Титан

Сирокко не была уверена, что не последует новая вспышка. Довольно долго Габи была совершенно безразлична, и казалось вполне естественным держать ее в объятиях, легонько поглаживая, пока она не успокоится. Было также естественно, что Габи начала поглаживать ее в ответ и они плотнее придвинулись друг к дружке. Сирокко почувствовала, что начинается что-то противоестественное, когда поняла, что целует Габи и та целует ее в ответ. Она подумала, что может прекратить это, но не хотела, потому что не знала, кому принадлежат слезы, которые она чувствовала на губах, – ей самой или Габи.

И кроме того, это никогда не превратилось бы в настоящее занятие любовью. Они поглаживали друг друга, целовались в губы, и когда наступил оргазм, то, что они делали до того, показалось несущественным. По крайней мере, так она говорила самой себе.

Когда все было кончено, кому-нибудь из них надо было что-нибудь сказать, и о том, что произошло, лучше было не упоминать.

– С тобой уже все в порядке?

Габи молча кивнула в ответ. Глаза ее все еще блестели, но она улыбалась.

– У-гу. Хотя, наверное, не навсегда. Я просыпаюсь с криком. Я по-настоящему боюсь спать.

– Сейчас я тоже не назвала бы сон своим любимым занятием. Ты знаешь, что выглядишь как самое смешное создание, которое я когда-либо видела?

– Это потому, что у тебя нет зеркала.

Габи, если ее не остановить, могла говорить не один час. Она неохотно отпустила Сирокко. Они направились к менее открытой местности. Под деревьями Сирокко села, привалившись спиной к стволу, и Габи оперлась о нее.

Габи рассказывала о своем путешествии вниз по реке, но тем, к чему она все время возвращалась, от чего не могла избавиться, было то, что она пережила в брюхе животного. Сирокко словно слушала пересказ длинного сна, который имел небольшое сходство с ее собственным, возможно, лишь с некоторым несоответствием в изложении.

– Я несколько раз просыпалась в кромешной тьме, как и ты, – сказала Габи. – Проснувшись, я не могла ни видеть, ни слышать, ни ощущать, мне хотелось выбраться оттуда. Я мысленно возвращалась к своему прошлому. Картина была чрезвычайно яркая. Я… ощущала все виденное.

– То же самое было и со мной, но картины не повторялись, каждый раз это было что-нибудь новое. – Ты все время знала, кто ты есть на самом деле? Что было наихудшим для меня, то это воспоминание, а потом забывание. Я не знаю, сколько раз это повторялось.

– Да, я всегда знала, кто я, но я очень уставала быть самой собой, если так можно выразиться. Возможности были так ограничены.

– Что ты хочешь этим сказать?

Габи нерешительно поднесла руку к уху, как бы пытаясь вынуть что-то оттуда. Затем она закрутилась в руках Сирокко, настойчиво пытаясь посмотреть ей в глаза. Затем положила руки между грудями Сирокко. Сирокко это смутило, но тепло и дружеская близость были слишком приятны, чтобы отказаться от них. Она посмотрела вниз на лысую голову Габи и подавила желание поцеловать ее.

– Я была там двадцать или тридцать лет, – тихо сказала Габи. – И не говори мне, что это невозможно. Я хорошо знаю, что этот промежуток времени – ничто для вселенной. Я не сумасшедшая.

– Я этого не сказала. – Габи начала дрожать. Сирокко погладила ее по плечам. Дрожь утихла.

– Ладно, я не должна была говорить, что я не сумасшедшая. Я никогда не была чьим-то ребенком, поэтому никогда раньше не плакала. Извини меня.

– Да ладно, – пробормотала Сирокко. И не солгала. Ей оказалось удивительно легко нашептывать другой женщине в ухо заверения:

– Габи, как бы то ни было, никто из нас не может пройти через это без конвульсий. Я плакала часами. Это может произойти снова, и если я не смогу справиться, я обращусь к тебе.

– Я помогу, не беспокойся. – Казалось, она расслабилась немного больше.

– Настоящее время не имеет значения, – сказала наконец Габи. – Существует внутреннее время. И по этим часам я находилась внутри много лет. Я восходила к небесам по стеклянной лестнице – я вижу в своем воображении каждую ступеньку, я ощущаю облака, проносящиеся у моих ног и скрипящие о стекло. Это было небо Голливуда, с красным ковром на последних трех или четырех километрах, золотыми воротами, похожими на небоскребы и крылатыми людьми. Ты понимаешь, я верила этому и не верила. Я знала, что все это мне снится, знала, что это смешно, и в конце концов все исчезло.

