Превышение полномочий

Бывший коллежский секретарь отшатнулся и вжал голову в плечи:

– К-к-какие часы?

– Серебряные, глухие, с буквами Я. и П. на донце. Ну? Отвечайте! – громко потребовал Кунцевич.

– Не видел я никаких часов.

Надзиратель поднялся:

– Придется вам пройтись со мной.

– Куда?

– Как куда? На Офицерскую.

– Никуда я с вами не пойду. Я вас знать не знаю.

– Мне что, городового позвать? Пойдемте, честью прошу, побеседуем в более спокойной обстановке, а коль выяснится, что вы ничего противозаконного не совершали, я вас немедленно отпущу. Если вы честный человек, то бояться вам нечего.

Адамов неохотно встал из-за стола:

– Ну хорошо, пойдем, но я буду жаловаться!

– Это ваше законное право. Я вам в сыскной и перо с бумагой дам, чтобы жалобу написать.

Минут десять шли молча. «А если он так и будет все отрицать? Что тогда делать-то? Ведь предъявить мне ему нечего, – с тревогой думал новоиспеченный сыщик. – Как же мне его разговорить?»

– Артемий Федорович, я смотрю, у вас на мундире след от университетского значка остался. Высшее образование получили, чин немалый выслужили. Как же так получилось, а?

Адамов молчал минуты три. Кунцевич уже подумал, что его вопрос останется без ответа, но тут бывший учитель остановился:

– Не надо мне про совесть напоминать. Нет ее у меня, пропил. Поэтому, если хотите признание от меня получить, купите сороковку, а лучше бутылку, я вам все и расскажу.

Кунцевич стал вертеть головой, ища винную лавку.

Адамов подергал его за рукав:

– Лавки все уже позакрывались. В трактир надобно идти. Ближайший – вот за этим углом.

– У меня только двугривенный, – смущенно сообщил полицейский надзиратель.

Бывший чиновник вздохнул:

– Что же с вами делать, пойдемте.

– Вас никогда не мучило похмелье? Да не такое, когда просто голова болит, а такое, когда так плохо, что жить не хочется? Когда просыпаешься и не понимаешь, кто ты, что ты, где ты? Когда думаешь только об одном: найти заветную жидкость, найти любой ценой, любым способом, найти и тут же уничтожить, ибо если не найдешь и не выпьешь – то все – помрешь. Не было у вас такого? А я последние лет десять так каждый день встречаю. И ради вина на все готов пойти, все готов продать. Как-то совсем мне плохо было, а угостить никто не хотел. Так я к брату пошел и попросил денег на доктора, который от пьянства лечит. На иконе ему поклялся, что покончу с этой привычкой. А как брат денег дал, так я не к доктору, а в кабак и тут же все пропил!

Адамов ловко опрокинул в глотку вторую рюмку.

– Вы, Артемий Федорович, про часы расскажите. – Кунцевич вертел между пальцами двугривенный.

– Вот и вы меня выслушать не хотите. – Пьяный уже чиновник вздохнул, повернулся к буфетчику и заискивающе попросил: – Порфирий Кузьмич, налейте-ка еще.

Получив водку, Адамов поставил рюмку перед собой и обратился к полицейскому надзирателю:

– Да что тут рассказывать. Увидел в трактире железнодорожника, подсел к нему, он меня угощать начал. Пили до самого закрытия. А как из трактира вышли, так он и свалился, я его поднимать, а у него из кармана часы вывалились. Смотрел я на них, смотрел, в конце концов не выдержал и себе забрал. Их бы все равно у него утащили. Не я, так кто-нибудь другой непременно срезал бы.

Кунцевич спросил:

– Часы-то трактирщику отнесли?

– Нет, Михаил Кондратьевич мне бы за них целковый дал, много два. А мне тогда деньги не требовались, мне уже хорошо было. Я их утром часовщику знакомому отнес, Леонову, отдал за пять рублей.

– А где мастерская Леонова?

– Да здесь недалеко, на Садовой, но он, наверное, уже закрылся. – Адамов выпил и отер рот ладонью. – Что мне будет?

– Я не знаю, суд решит.

– А может, это и к лучшему… Ведь в тюрьме водки-то нет? Ну помучаюсь я без нее несколько дней, а потом, глядишь, и отвыкну? Как вы считаете, смогу я перестать?

