Потом пришли буржуины

Потом пришли буржуины

Юрий Слобода

© Юрий Слобода, 2020

ISBN 978-5-0051-0550-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Продолжает катиться по необъятным просторам Родины своей художник Андрей, а континент рабочих и трудящихся медленно погружается в небытие, как Атлантида. Исчезла великая иллюзия коммунизма. И жизнь проповедует «новые» нравственные законы и принципы бытия, старые, как мир:

Не украл – ты нищий.

Не обидел ближнего – ты лох.

А мудреца награждает забвением.

И гения делает посмешищем.

Молодость его полна впечатлений, нескончаемая дорога и тайна, которую нужно раскрыть – найти Атлантиду, о которой у него всё больше информации. А в это время огромная страна его, шестая часть суши планеты, распадается на части, как разбитый кувшин, опускаясь на дно истории, подобно легендарной Атлантиде.

Книга, отчасти, автобиографична. И, думаю можно сказать:

– И я там был и водку пил! Имея сношения со всем прочим, что не чуждо обыкновенному смертному.

Поступая по велению сердца.

Не изменяя своим принципам.

Восхищаясь талантом и презирая паразитизм во всём его проявлении.

И поджидая прекрасных дам на всех жизненных перекрёстках, которые уготовила судьба.

А ещё говорится здесь о том: что может быть, или было, и чего никогда не было, и быть не может.

Книга вторая, романа «В поисках Атлантиды»

Судьба мастера

«Иногда лучший способ погубить человека – это предоставить ему самому выбрать судьбу».

М. Булгаков

По улицам спешила весна. Спешила прожить свою молодость.

В пустяковых хлопотах закружилась перед зеркалом неба. Ей было хорошо и беззаботно. Ещё не скоро чёрный ворон накаркает старость. И прошлёпает она по улочкам и скверам желтолапой осенью. И пустят набухшую женскую грусть седые облака.

Блудный ветер ворвется в её распахнутую душу. Вывернет наизнанку девичью судьбу. И вылетит сквозь зияющую женственность. Рассеивая холодным сквозняком мираж тепла…

Впереди ещё так много отрыдать: пролиться искренними майскими ливнями и глотнуть нечаянной солнечной радости. Выкупать трепетное тело в первой волшебной радуге, бросившись в небо…

А пока, запах нежности цветущего девичества ещё секретно готовит черемуха. Впереди целая весенняя жизнь. Ещё не осень.

Играли зеркальной улыбкой витрины, прилизывая физиономии солнечными гребешками. Трамвай подвозил попутчиков. Салон раскачивало шумное студенчество. Доброе время, когда можно прославить юность. Подростки-мужчины отпускают важные взрослые усики под носом. А ветреное девичество – женские длинные ноги.

И только скромная бабуся, забытая в уголке, убаюкивала авоську с яйцами. Нашептывая им, как квочка, пасхальные старушечьи сказки.

Вагончик трамвая высадил его на окраинке. В зелёных садах. Где, как капусту облепили клейкие сочные листочки, солнечные зайчики. Тепло оседало воздушной пылью. И лопоухий ветер гонял по улице пыльные облака. Из палисадников кособоко высовывались крышами ветхие домики. Одинокий столб, выбредавший из телеграфного прошлого, остановился и склонился над обгрызенной тротуарной плитой. Под облупившейся вывеской собрались воробьи, перед потасовкой кучкуясь и утаптывая пыль.

Дом, который искал Андрей, был напротив. Сквозь серую штукатурку козырно выпячивал красную лысину кирпич, проедая известковую кору. Веранда из серой древесины, оплеванная сгустками зелёной краски, вылупилась лопнувшими стёклами. Скрипучую лестницу, ведущую на бывшую мансарду, состарило обшарпанное время.

Мужской дух отсутствовал здесь. В приоткрытую дверь Андрей протиснулся, как привидение в склеп, пробуждая антикварную тишину от спячки.

Музейные внутренности особняка подсказали ему, что здесь жил когда-то старый мастер. Когда умирает маэстро, даже рухлядь продолжает дышать шедевром его души.

Зала в стиле нищего ренессанса была придавлена убогостью. Ширма кофейных гардин прикрывала ветхостью медную позолоту музейного хлама. Сквозь ржавые дыры тюлевого полотна просвечивали лазурными образами рваные куски чистого неба. Сухой луч дымил пылью, над раскрывшейся столешницей чах солнечный зайчик, фальшивым брильянтовым сиянием. Лопнувшие резные ножки ещё удерживали её на деревянных жилистых подпорках.

