Полуденные врата
Голос его звучал нерешительно.
– Так считаешь, мы видели льва? – спросил я.
– Ну а кого же ещё? Конечно льва. Правда, на нём было что-то вроде сбруи, будто он из цирка, но… – Дейв старался подобрать объяснение. – Господи! Ну я и перетрусил! В глазах помутилось. Но знаешь, что я тебе скажу? Это было здорово! – Он внезапно расплылся в улыбке. – А ты как? Только не говори, что не испугался!
Сердиться на него долго было невозможно. Я себя не помнил от радости, что он жив и здоров.
– Намекаешь, что твой начальник – жалкий трус?
– Да нет, хочу сказать, что он разумный человек. Слушай, ты не поверишь, как все было – ведь я вылетел, будто ужаленный, на эту улицу, и тут увидел, что тебя рядом нет! Тогда я кинулся тебя искать. Верней, попытался. Но понимаешь, можешь думать, что я спятил, только… – Дейв помотал головой. – Да ну, к черту! Всё равно ты не поверишь!
– Посмотрим, – сказал я, и, видно, мой голос прозвучал как-то не так, потому что он внимательно посмотрел на меня.
– Я не смог вернуться! Просто не смог! За какой угол я ни сворачивал – я оказывался не на той улице. Я уже рвал на себе волосы. Те переулки… казалось, их просто никогда и не было!
Я осмотрелся и направился к главной улице, подальше от туристов. Солнце садилось, и в раскаленном воздухе висела дымка пыли и сажи. У меня саднило горло, я ужасно устал, но, несмотря ни на что, внимательно прислушивался к возникшей внезапно идее. Надо было отдохнуть, найти тихое и спокойное местечко, хорошенько подумать и дать этой идее вызреть из безумных, перепутанных воспоминаний. Но больше всего мне хотелось выпить.
– Да были эти переулки, как же иначе! Но вот когда? Пятьдесят, а может, и сто лет назад! До того, как после вьетнамской войны сюда нахлынули солдаты и превратили здешние чайные домики в бары… Эти переулки были здесь ещё до того, как несчастная Энн Леоновенс [6], да и все мы приобщили здешние края к прелестям западной цивилизации. Но улочки эти не исчезли. Они все ещё тут. Ты искал их при свете, Дейв, а надо было всматриваться в тени, в сумрак.
Пока я произносил эту тираду, Дейв сделал попытку вставить слово, да так и остался с раскрытым ртом. Теперь он его захлопнул и промолчал. Я сочувствовал ему – несколько лет тому назад я и сам был в подобном состоянии. Но ничего объяснять мне не хотелось. На углу я поймал проезжающего мимо рикшу, samlor , и началась неизбежная торговля относительно платы за проезд. Мы забрались на сиденье, уселись под маленьким навесом, провисшим от душного предзакатного зноя. Меч, закутанный в шарф, звякнул о стальные перильца, и маленький жилистый рикша с удивлением взглянул на меня.
– Сувенир, – объяснил я, что было сущей правдой, причем сувенир из мест – не чета этим.
Рикша высадил нас перед надежно затененной террасой отеля, на которой располагался бар. Мы сидели на террасе, потягивая джин, и лишь через пару часов, медленно опустошив несколько банок, смогли оторвать усталые тела от тростниковых кресел и побрели в холл.
– Четыреста пятый? Пожалуйста, миста Фишах, – с американским акцентом сказал клерк и протянул мне телеграмму. – Только что принесли, – добавил он.
– Неужто наша фирма нашла перевозчика? – заметил я Дейву и распечатал телеграмму. Но она была от компании, ведающей моим домом. Выяснилось, что кто-то разбил окно и сработала сигнализация.
– Но ты ведь живешь чуть ли не в стратосфере, – удивился Дейв. – Как могли разбить окно в пентхаузе на четырнадцатом этаже?