– Я думаю, сможете. Давайте мы так поступим: сейчас все-таки сходим к Леонову и заберем у него часы, а потом пойдем на Офицерскую, и вы все, что мне сейчас говорили, собственноручно напишете.

– А, давайте! Я все для себя решил. Порфирий! Налей-ка мне на дорожку!

«Принимая во внимание, что отставной коллежский секретарь Артемий Федоров Адамов по обстоятельствам настоящего дела достаточно уличается в краже у находившегося в бесчувственном от опьянения состоянии крестьянина Якова Панова часов, которые вскоре после кражи продал часовщику Леонову, дознание о нем полагаю передать судебному следователю третьего участка Санкт-Петербургского окружного суда, для возбуждения уголовного преследования по ст. 1656 Уложения о наказаниях».

Жеребцов отложил рапорт и посмотрел на Кунцевича.

– Молодец! Признаться честно, поручая вам это дело, я на успех не рассчитывал. Своим отношением к службе вы меня порадовали. Из вас должен выйти толк. Я сообщу его высокородию о вашем похвальном рвении. Продолжайте в том же духе. Вопросы?

– Есть один вопрос. Потерпевший хочет меня отблагодарить. Дает три рубля. Как быть?

– Вообще-то, ему надобно написать прошение на имя градоначальника, а тот уже решит, разрешать вам принять эти деньги или нет. Но так как сумма незначительна, канцелярщину разводить не будем. Берите три рубля и считайте, что я про них не слышал.

– Покорно благодарю.

Глава 4

Жалованье выдавал старший помощник делопроизводителя титулярный советник Сипачев.

Получив 18 рублей и 5 копеек, Кунцевич недоуменно на него уставился.

– А почему так мало?

– А почему должно быть больше? Вы полмесяца на службе, за это двадцать семь рублей полагается с копейками, треть подлежит удержанию, как с вновь поступившего. Итого восемнадцать рублей пять копеек. У меня ошибок не бывает-с.

– А за что с меня треть жалованья удержана?

– Порядок такой, в Своде законов прописан, с каждого, вновь поступившего на государственную службу, первые три месяца удерживается треть жалованья.

В дверях канцелярии Кунцевич столкнулся с Быковым.

– Митя, не дашь ли в долг рублей десять?

– Ты же только что жалованье получил!

– Да это разве жалованье! – Кунцевич показал три купюры.

– А давай-ка, Мечислав, пива выпьем. Я угощаю! Сегодня вечерних занятий у нас не будет, в день получки начальство нам поблажку делает. Подожди-ка меня на улице.

Дождавшись, когда половой отойдет от их столика, Быков заговорил вполголоса:

– Денег я тебе конечно дам. Но ведь их отдавать придется. Через месяц получишь ты как новичок рублей тридцать с небольшим, из них мне десять отдашь, да к тому времени еще долгов наделаешь. И что? Опять занимать будешь? Я тебе другой вариант предлагаю.

– Какой?

– Заработать.

– Как?

– Своим собственным умом. Ты за найденные часы денег с потерпевшего вытребовал?

– Он сам мне дал. Три рубля, хотя обещал пять.

– Вот видишь, какой народ у нас неблагодарный. Поэтому слушай меня внимательно. Мне тут поручение дали – расследовать однохарактерные кражи. Однохарактерность их вот в чем: совершают их только из хороших домов. Подгадывают, когда хозяев нет дома, звонят, прислуга открывает. На пороге – высокий господин с дамой, оба интеллигентного вида, хорошо одетые, у господина с собой – большой саквояж. На заявление прислуги, что барина нет дома, говорят: «Да, да! мы видели барина; он обещал через четверть часа приехать и просил его подождать». Прислуга впускает их в кабинет. Если прислуга уходит, то они сразу же принимаются в кабинете орудовать, если остается и следит за ними, то дама тихонько, со сконфуженным видом, спрашивает: «А где у вас тут уборная, голубушка?» Пока горничная отведет ее в уборную, пока подождет, господин в кабинете хозяйничает. Затем они уходят, сказав, что зайдут через полчасика. Горничная в кабинет – а там все перерыто, ящики взломаны, все ценное унесено. Брали в основном драгоценности и процентные бумаги, ну и безделушки разные дорогостоящие, которые обычно на рабочих столах стоят. Таких краж уже около тридцати по городу за лето. Воров я нашел.

– Как?

– Через как. Я же в сыскной служу, и не первый год.

– И долго искал?

– Долго, целый месяц в нищего загримированный ходил, питался подаянием да из поганых ям, спал на улице.

