bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 4

Стражник толкнул новых рабов вперед и торопливо удалился, проорав им через плечо: «Жрите как следует, а то Поиск скоро!» Оставалось только гадать, что бы это значило. К ужасу Иккинга, двор оказался до краев набит знакомыми из самых разных племен архипелага. А поскольку Иккинг был в розыске и его голова была самой дорогой на Дикозападе, ему показалось, что умнее всего ускользнуть в боковой коридор.

Но судьба явно не желала улыбаться Иккингу в то утро.

– ЭЙ ТЫ, ТАМ! ВОНЮЧКА! ДАВАЙ К НАМ! – проорал громадный толстый дядька с ближайшего стола.

Иккинг виновато подскочил.

И тут он в полном изумлении обнаружил, что окликнувший его громадный толстый дядька – его собственный отец, Стоик Обширный.

Этого мига Иккинг и страшился.

Однако бородавка, повязка на глазу и запах делали свое дело. Стоик явно не догадался, кто перед ним.

– ЭЙ! ВОНЮЧКА! – снова заорал бывший вождь. – ДАВАЙ СЮДА БЫСТРО, А ТО ВСЯ ЖРАЧКА КОНЧИТСЯ!

Иккинг медленно подошел к столу, где сидел отец.

Когда он сел, все остальные аккуратно отодвинулись от него, наморщив носы, – словно море расступилось.

«Вот, наверное, каково страдать очень заразной болезнью», – подумал Иккинг.

Стоик хрюкнул и пододвинул ему здоровенный ломоть хлеба и большую горсть мидий, стараясь не вдохнуть особенно острые и цветистые волны, исходившие от Иккинга.

– Ешь, парень, пока я не передумал.

Ну хотя бы на вид отец был вполне здоров. Глаза несколько погрустнели, может, пара седых прядок в роскошных усах появилась да пузо чуть опало. Но Стоик по-прежнему соответствовал описанию «невероятно толстый мужик с бородой, рыжей и неукротимой, как лесной пожар».

И, к неимоверному облегчению Иккинга, оказалось, что остальные рабы, по крайней мере те, что сидели за его столом, уважали Стоика, как будто он по-прежнему занимал важное положение.

Вождь – всегда вождь.

– Новичок, да? – сказал Стоик, пока Иккинг ел. – Как тебя зовут, парень?

Иккинг заставил себя взглянуть отцу прямо в глаза.

Это было ужасно.

Иккинг колебался: если его узнают здесь, в тюрьме, ему несдобровать. Но уж Стоик-то, Стоик-то должен знать, кто он такой, правда?



Валгалларама часто отсутствовала по геройским делам, так что у нее имелось своего рода оправдание. Но Стоик с Иккингом тринадцать лет ежедневно завтракали за одним столом!

Неужели он правда настолько незапоминающийся? Тор свидетель, Иккинг, конечно, немного подрос, но он же не налепил большие кудрявые фальшивые усы или что-нибудь в этом роде!

Но нет, Стоик явно ни о чем не догадался, ни тени подозрения у него не закралось, что этот мальчик, с которым он поделился ужином, его собственный единственный сын.

– Меня зовут… Прыщ Вонильсен, – ответил Иккинг.

– Хорошее имя, – одобрил Стоик. – А к какому племени ты принадлежал до Клейма?

– К Потерянному племени, – ответил Иккинг, соображая на ходу.

– Добро пожаловать в Команду Охотников за Янтарем, Прыщ Воняльсен, – громыхнул Стоик, от души хлопнув новичка по спине.

– Вони́льсен, – поправил его Иккинг, едва не подавившись устрицей.

– Тут надо держаться вместе, Вонюльсен.

– Вони́льсен…

Ой, Тор разрази, отец даже его вымышленное имя запомнить не в состоянии! Так Иккинг, чего доброго, и сам его забудет.

– Иначе и дня не продержишься в Песках снаружи, – с важностью гремел Стоик. – Мы вот – Охотники за Янтарем. Слушай меня, Охотники за Янтарем! У нас тут новичок! Это Хрящ Вогнульсен из Потерянного племени.

Иккинг посмотрел на Охотников за Янтарем, а затем обвел взглядом двор, и сердце у него провалилось прямо в сандалии.

