Полуденные врата

Уолан, стоя у руля, тихо напевал – песню тробриандцев [89], как он сказал мне, воспевающую их легендарную праматерь Имдедую:

– Имдедуя, успокой меня у своей груди.

Я – Полуночное Солнце,

Я зачахло, исхлестанное волнами моря.

И день и ночь я стремлюсь к тебе, Имдедуя!

Я облокотился о перила и задумался: что бы было, если бы я решил остаться на Спирали и вернуться домой неизвестно когда или вообще не возвращаться? Кем бы я тогда, интересно, стал? Я так глубоко погрузился в эти мысли, что, когда кто-то оперся о перила рядом со мной, даже подпрыгнул.

– О! – удивился я. – Это ты! Я не ожидал, что ты так скоро проснешься.

Джеки вздохнула.

– Проклятые колеса! Сначала я не могла заснуть из-за их стука. Потом он стал меня даже убаюкивать. И вдруг – на тебе! – стук прекратился! Их что, остановили, да? И теперь я снова не могу заснуть.

– Тебе всё равно лучше побыть здесь, на свежем воздухе. Красота, правда?

В этот раз её вздох прозвучал по-другому.

– Да! Хотя красота тревожная! Никогда не думала, что такой, как ты… впрочем, нет, это несправедливо. Просто я никогда не думала, что на тебя такие вещи действуют. Мне казалось, что ты к такому равнодушен.

– Мне тоже так казалось. А выходит, внутри у меня это сидело.

– Интересно, – проговорила Джеки с неожиданной кротостью. – Послушай, Стив, может, я спрашиваю глупость, но ты говорил, что здесь – за пределами Втулки, или Сердцевины, или как вы там это называете, – витают тени множества разных мест.

– Ты правильно подобрала слово – «тени». Можно, правда, называть это проекциями – отражениями, которые Сердцевина отбрасывает во вневременное пространство. Часто они накладываются друг на друга, так что разные времена соседствуют друг с другом или переплетаются между собой. Я плавал однажды с капитаном семнадцатого века, утверждавшим, что он может водить автомобиль.

– Звучит дико! Какая путаница!

– Хотя я здесь не так уж много видел, я бы этого не сказал, никакой путаницы нет. Говорят, что тень места часто выглядит более реально, чем само место.

– Более верной духу этого места?

– Ты схватываешь быстрей, чем я. Да, вроде бы в отражении сконцентрированы все характерные черты. Всё, что составляет особенность данного места. Это, так сказать, его архетип. Возможно, такого места в действительности даже никогда и не существовало.

– Именно так, – задумчиво проговорила Джеки. – Видишь ли, я размышляла: может быть, и с людьми здесь происходит то же? С теми, кто сюда попадает. Вот, например, ты, – по-моему, ты как раз иллюстрация к этому. Ведь ты бываешь таким отъявленным хладнокровным эгоистом.

– Знаю, нечего это повторять. Я был таким когда-то давно. А теперь я, как и ты, совсем другой.

– Не по отношению ко мне, я не это имею в виду. Я хочу сказать, что ты никогда не был только эгоистом, иначе с чего бы, если уж на то пошло, я в тебя влюбилась? И здесь я вижу тебя таким, какой ты есть, но чего-то в тебе больше, чего-то меньше. О… черт! – Она облокотилась на перила и подперла руками голову. – Нет, всё не так просто. Но чем больше я пытаются докопаться до смысла…

Я поднял бровь.

– В Спирали veritas [90], ты это имеешь в виду?

Джеки встряхнула головой, да так, что светлые волосы чуть не хлестнули меня по лицу.

– Вот в этом ты весь! Ты и дома не преминул бы свести все к чему-нибудь в этом роде. Лишь бы не ломать себе голову.

