Медленное убийство

Марина Серова

Медленное убийство

© Серова М.С., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Понедельник 26 февраля 2018 года

Просыпаться категорически не хотелось! То есть совсем! Нет, глаза-то я открыла и даже сладко потянулась, но вот вылезать из-под теплого одеяла? Нема дурных! А объяснялось все очень просто – в Тарасов пришла зима. Не ее жалкое подобие, к которому мы привыкли за последние годы, а настоящая, о которой некоторые люди (я к ним решительно не отношусь) вспоминали с грустью и ностальгией: «Эх, а вот помните, какие морозы были? А сугробы? А метели?» Довспоминались! Дотосковались! Дождались! Услышал Бог ваши молитвы!

Ну и началось! Припаркованные возле домов машины засыпало снегом так, что и крыши не видать. Сосульки своей длиной могли соперничать со сталактитами в Новоафонской пещере, но в отличие от последних заимели нехорошую привычку падать под собственной тяжестью по принципу: «Кто не спрятался, мы не виноваты». Человек двадцать пострадали, пока их принялись сбивать. После ледяного дождя началась такая гололедица, что журналисты в целях сохранения психического здоровья населения даже перестали сообщать в репортажах о новых травмах, полученных людьми на городских якобы дорогах, остановились где-то жертвах на шестидесяти, а потом – молчок. Городская администрация, поливаемая матом на всех языках нашего многонационального города, тужилась как-то исправить ситуацию, но получалось, по образному выражению Виктора Черномырдина, «как всегда», то есть через филейную часть человеческого организма, которая в первую очередь и страдает при падении на лед. И все это на фоне непрекращающихся морозов – ночью за минус двадцать, и гриппа, который вкупе с ОРВИ привел к закрытию школ на карантин. Правда, медики утверждали, что, хотя эпидпорог превышен более чем на двадцать процентов, эпидемии нет. Как они умудрились прийти к такому выводу, ни один вменяемый человек понять не в состоянии, видимо, это заявление предназначалось для невменяемых, которые еще и не в такое поверят. В общем, те, кто мог себе это позволить, выходили из дома только по жизненным показаниям. К счастью, я принадлежала к их числу, потому что работа частного детектива ни временных, ни географических привязок к какому-либо определенному месту не имеет. Кроме моей квартиры, конечно.

Как только начались морозы и все, им сопутствующее, я совершила несколько набегов на ближайший супермаркет и забила холодильник с морозильником так, что вполне могла продержаться в автономном режиме хоть до весны, благо клиентов не было. Видимо, злоумышленники залегли в зимнюю спячку и дожидались весны – ну, не сумасшедшие же они, чтобы в такую погоду кому-нибудь козни строить. Да и кому строить, если все, кому это по карману, разлетелись в теплые края, а именно они в последнее время и являются моими клиентами, потому что для обычных граждан мои услуги дороговаты. А что делать? Репутация! Не зря же я ее потом и кровью – было! И это тоже было! – столько лет зарабатывала!

Вообще-то отсутствие клиентов меня не волновало, потому что деньги пока были. Ключевое слово «пока». К несчастью, я не отношусь к числу людей, которые умеют копить деньги: как только они у меня появляются, им тут же находится применение, причем, как показывает дальнейшее, не самое разумное. Привычки бить себя кулаками по голове после драки у меня нет. Так, выскажу в свой адрес несколько малоприятных фраз, а потом начинаю зарабатывать снова. Вот такой круговорот денег в моей человеческой природе. Но в свете вновь открывшихся обстоятельств (понимай, суровой зимы) я решила с этим беспощадно бороться и пересмотреть свои жизненные ориентиры. Ну, какой смысл ехать летом на отдых куда-нибудь в Таиланд, например, если это время и в Тарасове можно чудно провести? Нет! Ехать отдыхать надо зимой, причем на максимально долгий срок и только в теплые края, то есть летом надо зарабатывать, а зимой тратить. Есть масса чудных стран, где для россиян безвизовый режим. Провести месяц в одном месте, потом переехать в другое, затем – в третье… Размечтавшись, я решила немедленно подсчитать, в какую сумму, пусть и очень приблизительно, мне обойдется такое удовольствие, и именно это заставило меня вылезти из постели.

