По ту сторону черной дыры

– Есть! – ответил Волков.

– В УАЗике есть рация. Если что…

– Есть! – повторил Андрей. Булдаков посмотрел на Мурашевича.

– Володя, я тебя не узнаю. Какая муха тебя укусила? – Мурашевич пожал плечами:

– Все нормально, – ответил он.

– Какое там нормально! Видел бы ты свое лицо!

– Ле фам! – тихонько сказал Волков. Володя шутливо замахнулся на приятеля автоматом.

– Понятно, – протянул Булдаков, – и насколько полагает тупой майор, дочка Ратибора. Я вас вполне понимаю, товарищ сержант. На такой ниве я и сам бы не прочь поразмять копытца!

Но, увидев выражение Володиного лица, быстро сказал:

– Но тут я вам не конкурент! Шеф пасует. Только запомни Володя: любовь – это торжество воображения над интеллектом. Хотя, что это я… Помни о приличиях вообще, и о воинской чести, в частности.

Майор забрался в бронетранспортер и укатил. Два солдата с автоматами и УАЗик великолепно вписывались в панораму средневековой деревеньки. Размышляя об этом, Волков хмыкнул. Водитель машины, дремавший на заднем сиденье, при этом открыл один глаз, но тотчас же закрыл его. Мурашевич уютно устроился в теньке и отрешился от грешного мира, размышляя о до сих пор ему неизвестных вещах. Андрей пристроился рядом и принялся негативно влиять на ауру сентиментальности, окружавшую его приятеля.

– А ты, старина, хотел бы, чтобы она сейчас принесла тебе чего-нибудь вкусненького, скажем, яблок?

– Идиот! – Мурашевич зевнул, – какие яблоки в мае!

– Ну, груш, – чувствуя, что несет околесицу, Андрей, тем не менее, не мог уняться. Вдруг он от неожиданности икнул. Володя открыл глаза и обомлел. К ним направлялся предмет их беседы. Пунцовая, как целый куст роз, Евдокия приблизилась к ним, поклонилась и грудным голосом мягко проговорила:

– Батюшка мой вам кланяется и просит откушать с нами, – девушка поклонилась еще раз и убежала. Володя искоса глянул на приятеля:

– Слышь, Андрюха, ляпни что-нибудь про уста сахарные.

– Расслабься, – посоветовал товарищу Андрей.

– Заткнись! – буркнул Мурашевич, поднимаясь на ноги, – пошли на трапезу, неудобно как-то отказываться.

– Неудобно, когда мама младше тебя, – ответил Андрей, – а если опять узкоглазые наскочат?

– Они узкоглазые, а мы – широкоплечие. Я один сотню завалю, на спор! – расходился Мурашевич, летая на крыльях любви.

– Ладно, остынь. Пойдем в хату, только много не пей – мы как-никак советские воины.

А тем временем в городке было неспокойно. В кабинет Норвегова влетел запыхавшийся прапорщик Климов и сказал, что на плацу собрались бабы и грозят устроить бучу, если к ним тотчас не спустится командир, и не объяснит, за каким хреном нету выхода на город по телефонной связи, молчит радио, а телевизоры показывают голый растр. За каким дьяволом их не выпускают за пределы городка, и отчего лак для ногтей сохнет в два раза дольше обычного.

– Эта стерва, Худавая, всех баламутит, товарищ полковник, – пожаловался Климов, – там и ваша жена тоже.

– Ну, ничего, ничего! – пробормотал Норвегов, – просто у базы и у Худавой совпали критические дни. Бывает.

Он надел фуражку на пять пальцев от бровей (положенный чувак) и вышел на крыльцо в сопровождении своего порученца. Перед крыльцом стояло десятка два женщин, среди которых выделялась мадам Худавая, особа лет тридцати. Одетая в кричащий комбидрез поганого салатового цвета, она воскликнула при появлении Константина Константиновича:

– А вот и наш начальник! Давайте-ка, бабоньки, у него попытаем, что здесь за дела творятся?

