своего отца.

Как на его решение отреагируют кланы, предсказать было невозможно.

Когда подошла очередь Льешо выразить соболезнования скорбящей семье, он оставил своих товарищей и в глубоком поклоне приблизился к помосту. Юноша знал, какое положение он занимает между двумя основными соперниками в битве за ханство. Госпожа Чауджин, вдова покойного хана и мать его нерожденного ребенка, по ее собственному признанию, желала смерти Льешо. Она уже покушалась на его доверие и жизнь.

Принц Таючит, его ровесник и пасынок госпожи Чауджин, стал для юноши другом. Оба принца делили ненависть госпожи, которая, вполне возможно, убила не только отца, но и мать Тая, а также готовилась отправить следом пасынка – как только пройдет достаточно времени, чтобы еще одна смерть не вызвала излишних подозрений. В лице госпожи Чауджин они оба видели врага. Однако для Льешо было важнее, что принц Тай присутствовал при битве с каменными гигантами, порождениями мастера Марко. Он видел смерть друзей от рук чудовищ и понял опасность, которую представлял его улусу злобный маг. Если Тая назовут ханом, он будет сражаться вместе с другими союзниками Льешо. Значит, враг у них тоже общий.

Вождей не обязывали голосовать за члена ханской семьи. Любой из них мог заслужить доверие и привести собственный клан к власти и богатству. Такой выскочка соберет в кулак воинов всех кланов и бросит их против своих врагов… Наследники Чимбай-хана будут забыты, как и переговоры с Льешо. Юноша знал, что, если дело дойдет до смены власти, он может рассчитывать на Есугея, который повстречал его на самой границе Страны Лугов и привел к хану. О других Льешо судить не мог.

Госпожа Чауджин протянула к нему руки.

– Принц Льешо Фибский. Подданные Чимбай-хана скорбят.

– Ваша скорбь – моя скорбь, госпожа.

Льешо прижался лбом к ее ладоням.

– Все мы должны вынести из этого урок. Даже ничтожнейшая из тварей может привести к падению величия.

Чауджин скрыла насмешку за густыми ресницами.

– Почему же ничтожнейшая, госпожа?

Льешо почувствовал, как она заскребла ногтем по его ладони, и торопливо отнял руки.

– Ты поймешь, юный принц. Ты уже встречался с такой же змеей и последовал бы за моим господином, если бы твой слуга не подоспел вовремя.

Госпожа Чауджин вызывающе вздернула подбородок и посмотрела на мастера Дена.

– Неудивительно, что ты даровал низшему из низших почетное место рядом с собой.

– Неужели в улусе Чимбай-хана появилось змеиное гнездо? – вежливо, сохраняя бесстрастное выражение лица, обратился к мачехе принц Тай.

– Может быть, мы имеем дело с матерью змей, – задумчиво сказала Чауджин: мысль ей явно понравилась. – Она нападает только для того, чтобы защитить детенышей, которых хотят уничтожить враги.

Застыв под ее ледяным взглядом, Льешо гадал, какое яйцо Чауджин отложила в постели хана. Его товарищи стояли поодаль: кажется, они ничего не разобрали, хотя невинное выражение лица бога-мошенника наводило на определенные мысли. Больше никто не мог услышать негромкое признание госпожи в убийстве мужа.

Льешо вздрогнул и повернулся к другу.

– Таючит, – сказал он и склонился над ладонями принца. Юноша не добавил титул, как поступил бы каждый, ибо голосование еще не определило нового хана. Тогда он станет или Таючит-ханом, или просто Таем – до следующих выборов в улусе.

– Я разделяю твою скорбь.

Принцы обменялись взглядами: оба подумали о своих покойных отцах. Тай быстро кивнул и хмуро посмотрел на Каду, которая с пустыми руками стояла подле него.

– Где твой приятель, капитан?

– Маленький Братец остался с Ясным Утром, музыкантом, – ответила Каду, поклонившись.

Обезьянка всегда путешествовала с нею, когда хозяйка не оборачивалась птицей. Тай знал об этом и сейчас гадал, где Каду была и что видела. Однако с вопросами приходилось подождать.