Накинув халат, я отправилась в кухню, чтобы сварить себе самую первую за день и поэтому самую вкусную и желанную порцию кофе, и… И тут же вылетела обратно, окончательно и бесповоротно проснувшаяся – в кухне был мороз. Пощелкивая зубами, я набралась мужества и совершила рывок к кухонному окну, быстро закрыла его и бросилась обратно в постель отогреваться. Дело в том, что накануне я жарила котлеты, естественно полуфабрикаты, с названием «Домашние», в которых от домашних было только название. Ну, что делать, если не кулинарка я? Несколько попыток сварганить что-то самостоятельно успехом не увенчалось: это не смогла съесть не только я, но и бродячие дворовые кошки, резво сбежавшиеся на мое «кис-кис». Едва понюхав угощение, они разбежались еще резвее и больше на мои провокации не поддавались. С тех пор при виде меня они вообще мгновенно исчезают с искусством матерых ниндзя. Так вот, в процессе жарки котлет я начадила так, что приоткрыла окно для проветривания и переместилась в комнату к телевизору, а в кухню больше не заходила. И вот теперь я имела то, что имела: лирически-мечтательное настроение улетучилось не хуже кошек, а мне пришлось нарушить обычный утренний ритуал – сначала кофе, а потом душ и все остальное – и поступить наоборот.

Завершив процесс отогревания под душем, я оделась и только тогда рискнула снова сунуть нос в кухню. Нос доложил тому, что у нормальных людей называется мозгом, а у меня просто наполнителем черепной коробки – будь я умная, вспомнила бы, что окно надо закрыть, – что находиться в кухне уже можно без риска для жизни и я наконец-то приготовила себе кофе. Но пить его я пошла все-таки в комнату – там температура воздуха была как-то покомфортнее. Телевизор я даже включать не стала – все равно на всех каналах либо мордобои, либо сопли-слезы, либо клоуны с ряжеными очередное ток-шоу изображают, а я ни то, ни другое, ни третье терпеть не могу. Я устроилась возле компьютера с затаенной надеждой – вдруг прогноз погоды что-нибудь благоприятное выдаст? Верить синоптикам, конечно, нельзя, что проверено поколениями советских, а потом российских граждан, но исключительно для морального удовлетворения, почему бы и не посмотреть? Если прогноз сбудется, это не станет для меня неожиданностью, если не сбудется – можно будет помянуть всех метеорологов тихим, незлым словом, как будто им, бедолагам, и так круглосуточно не икается. Прогноз обещал некоторое кратковременное ослабление морозов вплоть до плюсовой температуры со всеми вытекающими последствиями (то есть падающими с нагревшихся крыш сосульками), обильные снегопады, даже дождь со снегом, с последующим возвратом к минусовым значениям. Если по-простому, то гололедица, вторая серия, травмпункты работают в аварийном режиме, а в больницах койки стоят уже даже не в коридорах, а и на лестничных площадках тоже. Грустно, конечно, но это еще не повод отчаиваться – а вдруг синоптики в очередной раз ошиблись?

Чтобы чем-то себя занять, я начала бродить по Интернету в поисках интересных предложений отдыха за границей. Денег на поездку у меня все равно не было, но помечтать-то можно? Я уже представляла себя на месте роскошной красотки в шезлонге на белом песчаном пляже на Мальдивах, когда зазвонил мой стационарный телефон и вернул к реальной жизни. Вздохнув, я ответила. Голос звонившего был мне точно незнаком:

– Здравствуйте, Татьяна Александровна.

– Добрый день, – строгим, деловым тоном отозвалась я.

– Некоторое время назад ваш номер телефона дал мне ваш знакомый, Николай Николаевич Журавлев, – продолжал мужчина. – Мне нужна ваша помощь. У вас сейчас есть время, чтобы мы могли встретиться и поговорить?

О господи! Как же мне не хотелось работать в такую погоду. Ведь выходить же придется, а там, на улице, – сплошное брр! Но, с другой стороны, сидя дома, на Сейшелы или Мальдивы не заработаешь.

– Да, я сейчас могу с вами встретиться, но должна сразу предупредить о моем тарифе, – начала я, но он перебил меня:

– Каким бы он у вас ни был, я заплачу двойной. Но я тоже должен вас предупредить, что непременным условием является строжайшая конфиденциальность. Нас ни в коем случае никто не должен увидеть вместе. Даже о нашем знакомстве никто не должен догадываться. Вот с учетом всего этого и скажите мне, где и когда мы можем встретиться?