Кунцевич уставился на Быкова.

– Да шучу я, брат. Шучу. У того мазурика, что барина играет, зазноба была, а он ей изменил. Зазноба рассерчала, да и шепнула мне на ушко о его похождениях. Вот и все. Просто?

– Просто, – разочарованно сказал Кунцевич.

– Просто, да не очень. Как ты думаешь, почему она не тебе это сказала, а мне?

– Так я в сыскной две недели!

– Ну хорошо, почему не Жеребцову, он в сыске двадцать лет?

– Не знаю…

– А потому, брат, что я работаю. Агентов себе ищу, добрым словом, кулаком да посулом уговариваю их на себе подобных мне доносить, грех на душу брать. Думаешь, легко человека, пусть трижды мазурика, уговорить своего брата предать? Очень нелегко. Но без этого никакого преступления не расследуешь.

– А как тебе это удается?

– А это – наука, ей учиться надо. Научу я тебя со временем. Ну, так ты хочешь заработать или нет?

– А что надо делать?

– Я Тошу послал проследить за этой парочкой. Квартиру-то их агентша моя не знала. Тоша их выследил, живут они на Петербургской стороне, по Каменноостровскому проспекту у Силина моста, дачу снимают. Только не двое их там, а четверо. Одна дама и три здоровых мужика. Вдвоем нам не справиться. А ты парень крепкий. Подмогнешь?

– Так надо по начальству сообщить, они людей тебе дадут, сколько надо, и я, конечно, пойду. Скопом-то всех и сцапаем!

– Если бы так все было просто, я бы сейчас с тобой разговоры не разговаривал и денег заработать не предлагал бы. Тут вот в чем дело: ничего из похищенного до сих пор в городе не всплыло. Ни одного колечка в ломбард не снесли, ни одного купона не разменяли. Видать, люди опытные, по мелочам не размениваются, решили большой куш сорвать и со всем украденным скрыться. Проверил я эту version, и она полностью подтвердилась! Оказывается, несколько дней назад мазурики наши начали в градоначальстве себе заграничные паспорта выправлять. Получается, что все ограбленное они теперь при себе хранят. И тут мне в голову идея одна пришла: прошелся я по потерпевшим. Конечно, не по всем, к генералам и чиновникам ходить – только неприятности искать. Посетил я представителей нашего славного купечества. И предложил им вернуть их вещички за вознаграждение. Купечество-то наше, особенно столичное, привыкло всем за все платить, в том числе и нашему брату полицейскому. Поэтому отказов практически не было. Теперь понимаешь, что произойдет, если я сейчас сообщу Вощинину? Накроет он банду, изымет краденое, пригласит господ коммерции советников и раздаст им все по описи. Вспомнят ли они тогда раба грешного Димитрия? Вот твой железнодорожник за отыскание уворованного пять рублей обещал, а дал только три, да и то из-за того, что пролетарий. А купец, конечно, платить привычный, но при этом одно правило блюдет свято: если можно не платить, то и не платит. Поэтому все наши с Тошей старания могут пойти псу под хвост. Получим «спасибо» от начальства, да, может быть, десятку-другую премии. А я с купцами совсем на другие деньги договорился.

– Так ты Вощинину вообще ничего говорить не хочешь? А воров куда девать? Отпускать?

– Вы, Мечислав Николаевич, совсем обо мне плохого мнения. Зачем отпускать? У меня есть список похищенного. Я отберу то, что моим купцам принадлежит, и им же и верну. Но только сам, в обмен на деньги. Возьму извозчика и все развезу, обернуться я должен быстро – кражи в основном в центре совершались. А мазурики в это время под вашим присмотром посидят. Купцам их имущество раздам, а остальное добро – то, что генералов и чиновников, мы в сыскную привезем и вместе с задержанными Платон Сергеевичу в лучшем виде представим. Только перед этим с ворами поговорим, чтобы они забыли про то, что у наших купцов кражи совершали. Им выгода – меньше в остроге сидеть, купцам выгода – к следователю и в суд не ходить, простофилями, которых вокруг пальца обвели, не выглядеть, нам выгода. Платон Сергеевич, конечно, обо всем догадается, но делать против нас ничего не станет. Зачем ему это? Ведь мы банду, которая весь город будоражила, поймали, генералам похищенное вернули. Никто не жалуется, все довольны. Ну, согласен мне помочь?

– А сколько я получу?

– Сто рублей.