Все казалось вывернутым наизнанку и подвешенным вверх тормашками. Заправляли тут самые отъявленные подлецы. На почтенных местах, за Высоким Столом, сидели воины Дикозапада, щеголяя лиловыми и желтыми кушаками, и в самой их гуще Иккинг узнал несколько наиболее неприятных Хулиганов: нового вождя, Сморкалу Мордоворота, и его приспешников, Песьедуха Тугодума и Бестолкова.

А здесь внизу, в рабской яме, он обнаружил много-много благородных, уважаемых людей, которые всего год назад были гордыми воинами своих племен, а теперь носили Клеймо.

Много оказалось Миролюбов, Мракушников, Тихушников. Но за Стоиковым столом, в его Команде Охотников за Янтарем, среди Молчанцев и Шандарахайков, было несколько Хулиганов, которых Иккинг хорошо знал. Коварные Близнецы… Ералаш Дурка…

И Плевака Крикливый, старый учитель Иккинга.

Плевака был самым уважаемым воином. Он храбро сражался за свое племя в бесчисленных схватках и вел – теперь казалось, в прошлой жизни – Программу Начальной Пиратской Подготовки на Олухе.

У Иккинга перехватило горло, когда Плевака взглянул на него и добродушно поздоровался. Мальчик увидел ужасное Клеймо на лбу у своего учителя.

Кто это сделал с ним? Как они посмели!

И что еще хуже, даже Плевака Иккинга не узнал. Неужели он и впрямь настолько изменился?

Чувствуя себя еще более одиноким, чем в роли Изгнанника, Иккинг оглядывал стол и весь двор. Он искал Рыбьенога, но Рыбьенога тут, похоже, не было.

– Гм… Стоик Обширный, – вежливо начал Иккинг. – А в Команде Охотников за Янтарем есть мальчик по прозвищу Рыбьеног?

Стоику явно сделалось грустно и не по себе.

– Рыбьеног? – переспросил он. – Нет, никогда не слышал о мальчике по имени Рыбьеног, а ты, Плевака?

Плевака Крикливый покачал головой:

– Нет, я тоже никогда раньше не слышал этого имени.

«Никогда не слышали о Рыбьеноге?»

Да о чем они вообще?



Рыбьеног все пять лет обучения был легендарным двоечником абсолютно по всем предметам Плевакиной Пиратской Программы – по бейболу, по грязнописанию, по всему.

Плевака говаривал, что намерен выковать из Рыбьенога воина или умереть, пытаясь это сделать. Отец бóльшую часть жизни Иккинга провел в легком раздражении по поводу того, что его сын дружит с таким чудиком. Как они могут утверждать, что никогда не слышали о нем?

Что-то очень странное тут творится…

Иккинг уже собирался задать очередной вопрос, но тут к столу вразвалочку подошел Сморкала Мордоворот, новый вождь племени Хулиганов.

Сморкала выглядел великолепно. Не будь он таким мерзким типом, смотреть на то, как он возмужал, было бы одно удовольствие.

Сморкала всегда мечтал стать вождем и теперь, когда Судьба даровала ему исполнение его заветного желания, наслаждался каждым мгновением. В лучах всеобщего восхищения он, казалось, вырос на полметра. Он расхаживал по двору, шутил с друзьями, лучась новообретенной значительностью.

– Славно дрался вчера с драконами, Сморкала! – выкрикнул один из его дружков, Вандал Гостедав. – Скольких прикончил, девятерых?

– По-моему, одиннадцатерых, – оскалился Сморкала. – Но все хорошо поработали.

Сморкала пребывал в прекрасном настроении, и когда он подошел к столу Охотников за Янтарем, то, по крайней мере, поначалу не хотел никого обидеть.

– Ешьте быстрее, ребята, – всего-то и сказал Сморкала с ленивой улыбочкой.

Но Стоик, Плевака и Толстопуз оскорбленно поморщились. Во-первых, не было никакой нужды их торопить, а во-вторых, унизительно, когда тобой командует молокосос. И вдобавок – молокосос, который приходится Толстопузу сыном, Стоику племянником и Плеваке – учеником. Ему следовало бы выказывать им значительно больше уважения, особенно в свете того, как переменилась и его, и их судьба.



Иккингу больно было видеть печально поникшие плечи старших. Воистину мир перевернулся с ног на голову.

– Сморкала, – спросил Иккинг, торопливо меняя тему, – ты не видел тут где-нибудь мальчика по имени Рыбьеног?