Холсты, натянутые с паутиной на подрамники, проявлялись в полумраке ожившими шевелящимися существами. Андрей склонился над тайным изображением.

Сурья, регент Солнца, выезжал на колеснице. С атрибутами Вишну, восседающего на семиглавом змее. Золотое колесо завязло в густой ведьминой паутине, забуксовав. Чёрный паук-крестоносец не выпускал божество индуистского пантеона на свет божий. Опутывая его, вместе с дохлыми мухами.

Андрей открыл им солнце, отодвигая гардину. И глаз споткнулся на подоконнике о чёрную статуэтку. Пальцы его ощупывали резную фигурку, прикоснувшись зрением к мадонне с младенцем.

Нежилые комнаты особняка хранили присутствие человека. В объёмной кухне, совмещенной с ванной комнатой, теплилась жизнь.

И Андрей набрёл на хозяев, которые проживали домовыми в собственной многокомнатной хибаре.

В неухоженной пересохшей ванне, раскинувшись, как император древнеримских бомжей, дрыхло мордатое мужицкое существо, поросшее рыжей щетиной.

Рядом, на замусоленной подстилке, выгнув хребет в дугу по-собачьи, нечистоплотно скукожилось другое существо с человекообразным рылом, обнимая сонно чекушку. Андрей присел на дубовый табурет, разглядывая закадычных братьев. Обдумывая ситуацию, озадаченный, как астронавт, столкнувшись с иной жизнью.

По скользяще-сальной тарелке прокатился задницей таракан, жируя, как скоморох на масленицу. Похлебал рассолу из раздавленного мочёного помидора и отвалил, поблёскивая копчёным золотистым брюшком.

На липком кафеле стен кустился мхом пенициллиновый гибрид.

Из разболтанной створки массивного рутинного комода выглядывала скомканная жёлтая фотография. Андрей разгладил скрюченный глянец, высвобождая её.

Сердце узнало глаза старого мастера Изумруда. В живых морщинках застыла лёгкая житейская грусть. А за ее пределами лежало неизмеримое отражение души. Там, где перетекала вечность из одного состояния в иное. И только разумная мысль формой образа может проникнуть в плоскость этого космического пространства.

Львиный храп разодрал тишину, как дракон, охраняющий тайну. Выпорхнула астральная тень мастера из матрицы-фото.

Андрей закрутил рычащий кран, погнал со стола тараканов. Время подстрекало к действию.

Когда же пробрались сюда эти домовые черти? Ждут, как бацилла вируса, или вечно живут в утробе организма, выжидая случая, когда можно расплодить себя в мусорную мразь. Разбежавшись по земле паразитирующими мутантами.

Андрей растолкал орангутангового жлоба в ванной. Из скрюченных пальцев его забулдыжного кореша извлек еще тёплую четвертинку, и сунул ему в глотку. Создание опорожняло ёмкость, приводя булькатые зенки в божеский вид. Оживая, он заворочался, Мутно-белёсые глаза наливались туманной осмысленностью. Красная морда выдавила человеческое мычание.

– Дядя Алёкся, – представился он, протягивая грязную мохнатую пятерню.

Андрей сунул туда замусоленную купюру. И изложил ситуацию.

Дядя Алёкся стал будить собутыльника. Он, как факир, возвращал к жизни моложавого родственника, ухватив его за загривок медным крюком бамбуковой трости. Перетягивая по ребристой поверхности, выбивая от пыли, как матрац, и изгоняя дурные мысли.

Тот тупо отбрыкивался, по-собачьи огрызаясь на фамильную трость. Наконец, жёлтая трость с белым костяным слоником, была отставлена в сторону.

Дядя Алёкся и племянник Пипыч не были родственниками по крови. Но он по-родственному поучал его жизни. Разница в годах, отмеченная в детском возрасте, процарапала жирную полосу в субординации и затянулась петлёй пионерского галстука.

Алёкся, вызревая в красномордого подростка, вождя маленьких негодяев, превращался в уличного наставника, регулируя из подворотни сопливой шпаной. Подстрекая к мелким выгодным гадостям, выдавливая подлость из ближнего.