– Здравствуйте, дорогие наши женщины! – Норвегов искоса взглянул на свою половину. Она молча пожала плечами и отступила вглубь, – что за манифестацию, извиняюсь, вы здесь устроили?

– Товарищ полковник! – визгливо принялась доносить повестку дня супруга особиста, – что это такое? Телевизоры не работают, радио молчит, телефоны как отрезало! Хотела сестре в Батуми позвонить – ни в какую!

Норвегов набрал в свои легкие воздуха на два ведра больше обычного. Для беседы с чокнутыми феминистками сексуально озабоченного плана он мог противопоставить лишь ледяное спокойствие.

– Уважаемая Софья Ивановна! – произнес он торжественным голосом, – командование базы выражает вам огромную благодарность за активное участие в общественной жизни нашего городка. Спасибо вам, что вы откликнулись на просьбу своего мужа и собрали наиболее сознательную часть наших женщин здесь. Действительно, наша База очутилась в чрезвычайной ситуации. Неожиданно мы переместились во времени. Точно еще неизвестно, где мы и когда. Это сейчас выясняют наши солдатики под руководством майора Булдакова. От имени командования призываю вас сохранять спокойствие и выдержку. Паника погубит нас всех.

Чувствуя, что инициатива ускользает от нее, Худавая возопила:

– Знаю я ваши штучки! Опять какой-нибудь эксперимент проводили! Проклятые экспериментаторы!

Полковник на мгновение смутился. Это были секретные сведения, но недалеко от Базы, действительно, недавно появилась группа ученых и занималась исследованиями некоторых следствий законов тяготения и гравитации. Но какая связь между гравитацией и временем? Константин Константинович не особенно задумался, когда ему позвонил куратор Минобороны Трущенков и предупредил, что недалече АН БССР будет проводить испытания какого-то прибора. Место было выбрано неслучайно – вокруг Базы была мертвая зона: с одной стороны городская свалка, с другой – бесконечные заборы и «зоны» химкомбината.

Норвегов мысленно пожал плечами, а вслух попытался одернуть зарвавшуюся бабенку. Покрутив головой и убедившись, что особиста поблизости не наблюдается, полковник произнес елейным голоском:

– Мы в курсе, уважаемая Софья Ивановна, относительно вашего знания о мужских «штучках». Но я не совсем понимаю, зачем выносить это в основную повестку дня?

Женщины засмеялись. Пунцовая Худавая выкрикнула: «Идиот! Импотент! Командир, тоже мне!» – и быстро скрылась из виду.

Жена начальника штаба, отсмеявшись, спросила:

– Но все-таки, Константин Константинович, как быть? Что нам говорить детям? Как самим спать спокойно, когда неизвестно, где мы и что с нами будет?

– Дорогая Антонина Дмитриевна, – мягко сказал полковник, – я не готов ответить на большинство ваших вопросов. Знаю одно…

Тут у командира заорал транк. Он выслушал сообщение, нажал на «отбой» и вновь обратился к женщинам:

– Ну вот, первый вопрос. Кто из вас согласен проехать с нами за ворота? Важный психологический момент – трапеза с аборигенами. От этого, возможно, будут зависеть наши дальнейшие отношения. Кто храбрый.

Из толпы вышла Елизавета Норвегова и молча стала рядом с мужем.

– Кто с нами? – спросила она, – еще бы парочку.

Вперед вышла дочь Семиверстовых – Татьяна.

– Куда? – ринулась за ней мать, – одну не отпущу.

Полковник фыркнул от смеха.

– Ой, я боюсь! – воскликнул кто-то.

– И я не поеду! – сказала жена начальника секретной части, – мы – тыловые бабы!

Только еще одна женщина согласилась ехать – жена зампотеха Рыженкова. Наталья Владимировна одернула на себе сарафан и тихо сказала:

– Хотя бы раз в жизни не лезть поперед матки на батьку, так нет же! Записывайте меня, товарищ полковник!