– Я научу его играть на глиняной дудочке, пусть даже учитель и возмутится…

Забавное объяснение Каду скрыло правду, но зажгло смешливый огонек в глазах Тая.

– Мы подружились с Маленьким Братцем, – проговорил принц. Потом добавил: – Рассказывай мне, как у него пойдут дела.

– Хорошо, – пообещала Каду.

Выразив соболезнование, Льешо собрался уходить, но принц положил руку ему на плечо.

– Останься, – попросил он. – Как мой свидетель голосования.

Юноша не знал, что входит в обязанности свидетеля, но Тай смотрел с таким страданием во взгляде, что Л ьешо не смог отказать. Теперь они оба сироты, а это связывает крепче политических интриг и общих врагов.

– Конечно, – сказал принц и повел своих друзей к самому входу в шатер – ждать исхода голосования.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Льешо внимательно наблюдал за тем, как выбирают нового правителя. Для такого важного дела – ведь хан повелевает кланами, в том числе десятитысячной армией – процедура показалась удручающе простой. Но постепенно юноша начал проникаться смыслом каждого, даже самого незатейливого действия.

Вызвали Болгая. Он тут же явился – с волосами, заплетенными во множество косичек: каждая из них заканчивалась металлическим талисманом, шариком или костью. На подоле одежды еще оставались капли крови овец, которых Болгай зарезал для погребального костра, но шаман почистил мех горностаев, чьи острые зубки воротником сходились у него на шее.

Болгай не шел величавой поступью к помосту, как сделал бы фибский жрец, но скакал, подражая своему тотемному животному. Шкуры у него на плечах исполняли «танец горностая». На одежде шамана позвякивали колокольчики и амулеты на серебряных цепочках.

Когда Льешо столкнулся с Болгаем впервые, тот неприятно поразил его. Но он же помог принцу найти собственный тотем, оленя, и научил управлять даром сновидений, направляя их в нужное русло – хотя бы иногда. Теперь Льешо с интересом наблюдал, как шаман запрыгнул на помост, подражая повадкам тотемного зверя – горностая. Болгай принес с собой кожаный барабан и бедренную кость косули вместо палочки. Он не собирался проводить обычный магический обряд, поэтому скрипки не было. Барабанная дробь лишь задавала ритм.

Взобравшись на покрытый шкурами помост, шаман взял кость посредине и начал быстро стучать ею в барабан то одним, то другим ее концом.

– Когда принц перестает быть принцем? – требовательно спросил он, остановившись перед Таем.

Барабан не замолкал ни на секунду, пока шаман ждал ответа на ритуальную загадку.

Если нет хана, не может быть и принца. Таючит склонил голову, принимая решение, предписываемое традицией, постигая сакральный смысл слов шамана.

Тай под бой барабана позволил увести себя с помоста и сел рядом с представителями своего клана – Борту и Мергеном.

– Когда жена перестает быть женой? – спросил шаман, немного изменив ритм барабанной дроби.

Госпожа Чауджин явно не ожидала такого вопроса. Льешо внимательно следил за Таем и заметил в его глазах не меньшее удивление. На лице Борту, однако, застыло мрачное удовлетворение. Ее сын умер, но она не дура.

– Я не пустоцвет, я ношу под сердцем наследника хана.

Госпожа Чауджин прижала руку к своему неопоясанному животу и плюнула под ноги шаману. Как догадался Льешо, загадка подразумевала, что она не просто вдова, но женщина, которая не благословила супружескую постель хана. Что-то вроде того. А госпожа возразила…

Принц не в первый раз подумал о том, кого же именно все-таки носит в своем чреве Чауджин.

Так или иначе, Болгай принял заявление госпожи. Чуть шевельнулись горностаи, по-другому зазвучал барабан.

– Когда королева перестает быть королевой? – поправился шаман.

Жена остается женой даже после смерти мужа, но без хана нет и повелительницы. Госпожа Чауджин поклонилась, как чуть раньше Таючит, но с меньшим изяществом, и позволила увести себя с помоста. Она шагнула было к людям из клана мужа, но Борту не пустила ее: госпожа Чауджин замешкалась и в конце концов осталась стоять в одиночестве, хотя и ближе всех к помосту. Никто не оспорил ее права на место, однако никто и не поддержал. О роли Чауджин в смерти хана догадывались немногие, но друзьями госпожа не обзавелась.