– Здесь говорится, что охранник и управляющий больше никаких повреждений не обнаружили. И ничего не пропало.
И тут я сообразил. За мной все ещё волочился причудливый шарф Рангды, к вящему удивлению всех, кто был в холле, – я ведь уже научился читать по бесстрастным лицам тайцев. Но с пояса свисал только шарф, кусок пестрого шелка – легкий, как пушинка. Где же меч? Я в панике забегал глазами по сторонам. Уронил в коляске рикши? Оставил на террасе гостиницы? Нет, я слишком хорошо помнил, как меч мешал мне, когда я вылезал из коляски, как прислонил его к стулу, а потом осторожно взял, когда мы собрались уходить. Дейв тоже уставился на шарф, и на его подвижном лице, сменяя друг друга, промелькнули все оттенки недоумения. Закончилась эта смена выражений крайним негодованием. По молчаливому согласию, отдыхая на террасе, мы не касались наших недавних приключений, но долго так продолжаться не могло. Я скатал шарф, сунул его в карман и поспешил к лифту.
– Бандиты! – тихо брюзжал шедший за мной Дейв. – Дремучие декойты, или как их там называют?
– Это бирманское слово.
И тут я прямо-таки услышал, как лопнуло долго сдерживаемое терпение Дейва.
– Ну хватит! То декойты, то львы! Секс-бары! Переулки! То они возникают, то фр-рр – и их как не бывало! Ищи их среди теней, как ты выразился. Среди теней столетней давности! А может, и ещё древнее. Ты все про это знаешь, так твою мать! И снисходишь лишь до того, чтобы посмеяться надо мной! Только учти – с меня довольно. Слышишь? Ты обязан дать мне объяснения, а не дашь – я их из тебя добуду!
Я понимал, в каком он состоянии. Если я ему ничего не объясню, то как бы мне снова не понадобился меч. Правда, насчет меча я перестал беспокоиться: управляющий знал, как он выглядит, и не будь меча на месте, на выкрашенной серой краской стене остался бы явный след. Если бы меча не было, управляющий это заметил бы. Я не сомневался, что когда вернусь домой, меч будет по-прежнему висеть над камином и упрямо портить интерьер.
– Да не смеюсь я над тобой! – сказал я Дейву. – Поговорим. Только у меня в номере, где нас никто не услышит. А сначала надо пообедать. Я могу попросить, чтобы нам принесли еду наверх.
– Ты все знаешь! – повторил неумолимый Дейв. Это явно оскорбляло его, он глядел на меня с воинственным скептицизмом. – А меня небось собираешься кормить небылицами? Про духов вкручивать или про что-нибудь ещё?
– Про что-нибудь ещё, – покачал я головой.
Лифт со вздохом открылся, и мы ступили на толстую ворсистую подстилку, тут же, конечно, зарядившись статическим электричеством, которое сразу ощутится, стоит только дотронуться до чего-нибудь металлического.
– Про что-нибудь ещё, – повторил я, вставляя ключ в замок. – Про то, что случилось со мной несколько лет назад. Про то, что не так-то просто объяснить, а ещё труднее принять на веру. Поэтому я понимаю, как тебя разбирает.
Из широких стеклянных дверей балкона на нас глядела ночь. Тремя шагами я пересек комнату и широко распахнул двери. Так высоко уличная вонь не поднималась, а свежий речной ветер разогнал дневную жару. В черном стекле неба мерцали звезды и длинная рука Млечного Пути дугой изогнулась над городом, словно прозрачный шелк. «Рука Спиральной Галактики», – подумал я, и тут меня словно пронзило – мне показалось, что я увидел наложенным на тот образ, который с благоговейным страхом хранил в душе, облик куда более могущественной, нематериальной Спирали пространства и времени. Бурлящий водоворот, в котором наша собственная реальность, упорядоченная и строго контролируемая, являлась твердой Сердцевиной, а вдоль витков Спирали располагались бесконечные вариации этой реальности, всё, что только может вообразить человек, и даже много сверх того. В туманных пределах этих витков дремлют силы, способные играть человечеством, как детской игрушкой. Странствуя по этим виткам, не ведая ни смерти, ни времени, человек может превратиться в нечто большее, достичь полного выражения своей сути. И в конце этих странствий, если он уцелеет, человек сможет сам соперничать с могущественными силами Спирали, подняться над самим собой, как когда-то удалось этим силам.
