Ученик убийцы. Королевский убийца (сборник)

– Подойди сюда, – велел король.

Я осторожно шагнул к нему. Когда я подошел, дед опустился на одно колено, чтобы смотреть мне прямо в глаза. Шут торжественно встал на колени около нас, переводя серьезный взгляд с одного лица на другое. Регал свирепо смотрел на всех нас с высоты своего роста. В то время я совершенно не улавливал иронии того, что старый король оказался на коленях перед незаконнорожденным внуком, так что я торжественно стоял, когда он взял пирог из моей руки и бросил его щенкам, пришедшим вместе со мной. Король вынул булавку из шелковых складок у шеи и торжественно проколол ею простую шерстяную ткань моей рубашки.

– Теперь ты мой, – сказал он, и это заявление было для меня гораздо важнее, чем вся кровь, текущая по нашим жилам. – Тебе незачем теперь подбирать объедки – я буду содержать тебя и буду делать это хорошо. Если какой-нибудь мужчина или женщина когда-нибудь захочет обратить тебя против меня, предлагая тебе больше, чем я, – приходи, расскажи мне об этом, и я обдумаю твои слова. Тебе не придется жаловаться на мою скупость, и если тебе вздумается предать меня, ты не сможешь объяснить это тем, что с тобой здесь дурно обращались. Ты мне веришь, мальчик?

Я кивнул, по старой привычке – молча, но карие глаза короля требовали большего.

– Да, сир.

– Хорошо. Я отдам несколько распоряжений относительно тебя. Надеюсь, у тебя не будет возражений. Если некоторые из них покажутся тебе странными, поговори с Барричем. Или со мной. Просто подойди к двери моей комнаты и покажи эту булавку. Тебя впустят.

Я посмотрел вниз, на красный камешек, лежавший в серебряном ложе.

– Да, сир, – снова выдавил я.

– Ага, – сказал он тихо.

Я почувствовал ноту сожаления в его голосе и подумал: о чем это он? Взгляд короля отпустил меня, и внезапно я снова стал видеть все, что меня окружало: Большой зал, щенков и Регала, наблюдающего за мной с отвращением на лице, и шута, с энтузиазмом кивающего в своем бессмысленном подражании. Потом король встал. Когда он отвернулся, меня пронзил холод, как будто я внезапно сбросил плащ. Это был мой первый опыт общения с Силой в руках мастера.

– Ты ведь меня не одобряешь, Регал? – тон короля был тоном доброжелательного приглашения к беседе.

– Мой король может делать все, что пожелает. – это было сказано сердито.

Король Шрюд вздохнул:

– Ты не ответил на вопрос.

– Моя мать, королева, безусловно, не одобрит. Ваша благосклонность к мальчику будет выглядеть так, как будто вы признали его. Это может внушить ему всякие мысли – и другим тоже.

– Тьфу. – Король хихикнул, словно сказанное позабавило его.

Регал мгновенно вышел из себя:

– Моя мать, королева, не согласится с вами. Она будет недовольна. Моя мать…

– Она не соглашается со мной и недовольна мной уже несколько лет. Я уже почти перестал замечать это, Регал. Она будет хлопать крыльями и кудахтать и снова угрожать мне, что вернется в Фарроу и будет там герцогиней, а ты – герцогом после нее. А если очень рассердится, то сообщит мне, что, если она это сделает, Тилт и Фарроу поднимут восстание и станут отдельным королевством, а она будет там королевой.

– А я – королем после нее! – вызывающе добавил Регал.

Шрюд кивнул, как бы в ответ на собственные мысли.

– Я так и знал, что она заразила тебя чем-то подобным. Слушай, мальчик. Она может ругаться и швырять посуду в слуг, но больше ничего. Ей прекрасно известно, что лучше быть королевой мирного королевства, чем герцогиней восставшего герцогства. И у Фарроу нет никаких причин восставать против меня, кроме тех, которые она сама придумала. Ее амбиции всегда превышали ее возможности. – Он замолчал и посмотрел прямо на Регала. – Это ее самая плачевная ошибка.