В большом, просторном помещении был накрыт огромный стол, на котором уютно гнездилась всякая снедь. Наметанный глаз бойцов сразу же определил отсутствие картофеля. Ратибор, заметив взгляд ребят, ухмыльнулся:

– Уж звиняйте, робяты – драников нетути.

Их усадили на почетное, как объяснили, место – по правую руку от старейшины. Прислуживала им его дочь, та, что грезилась наяву Володе. Сестра ее Анастасия

исподлобья глядела на парней.

Видя, что гости ничего не пьют, кроме кваса, Дуня спросила у Мурашевича о причине такого воздержания, при этом тихонько коснувшись его плеча. Володя хотел ответить, но в этот момент встретился с ней глазами. Ответ застрял у него в легких несформировавшимся пучком воздуха, на щеках выступил румянец, а сознание забилось в самый отдаленный уголок мозга и оттуда тихонечко повизгивало. Дуня застыла тоже в какой-то отрешенной позе. «Пора спасать ситуацию», – подумал Андрей.

– Благодарствуем, Дуняша! Пока у нас в руках эти штуки, – он указал на автомат, болтавшийся на боку, – хмельного нам нельзя никак.

– Володя! – обратился он к приятелю, – подай мне, пожалуйста, вон ту куриную ногу. Мурашевич потянулся в сторону блюда с курицей, но то же сделала и Дуня, решившая помочь. Когда они стукнулись лбами, Ратибор хитро улыбнулся и затянул какую-то песенку. Андрей подмигнул Анастасии. Та надула губы и горделиво отвернулась. Парень улыбнулся про себя и занялся курицей.

Не успели парни как следует перекусить, а во дворе уже раздался шум моторов. Бойцы быстро поднялись из-за стола и вышли из трапезной.

– Ни фига себе! – присвистнул Мурашевич. Около дома старейшины припарковались три УАЗика и два бронетранспортера. Ратибор уже стоял там, а возле него сгруппировались гости: Норвегов с женой, два его заместителя, тоже со своими половинами, особист, капитан Селедцов, пара молодых прапорщиков да буфетчица. Рядом стоял довольный, как петух, майор Булгаков.

– Волков! Мурашевич! – покажите остальным селение, удобства, ну, и выставьте два поста. Вдруг, тревога какая…

В двух БТРах расположилось человек по десять. Волков побрел выполнять приказ, а Мурашевич остался на месте.

– Володя, – обратился к нему Олег Палыч, – ты случайно не в курсе, что здесь пьют?

– Квас, хмельной мед и какую-то гадость из ячменя.

– Так я приблизительно и думал. Там, в одиннадцатке, стоит два ящика водки. Будь другом, перетащи их в пещеру Ратибора. Да! Еще мешок с конфетами. Это для детей. Конечно, можешь угостить свою милую… – Володя скорчил рожу и пошел к БТРу.

Майор, как всегда, оказался прав, собака. Водка пошла «на ура» среди взрослого населения, а конфеты – среди детей. На крыльце трапезной сидел Володя и буквально закармливал шоколадом Дуню. Проходивший мимо Андрей посоветовал приятелю воздержаться от неуемного хлебосольства, ибо девушке не привычной к шоколаду грозило расстройство желудка. Сам он устроился под раскидистой липой и закрыл глаза. Как это часто бывает, в голову лавиной хлынули мысли.

В субботу рано утром к нему приехала супруга с сыном. Андрею дали увольнительную, но вместо того, чтобы всей семьей отправиться на берег Березины, они с Костей остались в городке, а Анжела проехалась в Бобруйск на рынок. Великая модница Анжела просто обязана была посетить периферийный рынок «Еловики».

Теперь у сержанта в активе был маленький ребенок, а в пассиве – супруга, которая сейчас находилась невесть где и невесть когда.

Внезапно ему на голову что-то упало. Он пошарил в волосах и обнаружил маленький камешек. Выбросив его, он опять оперся спиной о ствол дерева и снова прикрыл глаза.