Подрастала и бригада подлецов. Служители закона сурово причёсывали её, выдергивая из блатных рядов дерзость и вшивость. Идейный вдохновитель оставался в тени. Лишь скользкая физиономия, побитая дробью веснушек, словно за кражу солнечного детства, поросла мужицкой рыжей щетиной.

На острове человеческих объедков верный спутник пьяного Робинзона каннибал Пятница. И в последний его час, пуская обильную алкогольную слезу, он закусит по-братски его печенью, чтобы получить львиную долю от всего, что ему не принадлежит. Выдавив последнюю каплю в глотку.

Дядя Алёкся, наконец, привёл к жизни свою боевую алкогольную единицу. Задубевшие глаза Пипыча размякли, пустили влажную искренность и преданно забегали.

Дядя Алёкся объявил задание. Разбухшая морда подобрела.

Шмыгнув носом, Пипыч шустро соображал, жадно думая вслух. Мысли притопывали от нетерпения. Придерживаясь ногами за пол, он выдавал версии, как математик, изобретая теорему логическим путем:

– Имеется чудный самогон у девки Кулички. Алес гут! Но отвинтит башню сожитель этой чаморошной барышни. Я там должен.

Пипыч кокетливо сконфузился.

– У бабы Жени лечебный самогон из натурального гуано.

Пипыч зыркнул шустрым оком на гостя.

– Букет впечатлений.

Информация протекала мимо горла. Дядя Алёкся занервничал, разминая в руках бамбуковую трость с боевым металлическим набалдашником.

Слюнявый язык Пипыча снова усиленно заработал:

– У «инвалида» самогон жлобский и на карбидной дури. В желудочной кишке в метан превращается. Дешево и сердито. Фирменное клеймо – Алес-капут. Я пробовал. Что дальше?

Зрачки вопросительно выползли из башки.

Андрей, как господин купюры, отверг заманчивое предложение.

– «Шлёп-нога» закваску вчера поставил. Можно к нему наведаться за товаром. Правда, я ему персидский ковер с молью провалил. Так он мне эту бодягу с клопами врулил, по-честному, а?

Пипыч усердно перемывал кости самогонных гангстеров местного разлива. И перешёл к досье производителей соседнего квартала, где он брал кредиты. И чудный самогон испарялся, исчезая, как джин от пьяницы Алладина, готового обменять волшебную лампу на мутную бутыль ослиной мочи, настоянной на верблюжьей колючке.

Дела пахли керосином, а вовсе не самогоном. И рыжий родственник ухватил его лечебной тростью по шейным позвонкам.

– А что, казёнку купить не проще? – поинтересовался Андрей.

– Так «сухой закон» в стране, – в две головы произнесло сине-рыжемордое существо Пипыча и Алёкси.

– Водка с двух часов и по лимиту.

– Всего-то проблем? – Андрей изъял смятую денежную бумажку.

– Следуйте на инструктаж, – скомандовал он домовым братьям.

– Выпуливайся, – буркнул дядя Алёкся приёмному родственнику.

Улица пылила лёгкой жизнью. А безжизненная тишина магазинной лавки обволакивала безалкогольным ужасом. Продавщицы сонными глазами обвешивали мух.

Андрей запустил зрение в душу белого халата. Пипыч безнадежно покачивался за спиной, как испорченная стрелка весов. Дядя Алёкся презрительно мусолил ступеньку босым носком ботинка, с напряженным равнодушием, как перед дерзким ограблением.

Сияющая витрина щедро вывалила колбасные формы бараньими органами. С высоты полок красовалась, в собственном зеркальном отражении, водочная батарея.

Стеклянная полка водочных бутылок дразнила воображение горемык-алкоголиков, как голодных лисиц крупные гроздья винограда. Утомленные солнечные блики скатывались по полированным бокам. Между тем, Андрей попросил любезную женщину взвесить и нарезать закуски.

– Колбасы нарежьте, девушка. Побольше и помельче, зубы плохие.

Отчекрыжив, весомый шмат, она старательно раздробила его ножом, с холодной любезностью запаковывая в хрустящий пергаментный сверток. Андрей повернулся к запойным братьям, начиная демонстрировать иллюзион. Красная шайба дяди Алёкси вспотела от напряжения. Эфирное тело Пипыча затаилось в рубашке.

– А теперь, водочки! – выдал Андрей, обращаясь вежливо к продавщице.