– Не знаю! – возразил я, ощущая, как где-то что-то зачавкало, словно снова заработали колеса. – Я изменился, я это сам ощущаю с тех пор, как мы… Черт! С тех пор, как я тебя бросил! Но ведь, ясное дело, за столько лет человек должен измениться – ведь шестнадцать лет прошло! Ещё хорошо, что я изменился в лучшую сторону, – наверное, на меня Спираль подействовала. Я стал гораздо больше, чем раньше, думать о других. Но и тогда я попал сюда из-за того, что кое о ком слишком много думал.

В лунном свете волосы Джеки отливали серебром. Стоя рядом, она скосила на меня глаза.

– Знаешь, Стив, дорогой, я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Я глубоко вздохнул.

– Вот о чём… Ты, наверное, права. Здесь, на Спирали, люди меняются, их сущность проявляется ярче. Я видел, как это бывает, причем меняются кто в лучшую, а кто в худшую сторону. И поэтому я, пожалуй, решусь сказать тебе кое-что, чему ты должна поверить. При других обстоятельствах я бы тебе этого не сказал.

Джеки пожала плечами.

– Давай. Попытка не пытка.

– Ну ладно! Я… – Я задохнулся. Давай, давай, парень, говори! – Я был безголовым, свихнувшимся болваном, оттого и расстался с тобой. Я уже давно понимаю, какую дурость совершил, может, и всегда понимал. Но не мог сознаться самому себе, боялся ощутить себя полным выродком. Ну и пустился в рассуждения. И дорассуждался до того, что разучился чувствовать. Я ушёл в себя. Потом заледенел. Я страшно обидел тебя, но и с себя содрал кожу. Почти разучился общаться с людьми, растерял друзей.

Джеки, отвернув от меня лицо, все ещё стояла, опираясь на перила. Она опустила голову, и лица не стало видно из-за упавших на него волос. Инстинктивно я потянулся, чтобы их погладить.

– Я не прошу у тебя прощения. Что сделано, то сделано. – И снова я, поддаваясь какому-то порыву, провел рукой по её волосам, погладил шею, моя рука скользнула по её лопаткам вниз, по спине. Джеки внезапно выпрямилась, и моя ладонь очутилась на её талии. Джеки дала притянуть себя ближе – уже во второй раз за этот день. Подняв глаза, она смотрела мне в лицо, дышала моим дыханием. Светлые волосы, бледная кожа, белая блузка – в жемчужном свете луны Джеки казалась искрящейся статуей, вылепленной из блестящего снега. При этом грудь её нежно прижималась к моей, её тепло проникало в меня сквозь странный Джипов кожаный костюм. Моя рука лежала на поясе её джинсов, я привлек её теснее к себе, другой рукой отстраняя с её лица, с приоткрытых губ пряди светлых волос, я прижимал её к себе все сильнее, как бы формуя её мягкое, стройное, податливое тело, и она сама медленно обхватила меня руками. Я приник губами к её губам, ощутил касание кончика её языка, но…

– Эй, на палубе! – раздался крик. – Паруса! Паруса!

Мы отшатнулись друг от друга и принялись оглядываться. Но не успели и слова сказать, как на палубу высыпала, казалось, вся команда. Тревожный крик впередсмотрящего взволновал всех.

– Что ты орешь? – прокричал Уолан. – Где паруса?

– За нами! Не то три паруса, не то четыре!

– Чёрт побери! Парень прав! – встревоженно проговорил Те Киоре. Он слегка взмахнул подзорной трубой. – Даже снизу, отсюда, я вижу два, да вот вроде и третий. Как назло, луна так шпарит! Две мачты, это кеч[91] с марселями [92], а вон ещё три кливера! Будь все проклято! Знаю я, чем это пахнет! Что скажете, шкипер?

– Не повезло! Вот что! – пролаял Батанг Сен ещё более отрывисто, чем обычно. – Видите? Pinisi![93]

– Что? – воскликнула Джеки.

– Pinisi! – с яростной настойчивостью повторил Батанг и сунул подзорную трубу прямо в лицо Джеки. – Boegis! Pinisi!