Регал смотрел в пол. Я чувствовал его с трудом сдерживаемую ярость, волны гнева исходили от него.

– Пойдем, – сказал король, и принц побрел за ним, послушный, как собака, но взгляд, который он бросил на меня, был полон яда.

Я стоял и смотрел, как старый король выходит из зала, и чувствовал отголоски потери. Странный человек. Хотя я был бастардом, он мог объявить себя моим дедом и одним этим словом получил бы то, что было дороже всяких денег. У дверей задержался бледный шут. Мгновение он смотрел на меня, потом сделал непонятный жест узкими ладонями – это могло быть и оскорблением, и благословением. Или просто бессмысленным взмахом рук дурака. Потом он улыбнулся, показал мне язык и повернулся, чтобы поспешить за Шрюдом.

Несмотря на обещание короля, я засунул себе за пазуху массу сладких пирожных и разделил их со щенками в сарае за конюшней. Этот завтрак превосходил все, к чему мы были привычны, и мой желудок горестно бормотал еще много часов спустя. Щенки свернулись калачиками и заснули, а я колебался между страхом и ожиданием. Я почти надеялся, что ничего не произойдет, что король забудет о своих словах. Но он не забыл.

Поздно вечером я наконец вскарабкался по ступеням в комнату Баррича. Я провел день, размышляя о том, что будет значить для меня утренний договор. Но мог бы не утруждаться. Потому что, когда я вошел, Баррич отложил сбрую, которую чинил, и обратил все внимание на меня. Некоторое время он молча рассматривал меня, а я смотрел на него. Что-то изменилось, и я боялся. Потому что, с тех пор как исчез Востронос, я верил, что Баррич мог так же легко распорядиться и моей жизнью. Бастард может быть уничтожен так же просто, как и щенок. Это не мешало мне чувствовать некое родство с ним; необязательно любить кого-то, чтобы привязаться к нему. Вера в Баррича была моей единственной опорой, и теперь я чувствовал, как она колеблется подо мной.

– Так, – заговорил он наконец, и слово это прозвучало приговором. – Так. Значит, тебе надо было попасться ему на глаза? Надо было обратить на себя внимание? Что ж. Он решил, что с тобой делать.

Баррич вздохнул, но теперь молчание было другим. Некоторое время мне даже казалось, что он жалеет меня. Потом он заговорил снова:

– Завтра я должен выбрать тебе лошадь. Он хотел, чтобы это была молодая лошадь и чтобы я тренировал бы тебя и одновременно приучал к седлу животное. Но я уговорил его, чтобы ты начал со скотинкой постарше и поспокойнее. Мне хватит одного ученичка зараз, сказал я ему. Но у меня есть причины сажать тебя… на менее впечатлительную лошадь. Посмотрю, как ты будешь себя вести. Я почувствую, если ты только попробуешь снова приняться за свое. Мы понимаем друг друга?

Я быстро кивнул.

– Отвечай, Фитц. Тебе придется пользоваться языком, если ты будешь иметь дело с учителями и наставниками.

– Да, сир.

Это было так похоже на Баррича. Больше всего его волновало то, что придется доверить мне лошадь. Первым делом обсудив собственные заботы, он объявил остальное довольно равнодушно:

– Теперь встаем с восходом, мальчик. Утром будешь учиться у меня. Ухаживать за лошадью и управлять ею. И как правильно охотиться с собаками, и как заставить их слушаться. Я тебе покажу, как добрые люди управляются с животными. – Последнюю фразу он подчеркнул и немного помолчал, дабы убедиться в том, что я его понял.

Сердце мое упало, я кивнул было, но тут же поправился на: «Да, сир».