Воздушное эхо разлилось по залу. Деловой зад развернули торговые работники. Будто услышали непристойность, которой можно посмаковать. Девушка с бабьим животом, ответственная за выдачу колбасных форм, выдала ехидную вежливость, заранее приготовленную для несчастных выпивох:

– Спиртные напитки отпускаются в строго положенный час.

Проглотив язык, Пипыч потерял интерес к жизни. Протухшая морда дяди Алёкси потухла.

– И на том спасибо. Тогда мне этой вкусной еды и не надо, – спокойно прореагировал Андрей. И пальцы бойко прокатились по витрине, любезно возвращая порезанную закуску.

Колбасную голову предстояло реставрировать по методу Герасимова. Умная продавщица уже сообразила это. И бутылка столичной опустилась на прилавок.

– Повезло, – промычал дядя Алёкся, отхлебнув на ходу жидкого счастья.

– Ага, – Пипыч, как верная муха мохнатого паука, делал заход на посадку.

– Чудная водка.

– Лучше бы повезло в чём-то другом.

Предприимчивость – одна из тактических эволюционных ступенек расторопной обезьяны. Сообразительность – вторая ступенька, нужно первому выхватить кокос. Житейская мудрость – стратегия выживания, всё захапать, показав собрату фигой красную задницу.

А сама «мудрость», в философском её понимании, в мусорной куче. Бери – не хочу. Как замусоленная колода игральных карт, хранит философский секрет египетских жрецов, созданная некогда, как первый календарь для исчисления годового времени, которым теперь играют в «дурака».

Влил Андрей свою донорскую кровь в запойный организм коллектива, не мудрствуя. Домовое привидение зелёного змея получило третье горло по штату.

Хлебая рабское пойло, между делом, познавал Андрей жизнь и смерть легендарного Изумруда. И душа его склонилась над ним.

Бесценен дар человеческого таланта. Не многим удаётся пробраться сквозь средневековые дебри глупости в грядущее понимание, потерявшись человеческой жизнью. Но преодолев космический час, превращается гений в титана. Он не воспользуется своей божественной властью. Он продолжает созерцать жизнь умными глазами. И видит свой крест. И час торжества Иуды. И он не наступит ногой на мир. Время не состарит гениальную мысль. Жаль, что его тело с корнями вырвет смерть.

Для бесконечной жизни времени нет. Есть час падения и взлета – космическая секунда вечной истины.

«Радуга расцвела на синей вершине Монте Альбано и простеёрла свою сияющую параболу над маленьким селением Винчи, над его белой башенкой, над чёрными кипарисами, и, сверкнув павлиньим хвостом в водах Арно, скрылась за крутогорбыми зелёными холмами… утро встречало юного Леонардо…»

Жизнь слепого мастера Изумруда, как жизнь Леонардо да Винчи – подвиг.

Сквозь зияющую занавеску продирался назойливый тонкий луч. Солнечный зайчик царапал белое глазное яблоко. Свежий, в дребезжащей росе, он скользил по застывшему зрачку, выглядывая в хрусталике свое отражение.

Слепой может видеть чутким зрением своего организма. На клетках тела прорастают и открываются «глаза», как из лопнувшей почки клейкое зрение листа. И он прикасается им к солнцу, ощупывая свет.

Катаракта окунула Изумруда в чёрную пустоту, когда ему еще не было сорока лет. И он стал учиться видеть заново. Настойчиво открывая зрение в каждой клетке зрительного центра мозга.

Послевоенную разруху преодолевала страна. Со слепым фанатизмом заглядывала в будущее.

Изумруд, как безногий инвалид, упорно выбредал из чёрного тоннеля в волшебный мир света. Раскрашивая его целебными красками Леонардо. Проявляя в них слабый цвет жизни гениальным трудолюбием организма. Разглядывая из глубины подземелья мир зорким божественным зрением.

Каждый, кто умеет думать, имеет этот дар. Нужно лишь направить зрячие мысли к свету.

На захламленном чердаке, в пыльной рухляди Андрей наткнулся на обрывки записей старика, как на древний манускрипт вощеного пергамента. Где ожившая шкура заговорила вещим словом ясновидения. Наполняясь сказочной силой волшебного руна.

Перед ним все отчетливей прорисовывался образ слепого художника. И дух Изумруда, бродивший по рутинным галереям особняка, пробирался в башку, разговаривая с ним.