Она зевнула и тихонько рассмеялась.

– Почему я рассказываю тебе все это?

– Наверное, чтобы избавиться от него. Тебе лучше?

– В некоторой степени.

Какое-то время она молчала, и Сирокко подумала, что Габи уснула. Но это было не так. Она пошевелилась и глубже зарылась в грудь Сирокко.

– У меня было время хорошенько посмотреть на тебя, – сказала она, глотая слова. – Мне это не понравилось. У меня появился вопрос, что мне делать с собой. Это никогда не заботило меня раньше.

– А что с тобой не так? – спросила Сирокко. – Ты мне всегда нравилась.

– Тебе? Я не знаю, почему. Да, в самом деле, я не причиняю никому больших проблем, я могу позаботиться о себе. Но что еще? Что во мне хорошего?

– Ты очень хороший работник. Это все, что в действительности мне от тебя требуется. Ты как нельзя лучше подходишь для своей миссии, иначе тебе бы не поручили ее.

– Почему-то это не впечатляет меня, – вздохнула Габи. – Я имею в виду, что, делая что-то хорошее, я бы жертвовала собой. Как я говорила, я исследовала свою душу.

– И что ты решила?

– Единственное, чем я занималась, так это астрономией.

– Габи…

– Это правда. И какого дьявола? Мы никогда не выберемся отсюда, здесь нет звезд, на которые можно было бы смотреть. Так или иначе, мне надо было найти еще какое-нибудь занятие. Это пришло не вдруг. У меня было достаточно времени, чтобы изменить свое сознание. Ты знаешь, что у меня на всем свете нет ни одного любовника? Нет даже ни одного друга.

– Я твой друг.

– Нет. Не такой, о каком я говорю. Люди уважают меня за мою работу, мужчины хотят мое тело. Но у меня никогда не было друзей, даже в детстве. Никогда не было никого, перед кем я могла бы открыть сердце.

– Ты слишком строга к себе.

– Надеюсь, что нет. Потому что я собираюсь стать совершенно другим человеком. Я собираюсь рассказать людям, какая я на самом деле. Впервые я могу сделать это, потому что впервые я в действительности познала себя. Я собираюсь любить. Я собираюсь заботиться о людях. И похоже, что это ты. – Габи подняла голову и, улыбаясь, посмотрела на Сирокко.

– Что ты имеешь в виду? – слегка нахмурившись, спросила Сирокко.

– Это смешно, но я поняла это, едва увидела тебя, – Габи опустила голову. – Я люблю тебя.

Какое-то мгновение Сирокко не была в состоянии вымолвить ни слова, потом через силу улыбнулась:

– Эй, голубушка, ты все еще в голливудских небесах. Любви с первого взгляда не бывает, для этого требуется время. Габи?

Сирокко несколько раз пыталась заговорить с ней, но Габи то ли спала, то ли притворялась, что спит. Сирокко уронила голову набок.

– О боже мой!

Глава 6

Кто-то придумал хорошую вещь: вывешивать часы. Борясь со сном, Сирокко спрашивала себя, почему с тех пор, как она попала на Фемиду, она сумела совершить так мало толковых дел. Им надо было приспосабливаться к странному безвременью. Они не могли ходить до тех пор, пока не упадут с ног от усталости.

Габи спала, засунув в рот большой палец. Сирокко попыталась встать как можно осторожнее, чтобы не потревожить ее, но это было невозможно. Габи застонала и открыла глаза.

– Ты тоже хочешь есть, как и я? – спросила она Сирокко.

– Трудно сказать.

– Ты думаешь, это ягоды? Наверное, они нехорошие.

– На это нельзя ответить так быстро. Но погляди вон туда, это может быть завтрак.

Габи посмотрела туда, куда указывала Сирокко. У реки пило воду какое-то животное. Когда они глядели на него, животное подняло голову и посмотрело на них. От женщин его отделяло не более двадцати метров. Сирокко напряглась, готовая ко всему. Животное моргнуло и снова опустило голову.

– Шестиногий кенгуру, – сказала Габи, – и без ушей.