Те Киоре кашлянул.

– Он хочет сказать, что эти парусники за нами – местные шхуны, prahus. Только не простые шхуны, они все Boegisprahus, их ещё называют pinisi, понятно?

– Ах вот оно что! – с облегчением вздохнула Джеки – А я уж встревожилась. Но ведь наш капитан тоже из этих боеги? Верно?

– К сожалению! В том-то и соль. Они все мусульмане, а Батанг человек старой веры – он всё ещё держится за индуизм.

– Да! В том-то всё и горе! – закивал Батанг. – Может, это мои двоюродные братья, может, просто друзья. А может, отъявленные негодяи-пираты. А может, и то и другое вместе! К востоку от солнца до сих пор есть старые боеги, сохранившиеся от плохих времен. Хорошо, если они следуют за нами случайно. А вдруг нет?

– Но они такие маленькие по сравнению с вашим кораблем, – вставил я. – Разве мы не можем просто обогнать их и уйти или победить в бою, если дойдет до этого?

– Может, у них большие команды, много оружия!

Я кивнул и вздрогнул – во мне взыграл адреналин.

– А выстрелить в них для острастки вы не можете? Пока не узнаете, кто они?

Ветерок принёс глухой звук удара.

– Может, и выстрелим.

Но в воздухе что-то с громким треском взорвалось, как раз над правым бортом.

– Фейерверк! – рявкнул Батанг.

– Что это, СОС? – удивился Те Киоре.

– Эй, на палубе! – крикнул впередсмотрящий. – Сигнал бедствия по правому борту! Pinisi остановились!

Мы и сами это видели, даже без подзорной трубы, – белая точка замерла на фоне серого пустого неба.

– Наверное, другие поплывут ему на помощь! – воскликнула Джеки.

– Похоже на то, – согласился Те Киоре.

– Но мы-то ближе, мы можем подоспеть к ним скорее.

– Да, если раздуть пары. Я вот только думаю, шкипер…

Батанг нетерпеливо облизал губы.

– Шимп, ты же волшебник! Посмотри!

Шимп со стонами приковылял и остановился рядом со мной, кляня все на свете, возмущенный тем, что его разбудили. Когда я рассказал ему о показавшихся prahus, он угрюмо уставился в сгущающуюся темноту и понюхал воздух.

– Что-то с ними не совсем чисто, но они тоже плывут к востоку от солнца. Сильных враждебных чар не чувствую – больше ничего не могу сказать.

Батанг с минуту поразмышлял, потом схватил переговорную трубу и повернул рукоятку машинного телеграфа.

– Разводи пары! Идем проверить! Осторожно!

Колеса снова захлюпали, Уолан медленно повернул руль, а над головами у нас потрескивали от свежего рассветного ветра паруса. Мы с Джеки стояли, тесно прижавшись друг к другу, и помалкивали, захваченные своими переживаниями и тем, что происходило вокруг. Мы вглядывались во все приближавшуюся пострадавшую prahu. Она, видно, на самом деле терпела бедствие, одна мачта сильно кренилась при малейшем покачивании. Шхуна тяжело переваливалась, как будто в неё набралась вода или оторвался груз в трюме. Становилось все светлей, и я вдруг со щемящей остротой вспомнил странное мимолётное ощущение, которое испытываешь, когда прыгаешь с корабля на корабль, и кажется, что под тобой сама бесконечность, хотя это всего лишь море.

Мое беспокойство усиливалось, и в конце концов я, погладив Джеки по плечу, попросил её подождать меня и спустился вниз. По двум причинам. Во-первых, надо было вооружиться мечом, во-вторых, здешние каюты для гостей были оборудованы всеми личными удобствами, столь же роскошными, хоть и несколько облезлыми, как и все прочее на судне. Возвращаясь и с удовлетворением чувствуя, как меч постукивает по ноге, я столкнулся с Те Киоре, вооруженным его палицей-мечом. Мы смущенно улыбнулись друг другу, как гости, сбегающие с вечеринки.