«Мудрецы древнего Китая определили землю, как Земной шар, логическим путём исследований. Это было ещё более двух тысяч лет назад. Полторы тысячи лет назад люди знали, что Земля круглая и вращается во Вселенной… Пятьсот лет назад люди знали, что Земля плоская… и лежит на трёх китах… Но истина остаётся…»

«А если нам не остается выбора – мы вынуждены признать: наши чувства могут стать причастными таким „ясноощущениям“ как форма и цвет… и имеют кроме грубой материальной также тонкую материальную природу – особый род излучений».

«Человек из целого моря световых волн может воспринимать оттенки от красного до фиолетового. Все более низкие или высокие тона, все другие излучения, как инфракрасные, ультрафиолетовые, рентгеновские, альфа, бета, гамма лучи, космические лучи и пр. остаются неощутимыми, и все же они существуют».

«Природа вложила в определенные организмы способность к определенному восприятию. Человек может обострить свои чувства через сосредоточение слепым созерцанием внутреннего „я“. Тогда отсчет времени мысли увеличивает свой динамический импульс. Приобретая устойчивость и растущую творческую силу созидания. Кратно увеличивая жизненную энергию. Возбудив творца внутри себя.» Становится возможным всё – как реальность существующего невозможного чуда.

«Галлюцинации, путем систематического упражнения, переходят в действительное восприятие действительно существующих предметов».

«Как и в поле нашего зрения существует слепое пятно на сетчатке глаза. Где еще зрительный нерв вслепую прощупывает изображение. Заполняя пробел воображением из подробностей окружающего фона».

Мысли мастера очаровывали Андрея.

– Организм – живое существо-работяга. Пробуди его к действию. Тогда крылатая мысль, совокупившись с телом, вознесёт тебя. И ты увидишь мир с высоты полета ангела.

Углубившись в обрывки записей, Андрей складывал из них, как из кубиков, шедевр жизни Изумруда. Тысячелетия сотрут земные имена, собравшие крупицами своих жизней первую устойчивую молекулу гениальной мысли. Открывая новую ступень эры разумной энергии. Из бесконечности – в бесконечность.

И снова обрывки жёлтых сухих страниц… Словно печальный гербарий осени, захороненный в склепе времени. Где наметает сугробы космической пыли вселенная тайна.

Пальцы Андрея задрожали. Он сам прикоснулся к ней… Старые скомканные листы открывали ему буквами кириллицы, мысли Изумруда… и то, о чём говорил безумный оракул кочегарки Фима…

– Да… силён наставник кочегарного оракула…

Андрей продолжил чтение, всматриваясь в обрывки текста.

…Время на планете Йо скоротечней, чем на Земле…

…Когда по нашей земле бродили динозавры – «Эра Разума» уже торжествовала у пришельцев. Они изучали Землю, очень похожую на их мир…

…Температура на Йо поднималась. Пересыхали океаны. Смещались полюса, изменяя магнитные поля и уровень активной радиации..

…Затем исчезла атмосфера… Энергия планеты иссякала…

…Но они успели покинуть свой дом, стремительно двигаясь по направлению к Земле…

…Стихии Земли были известны пришельцам. Космических знаний хватало, чтобы постичь тайны младшей голубой планеты…

…Но они ошибались. Капсулы йотов лопались, как скорлупа, попадая в атмосферу Земли. Глобальную катастрофу принесли они с собой, уничтожая почти всё живое и погибая сами…

…Тысячелетия понадобятся, чтобы на планете снова восстановился жизненный баланс… Уцелевших смогли уберечь воды океана. Там они создали свой микро-мир…

…Материализуя историю будущего, йоты ускорили распад цепочки своего общественного организма и полностью растворились в ДНК доминирующих особей воды и суши, дав им мощный эволюционный толчок. Произойти это могло только в местах активного сопряжения космических и земных энергетических сил….

…Пройдут ещё миллионы лет и из океана ступят на берег первые легенды, очеловеченные по образу и подобию сути…

…Первого дракона произвело на свет не богатое человеческое воображение, а скудные познания в археологии. Сюрпризами океана были останки ихтиозавров во время штормящих вулканических извержений. Так в мифологии народов Океании появился огнедышащий Циллотидн. А за ним и прочие существа-гибриды, населяющие воды океана…

Андрей выдохнул. В полушариях черепа происходили катаклизмы, меняя организм. Хребет мозга изгибался, как звероящер, а его штурмовали мутирующие нейроны. Но мир вокруг ещё не знал этого.