Подняться или упасть! Мне доводилось видеть и то, и другое. Я видел и дрожал от ужаса и благоговения перед тем, каких крайних пределов эти падения и подъемы достигали. Дрожал, сознавая свою полную беспомощность перед ними. Долгие годы грандиозность этих образов угнетала меня, и в то же время воспоминания о них манили, терзали плоть, стучались в душу – в душу, которая увядала из-за стремления к успеху. Я пытался подавить эти воспоминания – не слишком усердно, ведь, порожденные пребыванием за пределами Сердцевины, они не имели корней. Но теперь-то я понял, почему просыпался со следами слёз на лице.
Показав мне мою слабость, меня предупредили. Этим предупреждением я попытался пренебречь. Похоже, Спираль решила напомнить о себе – и напомнила не слишком дружелюбно. Правда, противодействуя мне, Спираль продемонстрировала нечто новое – показала, как я сам могу использовать её возможности. Вызов меча был, конечно, пустяком, но этим пустяком я зато всегда мог воспользоваться, и кто знает, вдруг в моей власти ещё что-то. И пригодиться мне оно может при совершении хороших дел, важных начинаний, в сферах, где большое значение имеют мотивы. Ведь мне нужна будет помощь, и теперь я знаю, как её найти, по крайней мере мне так кажется.
То, что одни называют Спиралью и Сердцевиной, другие – в прежние времена – называли Колесом и Втулкой. Что ж, может быть, пора мне начать крутить это колесо, крутить в свою сторону. И я поднял руки, будто хотел обнять это парящее надо мной видение. И заметил, что Дейв молча наблюдает за мной, словно увидел меня впервые.
– Сейчас начну объяснять тебе, Дейв. Понять мои объяснения будет нелегко. Но если тебе покажется, что я спятил, вспомни, что ты сегодня видел, и попробуй объяснить увиденное как-нибудь иначе. И не упускай увиденное из памяти, не старайся рассуждать рационально! Не лги себе. Не отступай. Ты скоро обнаружишь, что воспоминания о таких вещах стираются быстро – быстрей, чем другие. А тебе они нужны! Знаешь почему? Потому что они смогут в конце концов пробить дорогу для наших контейнеров!
ГЛАВА 2
– Имей в виду, приятель! – Дейв погрозил пальцем у меня перед носом. – Тебе не удастся – повторяю ещё раз – не удастся так просто от меня отделаться!
Я пристегнул ремень безопасности.
– Надо было мне оставить тебя на Дальнем Востоке! Слушай, Дейв, я знаю, что ты человек спортивный, но тут тебе придется и вправду нестись со всех ног, чтобы угнаться за мной.
Он ухмыльнулся. И помахал передо мной чем-то позвякивающим, отдернув руку, когда я попытался это схватить.
– Спортивный взломщик, вот я кто! Подцепил, когда мы спускались в лифте.
Я стукнул по рулю.
– Слушай, ты, дуралей! Отдай ключи. Дело вовсе не в том, что я не хочу брать тебя с собой.