– Согласен.

– У тебя револьвер есть?

– Нет, я как раз хотел приобрести.

Глава 5

– Я советовал бы вам, сударь, взять вот этот прекрасный револьвер. Система «Смит-Вессон». Последнее слово огнестрельной науки. Тройного действия, с экстрактором, бьет на шестьдесят шагов.

– А какая цена? – спросил Кунцевич.

– Сорок пять рублей.

– Гм… Для меня это дорого.

– Вы, говорите, по полиции изволите служить? Тогда вот, не угодно ли посмотреть? «Веблей», а по-русски «Бульдог». Как раз для сыскной полиции разработан. Ствол короткий, под сюртуком не видно. Вес небольшой, при этом калибр триста восьмидесятый. Прекрасное оружие для самообороны, действует весьма сильно, правда, дальность и меткость невелика, но в полицейском деле это не недостаток, а преимущество. В случайного прохожего не попадете. И стоит только восемнадцать рублей, это недорого, тем более что курс страшно понизился, а таможенные пошлины повышаются каждый час! Я вам и рассрочку предоставлю, скажем, на три месяца, до Рождества. Давайте так: сейчас шесть рублей и три месяца по четыре. Да, и коробку патронов – в подарок от фирмы. Вам упаковать?

– Нет, спасибо, я так.

Кунцевич сунул револьвер сзади за пояс брюк и достал из бумажника «красненькую», которую Быков выдал ему авансом.

В предвкушении крупного заработка он решил не мелочиться и доехал до Петербургской стороны на извозчике. Быков ждал его на берегу Карповки, у Силина моста.

– Значит, так. Тоша познакомился с одной вдовушкой, очень кстати оказавшейся соседкой наших друзей. Как у него получается знакомиться с дамами, я не знаю. Трех слов связать не может, внешность как у орангутана, а еще ни одна не устояла. Секрет, гад, не рассказывает. Ну ладно, это к делу не относится. Вдовушка предоставила в наше полное распоряжение сенной сарайчик, который стоит аккурат напротив входа в дом соседей и из окошка которого прекрасно видно их двор. Делаем следующим образом: садимся в сарай и ждем, пока эти молодцы оттуда выйдут. Плохо будет, если сразу выйдут все четверо, но будем надеяться, что такого не случится, – барин с дамой на дело всегда только вдвоем ходят. Они пойдут или к Невке, или к Карповке. И там и там их встретят. Я с местным приставом договорился – он постовых городовых у моста предупредил, а у Невки новый пост поставил. И благодарить его не придется, я обещал, что его в приказе по полиции упомянут, а он недавно в отставку вышел из пехоты, и ему до сих пор благодарность в приказе лучше всяких денег. В общем, как они выйдут, Тоша за ними, а мы в дом и вяжем тех, кто там остался. Вопросы?

– А чем вязать? И как?

– Тут главное внезапность. Залетаем с револьверами, орем дурным голосом, чтобы руки подняли, кто не слушается, бьем.

– Я даму бить не буду.

– Я думаю, и не придется. А вязать будем вот этим. – Быков раздвинул полы пиджака, показав обмотанную вокруг пояса веревку.

Ждать пришлось недолго. Около четырех часов пополудни из дома вышли двое широкоплечих мужчин, одетых как мещане. Мужчины пошли в сторону Невки. Тоша не спеша поднялся с сеновала, спустился по лестнице и исчез за деревьями садика своей подруги.

И тут произошло то, чего Быков не предусмотрел. Примерно через пять минут после того, как ушли первые двое, из дома вышел еще один – высокий красивый мужчина, одетый в щегольской летний костюм. Помахивая тросточкой, он миновал калитку и направился в сторону Карповки. Быков шепнул:

– Я за ним. – И исчез с сеновала. Никаких инструкций Кунцевичу он не оставил. Прошло минут пятнадцать. Сыскной надзиратель весь извелся. Наконец решил: «И чего мне здесь сидеть, кого сторожить? Пойду в дом, там одна дама. Арестую ее, и делу конец».

Он слез с чердака, перемахнул невысокий забор между дачами, вытащил из-за пояса револьвер, открыл дверь и вошел в темные сени, из сеней – на большую кухню с голландкой. Посредине кухни стоял стол, вокруг которого были расставлены стулья. Женщина сидела на табурете у печки, спиной ко входу, и косарем щепала лучину.