Голос звонившего был властный, привыкший командовать, а его обладатель, судя по тону, привык, что эти команды немедленно и в точности исполняются. Простому смертному Журавлев мой номер, естественно, не дал бы, да и обещание двойного тарифа несколько примирило меня с необходимостью работать, поэтому я спросила:

– Откуда вы звоните и где находитесь?

– Из телефона-автомата в центре.

– Хорошо. Запоминайте адрес, – я назвала ему адрес бабушкиной квартиры, которую обычно использую как конспиративную. – Там домофон. Сможете прийти туда через час?

– Да, но это сократит время нашей встречи, а она у нас пока может быть только первой и единственной. Нельзя ли побыстрее?

– Тогда единственный вариант – встреча у меня.

– Я знаю ваш адрес, представлюсь слесарем. И очень прошу: не удивляйтесь моему виду. Я буду у вас через десять минут.

Он повесил трубку, а я призадумалась – да уж! Странного клиента послала мне судьба в лице Журавлева, который был не только генеральным директором холдинга «Тарасовстрой», но и самым крупным его акционером, так что простому смертному мой телефон не дал бы – он с ними просто не общался. Но что же такого страшного могло случиться у этого человека? А, судя по его напряженному тону, случилось действительно нечто из ряда вон. Но гадать было некогда, я кое-как, быстренько навела в комнате порядок и по-шла в кухню. Там было уже тепло, я включила электрочайник – с мороза чай или кофе будут клиенту очень кстати, поставила на стол чашки с блюдцами, блюдо с печеньем и пепельницу на всякий случай. Не успела я закончить, как зазвонил домофон и все тот же мужской голос сообщил мне, что пришел слесарь.

Я заранее открыла дверь на лестничную площадку, чтобы не терять время, остановился лифт и из кабины вышел классический слесарь отечественного розлива. На нем были неновые утепленные куртка с поднятым воротником и штаны, заправленные в валенки с обливными галошами, какие когда-то носили заключенные колоний на Севере. На голову была надета старая шапка из овчины, «уши» которой были опущены и даже завязаны под подбородком, что было совершенно естественно при таком-то морозе. Только вот не ароматизируют как-то российские слесари «Армани», от них по большей части совсем другой запашок идет.

Я молча посторонилась, пропуская этого странного визитера в квартиру, он прошел и, не сказав ни слова, начал разоблачаться: под курткой оказался пиджак, по самым скромным прикидкам, от Кардена, да и рубашка с галстуком были не производства фабрики «Красная швея», что говорило о высокой степени платежеспособности клиента. Но вот, когда он снял шапку и повернулся ко мне, я впала в ступор, и он, все правильно поняв, заметил:

– Вижу, что представляться не надо. Куда пройти?

– В кухню, – пролепетала я. – Чай с мороза будет вам нелишним.

– Пожалуй, – согласился он и пошел за мной.

В кухне он сел так, чтобы видеть часы на стене, а я, пока занималась разливанием чая, чуть ли не в панике думала, что такого клиента у меня еще не было – все предыдущие, включая чиновников областного правительства самого высокого ранга и крупных бизнесменов, на его фоне уже всерьез как-то не котировались. Это был Алексей Ильич Шестопалов, бессменный депутат областной думы и генеральный директор тарасовского химкомбината, настоящего государства в государстве – на уровне нашей области, конечно. И если он не открывал ногой дверь в кабинет губернатора, то только от хорошего воспитания. Но вот я закончила возиться и села напротив него, но не успела и слова произнести, потому что он начал сам:

– У нас с вами чуть меньше двух часов. Времени на лирику нет, поэтому перейдем сразу к делу.

Он достал из кармана смартфон, нашел в нем что-то и протянул мне. Я посмотрела, и мое уважение к нему как-то поутихло – на снимке на диване лежал на спине, заложив руки под голову, совершенно голый, но почему-то в носках мужчина, а рядом с ним по-турецки сидела длинноволосая блондинка, чье эротическое белье красного цвета не оставляло сомнений в ее профессиональной принадлежности. Лица обоих были хорошо видны, и никаких сомнений в том, что это Шестопалов лично у меня не возникло. Причем его внешность носила явственные следы длительного злоупотребления тем, чем не надо.

– Ясно – шантаж, – сказала я. – И что от вас хотят?