– Скорей всего, у страха глаза велики, – извиняющимся тоном проговорил он, – но кто знает, подстраховаться никогда не мешает, верно?

Я кивнул, и мы поднялись на палубу. Было почти светло, небо серело, рваные клочья тумана поднимались вверх какими-то странными витками. Теперь уже хорошо видны были высокие, похожие на плавники акулы паруса терпящей бедствие шхуны, они быстро приближались к нам. Только один человек у нас на борту не принимал участия в общем беспокойстве: Шимп по-прежнему сидел на палубе в позе лотоса, привалившись к перилам, скрестив ноги и упираясь башмаком одной ноги в колено другой. Он казался грубой, лохматой пародией на Будду, но, судя по тому, как подрагивала от храпа его рыжая борода, он отнюдь не предавался медитации. У руля стоял сам Батанг, бормоча неразборчивые команды, похоже было, что он описывает большой круг, подходя к шхуне не самым коротким путем. А шхуна качалась с боку на бок, и команда, цепляясь за реи и планширы, махала нам руками и звала на помощь.

Батанг отдал какую-то команду, колеса остановились, и на палубу выбежали матросы с линями, но капитан приказал ещё что-то, и я почувствовал под ногами знакомое сотрясение.

– Что это? – испуганно воскликнула Джеки.

Я показал на палубу. От перил откатывали длинный лафет, ярко раскрашенный зеленым и красным, ствол из позеленевшей бронзы был покрыт золочеными чешуйками, а две рукоятки имели вид крыльев, жерло же казалось широко раскрытым ртом какой-то рептилии. Вокруг возилась команда.

– Не очень-то капитан доверяет своим родичам!

– Наверное, судит о них по себе. Итак, мы приближаемся, но почему с наветренной стороны? Странно! Эй, Держись!

Нас подняло на большой волне, матросы начали крутить линями с крюками на конце.

И вдруг словно ад разверзся.

Шум был невероятный. Сперва я подумал, что раньше времени выстрелила пушка, но оказалось, она свалилась набок, придавив кричащего матроса, а дым поднимался с нижней палубы. Матросы соседней шхуны, только что беспомощно цеплявшиеся за реи, с дьявольским визгом влетали к нам на борт на веревках; прибой из людских тел бился о наш корабль, атакующие лязгали саблями и стреляли из пистолетов. Нападение пиратов казалось внезапно нахлынувшим кошмаром.

Джеки закричала, Те Киоре выпустил струю замысловатой брани, я, наверное, тоже орал, а Батанг Сен дергал ремень свистка. Но при этом он ещё и решительно налег на руль, так что мы круто повернулись. Ветер наполнил наши паруса и понес вперед, волны вздымали корабль, и мы сразу оставили пиратскую шхуну далеко позади, оборвав их тросы, отчего половина бандитов, не завершивших прыжок к нам на борт, оказалась в море. Батанг совершил блестящий маневр, видно, он держал его в уме, когда подходил к зовущим на помощь с наветренной стороны. Победные кличи пиратов сменились криками ужаса, когда несчастные боеги попадали – куда? Над блестящим, нестерпимо голубым морским простором сиял рассвет, а тумана как не бывало. Колеса снова заработали с прежней силой, поднимая фонтаны брызг.

Не сделай Батанг этого решительного поворота, нас одолели бы в несколько минут или во всяком случае завязали бы с нами бой, пока не подоспели остальные. На этой шхуне было, как видно, не меньше сотни пиратов – весьма внушительное количество, если учесть ещё и пушки. И половина этой братии оказалась у нас на борту, где шла настоящая баталия.

– Если они попортят колеса или перережут крепления, мы трупы, – проорал Те Киоре. – Пошли!