– Ты чего вернулся? – спросила барышня, не оборачиваясь и не прерывая своего занятия. – Забыл чего?

– Нет, – ответил Кунцевич. Он засунул револьвер за пояс и, расставив руки, направился к воровке.

Дама обернулась, ахнула, вскочила и замахнулась косарем.

Мечислав Николаевич попытался увернуться, но сделать это у него не получилось. Левое плечо обожгла боль. Женщина замахнулась еще раз, но нанести второй удар не смогла – надзирателю удалось перехватить ее руку. Кунцевич что есть силы сжал кисть барышни, и нож упал на пол. Сыщик отпустил даму и теперь стоял напротив нее, тяжело дыша и зажав рукой кровоточащее плечо. «Сюртук порезала, зараза!» – только и успел он подумать, как дамочка снова бросилась на него. Натиск барышни был столь стремителен, что на ногах надзиратель не удержался. Женщина прижала его к полу и схватила обеими руками за шею. Кунцевич долго не мог заставить себя ударить даму по лицу, и только когда понял, что она его сейчас задушит, отвесил ей правой рукой размашистую оплеуху. Хватка на горле ослабла. В это время кто-то схватил женщину сзади за волосы, с силой потянул, она закричала и совсем отпустила Кунцевича. Он долго не мог отдышаться, тер горло. Наконец встал с пола и увидел, что Быков связывает женщину веревкой. Воровка не успокаивалась, так и норовила вырваться и укусить Митю. Несколько раз она получила от него пощечины. Кунцевич поспешил на помощь коллеге.

Наконец женщина, видимо обессилев, успокоилась.

Быков распрямился:

– Ты как?

– Плечо эта курва мне порезала.

– Дай погляжу. Ого! Неплохо она тебя саданула. С этим, брат, шутить нельзя. Бери извозчика и дуй к доктору, в часть, на Большой проспект. На, – Быков протянул молодому коллеге мятый платок, – рану зажми. После того, как доктор тебя заштопает, езжай домой, на вечерние занятия не ходи, я доложил Жеребцеву, что ты со мной сегодня будешь работать. А эту ведьму я сам к нам доставлю. Все, дуй давай.

На утреннем совещании ни Быкова, ни Тоши не было. На службу они явились только во второй половине дня. Вид у обоих был довольный. Быков достал из кармана бумажник.

– Ну, брат, все прошло великолепно! Вот твоя «катенька» и червонец сверху, за поранение. Все купцы раскошелились, кроме одного урода, – надзиратель выругался. – Ну он у меня еще попляшет!

Глава 6

7 октября на утреннем совещании Жеребцов дал Кунцевичу первое серьезное самостоятельное поручение:

– Некто Соловьев, обер-кондуктор Николаевской дороги, присвоил вверенные ему полторы тысячи казенных денег и исчез. Правление очень просило его найти, чтобы наказать примерно, дабы другим неповадно было. Поищите Соловьева, а если найдете и остатки денег, так вообще будет хорошо. Дознание возьмите в канцелярии.

– Слушаюсь.

Из дознания выяснилось следующее: Соловьев руководил кондукторской бригадой на пассажирском поезде Санкт-Петербург – Москва – Санкт-Петербург. День у бригады уходил на поездку из одной столицы в другую, день она отдыхала, затем возвращалась обратно и отдыхала вновь.

Третьего дня, перед отправкой поезда из Москвы в Питер, обера пригласили к начальнику Николаевского вокзала. У того на руках находилась 1428 казенных рублей, которые нужно было спешно переправить в Петербург. Соловьев расписался в книге, получил сверток с деньгами, доехал до столицы, попрощался с кондукторами, объяснив, что ему нужно срочно в правление, и был таков. С этого дня на службе его не видели.

Розыск Кунцевич решил начать с опроса подчиненных пропавшего обера. В бригаде было четверо кондукторов.

Трое из них на вопросы сыщика отвечали неохотно и ничего нового по делу не сообщили. Четвертый – Ивакин, сорокалетний мужичок двух аршин росту, оказался более разговорчивым.

– Я их благородию, господину начальнику сборов, давно докладывал, что Сашка порочного поведения, только не слушали они меня. И вот, нате! Преступление-с! А я говорил!