Паучок на ветхой балке гадко насильничал упитанную муху. Она отбивалась грубым целомудренным жужжанием. Мутузили на шифере друг друга воробьи. По чердаку шурша, побиралась мышь, проверяя свои заначки и наводя там порядок. Юный солнечный лучик на прозрачной свирели исполнял печальную мелодию света призракам чердака. И они кружились, обмахиваясь веерами пыли…

А глаза Андрея снова проглатывали тайну. Дальше шла мифология первых человеческих цивилизаций – атлантисов. И их божества океанов.

…Первое божество океана, которое войдёт в каменный дворец – Главная богиня и Верховная жрица, с именем в один звук и одну букву – О —. Храм-жилище – О – огромен, но аскетичен, как и подобает жрице морей и глубин.

Осьминогоподобная Сторктслин, довольствуется пещерой-гротом…

Рыбообразная Ри, вьёт уютное гнездо в коралловых зарослях рифов…

Божественная Киссо, затворяется отшельницей в раковине кассиды…

Никто из персон океана не имеет такого шикарного дворца, как океанида Ютистилента…

…Ютистилента – океанида волны, младшая сестра Гаи. Задорная и юная в окружении морских коньков и лёгких стаек разноцветных рыб, и изысканных моллюсков. Любит безделушки и украшения. На голове Ютистиленты яркая актиния с весёлой пёстрой рыбкой; блёстки перламутровых чешуек на аккуратных ноготках….

…Эта океанида проказница. Любит запутывать сети рыбакам. Рвать паруса, заигрывая с молодыми духами ветров. И даже разбивать лодки о камни. А если рассердить юную океаниду, её воины превратят жилища на берегу в развалины…

Это последнее, что смог найти Андрей, перерывая архив чердака.

Роза Андреевна, R/A9kmm, тоже, с интересом вслушивалась и всматривалась в тайные записки старого мастера Изумруда…

А внизу, дядя Алёкся распределял, по закону джунглей, обязанности дневального по кухне… Собезьянничав у Дарвина теорию «умных обезьян». Справедливость делилась по весу кулака на глаз. Приводя к слепому послушанию учебным фингалом Пипыча.

Андрей наблюдал за церемонией предстоящей секретной операции. Дядя Алёкся, жестикулируя тростью, как указкой, закреплял домашнее задание и объяснял новую тему.

Рыжий родственник наследника антикварного особняка, заявился недавно. Пока Пипыч дрых и тунеядствовал, и не сдал стеклотару в приёмный пункт. Провалив с треском операцию «хрусталь»! Дядя Алёкся, шныряя по району в поте лица, надыбал секретную овощную точку.

Замаскированный, в одном частном секторе, овощной складик. Около которого он отирался, рыжим лисом, пол дня, обмозговывая тему.

Предстояло тайно пробраться туда, и изъять излишки. А Пипыч, мелкая сволочь, уже «принял на грудь», и это расценивалась, как саботаж и вредительство общему делу.

Дядя Алёкся приводил его в чувство бамбуковой лечебной тростью. Профилактика результата не принесла. Отходив фамильной шлёпалкой подопечного, ругаясь, на чём свет стоит, а вместе с ним Пипыч, дядя Алёкся отправился на задание один.

Как всё гениальное, решение оказалось арифметически элементарным. Так оно и было в тот ранний летний вечер.

Крупное солнце уже разгоралось красными дымными облаками. Пьяный сторож покачиваясь, как поплавок на волне, обильно орошал золотистой струей мусорную грядку с дармовым овощем. Проворный жук пёр в свою домашнюю нору навозный шар, презент от знакомой лошади. Ковыряла носом сухую какашку птичка. Оранжевые муравьи, натыкаясь на дядю Алёксю, верноподданно преклоняли сухожилистые члены перед рыжим божеством.

Злоумышленник из засады спокойно озирал лёгкий будничный пейзаж, укрывшись в густом уютном репейнике.

Сквозь заборную промежность охраняемой территории просунулась воровская физиономия, вызывая сторожа разбойничьим свистом. Охранник заспешил, как селезень на приманку, радостно прихватив увесистый чувал с заготовленным овощным товаром. Обмен на жидкую валюту состоялся в двух шагах от тайного убежища. Дядя Алёкся затаился в бурьянах.