Это было беспристрастное описание. Животное покрывала короткая шерсть, у него было две задние ноги, хотя и не такие большие, как у кенгуру. Четыре передние лапы были поменьше. Шерсть была зеленовато-желтая. С виду у животного не было никаких специальных органов защиты.

– Я хотела бы посмотреть на его зубы. Это сказало бы нам кое о чем.

– Лучше всего будет поскорее убраться отсюда, – сказала Габи. Она вздохнула и пошарила глазами по земле. До того, как Сирокко успела остановить ее, она встала и направилась к животному.

– Габи, оставь, – прошипела Сирокко, стараясь не вспугнуть зверя. Она увидела, что в руках у Габи камень.

Животное снова подняло голову. Его морда при других обстоятельствах показалась бы потешной. На круглой голове не было видно ни ушей, ни носа – только два больших ласковых глаза. Но пасть животного выглядела так, словно оно играло на огромной губной гармошке. Она дважды растянулась у него чуть ли не шире самой головы, словно в широчайшей глупой ухмылке.

Животное оторвало от земли все четыре передние лапы и подпрыгнуло метра на три. Габи подпрыгнула следом за ним, к удивлению Сирокко, так же высоко. Она дважды перевернулась в воздухе и приземлилась на пятую точку. Подбежав к ней, Сирокко попыталась отобрать у нее камень.

– Послушай, Габи, нам не надо этого мяса.

– Успокойся, – процедила Габи сквозь сжатые зубы, – я делаю это не только для себя, для тебя тоже. – Она вырвала свою руку у Сирокко и помчалась вперед.

Существо сделало два прыжка, добрых восемь-девять метров каждый. Теперь оно стояло спокойно, передние лапы на земле, голова опущена. Оно щипало траву.

Оно выглядело совершенно безмятежным. Габи остановилась в метрах двух от него. Животное, казалось, совершенно не боялось Габи и продолжало пастись, когда подошла Сирокко и стала рядом с Габи.

– Ты думаешь, нам надо…

– Помолчи! – Мгновение Габи колебалась, затем подошла к зверю.

Она подняла руку с камнем и швырнула его в темя животному, сразу же отпрыгнув в сторону.

Животное издало кашляющий звук, зашаталось и упало на бок. Оно дернулось и затихло.

Какое-то время женщины молча смотрели на него, потом Габи подошла к нему и ткнула его ногой. Животное не шевелилось. Тогда она опустилась около него на одно колено. Жертва была с некрупную лань, не больше. Сирокко присела на корточки, уткнувшись локтями в колени и пытаясь сдержать отвращение. Габи казалась совершенно спокойной.

– Как ты думаешь, оно мертво? – спросила она.

– Похоже на то.

Габи вытерла лоб, затем еще раз хлопнула камнем по голове животного. Потекла алая кровь. Сирокко вздрогнула. Габи отбросила камень и вытерла руки о бедра.

– Вот так. Знаешь, если насобирать сухих веток, я смогу развести огонь.

– Как ты собираешься сделать это?

– Не бери в голову. Просто собирай сучья.

Сирокко уже успела набрать сколько-то валежника, прежде чем у нее возник вопрос, почему Габи начала отдавать ей приказания.

– Да, теория – это хорошо, – сказала Габи угрюмо.

Сирокко опять рванула жилистое красное мясо, крепко приставшее к кости.

Габи уже час потела над куском своего комбинезона и камнем, который, как она надеялась, был кремнем, но не оказался таковым. У них была куча сухих дров, что-то вроде мха и щепки, при изготовлении которых пригодилась полоса металла от шлема Сирокко. У них были все необходимые ингредиенты для костра, за исключением искры.

За этот час мнение Сирокко по поводу совершенного Габи убийства сильно изменилось. К тому времени, как она содрала шкуру и Габи отказалась от попыток развести огонь, она знала, что съест мясо сырым и будет благодарна за это.

– В этом существе нет ничего от хищника, – сказала Сирокко с полным ртом. Мясо оказалось лучше, чем она ожидала, правда, неплохо было бы добавить соли.

– Да, оно действительно вело себя совершенно иначе, – согласилась Габи. Она присела на корточки с другой стороны от туши, глаза ее блуждали поверх плеча Сирокко. В такой же позе находилась и Сирокко.

– Это может означать, что здесь нет крупных хищников, которые были бы опасны для нас.