Оставшийся на помосте Болгай подвесил кость на веревке к барабану, вытянул вперед открытые ладони и произнес:

– Кто по отдельности слаб, но вместе сметает врагов?..

Отвечая самому себе, шаман сжал руку в кулак и поднял ее над головой: каждый палец по отдельности хрупок, но в таком виде – это мощь. Значит, рассуждал Льешо, кланы, соединенные в улус, становятся сильнее.

Следующие слова Болгая подтвердили догадку Льешо:

– Кто здесь собрался в кулак?..

Оглушительный рев представителей кланов слился с барабанной дробью. Когда шаман замедлил ритм, приступили к процедуре избрания нового хана. Ни один чужеземец еще не удостаивался чести увидеть нечто подобное раньше, Льешо затаил дыхание и смотрел во все глаза, стараясь ничего не пропустить.

Два стражника внесли низкий столик и поставили его перед помостом.

Первой к нему подошла Борту. Она поставила на стол чашу: тем временем Болгай бил в барабан и танцевал рядом так энергично, что Льешо удивился, как шаман до сих пор не перевернул стол. Чаша Борту, сделанная из простого дерева, но усеянная драгоценными камнями, показалась Льешо очень древней.

Мать Чимбай-хана с вызовом посмотрела на невестку, которая не имела за спиной клана, но должна была выставить себя в качестве регента при нерожденном ребенке своего мужа.

Борту вернулась на свое место; за ней поднялась следующая Великая Мать – и так далее. Все ставили перед танцующим шаманом свои чаши, которые были выполнены из драгоценных материалов – серебра или золота, фарфора или алебастра, и каждую украшал символ или печать, указывающие на происхождение клана. Однако на чаше Борту ничего не было. Значит, клан Чимбая старейший, а сама Борту – по случайности или предназначению – старшая из Великих Матерей…

Льешо посмотрел ей в глаза: что-то сдвинулось в его сознании, и на мгновение белизна растворилась в темном пламени взмаха крыльев хищной птицы. Не змея, как невестка, нет… Льешо вздрогнул, подумав о том, какая магия таится в душе этой старухи.

В битве он бы поставил на Борту. Странно, почему она не применила свои чары, чтобы спасти сына…

Когда Льешо снова повернулся к матери Чимбай-хана, Борту опять стала простой женщиной, горюющей об утрате любимого ребенка. Принц вспомнил о Льюке. Брат видел, как будущее поглощает хаос, и у Льешо мелькнула мысль – а не отдала ли старуха своего отпрыска в жертву тому грядущему, которое не видел никто из них… и не хотел бы увидеть.

По крайней мере сам принц не хотел.

Шествие Великих Матерей закончилось. У ног шамана стояло десять чаш, три из них – перевернутые вверх дном.

Мастер Ден наклонился к Льешо и пояснил:

– Неперевернутая чаша означает, что вождь примет ханство, если его выберут. Перевернутая – клан не готов дать правителя. Не хватает богатства, или единения внутри клана, или нет подходящего молодого человека.

– Или они решили подождать в стороне от драки, чтобы потом забрать сокровища проигравших, – добавила Каду.

Они достаточно насмотрелись на подобные вещи в дальних провинциях Шана, где господин Ю надеялся обогатиться, а сам попался под горячую руку мастеру Марко.

Льешо решил приглядеться к тем кланам, которые поставили перевернутые чаши. Но сейчас Кубал интересовал новый хан.

– Одного может смести, – проговорил Болгай под звуки барабана. – Многие поднимут голову к небесам, и венец засияет над ними…

Таючит первым поднялся, чтобы дать ответ на загадку. В его руку Мерген вложил камень – один легко унесет ветром, но множество камней превращаются в гору с ледниковой короной на вершине. Тай подошел к столу и положил камень в чашу Борту, поклонился ей, потом отдал поклон трясущемуся в экстазе шаману.

Затем встал Есугей и с теми же поклонами опустил камень в чашу Борту.

Мастер Ден вздохнул, когда их друг вернулся на свое место.