– Для тебя, раб, – вождь Сморкала, – поправил Мордоворот, мгновенно ощетинившись и несколько подрастеряв хорошее настроение. Он тоже не узнал Иккинга, презрительно мазнув по нему взглядом и наморщив свой гигантский нос от запаха. – Да, Рыбьеног, как же… Это один из Пропавших – исчез во время Поиска пару недель назад. Туда ему и дорога, ничтожеству. Невелика потеря. Такой же дохляк, как ты, разве что не настолько вонючий.

Невелика потеря…

Толстопуз Пивобрюх аккуратно положил ложку. Он посмотрел на сына и тихо произнес слова, которые Иккинг больше всего на свете боялся когда-нибудь услышать от своего отца:

– Сморкала, мне стыдно, что я твой отец.

Мордоворот побелел. Всего на миг он сжался под взглядами старших и сделался маленьким мальчиком, стоящим перед отцом, дядей и учителем – теми самыми людьми, одобрения которых он так отчаянно искал.

Но Сморкала тут же взял себя в руки, снова нацепил маску высокомерия и воинственно прищурился:

– У тебя нет причин говорить так. Может, я и сделал рабом Рыбьенога, но вас-то я рабами не делал. Вы сами виноваты, что не проявили достаточного почтения королю Элвину.

– Мы стали рабами потому, что храним верность Стоику. Но ты не попытался вмешаться и заступиться за нас перед так называемым королем Элвином, а, Сморкала? – задумчиво произнес Плевака.

– С чего бы мне, если вы вели себя как идиоты? – фыркнул Сморкала и посмотрел на отца. – Стыдишься меня? Это мне следует тебя стыдиться, а тебе следовало бы гордиться, что я вождь. Ты-то так никогда вождем и не стал, а, Пузо? – глумливо ухмыльнулся Сморкала. – Не из того ты теста.

Он похлопал отца по плечу и гордо удалился.

Ох, плохи дела. Ох как плохи…

Когда Иккинг поднес ко рту очередную мидию, рука его дрожала.

«Пропал во время Поиска? Что это значит? Где, Тор это все разрази, Рыбьеног?»



Рядом с ним сидела маленькая девочка с большими глазами, в которых застыло отчаяние, и очень темными всклокоченными волосами, торчавшими под странными углами. Одета она была в костюм медвежонка, застегнутый на все пуговицы, только неправильно. Казалось, она прочла его мысли.

– Тсс, – шепнула девочка. Она выглядела слишком серьезной для малявки, у которой недавно выпала бóльшая часть зубов. – Нам не разрешается говорить о Пропавших. Это подрывает дух.

«Пропавших?! Что значит „Пропавший“?!» – хотелось воскликнуть Иккингу.

Но тут девчушка с интересом заметила:

– Прыщ Вонильсен, у тебя безрукавка горит.

А-а-а-а-а!



Иккинг опустил глаза. И правда, из-за ворота безрукавки сочился серый дым. Беззубик все последние пять минут царапал Иккингу живот в смысле «кушать хочется», а теперь с отчаяния перешел к тактике дымовых сигналов.

Иккинг прижал полу безрукавки к груди, чтобы дым не так сильно валил наружу. Ну и как ему теперь это объяснять?

Не придумав ничего лучше, он промямлил:

– Должно быть, искра от взрывов там, во дворе, попала… не волнуйся! Я уже погасил!

Затем одним отчаянным захватом Иккинг сгреб остатки хлеба, сыра и мидий, уронил, как бы не нарочно, одну мидию на пол («Ай-яй-яй!») и нырнул под стол…

Там он вынул из-за пазухи обоих драконов и шепотом напустился на Беззубика:

– Беззубик, не смей поджигать мне безрукавку! Если кто-то заметит, что у меня тут драконы, вы покойники!

– Я случайно, – соврал Беззубик. – У Б’бе-беззубика от голода огнедыхальца текут…

– Так, Беззубик, – прошептал Иккинг, показывая ему зажатые в кулаке мидии и хлеб. – Тут немного, поэтому, прежде чем я тебе это дам, вспомни, как надо себя вести… быть вежливым… делиться… оставь и Одинклыку тоже.

Во мраке тюрьмы Черное Сердце еще важнее оставаться порядочным человеком. Ну или порядочным драконом.

Беззубик кивнул и повторил:

– Да-да, да-да, я понял, Б’бе-беззубик поделится… Б’бе-беззубик оч-чень вежливый…

Иккинг раскрыл ладонь.