Ну, подумал я про себя, это не совсем так. По правде говоря, я ревниво относился к таверне и её завсегдатаям и ко всему, что она для меня значила. А значила она очень много. Она составляла совсем другую часть моей жизни, ничем не похожую на четко работающий холодный мир международной торговли со всеми его сверкающими атрибутами. А уж сверкать ярче, чем Дейв, было трудно. Хотя он и очень мне нравился, знакомить его с открытым мною миром не хотелось. Я боялся, что из-за Дейва этот мир сразу скукожится, поблекнет, утратит очарование. Даже если Дейв не станет этот мир осмеивать – а уж посмеяться над чем-то Дейв был великий мастер, особенно когда лучшая часть его души помалкивала, – даже если он сдержится, само его присутствие, сверхмодный пиджак, его сигареты, купленные в шикарном магазине, способны лишить таверну всей её теплоты и заманчивости – она станет казаться облезлой и даже унылой. Конечно, и я носил джинсы от Келвина Кляйна и ездил не на какой-нибудь таратайке, но дело было не в этом. И, кроме того, передо мной стояла главная задача.
– Помнишь, как вчера ты не мог найти дорогу обратно в эти улочки? Так же трудно найти и то место, о котором я говорю.
– Но ты сказал, что приходил туда и после первого раза, когда оказался на этой самой Спирали.
– Да, но уже много лет там не бывал. Я не переставал искать таверну, но это становилось всей трудней. Из десяти попыток удавалась только одна. Никак не мог найти дорогу, носился взад-вперед по улицам, пешком и на машине, все надеялся – вдруг найду. Ужасно противное состояние. Порой казалось, вот, вижу её вдали или что-то похожее мелькнуло на боковой улице. Я возвращался к тому месту, а там какая-нибудь старая, заброшенная лавка или ещё что-нибудь в таком роде. Начинало казаться, что ты рехнулся. Ничему не веришь, всё вызывает сомнения.
– А ты никогда не думал, что тебе это не кажется? Может, ты и впрямь рехнулся? Ладно, ладно! – встревоженно заверещал он. – Все в порядке. Я тоже видел эти закоулки, видел льва, или что это там было, и дейкотов тоже видел. Так что если ты рехнулся, то и я заодно. Видишь свои ключи? Хорошенькие ключики, да? Но, – прибавил он, когда я схватил их, – сначала выслушай, почему я рвусь ехать с тобой, у меня на то два соображения.
– Слушаю.
Дейв долго, театрально вытирал пот со лба шелковым платком.
– А ты не слышал, что тебе идет злиться? Ты хорошеешь! Итак, соображение первое: ты сказал, что на этот раз Спираль, как ты именуешь эту штуковину, до тебя дотянулась сама. Может случиться, она опять тебя вспомнит, а может, нет. Допустим, вспомнит – и тогда будет лучше, если ты окажешься не один. Соображение второе: если на пути в эту таверну мы влипнем в серьезные неприятности, брось меня на первом же углу, я как-нибудь попытаюсь сам выбраться, а ты поезжай искать дорогу. Ну что, возражения есть?
Я поерзал за рулем.
– Кто знает, может, у меня будет всего один шанс, но… – Я посмотрел на Дейва – вид у него был на зависть самоуверенный и фанфаронский.
Но я-то все его позы изучил и знал, что за ними скрывается острый ум. А вот такой храбрости я от него не ожидал. Он всегда издевался над моими пристрастиями к скалолазанию, фехтованию, парусному спорту, утверждая, что это свидетельствует лишь о не уснувших первобытных инстинктах. Его же увлекали коллективные виды спорта – футбол, баскетбол, не говоря уже о беге трусцой. Наверное, он никогда в жизни не был так напуган, как во вчерашних закоулках, и всё же – вот он стоит передо мной и просит, если понадобится, оставить его на растерзание чему-то, что совершенно явно угрожает только мне.
– Пошёл ты к черту! Садись! И пристегнись хоть раз в жизни.
– Слушаю и повинуюсь, о заместитель моего директора-распорядителя! Уж сегодня рисковать так рисковать!