Мы вместе бросились к ограждению полуюта, но там уже кишели пираты, наобум палившие из пистолетов. Я крикнул Джеки, чтобы она укрылась внизу, размахнулся мечом и сбросил сразу троих за борт, потом перегнулся через перила и начал рубить видневшиеся внизу головы. Те Киоре добрался до трапа и прокладывал себе путь дальше, разя врагов налево и направо. Лезвие его палицы-меча, поднимая фонтаны искр, разбивало на куски сабли. Он добрался до палубы, пираты подались назад, и я, перемахнув через перила, прыгнул на освободившееся место, не прекращая рубить мечом всех, кто попадался под руку. Конечно, это было не по правилам, но сразу изменило положение дел. Те Киоре врезался в толпу пиратов, награждая их глухими ударами, он крушил их тела и черепа, отбрасывая вражеские сабли, словно соломинки, прокладывая широкую дорогу по всей палубе. Крича и вопя, он собрал за своей спиной целый хвост из раскиданных в разные стороны членов нашей команды, а по мере того, как мы продвигались вперед, к нам присоединялись и остальные. Конечно, выстрелы из пистолета могли остановить маори, но пираты успели выстрелить только по разу, а затем у них уже не было времени перезаряжать пистолеты. Я двигался вперед рядом с Те Киоре, рубя и коля мечом в обе стороны, и вдруг увидел, как один из пиратов, засевших на наших реях, целится в нас из пистолета. Но просвистевшая откуда-то сзади стрела аккуратно сбросила его с насеста. По трапу полуюта карабкался высокий стрелок из лука, наметивший себе новую цель, но на него налетел орущий пират и ударил его топором в живот; лучник рухнул.

И тут я увидел, как Джеки, так и не ушедшая с палубы, держа обеими руками пистолет, целится во владельца топора. Пистолет выстрелил и вылетел у неё из рук, пират круто повернулся и упал. Я услышал, как засмеялся, точно гиена, Батанг. К моему ужасу, Джеки, встряхивая онемевшими после выстрела руками, сбежала с полуюта прямо в кашу на палубе. Я повернулся было, чтобы броситься к ней, но один из пиратов замахнулся на меня саблей, в ответ я ударил его мечом раз, другой, повалил на колени и рубанул мечом по горлу. Джеки тем временем подняла лук убитого.

– Оставь, дурочка! – гаркнул я. – С этим не справишься, это тебе не пистолет.

И замолчал. Джеки ловко вставила стрелу, уперла её в свой большой палец, натянула тетиву и отпустила. Захлебнувшись криком, упал ещё один пират, из горла у него торчало оперение стрелы. Джеки застрелила ещё одного, бросившегося от неё бежать.

Но вот Те Киоре со своей свитой обогнул люк и двинулся в обратный путь, тесня пиратов к правому борту, к леерному ограждению, за которым было только море. Однако в море оставался шанс на спасение – вдруг кто-то их подберет, палуба же являла собой сущую мясорубку. Большинство пиратов предпочло море.

Но увы, они забыли о колесах. А их шум вдруг странно изменился, крики, смешавшись с их глухим чавканьем, замерли, а потом колеса заработали на свой обычный лад. Лицо Джеки исказилось, она выронила лук, и внезапно её начало неудержимо рвать.

Я подскочил, оттащил её в сторону, хотел обнять. Она затрясла головой, но я не выпустил её.

– Джеки! Что с тобой? Ты не ранена? Я и не думал, что ты умеешь управляться с луком!

– Сто лет в руках не держала, – хрипло ответила Джеки, дыхание её от испуга и отвращения было несвежим. – Никогда не стреляла, кроме как в мишень. А тут меньше десяти ярдов – промахнуться невозможно. И попала прямо в горло, надо же!

Она покачала головой, будто в панике, но я крепко прижимал её к себе. На секунду она закрыла глаза, и по телу её пробежала судорога. Легкая, вытянутая, как струна, Джеки казалась просто статуэткой из бальзы!

Вдруг нам на плечи легли чьи-то тяжелые руки и развели нас в разные стороны.