Беззубик распахнул пасть так широко и метнулся вперед так быстро, что не рассчитал бросок и сцапал всю руку Иккинга, в которой были зажаты крошки.

Разумеется, столько ему было не проглотить. Иккинг уставился на питомца, не веря своим глазам. Боги всемогущие, и не подумаешь, что такой маленький дракон способен так широко разинуть рот.

Медленно, поджав хвост и виновато глядя огромными глазами, Беззубик выпустил руку вместе с едой.

– О-о-одинклык первый, – благонравно сказал он, будто ничего не случилось.

И даже позволил Одинклыку съесть пару самых маленьких кусочков, прежде чем наброситься и проглотить остальное.

– Из’звините, мид’дии, – бубнил Беззубик с набитым ртом. – Из’звини, хлеб… Прости, сыр…

– Да, прекрасные извинения, Беззубик, – прошептал Иккинг, – но перед едой извиняться не надо… Нет-нет, Беззубик, пойми меня правильно, сама идея мне нравится.

Вдруг в громадном зале воцарилась мертвая тишина.

Все мгновенно умолкли – так цепенеют в молчании маленькие вкусные пушистые зверьки при появлении волков.

И тут, скорчившись под столом, пока Одинклык и Беззубик рядом с ними поедали мидии и хлеб, Иккинг услышал звук, от которого по шее у него поползли мурашки страха, словно под воротник залезли жуки, и волосы на голове встали дыбом, как иглы дикобраза…

«Топ-ТУК, топ-ТУК, топ-ТУК, топ-ТУК…» – стучали шаги по внезапно смолкшему двору.

Холодные щупальца ужаса сдавили сердце Иккинга: чьи-то ноги подошли и остановились прямо перед ним, так близко, что он мог бы потрогать их.

Одна нога была настоящая, человеческая. Вторая – выточенная из кости.

Жаль, Иккинг не мог видеть остального, ибо Элвин Вероломный, Будущий Король Дикозапада, выглядел весьма впечатляюще. Злодей в расцвете своего злодейства, усыпанный бородавками, будто дерево плодами. Татуировки в виде змей и скелетов густо вились по его гигантским мышцам и всем прочим частям тела, которые еще оставались человеческими.

А человеческого у него оставалось не так уж много. На сегодняшний день у Элвина не хватало руки, ноги, носа и глаза. Все это Будущий Король заменил изящными протезами из самой лучшей слоновой кости, золота и железа, на какие только смог наложить лапу посреди войны.

За стуком и шарканьем шагов Элвина послышался ужасный шелестящий звук, будто шорох крысиных лап, и по двору побежало что-то похожее на большую костлявую белую псину.

Но это была не собака.



Это была белая, как коралл, ведьма.

Ведьма, передвигавшаяся на всех четырех, как животное.

Ведьма Экселлинор, мать Элвина Вероломного.



Ее отравленные железные ногти скрежетали по каменным плитам двора, порождая тот самый крысиный звук.

Она резко остановилась перед Иккингом… медленно, словно робот, повернула голову… и уставилась… прямо Иккингу в глаза.


6. Ведьма Экселлинор слегка недовольна. Ой-ой…

Сердце Иккинга замерло, когда пустые ведьмины глаза уставились прямо на него. Старуха была тощей, как скелет, за спиной у нее волочилась седая грива, все человеческое в ней давно умерло. Двадцать лет жизни в темноте древесного ствола вытянули из нее весь цвет, и она сделалась белее слизня и злее змеи. Тесная тюрьма согнула ее спину в дугу.

Иккинг и драконы оказались у нее как на ладони. Застуканные на месте преступления.

Весь последний год она только и делала, что пыталась отловить Иккинга, весь Дикозапад перевернула, чтобы его найти.



И вот он сидит под столом, меньше чем в шаге от ее подергивающегося белого носа, и кормит драконов, что строжайше запрещено. Оба малыша зависли в воздухе, оцепенев.

Ведьма потянула носом воздух раз, другой…

– Драконы… – прошипела она в ужасе. – Драконы…

Она смотрела прямо на него и лаяла, как собака.

Но ведьма едва видела дальше своего носа. Она не разглядела их. На таком расстоянии она могла только чувствовать движение.

«Не шевелись, Беззубик, – мысленно умолял Иккинг, стиснув зубы от страха. – Не шевелись…»

Ведьма продолжала смотреть на них, казалось, целую вечность. Затем ее длинный, острый как нож нос дернулся от отвращения.