… Костик сейчас находился на попечении поварихи – тетки бальзаковского возраста, у которой своих детей не было, и поэтому она с радостью согласилась выполнить просьбу Андрея. Все равно, нужно было решать, как жить дальше. К счастью, здесь на базе служил отец Андрея, но, опять-таки, отец, не подозревавший о сыне и внуке. Мать Андрея, когда узнала об этом, Христом-богом просила не заикаться об этом никому. Ну, это мы еще посмотрим! Всего, Андрюшенька, не могла предвидеть даже твоя эмансипированная, практичная мама…

Снова на голову что-то упало. Андрей вздохнул:

– Поймать бы тебя, да нашлепать по месту мягкому! – сказал он, не раскрывая глаз.

– Нешто ругается! – послышался девичий голос.

– Шла бы ты, родимая, в куклы играть, – произнес Андрей со все еще закрытыми глазами.

– Больно грозен! – рядом раздались шаги и совсем близко послышалось:

– Угадаешь кто, уйду.

– Тоже мне, задача! Настя, кому здесь еще быть, кроме тебя, – он открыл глаза – у рядом стоящей девушки от гнева аж навернулись слезы.

– Нет, каков, а! Откуда ты узнал, что это – я? Голоса ведь моего не слыхивал?!?

– Голоса не слыхивал, зато глазки твои видывал.

– Что можно узнать по глазам?!?

– Ну, конечно, не размер валенок. А вот, что в тебе сидит чертик, запросто, – Настя перекрестилась:

– Полно. Грешно даже шутить так! Что ты там про валенки сказывал?

– А к незнакомым дяденькам приставать не грешно? – Андрей опять закрыл глаза, – ну все беги, а то там все твои куклы описались давно. Нечего к старшим приставать.

– Тоже мне – старший! Девушка, сердито топнув ногой, убежала.

– Дела! – пробормотал Андрей и погрузился в истошные мысли.

Анжела! Сладкая баба, умная и коварная жена. Кто там тебя будет лапать за белое тело? Долго ли ты снесешь одиночество? Сильно ли будешь переживать потерю сына и мужа – двух твоих самых любимых мужчин? По крайней мере, ты так всегда говорила… Черти, пляшущие в твоих глазах истовый танец новой жизни, всегда привлекали мужчин… Андрей подскочил на ноги и принялся нервно расхаживать среди доисторических построек.

Веселье было в самом разгаре. Все были здорово набравшись, кроме, естественно, майора Булдакова и солдат охраны. Булдаков утверждал, что уже младенцем мог выпить бутылку водки, а на закуску сосать грудь матери. Так это было, али нет, проверить было невозможно, но пил Булдаков красиво, не признавая посуды меньше стакана. У него дома всегда стоял чемодан с водкой «для гостей». Майор уверял, что сам не знает, откуда там появляется спиртное. Ему верили. В час самого веселья майор решил пройтись до ветру и заодно проверить своих «орлов».

Олега Палыча привлекла группа парней, которые что-то горячо обсуждали. Он заложил руки за спину и кочетом прошелся по авансцене. В центре группы стоял Горомыко и вяло оправдывался.

– В чем дело, мужики? – спросил, подходя Булдаков. Ответил Абрамович:

– Да ни в чем, товарищ майор. Мы спрашивали Василия, как он попал в нашу часть. У него из нас самый высокий индекс Дауна, приближающийся к критической отметке, при которой в армию уже просто не берут.

– А как этот индекс определяется? Нынче совсем другие системы вербовки, так что я, к стыду своему признаться, слегка не в курсе.

– Задают кучу идиотских вопросов. Например: «Рано утром вы стоите лицом к солнцу. В какой стороне восток?», либо «Сколько скрипок сделал Паганини?»

– Все очень просто, ребята. Все вы проходили такого хитрого врача, как психиатр. Он вам задавал деликатный вопрос: «Рыбу ночью ловишь?», на который вы все отвечали «нет», прекрасно понимая подоплеку. Так ведь? – все дружно кивнули, – а наш Вася ответил «хожу на охоту». Так он и очутился здесь.

Конец фразы потонул в дружном хохоте аудитории. Василь махнул рукой и потупился. Майор одобрительно хлопнул его по плечу.