Обед затянулся. От нечего делать они внимательно рассматривали тушу. Животное казалось неопытному глазу Сирокко ничем не примечательным. Она жалела, что рядом нет Калвина, который мог бы подсказать ей, в чем она не права. Мясо, шкура, кости и мех были самого обычного цвета и структуры, даже пахли они обычно. Были и органы, которые она не могла определить.

– Шкура могла бы нам пригодиться, – заметила Габи. – Из нее можно сделать одежду.

Сирокко сморщила нос:

– Если ты хочешь носить ее, то вперед. Скоро она будет, наверное, прилично вонять. А кроме того, здесь достаточно тепло, чтобы обходиться вообще без одежды.

Было неразумно бросать большую часть туши животного, но они пришли к выводу, что вынуждены это сделать. Женщины прихватили по мослу, которые собирались использовать в качестве оружия. Сирокко откромсала большой кусок мяса. Габи тем временем сделала из полоски необработанной шкуры пояс и повесила на него связку деталей комбинезона. После этого они с Сирокко двинулись вниз по реке.

Им попадалось много кенгуроподобных существ, они встречались и поодиночке, и группами от трех до шести животных. Встречались и другие животные, помельче, которые с дикой скоростью носились по стволам деревьев и успокаивались только на берегу у воды. Ни одно из животных не позволяло приблизиться к себе. Когда древесные животные останавливались, можно было рассмотреть, что у них как будто нет головы. Они казались голубыми пушистыми мячами о шести когтистых лапах и передвигались с одинаковой скоростью в любом направлении, как вверх, так и вниз. Рот у них находился снизу, посередине между лапами.

Окружающая природа начала изменяться. Появились новые животные, новые растения. Сирокко и Габи продолжали брести вперед; сто тысяч шагов приходилось бы на двадцать четыре часа в сутки, но они скоро сбились со счета. Из-за зеленого шатра деревьев свет стал бледно-зеленым. Расступаясь, примитивные деревья давали место сотням различных видов растений – разнообразным цветущим кустарникам, вьющемуся винограду и растениям-паразитам. Единственное, что оставалось неизменным – это продолжающая свой путь река и все так же стремящиеся ввысь деревья Фемиды. На них не хватало табличек с названием и толп туристов вокруг, как в национальном парке секвой.

Кроме того, их перестала окружать мертвая тишина. На протяжении первого дня своего путешествия Сирокко и Габи слышали лишь звук собственных шагов да лязг металлических частей комбинезонов. Теперь же лес наполнился щебетом, отрывистыми звуками и гомоном.

Когда они остановились передохнуть, мясо оказалось еще вкуснее. Сирокко с Габи жадностью поглощали его, сидя спина к спине рядом с искривленным деревом, ствол которого был странно теплым. Кора у него была мягкая, скрученные в узел корни – больше домов. Ветви терялись в невероятном сплетении высоко над головой.

– Готова поклясться, – сказала Сирокко, – что там, в ветвях, гораздо больше жизни, чем здесь, на земле.

– Посмотри вон туда, вверх, – проговорила Габи, – я бы сказала, что кто-то сплел эти виноградные лозы нарочно. Оттуда протекает вода.

– Нам следует обсудить это. Как здесь насчет разумной жизни? Как это выяснить? Это одна из причин, почему я не хотела, чтобы ты убивала то животное.

Габи сосредоточенно жевала.

– Мне надо было сначала спросить тебя?

– Знаю, знаю. Я больше опасалась, что оно обернется и собьет тебя с ног. Но теперь, когда мы знаем, насколько они неагрессивны, нам, наверное, следует попытаться заговорить с одним из них.

– Ты говоришь глупости. У этого существа меньше мозгов, чем у коровы. Ты могла убедиться в этом собственными глазами.

– Наверное, ты права.

– Не наверное, а права. Зато ты права в том, что нам следует быть осторожными. Мне претит мысль, что я ем того, с кем могла разговаривать. Эй, что это?

Это был даже не звук, а ощущение, что должен быть звук, но его пресекли. Тишину нарушал лишь плеск воды да шум листьев высоко над головой. Затем послышался протяжный стон.

Так мог бы стонать Господь Бог, если бы он терял все, что ему дорого, и если бы у него было горло как органная труба длиной в тысячу километров. Тот, кто издавал этот стон, умудрялся поднимать звук без какого-либо отклонения от нижнего предела слышимости. Звук вынимал душу и давил на глазные яблоки.