– После полудня тебя заберут. Будешь махать мечом и всякое такое. Может быть, Сила тоже. В зимние месяцы будешь учиться в комнатах. Языки и буквы. Писать, считать, и цифры тоже, наверное. История. Что ты будешь со всем этим делать – понятия не имею. Но уж постарайся учиться так, чтобы король был доволен. Он не из тех, кого стоит раздражать, а уж тем более сердить. Умнее всего вести себя так, чтобы он тебя не замечал. Я не предупредил тебя об этом, а теперь слишком поздно. – Он внезапно откашлялся и глубоко вздохнул. – Да, и еще кое-что изменится с завтрашнего дня. – Он взял кусок кожи, с которой работал, и склонился над ним. Казалось, он разговаривает со своими пальцами, а не со мной. – У тебя теперь будет настоящая комната, своя собственная. Наверху, в замке, там, где спят все благородные. Ты бы и сегодня спал там, если бы потрудился прийти вовремя.

– Что? Я не понял. Комната?

– О, значит, ты можешь быстро отвечать, когда захочешь? Ты все прекрасно расслышал, мальчик. У тебя будет собственная комната наверху в замке. – Он помолчал, потом с чувством продолжал: – Я наконец-то буду сам по себе. Ах да, и еще с тебя завтра снимут мерку для костюма. И сапог. Хотя какой смысл надевать сапог на ногу, которая все еще растет, я не…

– Я не хочу комнату там, наверху.

Какой бы гнетущей ни была жизнь с Барричем, я внезапно понял, что она все равно лучше неизвестности. Я представил себе большую холодную каменную комнату с тенями, затаившимися в углах.

– Ну что ж, и все же ты ее получишь, – безжалостно заявил Баррич. – Время для этого настало, и уже давно. Ты крови Чивэла, хоть и незаконнорожденный. И держать тебя в конюшне, как приблудного щенка, это просто… просто никуда не годится.

– Мне все равно, – в полном отчаянии осмелился произнести я.

Баррич поднял глаза и строго посмотрел на меня:

– Болтливы мы сегодня, да?

Я опустил глаза, уходя от его взгляда.

– Ты живешь внизу, – заметил я мрачно, – ты не приблудный щенок.

– Но я и не бастард королевской крови, – отрубил он. – Теперь ты живешь в замке, Фитц, и точка.

Я осмелился взглянуть на него. Баррич снова разговаривал со своими пальцами.

– Лучше быть приблудным щенком, – проговорил я. И все мои страхи прорвались наружу, заставив мой голос задрожать, когда я добавил: – Ты не позволил бы им сделать это с приблудным щенком. Изменить все так сразу. Когда они отдали щенка бладхаунда лорду Гримбси, ты послал с ним свою старую рубашку, чтобы у него было что-то, что пахнет домом, пока он не привыкнет.

– Что ж, – проговорил он, – я не… Пойди сюда, Фитц. Пойди сюда, мальчик.

И, как щенок, я подошел к Барричу, единственному хозяину, который у меня был, и он легонько похлопал меня по спине и взъерошил мне волосы, почти как если бы я был собакой.

– Ну, не бойся. Бояться нечего. Во всяком случае, – его голос потеплел, – они только сказали, что ты получишь комнату наверху. Никто не говорил, что ты должен спать там каждую ночь. В некоторые ночи, если тебе будет не по себе, ты можешь найти дорогу сюда, вниз. А, Фитц? Так будет полегче?

– Наверное, – пробормотал я.

В следующие две недели перемены посыпались на меня дождем. Баррич поднял меня на рассвете. Он тщательно вымыл меня и подрезал мне волосы так, чтобы они не лезли в глаза, а остальные собрал в «конский хвост» на затылке – такую прическу носили взрослые, которых я встречал в замке. После этого Баррич велел мне одеться в лучшую одежду и пощелкал языком, увидев, как мала она мне стала. Потом пожал плечами и сказал, что придется обойтись тем, что есть.