– Ничего, – неожиданно ответил он. – Эти снимки приходят уже почти месяц, но никаких требований не выдвигают. Просто присылают эти снимки и все. А я никогда в жизни не видел эту женщину. Я никогда в жизни не бывал в этой комнате. А самое главное, что на снимках не я, – твердо за-явил он и, встретив мой недоверчивый взгляд, покивал головой: – Да-да! Это не я, что очень легко доказать. Но вы же знаете, как говорят: «Бросай грязь, что-нибудь да прилипнет». Если эти снимки выложат, например, в Интернет, я легко докажу, что они не имеют ко мне никакого отношения, но дурная слава-то уже пойдет! Мы с женой это переживем, но вот дети?.. Представляете, каково будет им?

– Вы точно сможете это доказать? – спросила я.

– А вы посмотрите внимательно на фотографию, а потом на меня, – предложил он.

– Вообще-то я уже все хорошо разглядела и смущает меня только то, что человек на снимке голый, но почему-то в носках. Странно и неожиданно это выглядит. Вряд ли в таком виде занимаются сексом с женщиной. Хотя с проституткой? Может, и занимаются.

– Правильно поняли, а теперь посмотрите на мои ноги, – попросил он и вытянул их из-под стола – валенки-то он оставил в прихожей.

Мне и вглядываться не пришлось: то, что правая ступня в районе пальцев была заметно шире левой, просто бросалось в глаза.

– У вас полидактилия? На правой ноге шесть пальцев? – спросила я, и он кивнул. – Значит, не на пустом месте ваша фамилия возникла.

– Да! И у отца это было, и у деда. Дальше не заглядывал. Мы жили в деревне, ветеринар предлагал отцу отрезать мне лишний палец, да мама воспротивилась: коновал – он и есть коновал, а ехать в город к врачу ни у отца, ни у мамы времени не нашлось.

– Ваши дети тоже унаследовали?

– Старшие – да, но им еще в раннем детстве лишние пальцы удалили, потому что мы с первой женой в Тарасове жили, а вот младшие, слава богу – нет.

Я внимательно посмотрела на него, и он, правильно поняв значение моего взгляда, спросил:

– Вы думаете, что младшие не мои родные дети? – В ответ я неопределенно пожала плечами. – Напрасно. Во-первых, у Насти до меня мужчины никогда не было, а во-вторых…

Шестопалов достал из кармана бумажник и, открыв его, повернул ко мне. На вложенной под пластик фотографии была молодая, сероглазая блондинка, прижимавшая к себе двоих детей: мальчика и девочку, и оба были копией Алексея Ильича, такие же смуглые, черноглазые и черноволосые. Только у Шестопалова волосы теперь были не черные, а, как говорят англичане, «соль с перцем», причем «перца» было совсем чуть-чуть, в основном – «соль».

– Кстати, я специально поинтересовался и точно выяснил, что подобное отклонение наследуется детьми только в пятидесяти процентах случаев. Но это не значит, что оно не может проявиться у моих внуков.

– Вообще-то, Алексей Ильич, я ни слова не сказала, – напомнила я. – Дети в вас пошли – сплошные же доминанты. А вот вы на кого похожи?

– В мамину родню, там все такие. Мама говорила, что когда-то давно у нас в роду был то ли татарин, то ли кавказец, то ли азиат, то ли цыган, вот от него все и пошло.

– Итак, на снимке у мужчины обе ступни одинаковые, – продолжила я с того места, на котором остановилась, – потому-то на нем и носки, чтобы нельзя было увидеть, сколько пальцев у него на ноге. А еще какие-нибудь различия между вами и им есть?

– Есть! На одной из фотографий у него открыт рот и видно, что какого-то зуба нет, дыра на этом месте, а у меня все зубы целы, причем свои, родные, а не мосты или импланты. Кроме того, посмотрите, какое у него дряблое тело, а я очень слежу за собой. К тому же внешность у него потасканная, а я давно уже даже по праздникам не выпиваю спиртное. Ну и еще кое-какие мелочи.

– Вы все время говорите «снимки», то есть они были разные? – уточнила я, и он кивнул. – Они целы?

Вместо ответа он, достав из кармана, протянул мне флешку и сказал:

– Вы понимаете, что я сейчас отдаю в ваши руки не только свою жизнь, но и будущее своих детей? У меня было два инфаркта, и врач предупредил, что третий я не переживу, а мне еще детей поднимать. Жена у меня – сильная женщина, но она одна со всем не справится.