Понемногу увеличивая скорость, я вывел свой «морган» со стоянки, повернул направо в сторону кольцевой дороги, круто поворачивая, объехал площадь и свернул в улицу направо. Лучше всего искать дорогу в таверну перед заходом солнца, а наши препирательства нас сильно задержали. Я слегка нажал на педаль газа, хоть с ней следовало обращаться осторожно. Эта моя машина и выглядела, и вела себя куда более вызывающе, чем все мои прежние элегантные спортивные автомобили.
Она была открытая, что мне ужасно нравилось. Даже несмотря на густой поток транспорта, чувствовалось, что воздух посвежел и стало прохладнее, и я с радостью приглядывался к признакам близкого дождя. Я ощущал, как раскрываются мои ссохшиеся поры в предчувствии влаги – ведь в Бангкоке я просто спекся. Движение стало не таким плотным, я прибавил скорость и с улыбкой повернулся к Дейву. Однако у него был не слишком радостный вид, он сидел поджав ноги и придерживал на груди полы яркой куртки, а его галстук развевался в вихре, идущем поверх лобового стекла. Меня этот холодный воздух бодрил и даже возбуждал, тем более что слегка повеяло морем. Впервые светофоры мне благоприятствовали, и я не имел времени взглянуть вверх, на облака, но краем глаза, казалось, заметил в сумеречном освещении первые слабые намеки на забытый ландшафт, словно различил в холмах и заливах вечернего неба воспоминания о нём. Внезапно меня охватило волнение, я снова увеличил скорость, машина полетела вперед, я свернул в улицу налево, готовый влиться в поток одностороннего движения: это был ближайший путь к старым докам. Сперва машину вынесло в конец Гаванской улицы, а оттуда в сумрачное устье Дунайской. Здесь, среди массивных стен, уже царила ночь, но в потрескавшихся окнах высокого склада отражались оранжевые и пламенно-красные облака, словно окна решили заменить собой газовые лампы, горевшие здесь в давние времена. Шины знакомо загремели, и я понял – булыжники так и остались здесь, как было когда-то – когда?
Прошло три, нет, четыре года с тех пор, как я был тут в последний раз. «Запоминай – доки, Дунайская улица, а дальше таверна!» – так наставлял меня Джип-штурман. И я старался запомнить. Я пускался на поиски таверны много раз, но попасть туда удавалось редко. Чаще всего я искал её, когда мне было плохо, трудно, когда в жизни моей наступал кризис. И в таких случаях иногда находил. Обычно я встречал в таверне какой-то особый покой и хорошую компанию. Меня кормили и поили, я слушал рассказы, которых в других местах не услышишь, у меня и самого всегда была припасена какая-нибудь замысловатая история. В те времена мне начинало казаться, что найду я или нет путь в таверну, зависит от моего состояния, что попасть в неё можно, когда я больше всего в ней нуждаюсь.
Но бывало и по-другому. Тогда я не мог найти даже запертых дверей. Вокруг были только низкие стены викторианской эпохи склада и фабрики, а то и засыпанные мусором пустыри или унылые улицы, застроенные вульгарными кафе, отживающими свой век лавками, а иной раз в глаза бросались свидетельства обновления: отреставрированные и приукрашенные фасады нежилых домов, сахариновая мешанина из сувенирных магазинов, дискотек, испанских баров или бистро с оплетенными соломой бутылками в витринах и складчатыми маркизами, – и всё это пестрое, элегантное и безжизненное, как бабочки из дутого стекла. Правда, неуспех в поисках постигал порой и в тех случаях, когда я был в таком же взвинченном состоянии, как когда я её находил, – по крайней мере, мне так казалось. Было ли мое состояние условным знаком для выхода на Спираль? Инстинкт подсказывал мне, что это не так, а в путешествиях по Спирали, когда кругом был хаос, я привык доверять инстинкту. Впрочем, смысл всего этого был выше моего понимания.
А сейчас, когда я завернул на улицу Тампере, меня будто током ударило – она ничуть не изменилась: свежий ветер гнал по сточным канавам те же обрывки газет, так же зловеще шелестели, скользя по мостовой, клочья полиэтилена. Дейв наконец прервал долгое молчание.