Он, казалось, заполнил уже всю вселенную и все же становился громче.

Сирокко подумала, что у нее сейчас лопнет череп. Она смутно сознавала, что Габи обнимает ее. Открыв рот, они изумленно смотрели на сыплющиеся сверху сухие листья. Кувыркаясь и кружась, с вершины дерева падали крошечные животные. Одновременно начала содрогаться земля, словно стремясь взлететь в воздух. Налетел дьявольский порыв ветра и разбился об огромные суставы дерева, под которым, съежившись, сидели Сирокко и Габи. На них посыпались обломки.

Над их головами раздавался треск, ветер начал проникать вниз, к подножию деревьев. В середину реки вонзился массивный сук, деревья в лесу качались и протестующе скрипели.

Буря достигла плато и продолжала бушевать. Ветер налетал со скоростью не меньше семидесяти километров в час. Сирокко и Габи оставались внизу под защитой огромных корней дерева и оттуда наблюдали бушевавший вокруг ураган. Когда Сирокко обратилась к Габи, она вынуждена была кричать:

– Как ты думаешь, почему ураган налетел так внезапно?

– Не имею понятия, – прокричала в ответ Габи. – Местное нагревание или охлаждение, большие перепады давления. Но это только предположение, я не могу сказать наверняка.

– Думаю, худшее уже позади. Эй, да у тебя стучат зубы!

– Мне уже не страшно. Я просто замерзла.

Холодно было и Сирокко. Температура падала. Всего за несколько минут приятная прохлада превратилась в холод, и сейчас, по предположению Сирокко, температура опускалась ниже нуля. Если добавить к этому сумасшедший ветер, то было не до смеха. Они прижались друг у дружке, но теплее от этого не стало.

– Нам надо найти какое-нибудь укрытие! – прокричала она Габи.

– Да, но каким образом?

Ни одна из них не хотела покидать маленькое убежище под корнями огромного дерева. Они пытались прикрыть друг друга сухими листьями, но их тотчас сдувало.

Когда они уже уверились, что замерзнут до смерти, ветер внезапно прекратился. Он не притих; он совершенно затих. У Сирокко заложило уши. Она ничего не слышала, пока не зевнула.

– Вот это да! Я слышала, что происходит при перепадах давления, но ничего подобного и представить не могла.

Лес опять стоял совершенно спокойный. Но, прислушавшись, Сирокко услышала замирающий отзвук завывания ветра. Это заставило ее вздрогнуть, как от холода. Она никогда не считала себя впечатлительной, но этот стон-вой звучал так по-человечески, что вызывал у нее желание лечь и умереть.

– Не спи, Роки, нас ожидает еще кое-что.

– Что там еще? – Сирокко открыла глаза и увидела красивый белый порошок, плывущий в воздухе. Он вспыхивал в бледном свете.

– Я бы назвала это снегом.

Они пошли как можно быстрее, чтобы не дать окончательно онеметь ногам. Сирокко понимала, что лишь тихая погода может спасти их. Было холодно; даже земля стала холодной. Сирокко почувствовала оцепенение. Это невозможно. Она капитан космического корабля; неужели ей суждено погибнуть, бредя обнаженной сквозь снежную бурю?

Но снег был мимолетным. Местами он достиг глубины нескольких сантиметров, но затем снизу пошло тепло, и он быстро растаял. Вскоре согрелся и воздух. Почувствовав, что опасность миновала, Сирокко и Габи нашли на земле местечко потеплее и уснули.

Когда они проснулись, от оставшегося мяса исходил не совсем приятный запах, как, впрочем, и от пояса Габи. Они выбросили мясо, помылись в реке. Затем Габи убила другое животное, похожее на кенгуру – они стали называть этих зверей «улыбчивыми».

После завтрака они почувствовали себя гораздо лучше, тем более что женщины дополнили его фруктами, которых кругом было в изобилии. Сирокко особенно понравился один – выглядел он как бугристая груша, но мякотью походил на дыню. На вкус же фрукт был острый, как чеддер.

Они были готовы идти вперед целый день, но обернулось по-иному. Их проводник, река, исчезла в большой дыре у основания холма.

Сирокко и Габи стояли на краю дыры и смотрели вниз. Там булькало, как в стоке ванны, через длинные интервалы времени раздавались всасывающие звуки, сопровождаемые утробной отрыжкой. Сирокко все это не понравилось, и она отошла подальше от края.