– К черту, Вася, индекс Дауна! Ты с нами, а остальное – ерунда. Правда, ребята? – одобрительно загудели бойцы, по очереди похлопывая Горомыко по плечу. Тот отвечал вяло, с матерком.

Тем временем пора было возвращаться на базу. Оставалось, конечно, еще с десяток бутылок, но Булдаков по праву самого трезвого сказал:

– Это им завтра на опохмелку. Ратибор! – пьяный в стельку альтест тупо кивнул и попытался встать, – завтра вам будет невмоготу от этой дьявольской водички. Так вы с утреца примите грамм по сто-сто пятьдесят… Тут майор вспомнил, с кем говорит, – по четверть кружки, так вам сразу полегчает. Волков! Мурашевич!

– Мы! – ехидно воскликнули парни.

– Ну, вы в курсе. Охранять и бдеть! Оставляю вам БТР и Довгалева. Селедцов выдаст вам два транка и научит, как ими колоть орехи. Чтобы мне надели бронежилеты, каски и сделали серьезные лица. На вас лежит тяжкий груз ответственности за аборигенов, – майор откланялся и ушел. Вслед ему поднявшийся ветер закружил всякий сор: травинки, обертки от конфет, куски рогожи.

Подошел с задумчивым видом капитан Селедцов и протянул парням две рации.

– Мурашевич, ваш номер – 100, а Волкова – 101.

– Товарищ капитан, а можно что-нибудь менее запоминающееся? Нас же не оставят в покое!

– Можно Машку за ляжку, – усмехнулся капитан, – а поэтому, товарищ сержант, делайте то, что я вам говорю, а не то, что вы мне говорите.

Парни ошалели. Волков хотел что-то сказать, но Селедцов был краток.

– Вы бы лучше, товарищ сержант Волков, открыли пошире уши и запомнили, как обращаться с этой хреновиной. Придет какой Батый ночью в клубнику, а вы – как баран с новыми воротами.

Угомонившись, капитан произнес краткий спич на тему правил пользования транкинговой радиостанцией, а затем, попрощавшись, запрыгнул как черт в табакерку, в подъехавший УАЗик, и был таков. Сержанты переглянулись, затем, недоуменно пожав плечами, подошли к бронетранспортеру.

– Довгаль! – позвал Мурашевич. Из люка выглянула чумазая физиономия водителя.

– Подай-ка нам, Саня, жилетики – под вечер зябко становится.

– Коммандос хреновы! – пробурчал Александр, скрываясь в стальном чреве машины. Через минуту послышалось «держите», и на белый свет появилось два бронежилета, в которые «сторожевые псы» не мешкая облачились.

– Довгаль, у тебя «сова» установлена? – спросил Волков.

– Установлена, только работает она или нет, я не проверял – до сих пор надобности такой не было.

– Ну, ты пока выясняй, а мы тем временем обойдем местность на предмет посторонних шумов. Довгалев издал какой-то звук, по-видимому, означавший согласие, и парни побрели вдоль периметра.

Единственное, что было отчетливо слышно солдатам – чудовищный храп, но это храпели местные жители, укушавшись сорокаградусной, да, из леса доносились звуки, издаваемые героями белорусского народного эпоса.

– Терпеть не могу, когда храпят! – признался Мурашевич.

– А сам-то?

– Только на спине.

– Как, кстати, твоя Дуня? – вдруг поинтересовался Андрей.

– Ты же мне, волк позорный, поздно сказал про шоколад. Она теперь животом мучается.

– Как же ты не знал, что от большого количества шоколада всегда бывает великолепный запор? – Мурашевич сплюнул.

– Я шоколад вообще не ем.

– Ну, теперь и Дуня есть не будет.

– Да хватит тебе. Ты мне лучше скажи, чего от тебя хотела Анастасия?

– Спрашивала о принципе действия автомата Калашникова. Подозреваю ее в шпионаже в пользу Иссык-хана. Нужно немедленно доложить особисту.

– Идиот! Я же серьезно.