– Странно, – презрительно заметила старуха. – Мне показалось, я учуяла драконов, но это всего лишь рабы. Ну и вонь.

И – шмыг-шмыг – двинулась прочь, сопровождаемая «топ-ТУК, топ-ТУК» Элвина.

Тор, благослови слизь дракона-вонючки!

Дрожа от облегчения, Иккинг засунул Одинклыка обратно за пазуху. Бородавка на кончике носа отвалилась, и он едва успел подхватить ее, пока Беззубик не слопал. Глубоко потрясенный, мальчик прилепил бородавку на место, затолкал Беззубика к Одинклыку и вылез из-под стола.

Девочка с черными волосами и большими глазами теперь сидела на его месте. О боги, эти большие, полные отчаяния глаза изрядно беспокоили его.

– Долго же ты просидел под столом, – серьезно заметила девочка.

– Я это… отдыхал, – только и смог придумать Иккинг.

– Меня зовут Эггингарда, – представилась малышка.

– Приятно познакомиться, Эггингарда, – произнес Иккинг, устало пожимая ей руку. – Послушай, Эггингарда, а что это за Поиск такой и как люди становятся Пропавшими?



– Мы, рабы Янтарных Рабовладений, выходим на Поиск каждый день. – Эггингарда говорила очень по-взрослому для такой маленькой девочки. – Как только начинается отлив, трубят рога, и мы выходим на красные пески искать янтарное Сокровище. Оно нужно ведьме и ее сыну Элвину, но его там нет. Я выходила на пески каждый день, сколько себя помню, и точно могу сказать тебе, что Сокровища там нет.

Здорово…

– Потом трубит второй рог, – продолжала Эггингарда еле слышным испуганным шепотом, – и мы возвращаемся в Черное Сердце. Если только…

– Если только?

– Нас не уносит прилив или… – Эггингарда остановилась и распахнула глаза еще шире, – или что-то еще.

Черные глаза девочки выглядели очень знакомо, она кого-то напоминала Иккингу, вот только кого?

– Эггингарда, – спросил он, – сколько ты уже здесь?

– Сколько себя помню, – сказала девочка.

Бедная Эггингарда.

Сколько себя помнит.

А это долго.

– Все нормально, – сказала Эггингарда. – Я не боюсь, потому что я Странница, а Странники дикие.



Эггингарда натянула капюшон, растопырила пальцы, согнув их в когти, и зашипела.

Иккинг притворился, будто испугался. Эггингарде понравилось. Она аккуратно сняла капюшон медвежьего костюмчика и доверительно прошептала:

– Иногда я сама себя боюсь…

– Не сомневаюсь, – ласково сказал Иккинг. – А у тебя, случайно, не было очень страшной бабушки?

– У Странников все бабушки страшные, – ответила Эггингарда.

Ведьма вспрыгнула на Высокий Стол, выпрямилась и открыла рот. Это выглядело так же жутко, как если бы собака внезапно встала на задние лапы и заговорила по-человечески.

– ДУРАКИ! – проскрежетала ведьма. – НЕВЕЖДЫ! ТРУСЫ! ЛЕНТЯИ! ГДЕ МОЕ СОКРОВИЩЕ, ВЫ, ТУПОГОЛОВЫЕ?

– Как видите, – промурлыкал Элвин, полируя свой крюк, – моя мама слегка недовольна.

Но тут ведьма, к немалому облегчению оцепеневших от напряжения слушателей, заговорила совсем другим тоном, мягким и рассудительным:

– Рабы Янтарных Рабовладений. Я принесла вам карту Черноборода. – Она указала на карту, аккуратно повешенную в центре двора. – Видите, как четко там обозначено, что Драконий Камень спрятан где-то между Зеркальным Лабиринтом и тюрьмой Черное Сердце? Я всего лишь прошу вас, ради блага всего Дикозапада, отыскать мне Камень. Но вижу, этого мало, чтобы по-настоящему вас заинтересовать. Так слушайте, рабы! – взвизгнула ведьма. – Тот, кто найдет мне Драконий Камень или хотя бы того мелкого Изгнанника…

При упоминании о своей персоне Иккинг виновато подскочил на скамье. К счастью, никто этого не заметил – все напряженно смотрели на ведьму.

– Нашедший Камень, кто бы он ни был, получит самый драгоценный приз из всех… И приз этот, – промурлыкала старуха, – СВОБОДА.