– Гак это и есть твоя романтическая гавань? – воскликнул он.
Однако я был слишком занят, стараясь разобраться в маленьких закоулках и двориках.
– Следи за крышами! – бросил я Дейву и повернул в левую, что-то вызвавшую в памяти улицу.
– И что я должен увидеть? – спросил Дейв.
– Увидишь – поймешь!
Я опять свернул направо. Двигаться надо было в сторону моря, это казалось самым разумным. Мне эта улица показалась знакомой, я вспомнил и эту заброшенную фабрику на перекрестке – ещё один добрый знак. В прохладном, неподвижном воздухе с пронзительными криками кружились чайки, их крики подгоняли и одновременно настораживали. По обеим сторонам улицы, такие же загадочные и гибкие, легли вечерние тени. Куда же свернуть? Позади автомобилей не было, и я сбавил скорость, машина едва ползла, пробираясь вперед, а я внимательно глядел по сторонам.
– Ну что? Пока ничего примечательного, – скучающе проговорил Дейв. – Тихо, как в сточной канаве. Им следовало хотя бы проложить тротуары, а то каково тут по вечерам. Неудивительно, что все так присасываются к телевизорам.
– То есть?
– А ты глянь на эти антенны. Наверное, живя здесь, окосеешь.
Я резко затормозил, и рот у меня раскрылся сам собой.
– Эй, Стив! Теперь я понимаю, почему ты так донимал меня с ремнем! – жалобно проскулил Дейв. – Я чуть не вылетел через лобовое стекло. Чуть сигарету не смял.
– Так ты ведь любишь турецкие.
Я снова прибавил скорость, и машина поскакала по булыжникам к перекрестку, а там свернула направо. Неподалеку эту улицу пересекала другая, а в конце её виднелись игольчатые тени, напоминавшие гигантскую паутину.
– Дейв, балда! Разве это похоже на телеантенны?
– Ну, не знаю. Здесь ведь порт недалеко, может, это радары?
– Антенны! – расхохотался я, будто опьянев от радости и облегчения.
Круто свернув ещё за один угол, мы с ревом понеслись вниз, к морю. Теперь Дейв мог всё видеть сам, и когда увидел, обомлел, молча откинулся на спинку сиденья, и рот у него раскрылся, а глаза расширились и поглупели. И даже я, предвкушающий, что мы сейчас увидим, невольно сбавил скорость и медленно въехал на забарабанившие под колесами доски набережной, и тут остановился. Мы оба молча поднялись и, встав на сиденья, опершись о ветровое стекло, с немым восхищением смотрели на старинную пристань, созерцали то, что должно было исчезнуть ещё два столетия назад. Меня охватила безудержная радость – теперь я знал, что это не галлюцинация, не плод моих фантазий, эти воспоминания, которые я так долго носил в себе, – перед нами высился целый лес без корней и листьев: вместо них виднелись лишь просмоленные канаты и лини, целый лес мачт, теснивших друг друга, великолепная флотилия кораблей с прямыми парусами на фоне пылающего архипелага туч, подсвеченных заходящим солнцем.
Сотни типов судов, их было невероятно много. Они стояли тесными рядами, покачиваясь на волнах, и терлись шканцами о прибрежную стенку, напоминая огромных морских чудовищ, лениво почесывающих бока. Небольшие рыбацкие лодки с изогнутыми носами стояли рядом с клиперами, очертания которых напоминали акул, мощные борта галеонов заслоняли палубы одномачтовиков с косыми парусами. Но в основном здесь были суда георгианской эпохи или похожие на них корабли, какие строили с конца XVIII до середины XIX века, – красавцы последней поры парусного флота. Жерла пушек на каперских кораблях кровожадно взирали на округлые борта купцов, а тут и там темнели четкие очертания тяжелых военных кораблей, с грозным властным видом стерегущих более мелкий флот. Все эти корабли доставляли в порты, расположенные в крайних точках Сердцевины, грузы со Спирали – странные грузы, о назначении которых зачастую можно было лишь догадываться. Даже военные корабли тоже перевозили товары, причем едва ли добытые честным бартером или полученные в награду за конвойную службу. Всем им скоро предстояло вернуться на Спираль, слишком долгое пребывание вне которой таит в себе опасность. А пока они тут, их команды наверняка отправились на поиски развлечений, и мы можем последовать за ними.