– Алексей Ильич! Прежде чем обратиться ко мне, вы наверняка навели справки, и, думаю, не только у Журавлева, поскольку знаете мой адрес, которого я ему не давала. И вам не могли не сказать, что с моей стороны ни разу не было утечки информации. Уверяю вас, что ваш случай первым не станет. Данные с флешки я не буду никуда переносить, а только посмотрю – как знать, вдруг увижу что-то полезное. А кто еще, кроме вас, знает об этих снимках?

– Моя жена, – ответил он, и я удивилась:

– Странно. Обычно мужчины предпочитают скрывать подобные вещи.

– Может быть, и я совершил бы эту глупость, но дело в том, что первый снимок пришел, когда мы сидели за ужином. Мне стало плохо с сердцем, Настя дала мне лекарство, уложила, а потом взяла смартфон, чтобы посмотреть, что меня так расстроило. Мне было настолько плохо, что я даже был не в силах объяснить ей, что эта мерзость не имеет ко мне никакого отношения, но она, к счастью, сама это поняла. Помню, она бросилась ко мне, обняла и стала убеждать: «Лешенька! Успокойся, родной! Я знаю, что это не ты! И лицо это не твое, и тело! Уж я-то на нем каждую родинку знаю! Это чья-то подлая шутка!»

Когда Шестопалов говорил о своей жене, его голос был полон такой нежности и любви, какие трудно предположить в этом сильном и властном человеке, а выражение лица смягчилось и стало «домашним».

– Вам очень повезло с женой – она мудрая женщина. Как я понимаю, это ваш второй брак?

– Да! И двое детей: Илюшке десять лет, а Аленке – девять. Мне бы только успеть Илюшку крепко на ноги поставить, чтобы он потом Насте и сестре опорой мог стать, – с затаенной надеждой произнес Алексей Ильич.

– Бог даст, успеете, – успокоила его я. – И давайте к делу, потому что вопросов у меня к вам очень много, а время идет. Приступим, благословясь! Этот смартфон у вас на все случаи жизни или?

– Или! Он только для самых близких людей, его номера нет на моей визитке, да и симка в нем неавторизированная.

– Мне бы их список, – попросила я.

– Я к встрече подготовился, кое-что написал, может, это вам пригодится, – сказал Шестопалов и достал из кармана несколько сложенных листков. – Вот это те, кому я лично давал этот номер телефона, – он протянул мне первый листок.

Я пробежала его глазами – всего четыре человека: Настя, Илья, Елена – это понятно, но вот увидев «Котяра», я очень удивилась и поинтересовалась, кто это.

– Олег Анатольевич Кошкин, мой друг с тех времен, когда я еще только на комбинат пришел, – объяснил Алексей Ильич.

– А почему он «Котяра», а не просто «Кот»? Ходок, наверное?

– Еще какой! – выразительно произнес Шестопалов.

– А он точно не в курсе этих снимков?

– Конечно нет. Дело в том, что во время моего первого брака мы дружили семьями. А теперь представьте себе, что Олег чисто случайно встретится с Ольгой или Николаем с Натальей? Они его спросят, как там Шестопалов? А он ведь и проболтаться может.

– Понятно, то есть на язык он невоздержан, – покивала я. – Ну, достать номер этого вашего телефона не так уж и трудно – кто-то мог под самым благовидным предлогом взять телефон у одного из ваших детей, найти ваш номер и так далее. Так что это нас никуда не приведет. Сколько людей знает о том, что у вас с ногой?

– Вот это точно никуда не приведет, – уверенно заявил он и начал перечислять: – Все в деревне, армейские сослуживцы…

– Вас призвали в армию? – удивилась я.

– В наши времена от армии никто не косил, наоборот, не служивший парень считался ущербным. Вот отец военкома и уговорил. Первая семья, Кошкины, хорошие знакомые, с которыми я и в баню, и на рыбалку ездил. Это, женившись на Насте, я домоседом стал, а до нее я довольно весело жил. Да, и еще несколько женщин, которые у меня после развода с первой женой были.

– Вы правы, это нам не поможет, – вынуждена была согласиться я. – Тогда перейдем к мотиву. Скажите, кто может вас так ненавидеть? Может быть, кто-то именно из этих женщин? Вы мне можете назвать их имена?