– Жаль разлучать такую счастливую парочку, – сказал Те Киоре. – Ловко вы пальнули из этой однострунной арфы, мисс! Вооружайтесь ею, бедняге Игроку она больше ни к чему. А вам пригодится. Мы ещё по самое горло в неприятностях. Вон, оглянитесь!

За нами гнались три большие шхуны. Их паруса белели, как огромные акульи плавники. Наш маневр дал им возможность настичь нас. А на «пострадавшей» шхуне поспешно выпрямляли мачту, чтобы принять участие в погоне. Все мы вздрогнули, когда вдруг что-то с визгом пронеслось между мачтами, ветер взъерошил волосы у нас на головах, что-то с шипением бухнулось в залитую солнцем воду.

Те Киоре смачно выругался:

– Черт побери! Мы уже в зоне обстрела! Эй, у пушки!

Но ни пушки, ни её команды больше не было. Заряд крупной картечи, выпущенный пиратами, в щепки разнес лафет, исполосовал командора и матросов, стоявших с одной стороны, и опрокинул саму пушку на тех, кто находился с другой. Попавших под пушку, окровавленных, с переломанными костями, вытаскивали их товарищи, и вид их надежды не внушал. В моей душе поднимался протест. Эти люди, которые, наверное, пережили в пять раз больше моего, теперь уничтожены, как жалкие отбросы, и во имя чего? Ради меня? Ради доброго имени нашей фирмы? Или ради того, чтобы зеленели леса и рос рис на полях острова Бали и не погибла его древняя мудрая культура?

– Так! – завопил Те Киоре. – Четыре человека с левого борта! Катите вашу несчастную пушку на правый борт и укрепляйте её там!

– Пушку с левого борта? Так у вас их всего две? А я-то ещё считал, что «Непокорная», на которой я плавал, слишком скудно вооружена!

Те Киоре выкатил на меня глаза.

– Мы же грузовой корабль, а не какой-нибудь бандит-капер! Для нас двух двенадцатифунтовых пушек на носу и на корме и то много. Эти паршивые пиратские шхуны, видно, вооружены до зубов! Всё равно мы им устроим веселую жизнь! – Он подозвал к себе одного из матросов: – Бугай, да-да, ты! Будешь командиром орудия. А Чен, Баг О'Нейл, Рукус… надо бы ещё одного…

– Те Киоре, – неуверенно окликнул его я, – я состоял одно время при пушке…

– У старика Пирса? Ура! По местам! Ну, черти! Чего встали? Вперед, заряжайте, палите, сколько эта чертова пушка выдержит! Матросы – на реи! Прибавить паруса! Боцман – вниз! Несите мушкеты! Да бегом, вы, черти полосатые!

Можно было не подгонять нас, выстрелы гремели слева и справа, и сыпавшаяся градом картечь прошила парус над кормой. Когда мы мчались по палубе, я прихватил прибойник, и пока пушку принайтовывали к месту, стал забивать заряд в её драконью глотку, а вслед за ним и небрежно скрученные в жгуты куски пакли, которые затем увенчали огромным ядром. Я добавил ещё пакли, и старый китаец, назначенный командиром, навёл пушку на первую преследующую нас шхуну, взял рожок и начал было сыпать порох в затравник, но вдруг повернулся и упал спиной прямо на пушку. Я поймал падающий рожок и увидел, что китаец раздирает руками грудь и кашляет кровью; ветер донес слабое потрескивание.

– Из мушкетов палят, сволочи, – пробормотал европеец по имени Баг О'Нейл и схватил прибойник.

– Из такой дали?

– Ну, если стрелки меткие, им это нипочем. А эти, наверное, не только на одни прицелы полагаются, знаю я их! Пригнись, ребята!