Льешо вопросительно поднял бровь, и бог-мошенник прошептал ему на ухо:

– Есугей наиболее вероятный кандидат на место хана в том случае, если кланы решат отказаться от политики Чимбая. Сейчас он продемонстрировал своим последователям, кому собирается хранить верность.

Принц кивнул. Он вроде бы все понял, но мастеру Дену отчего-то не понравилась его реакция, и бог-мошенник добавил:

– Между кланами Кубала может вспыхнуть война, а враги на обеих границах только этого и ждут.

Мастер Марко на юге, Тинглут, отец госпожи Чауджин, на востоке…

Льешо взглянул на вдову: та сидела с видом торжественным и мрачным, опустив голову, но под опущенными ресницами задумчиво блестели глаза.

Как только церемония закончится, надо разыскать и предупредить Шу. Тинглут подпишет договор с пером в руке и мечом за спиной.

– Не поделишься мыслями, что покрыли твой лоб старческими морщинами? – спросила Каду.

– Я вдруг понял, что начинаю думать в стиле загадок Болгая.

Каду сочувственно закатила глаза и сказала:

– Если ты и приказы во время сражения начнешь отдавать в том же духе, я тебя побью.

Льешо обрадовался, что она заговорила совсем как раньше, и даже не стал напоминать, что и так не отдавал никаких приказов во время сражений. Этим занималась сама Каду.

Процедура избрания нового хана подошла к концу. Кучки камней в чашах выглядели одинаково. Так труднее определить, кто проголосовал против нового хана, когда он вступает в права, решил Льешо. Меньше шансов подвергнуться репрессиям, хотя принц точно знал, что в прошлом подобное случалось. По крайней мере в этом вопросе он достаточно разбирался.

Все притихли, когда Болгай объявил счет: три клана проголосовали сами за себя, но остальные семь подали голоса за потомков Чимбай-хана.

Когда представители кланов забрали свои чаши, шаман объявил:

– Из многих один. Из одного – четверо. Из четверых – один. Из одного – многие…

Каждая часть ритуальной загадки сопровождалась ударом в барабан.

Так, подумал Льешо. Первое понятно: многие кланы проголосовали, один выиграл. Что до остального, то принц терялся в догадках, пока перед помостом не появились четыре фигуры. Семья Чимбай-хана, но кто из кандидатов станет ханом?

Если госпожа Чауджин и вправду носит сына покойного хана, у нее есть право на правление в качестве регента при наследнике. Однако ей надо еще доказать, что ребенок вообще существует и что хан выбрал наследником нерожденного младенца, а не взрослого сына от первой жены.

Дерзкая, как истинная змея, госпожа Чауджин вышла вперед, не дожидаясь своей очереди, и поставила на столик у ног Болгая алебастровую чашу.

– За моего сына в моем чреве, – сказала она.

С уст Болгая едва не сорвались какие-то резкие слова, однако он сдержался, и вдова Чимбай-хана в молчании вернулась на свое место.

Борту, которая должна была подойти первой, с ледяным выражением лица поднялась и уставилась в спину сопернице.

После смерти сына Борту имела права на ханство, но она поставила свою чашу вверх дном, выбывая из состязания. Госпожа Чауджин со злорадной улыбкой уселась. Мать Чимбай-хана удостоила невестку немигающим взглядом хищника, гипнотизирующего жертву, но тут же отвернулась.

Льешо посетило видение ястреба со змеей в клюве.

Избавившись от внезапного образа, юноша заметил, что Борту глядит на него с удивлением – впервые после смерти сына на ее лице отразились какие-то чувства. «Читай мои мысли, бабушка, – подумал он. – Узнай меня. Я пришел мстить, и ты можешь сидеть у меня на плече, когда я отправлюсь в поход».

Но Борту едва заметно покачала головой – «Нет». Теперь она смотрела на своего второго сына.