– Я вам даже их список приготовил на всякий случай, – Шестопалов протянул мне еще один листок. – А по поводу остальных людей не знаю. Может быть, мне просто действуют на нервы, ждут, когда я дозрею, а потом выставят какие-то требования? Честно говоря, я бы пошел почти на любые, потому что держусь из последних сил на лекарствах. Но я представления не имею, чего от меня хотят, и эта неизвестность убивает меня, – явно через силу признался он: даже сейчас, загнанный в угол, он не хотел показать свою слабость. – Я все ждал, что ситуация разрешится хоть в какую-то сторону, но ничего не происходило. Обращаться в полицию мне и в голову не пришло – я слишком хорошо знаю, как оттуда информация во все стороны расходится. И как ни стыдно мне это говорить, но вы моя единственная надежда.

– Не сомневайтесь, я ее оправдаю, – заверила его я. – Но давайте предположим, что вы ко мне не обратились. Что вы собирались делать?

– Была мысль ликвидировать здесь все и уехать с семьей отсюда.

– Это ваша мысль или вашей жены? – уточнила я.

– Моя. Настя, конечно, согласится с любым моим решением, но она-то знает, что я без любимого дела зачахну. Это именно она осторожно справки о вас навела и уговорила меня обратиться к вам. И мы решили, что если вам не удастся выяснить, кто и зачем этой мерзостью занимается, то мы уедем.

– Ясно. Ну, со сложением полномочий депутата облдумы проблем у вас не возникнет, а вот комбинат? – продолжала выяснять я.

– История долгая, но я постараюсь быть кратким. В 90-е, когда началась приватизация, на наш комбинат одна московская компания рот раззявила, причем с полнейшего одобрения областных властей. Ну, от них мы отбились, и сами создали ОАО. Все честь по чести, в зависимости от отработанного на комбинате стажа акции получили все, вплоть до уборщиц. Но время-то было лихое. Крутились мы как белка в колесе, а с деньгами все равно беда. Платить-то зарплату мы платили, но это ведь слезы были. Старики наши, я имею в виду директора и его заместителей, растерялись, что делать – не знают, вот здоровье и подвело: у кого инфаркт, у кого инсульт. А я самый молодой, главным инженером тогда был – это официально, а по сути – един во всех лицах. И тут мне из отдела ценных бумаг сообщают, что рабочие свои акции на сторону продают. У меня в кабинете на весь комбинат громкая связь была, вот я и обратился к людям, попросил, чтобы они на сторону не продавали, а, если уж у них с деньгами совсем худо, мы сами будем их акции выкупать. Объяснил, что иначе какие-нибудь варяги, набрав большой пакет акций, попытаются наш комбинат захватить. Поняли люди, понесли акции нам, а денег-то у комбината нет! – Шестопалов развел руками. – На что акции выкупать? Я и еще несколько человек стали свои личные деньги вкладывать. Я дачу продал, машину, гараж. Из жены все ее золотые украшения, вплоть до обручального кольца, вытряс. И ведь объяснял я ей, что, если комбинат накроется, я окажусь на улице и ее с детьми сладкая жизнь мигом закончится. Ничего не хотела понимать! Такие бои дома были, что я тогда свой первый инфаркт и получил, но своего добился. Почти все акции мы тогда перехватить успели и перерегистрировались в ЗАО, чтобы больше такой головной боли у нас не было. И было нас одиннадцать человек, все руководство комбината.

– Мне бы реестр акционеров с указанием, сколько у кого акций. И еще хотелось бы знать, кто самый крупный держатель, – попросила я.

– И это приготовил, – он протянул мне листок.

Я посмотрела и удивилась:

– Но тут тридцать шесть человек.

– Понимаете, некоторые старики уже умерли. В соответствии с завещаниями пакет их акций перешел или к жене, тогда он остался каким был, или к детям, тут он раздробился. Когда мы преобразовывались в ЗАО, Ольга, это моя первая жена, потребовала, чтобы я часть акций записал на нее и детей, причем на каждого по отдельности. Требование, в общем-то, законное – я же акции выкупал на деньги, нажитые в браке, а то, что она проработала на комбинате учетчицей только год до рождения сына и получала соответственно, для нее ничего не значило. Да и женаты мы тогда еще были. И тогда самый крупный пакет акций был у нашей семьи. Потом я ушел от Ольги. Лично мой пакет акций остался при мне, и я стал всего лишь четвертым. Ну и у Насти одна акция есть.