– А если серьезно, то откуда ты знаешь? Дуня сказала? – Мурашевич кивнул.

– Сказала, что сестра вернулась злющая, как кикимора, потому что ты поиздевался над ней. Так чего она, все-таки, хотела?

– Понимаешь, Володя, в таком возрасте девушки сами не знают, чего хотят. Я бы, конечно, мог ей объяснить, что ей нужно, но это не в моих правилах.

– Она тебе понравилась?

– Молода еще. Дитя, как ни крути!

– А ты что, старик?

– Мне все-таки, двадцать семь. А ей каких-нибудь, шестнадцать.

– Тебе – двадцать семь? Как же ты в армию попал?

– Женат я, батенька. Сначала институт, затем заболел, а потом выздоровел. Моему сыну уже девять лет!

– Ах, да! Я что-то слышал об этом. Где же он теперь?

– Под могучим крылом Ильиничны. Ума не приложу, как дальше с ним…

– Не дрейфь! Образуется. Но, все-таки, нужно было второго ребенка сделать, тогда бы «войско» обошлось без тебя. А у меня мать с братом младшим осталась. И батька-алкаш… Этот точно горевать не будет. Как получат повестку о том, что я пропал без вести, так нажрется, скотина. Раньше только меня и боялся, а теперь начнет руки распускать…

Володя отвернулся и шмыгнул носом.

– Ну, ничего. Малый скоро подрастет, будет ему на орехи! Ему тоже через три года в армию. А ты не жалеешь, что не откосил?

– Теперь жалею. Неизвестно, увижу ли я когда Анжелу или нет, – Волков махнул рукой.

– Нужно жить днем сегодняшним. Пойдем, может там Довгаля уже прирезали…

… Нет, Довгалев был жив. Правда, на ходу засыпал, глядя в окуляр «совы». Ткнувшись очередной раз лбом в окуляр, он смачно выругался.

– Хэй, Саня, жив ли ты, отвечай! – громко спросил Мурашевич, подходя к БТРу.

– Сплю на ходу, – ответил Довгалев.

– Ну, как «сова», работает?

– Куда она, нахрен, денется! Коптит потиху.

– Тогда заваливайся дрыхнуть, а мы, в случае чего, разбудим.

Пару часов парни просидели, по очереди глядя в окуляр прибора. Все было тихо. Накрапывал небольшой дождик, и под этот звук глаза бойцов слипались, будто намазанные канифолью.

– Как-то подозрительно это все, – начал было Андрей, но Мурашевич вдруг замотал головой.

– Или у меня, Андрюха, глюки, или к нам лезут гости. Слышь, собаки залаяли?

– Ты их видишь?

– Трое, – прошептал Володя, – не гиганты. Думаю, Довгаля будить не стоит, – сами справимся.

– Перестреляем?

– Нет смысла. Мы этих кривоногих и так сцапаем.

Здоровяк Мурашевич в подобных случаях признавал первенство приятеля, поэтому без возражений согласился с его предложением. Они тихонько выскользнули из БТРа и перебежками, неслышно, двинулись к ограде, которую кто-то форсировал тихой сапой. Одному Мурашевич двинул своим, похожим на гигантское пресс-папье, кулаком по темени, и тот послушно слег. Остальные, услышав подозрительный шум, насторожились. Сержанты, внезапно выступив из тени, атаковали непрошеных гостей. Один из противников, хрюкнув от испуга, махнул наобум саблей в сторону Володи. Сабля скользнула по бронежилету, не причинив вреда.

– Твою мать! – выругался Мурашевич и, с разворота ударил подъемом стопы агрессора по шее. Оставшийся попытался что-то крикнуть, но Андрей, не спускавший с него глаз, ткнул дулом автомата прямо в зубы. Раздался хруст и, не начавшись, крик перешел в глухой стон. Жертва Андрея начала оседать. Парень сделал шаг вперед, и схватил человека за шиворот. Затем приподнял его и осмотрел при лунном свете со всех сторон.

– Экий красавец, – подивился он.