Я улыбнулся Дейву, вполне понимая, что до сих пор, сколько бы я ему ни втолковывал о Спирали, он упрямо отмалчивался, не спешил соглашаться, не веря ни единому моему слову, несмотря на пережитое им в Бангкоке.
– Какие-нибудь комментарии, мистер Ошукве?
Дейв поежился. Его голос, потерявший обычную насмешливость, казался тонким и глухим.
– Не знаю, что и думать! Так ничего и не понимаю. Все вижу, но всё равно не беру назад своих слов, что ты тронулся. Просто я и в себе не слишком-то уверен.
– Со мной было так же. Но разве это не фантастическое зрелище? Разве не красота?
– Красота? А то, что налетело на нас в Бангкоке, по-твоему, тоже красиво? Господи! – Он провел по губам тыльной стороной ладони. – Я-то считал, что живу в ладу с миром. Нигде не растеряюсь, на меня как сядешь, так и слезешь. Но если каждый раз, когда неверно завернешь за угол, тебя поджидает неизвестно что, можно ли жить спокойно? На что я могу нарваться у себя в Кано? Или возвращаясь домой с работы? Разве придёт кому-нибудь в голову ожидать таких сюрпризов? Разве можно быть к этому готовым? Я всегда знал, что ты довольно странный, Стив, но если, увидев это, ты приходишь в восторг, то, значит, ты во сто раз более странный, чем я думал.
– Благодарю за лестную характеристику, – усмехнулся я. – Ты ещё привыкнешь, Дейв! Но в одиночку мы действовать не можем. Мы нуждаемся в помощи и за ней сюда и прибыли.
Я разглядывал кирпичные стены бывших портовых зданий, на которых ещё виднелись давно нанесенные краской знаки, выцветшие от соленого ветра. Над дверями самого высокого здания красовалась витиеватая надпись на медной дощечке, прикрепленная к плите красного песчаника, стершаяся так, что лишь с трудом можно было прочесть: «Верфь Парамарибо».
– Тут я ничего не знаю. Нам нужно попасть на улицу Мелроуз, за Данцигским причалом. Это где-то здесь. Пошли, найдем какой-нибудь указатель или спросим у кого-нибудь.
Дейв с величайшей неохотой вылез из машины и поморщился, когда его ноги коснулись трухлявых досок, словно боялся, что они развалятся под ним и он окажется в покрытой маслянистой пленкой воде. Что поделаешь, видно, воображение у него было богатое.
Мне-то самому говорили, и отнюдь не в порядке комплимента, что я потому так легко со всем свыкся, что воображение у меня было совершенно неразвито. Может быть, и так, но, когда я всматривался в здешние сумрачные улицы, куда редко заглядывало солнце, мне нетрудно было представить, что здесь встречаются призраки.
Однако сейчас тут не было ни души. Корабли казались безлюдными, но на них, наверное, осталась охрана. Правда, я не рискнул бы проверять, так это или нет. Вдруг нарвусь на корабль волков или ещё на что-нибудь похуже. Мне намекали, что на Спирали есть существа пострашней волков, но, о ком шла речь, догадаться было трудно. И теперь, когда первоначальная эйфория прошла, я стал думать, не слишком ли легко мы сюда проскочили? В этих зыбких и сумрачных отрогах нормального мира вряд ли стоило доверять внешнему виду.