От словоохотливого кондуктора Кунцевичу стало известно, что Соловьев поступил на службу по протекции. Дядюшка пропавшего обера занимал такое видное положение в МПС, что его просьбу устроить племянника на какую-нибудь хорошую должность правление дороги игнорировать не могло. Но поскольку племянник высокопоставленной особы имел только начальное образование и не имел никакого опыта работы, максимально высокая должность, на которую его можно было назначить без риска для подвижного состава и пассажиров, была должность кондуктора. По настоянию дяди, Соловьев сразу же был произведен в оберы, заняв место, уже давно обещанное Ивакину. Кондуктор-недомерок затаил на конкурента злобу, поэтому-то и был сейчас так откровенен с сыщиком.

– Пьяница он был, Сашка-то. Завсегда после отдыха на службу с запашком являлся. Другого бы давно уволили, а этому все с рук сходило. А в последний раз вообще пьяным пришел. Я ревизору движения об энтом сразу доложил, но тот только рукой махнул. Сашка в багажном вагоне спать завалился и до самого Бологого проспал. А там сходил в буфет, принес бутылку и с багажным кондуктором ее и оприходовал. Как потом оказалось, с горя пил! Дяденьку-то его взашей с дороги погнали и, говорят, даже под домашний арест посадили! Вот Сашка и закручинился. А еще, говорят, ему в карты здорово сюртук почистили.

– В карты? Он играл?

– Врать не буду, ваше благородие, наверное не знаю. Только Струнников, багажный наш, мне говорил, что Сашка ему жалился о том, что нагрели его в «стуколку» в «общедоступке», и сильно нагрели.

Взяв в правлении фотографическую карточку Соловьева, Кунцевич отправился на Фонтанку, в дом 86, в котором располагался «Зал общедоступных увеселений», принадлежавший купцу второй гильдии Абраму Лейферту.

Извозчик остановил пролетку напротив деревянных, украшенных резьбой и пестро расписанных масляной краской ворот. На улице уже стемнело.

Сыскной надзиратель прошел через грязный двор между двумя длинными двухэтажными флигелями старинной постройки. По обеим сторонам крыльца висели сильные рефлекторные фонари, кидавшие в лицо входящим потоки яркого света. Сразу у входной двери располагался гардероб, в который стояла очередь. Кунцевич прошел мимо и направился в залу. Дорогу ему преградил детина, ростом чуть меньше сажени.

– Надобно пальто снять, милостивый государь, у нас в помещениях не холодно.

Мечислав Николаевич сначала хотел возразить, но потом подумал, что в пальто будет выделяться среди публики, и решил не спорить.

Раздевшись, он во второй раз пытался пройти мимо детины:

– Билет надобно взять, сударь.

– Я по службе, – сказал Кунцевич, доставая из кармана полицейскую карточку.

Детина на нее даже не взглянул.

– У нас порядок такой: входить только по билетам, по службе али по дружбе, без разницы.

Надзиратель возмутился:

– Позови-ка немедленно хозяина!

– Хозяин человек занятой, и со всяким… посетителем говорить ему недосуг. Прошу покорно в кассу али – оревуар!

От наглости служителя и от своего бессилия Кунцевич растерялся. «Драться с ним, что ли? Так навешает, вон у него какие кулачищи! Пристрелить? Хочется, да нельзя. Купить билет? Теперь ни за что, даже если продадут за две копейки».

Мечислав Николаевич развернулся, взял в гардеробе пальто, оделся и вышел на улицу.

Четыреста саженей, отделявших «общедоступку» от дома 70 по Гороховой, где располагался третий участок Московской части, он преодолел почти бегом.

– Мне бы пристава, – сказал сыщик дежурному околоточному, показывая карточку.

– Может, дежурный помощник сойдет? – спросил тот, внимательно ее рассмотрев.

– Сойдет.

Околоточный ушел и вскоре вернулся:

– Пройдите в канцелярию, первая дверь справа по коридору.

В канцелярии за столом читал какие-то бумаги полицейский офицер.

– Младший помощник пристава штабс-капитан Ланге, – представился он, слегка привстав со стула. – Чем могу служить?

– Кунцевич, надзиратель сыскной полиции. На вашей земле есть такое заведение «Зал общедоступных увеселений», мне надобно туда попасть по службе, а тамошний швейцар не пускает, билет требует.

– Одному или с дамой?

– Не понял?

– Вам пройти надо одному?

– Конечно, одному, я же говорю – по службе.

– Демидов, «общедоступка» это твой околоток? – крикнул помощник пристава околоточному.

– Мой, ваше благородие, – ответил тот, заглядывая в кабинет.

– Сходи, проверь посты и заодно сыскному помоги.