– Пойдем! – произнес Мурашевич. Через плечо у него болталось тело.

– А где третий? – спросил Волков.

– Кажись. Я ему шею сломал, – буркнул Володя.

– Ты уверен?

– Да голова его болтается, как хрен в банке!

– Ну и изверг вы, осмелюсь заметить, товарищ сержант!

– Хватит болтать! Пойдем, в БТРе должны быть наручники.

Подойдя к бронетранспортеру, Володя постучал по откинутой крышке люка.

– Довгаль! Просыпайся! – спустя секунд десять из люка выглянула заспанная физиономия водителя.

– Чего? – недовольно протянул он, сладко позевывая.

– Чего-чего! Наручники давай! У нас гости! Андрюха, вызывай базу! – Волков вынул транк и набрал номер Булдакова.

– Пся крев! – донеслось из транка.

– По делу, товарищ майор, – безапелляционно заявил Андрей.

– Гусь свинье не «товарищ майор», – недовольно промычал Олег Палыч, – чего там у вас стряслось, надеюсь, не пожар и не наводнение?

– Незваные гости на чай заходили.

– Как здоровьечко дорогих самозванцев?

– Один улетел к предкам, другой в коме, третий – в наручниках.

– Нехорошо поступаете, товарищ сержант! К вам гости, а вы им – браслеты. Их нежные ручки более к колодкам привыкли! – Волков терпеливо ждал, пока у шефа прекратится словесный понос. Булдаков просыпался на ходу и острил без устали:

– Этим двоим в жопы по лимонке, и пусть сидят тихонько. Я скоро буду!

– Володя, – обратился Андрей к Мурашевичу, когда Булдаков наконец прервал свои словоизлияния и отключился, – ты шефа нормально понял? Что значит «в жопы по лимонке»?

– Это значит, что наш шеф недавно только слез со своей супруги, а ты прервал его на первой фазе сна.

– Я же не виноват, что приперлись эти половцы и порушили нашему майору весь ништяк! – в ответ на это приятель только фыркнул. Из БТРа вылез Довгалев и надел наручники пленным. Кислое выражение его физиономии обозначало, что он до чертиков хочет спать. Заметив это, Волков произнес язвительным тоном:

– Что, и тебя разбудили! Ну, извини, брат, не знали, что ты так сладко спишь! – видя, что Андрей начинает заводиться, Александр быстро поменял кислую мину на более подходящее выражение, и ловко сменил тему.

– Что это за дьяволы? – полюбопытствовал он.

– Разведка, по всей вероятности, – ответил Мурашевич.

– А! – зевнул Довгалев, – мужики, я еще покемарю?

– Смерть свою не проспи, – равнодушно кивнул Андрей.

Где– то через полчаса послышался шум вертолета.

– О, боже! – воскликнул Волков, – они поднимут на ноги всю деревню!

– И половину городка, – согласился приятель, хрустя галетами. Затем, хлебнув из фляжки, важно изрек:

– По всей видимости, это МИ-8.

– Ты что, в вертолетах разбираешься?

– Когда-то пластиковые модели собирал. В детстве… Золотое время было! Ни тебе подъема, ни тебе отбоя… Жри и спи…

– Мечта олигофрена! – хмыкнул Волков, – вон он! Вертолет, почти неразличимый в предрассветных сумерках, приземлился метрах в пятидесяти от ограды. Перед приземлением пилот включил прожектор и долго рассматривал место посадки. Наконец, решившись, он уверенно посадил машину на небольшую полянку… Вихревым потоком смело тонкую корочку набрякшего песка, и вертолет окутала стена густой пыли. Когда пыль улеглась, из него высыпало человек пятнадцать. Пятеро остались возле МИ-8, а остальные направились к воротам, которые Андрей с Володей предусмотрительно открыли. Привлеченные громким шумом, из дверей своих жилищ выглядывали перепуганные женщины. Немногие мужики городища продолжали храпеть на лавках, не в силах вырваться из объятий старины Морфея, по цепкости превосходившие удушающий захват самбо.