Толпа подалась вперед, жадно впитывая каждое ее слово.

– Свобода, – мечтательно протянули люди вслед за ней. – Свобода…

– Только закройте глаза, – улыбнулась кошмарная ведьма, – и представьте, чтó это слово значит для вас – свобода…

Закройте глаза и представьте, что свобода значит для вас…

Какие простые слова.

Измученные, оборванные рабы закрыли глаза, и каждый вообразил свое, но все видели одно и то же. Ясное голубое небо. Полет верхом на драконе. Корабль, бороздящий по твоей воле беспокойные волны. Маленький домик в тихой деревеньке на небольшом островке, из трубы лениво поднимается дымок. Дом.

Где-то далеко-далеко от этих цепей, этих безнадежных песков, этих темных тюремных стен…

– А как же Клеймо? – выкрикнул один из рабов, позабыв свое место.

– Его можно выжечь, – ловко ответила ведьма. – Операция несколько болезненная, но ради СВОБОДЫ можно и потерпеть.

– Вы ведь лжете, маменька? – шепнул Элвин Вероломный.

– Разумеется, лгу, – сладко шепнула ведьма в ответ. – Клеймо убрать нельзя. Раб остается рабом навсегда.

Она повернулась обратно к толпе рабов:

– Завтра из Поиска вы принесете мне Камень, я знаю, что принесете!

Она спрыгнула со Стола и удалилась.

Ох уж эта ведьма. Она и ее сын были нехорошие люди. Очень нехорошие.


7. Поистине страшная сказка – не читайте перед сном!

Черноволосая девчушка по имени Эггингарда показала Иккингу его место в углу одной из темниц Черного Сердца, служившей рабам спальней.

– Похоже, тут уже кто-то спит, – с сомнением произнес Иккинг.

– Нет. – Девочка твердо и печально помотала головой. – Раньше это была постель Недотепы, но он больше там не спит.

Иккинг устроил Одинклыка и Беззубика под потрепанным одеялом, которое принес с собой в рюкзаке. Затем там же, под одеялом, у них с Беззубиком состоялся спор шепотом.



– Беззубик, я же тебе велел не трогать несъедобное, помнишь? Погляди, ты мне в рубахе громадную дыру проел…

Беззубик округлил нефритовые глаза и невинно похлопал неприлично длинными ресницами.

– Это не Б’бе-беззубик… – пробубнил он с набитым ртом и с надеждой указал крылышком на Одинклыка. – Должно быть, это О-о-одинклык…

– Да у тебя лоскуток из пасти торчит, я же не слепой! – возмущенно прошептал Иккинг. – Лучше сознавайся!

Беззубик запротестовал:

– Нет, н-н-нет, нет…

Но пока он это говорил…

…у него изо рта выпала пуговица.

Иккинг и Беззубик уставились на нее.

У Беззубика все же хватило совести напустить на себя слегка виноватый вид.

– Из’звини, рубашка… – пискнул Беззубик. – Смотри, Б’бе-беззубик признался! – Он проглотил остатки рубашки. – Извини, п-п-пояс. Извини, верх штанов. Извини, карман безрукавки… О, у Б’бе-беззубика хо-хорошо получается сознаваться…



Иккинг вздохнул. Так у него не останется ничего необкусанного.

Вынырнув из-под одеяла, он повернулся к Эггингарде:

– А где теперь спит Недотепа?

Девочка нахмурилась. Она не ответила на вопрос, а просто сосчитала на пальцах прежних владельцев постели, где собирался ночевать Иккинг:

– А до Недотепы тут была Пучеглазая Герти, а до нее забавный парнишка с большими ушами, а до него Рукомаха – это за его свечку ты держишься. – (Иккинг отдернул руки от свечи, словно она была отравлена.) – И Ладошка Храбрый, и…

– Что случилось со всеми этими людьми? – спросил Иккинг в ужасе.

Эггингарда не ответила.

– Ты точно уверена, что в этой постели никогда не спал мальчик по имени Рыбьеног? – спросил Иккинг.

Эггингарда глянула испуганно:

– Рыбьеног – это такой высокий тощий мальчик с вьющимися волосами, в разбитых очках и с лицом как у селедки, который мечтал стать скальдом, точно как я?



– Да, – радостно подхватил Иккинг. – Это Рыбьеног!

На страницу:
3 из 4