– Может быть, я сошла с ума, – сказала она, – но не здесь ли пьет воду существо, которое в свое время проглотило нас?

– Все может быть. Но я не собираюсь нырять туда, чтобы выяснить это. Ну, так что мы будем делать?

– Если бы я знала…

– Мы можем вернуться к тому месту, откуда пришли, и ждать там.

Но, по всей видимости, Габи не вдохновляла эта идея.

– Проклятье! Я была уверена, что отойдя подальше, мы найдем место, чтобы оглядеться. Как ты думаешь, на Фемиде есть только одна большая лесная река?

Габи пожала плечами:

– Мне явно не хватает информации.

Сирокко задумалась. Похоже, Габи ожидала, что она примет решение.

– Ладно. Во-первых, нам нужно взобраться на этот холм и оглядеться. Если не увидим ничего стоящего, надо попытаться влезть на одно из деревьев. Может быть, нам удастся залезть достаточно высоко, чтобы увидеть что-нибудь. Как ты думаешь, сумеем?

Габи изучающе посмотрела на ствол дерева.

– Уверена, что это весьма опасно. Нет никакой гарантии, что мы не свернем шеи.

– Я знаю. Пойдем на холм.

Холм был круче тех, которые встречались им до сих пор. Кое-где им приходилось взбираться на четвереньках. Габи, как более опытная в скалолазании, шла впереди. Она была проворна, гораздо щуплее, чем Сирокко, и более гибкая. Вскоре Сирокко начала ощущать каждый месяц разницы в их возрасте.

– Черт побери! Посмотри сюда!

– Что там такое? – Сирокко шла в нескольких метрах позади Габи. Подняв голову, она увидела лишь ноги и ягодицы Габи.

«Странное дело, – подумала Сирокко, – я видела обнаженными всю мужскую часть команды, но надо было попасть на Фемиду, чтобы увидать голый зад Габи». Обнаженная безволосая Габи казалась странным созданием.

– Мы нашли сцену обзора, – сказала Габи. Она обернулась и подала Сирокко руку.

На гребне холма росли деревья, за ними разверзлась пропасть. Ее глубина значительно превышала высоту деревьев. Хотя они росли очень густо и были переплетены виноградом, ни одно из них не было выше десяти метров.

Сирокко хотела взобраться на холм, чтобы посмотреть, что находится на другой стороне. Теперь она знала это. Холм не имел другой стороны.

Габи стояла в нескольких метрах от края обрыва. С каждым шагом перед Сирокко все больше открывалось зияющее пространство, но и подойдя к Габи, она не могла увидеть дна пропасти, оставалось лишь догадываться о ее глубине. Она измерялась в километрах. Сирокко замутило.

Они стояли у естественного окна, образованного двадцатиметровой брешью между деревьями. Впереди не было ничего, кроме двухсоткилометрового пространства.

Сирокко и Габи стояли у кромки обрыва, оглядывая пространства Фемиды. Прямо была тонкая полоска тени – возможно, такая же скала, как и та, на которой они стояли. Над полоской виднелась зеленая земля. Зелень постепенно блекла, переходя в белый, затем в серый цвет по мере того, как взгляд Сирокко блуждал от склона к полупрозрачному пространству, и превращалась наконец в сверкающий желтый.

Ее взгляд опять скользнул по удаленному изгибу скалы. Внизу поверхность ее была зеленее, обнимающие ее белые облака поднимались выше головы Сирокко. Как если бы она стояла на земной горной вершине – кроме одного. Земля казалась плоской, лишь пока она не смотрела влево или вправо.

Она накренялась. Сирокко сглотнула и, изгибаясь, вытянула шею, пытаясь придать земле горизонтальный вид, отказываясь верить, что вдали земля становилась выше, не поднимаясь.

Сирокко задыхалась и хваталась за воздух, затем опустилась на четвереньки. Так она чувствовала себя увереннее. Она подползла к краю и посмотрела налево. Над той стороной, которую она изучала, нависал затемненный участок. В ночи мерцало темное море, море, которое непонятно как оставалось в пределах своих берегов, разливаясь в ее сторону. По другую сторону от моря исчезло вдали другое световое пространство подобное тому, которое находилось впереди нее; видимость пересекала крыша – казалось, она вспухла навстречу земле. Сирокко понимала, что это оптический обман; крыша должна была казаться такой высоты только с того места, где она стояла.