Пальник убитого Вутая – кусок тлеющего фитиля – покатился по палубе, я поймал его, подул, помахал, боясь, как бы он не погас. Сколько ещё надо сыпать затравки? Я покосился на остальных, но никто не горел желанием подать совет. Я высыпал с маленький стакан и, затаив дыхание, пытался поймать момент, когда наши суда, качающиеся на волнах, окажутся на одном уровне. В конце концов я решился и боязливо поднес фитиль к запальнику.

Взметнувшееся пламя едва не опалило мне ресницы. Я скорее почувствовал, чем услышал выстрел, воздух вздрогнул, а я был так ошарашен, что даже не видел, куда полетело ядро. Словно кто-то гигантским кулаком стукнул в дверь сарая, послышались радостные победные крики, и я как сквозь туман увидел, что парус на фок-мачте пиратов обвис, его сразило ядро. Желтоватую шхуну закрутило, сорванные паруса беспомощно трепыхались, a prahu, послужившая приманкой, ближайшая к лидеру, вышла из-за его кормы и оказалась впереди всех. Но подбитый парус тут же водрузили на место, и пираты возобновили погоню. Раздался резкий свист, треск, градом посыпались щепки, и Чен, раненный в ногу, с криком упал, а мы все едва успели отскочить от пушки, которая, сорвавшись с креплений, словно колесница Джаггернаута [94], с грохотом покатилась по палубе, набирая на ходу скорость и устремляясь прямо к люку, ведущему в трюм. Баг О'Нейл ухватился за волочащийся канат, я повис на другом, и пушка потащила нас, изрыгающих проклятия, за собой; к нам на помощь бросились и другие матросы. Если эта махина рухнет в пустой трюм…

Уолан схватил брошенный прибойник и сумел всадить его между колесом и лафетом, как останавливают на ходу телегу. Пушка со скрежетом замедлила ход, постепенно останавливаясь; теперь она уже не могла бы нырнуть в трюм.

Мы вздохнули с облегчением, но набежавшая волна качнула корабль, и пушка покатилась назад, мы едва успели шарахнуться в сторону. Остальные матросы бросились её останавливать, но с меня этого было довольно, и я на непослушных ногах вернулся на корму.

– Если мы ещё раз пальнем из этой развалюхи, она просто свалится за борт! – крикнул я Те Киоре и капитану. – Или пробьёт днище.

Маори посмотрел на Батанга.

– Сколько надо времени, чтобы усилить крепления?

– И установить пушку? Да уж часа два, не меньше, – пожевал свой ус Батанг. – А они – рядом!

– Ну, всё ясно, – пробормотал Те Киоре. – Получим ещё подарочек! Только теперь с двух сторон! Да ещё и сзади поддадут! Жаль, что я не человек-змея в цирке!

– С чего вдруг? – спросила Джеки, все ещё прижимая к себе лук.

– Тогда бы я чмокнул себя в задницу на прощанье! Всё! Больше в башке никаких мыслей.

– У меня тоже никаких, – угрюмо сказал я.

Батанг Сен пробормотал себе под нос, как мне показалось, очередную непристойность.

– Вы что же? Решили сдаваться? – вскричала Джеки. – Должен же быть какой-то выход, надо что-то попробовать придумать!

За нашими спинами раздались громкие рулады сладкого храпа. Мы разом обернулись. У перил всё так же в позе лотоса, мирно, как дитя, почивал Шимп, его усы подрагивали от храпа. Джеки с воплем кинулась к нему и начала трясти за плечи, мы с Те Киоре аккуратно, по-военному подхватили соню под мышки и поставили на ноги. Но храп не прекратился. Ни пушечная пальба, ни битва на палубе не пробудили Шимпа. С неожиданной силой Батанг Сен поднял бочонок, стоявший у штурвала, и плеснул водой в широкую физиономию Шимпа. Глаза у того сразу распахнулись, и он воззрился на нас со зверским видом, словно индийская маска: зрачки скошены, зубы оскалены, выражение лица свирепое. Он напряг руки, и мы с Те Киоре полетели на палубу.