Как вождь клана во время правления брата Мерген обладал законным правом на ханство. Он подошел к столику и поставил инкрустированную драгоценностями чашу рядом с двумя другими. За ним последовал Таючит: по примеру бабушки он отрекся от своего права в пользу улуса. Однако Тай поставил свою чашу под чашей Мергена. Борту засияла улыбкой, вернулась к помосту и сделала то же самое. Теперь четыре чаши собрались в две: Борту и Таючит объединились с Мергеном против пришлой женщины с сомнительной беременностью. Госпожа Чауджин явно пришла в дурное расположение духа, хотя и скрывала свои чувства под маской спокойствия. Льешо видел отблеск бури в ее глазах, но вожди одобрительно кивали, а ритм барабанов вновь ускорился.

Соперники не имели права голоса, поскольку каждый из них уже выразил свою волю. Вожди, с улыбкой или нахмуренными бровями, по очереди проследовали к помосту за Есугеем и опустили свои камешки в чашу Мергена.

Когда процедура закончилась, шаману не было нужды произносить ритуальную фразу, но он все же спросил:

– Когда вождь перестает быть вождем?

И вожди кланов хором ответили:

– Когда он становится ханом!..

Дальше последовала присяга. Вначале в верности новому хану поклялись капитаны – личная охрана, защита и опора правителя. Затем вожди по одному вставали на колено, сжимали кулак у сердца и обещали предоставлять воинов по мере нужды и советы в управлении, как заведено у гарнских кланов. Хан – не король, а нечто совсем иное. Льешо знал это, но истинное понимание пришло только сейчас.

Наконец, пришел черед наследников.

– Я потеряла своего храбрейшего сына на службе кланам Кубала, – поделилась горем Борту и добавила для Мергена: – Преисподней будет не так легко отправить домой моего мудрейшего сына.

– Надеюсь, – ответил Мерген.

Под домом она, конечно, подразумевала смерть. Льешо подумал, что Мергена убить гораздо сложнее, чем его брата.

Юноша заметил, как тревожно нахмурился Тай, но Мерген тут же исправил положение. Он взял племянника за руку и провозгласил:

– Сын моего брата – мой сын. Зовите его принцем и впредь относитесь так же, как ко мне.

– Отец… – начал Тай, но Мерген-хан положил ему ладонь на затылок.

– Оставь это мне, принц Таючит. Я твой хан.

Представители кланов услышали только добродушное предупреждение юному родственнику по поводу того, что ему следует с большим почтением относиться к новому статусу дяди. Для Льешо слова Мергена прозвучали как обещание.

Тай смутился: на его лице отражались и надежда, и горе. Он ждал, на кого опустится топор.

От госпожи Чауджин никто и не ждал ничего, кроме оскорбления.

– В восточных кланах брат предложил бы вдове место у своего очага и отцовскую любовь ребенку покойного. Я не жду утешения от человека, который готов жениться на анда, но прошу дать мне шатер и служанку до окончания срока. Когда появится на свет истинный наследник моего покойного супруга, я надеюсь, мне позволят выбрать мужа среди мужчин клана!

Мерген-хан помрачнел. Госпожа Чауджин проявила явное неуважение. Гарн, особенно высокопоставленный, заключал множество разных союзов, но союз анд – самый прочный. Кровные братья на всю жизнь, скрепленные дарами и влечением сердца. Анда – лучший друг. Иногда больше, чем просто друг, но все же не для мужчины, который содержит жен и выполняет супружеские обязанности. У Мергена не было жены, а его анда, Очигин, погиб в сражении с каменными гигантами мастера Марко.

Госпожа Чауджин пригрозила гражданской войной с нерожденным сыном Чимбай-хана в качестве зачинщика, но Льешо показалось, что Мерген ее не понял. Она назвала погибшего анда трусом и вором!..

Глаза хана побелели от ярости.

– Лучше анда, чем змея, навсегда усыпившая моего брата, – проскрежетал Мерген и замахнулся на госпожу Чауджин.

Она отпрянула, но это не помогло. По условному сигналу охранники покойного брата хана вышли вперед. Двое старейших и лучших друзей Чимбая крепко ухватили вдову под руки, а мечник-телохранитель Мергена встал позади.

– Задушите ведьму, – приказал Мерген, и мечник схватил госпожу Чауджин за горло.

– Ты еще пожалеешь, – прохрипела она, потом дернулась и неожиданно превратилась в изумрудную змею.