В конюшне он показал мне кобылу, которая теперь стала моей. Она была серой масти с размытыми яблоками. Ее грива, хвост, морда и чулки были черными, как будто она извалялась в саже. Имя у кобылы было подходящее – Уголек. Это было спокойное животное, хорошо сложенное и ухоженное. Менее капризную лошадь трудно себе представить. Я по-мальчишески надеялся заполучить хотя бы резвого мерина, но вместо этого моей лошадью стала Уголек. Я попытался скрыть разочарование, но Баррич, видимо, почувствовал его.

– Думаешь, не больно-то она хороша, верно? Ну а сколько лошадей у тебя было вчера, Фитц, что ты воротишь нос от такой послушной умницы, как Уголек? Она носит жеребенка от этого шалого жеребца лорда Темперанса, так что смотри обращайся с ней осторожно. До сих пор ее объезжал Коб; он надеялся сделать из нее лошадь для охоты. Но я решил, что она лучше подойдет тебе. Он немного огорчен этим, но я обещал ему, что он получит жеребенка.

Баррич приспособил мне старое седло и поклялся: что бы там ни говорил король, нового я не получу, пока не покажу себя хорошим наездником. Уголек хорошо слушалась поводьев, у нее был очень ровный шаг. Она прошла хорошую выучку у Коба. Ее ум и темперамент напоминали мне тихое озеро. Если она и думала о чем-то, то только не о том, что мы делали, а проникнуть в ее мысли я не рискнул – слишком уж пристально Баррич за мной следил. Так что я ехал на ней вслепую, общаясь с лошадью только посредством собственных коленей, поводьев и перемещения своего веса. Это было тяжело физически, и я устал задолго до того, как окончился мой первый урок. Баррич знал это. Но это не означало, что он разрешил мне не почистить и не накормить лошадь и не привести в порядок мое седло и снаряжение. И только когда грива Уголька была тщательно расчесана и старая кожа седла блестела от масла, мне наконец было позволено позавтракать самому.

Но когда я метнулся к задней двери кухни, на мое плечо опустилась тяжелая ладонь Баррича.

– Этого больше не будет, – сказал он твердо. – Это годится для солдат, садовников и прочих. Есть зал, где едят благородные господа и их личные слуги. И теперь ты будешь есть там.

И, сказав это, он втолкнул меня в темную комнату, где господствовал длинный стол. Во главе этого стола стоял еще один, повыше. Столы ломились от самых разнообразных яств, вокруг сидело множество людей на разных стадиях трапезы. Потому что, когда король, королева и принцы не присутствовали за высоким столом, как сегодня, никто не придерживался этикета. Баррич подтолкнул меня к месту по левому краю стола, чуть ближе к его середине. Сам он ел с той же стороны, но дальше от королевских мест. Я был голоден, и никто не смотрел на меня достаточно пристально, чтобы я почувствовал себя не в своей тарелке, так что я быстро справился с обильным завтраком. Еда, которую я воровал на кухне, была горячее и свежее, но такие мелочи не много значат для растущего мальчика, и я хорошо подкрепился после долгого голодного утра. Набив живот, я начал подумывать о некой песчаной насыпи, прогретой послеполуденным солнцем и усыпанной кроличьими норами, где щенки и я часто проводили сонные послеобеденные часы. Я начал вставать из-за стола, но неожиданно у меня за спиной оказался незнакомый мальчик.

– Господин?

Я оглянулся, чтобы понять, с кем он разговаривает, но все остальные склонились над тарелками. Мальчик был выше меня и старше на несколько лет, так что я удивленно смотрел на него снизу вверх, когда он, глядя мне прямо в глаза, повторил:

– Господин? Вы уже закончили трапезу?

Я наклонил голову, слишком удивленный даже для того, чтобы говорить.

– Тогда вы должны пойти со мной. Меня послали за вами. На площадке для упражнений с оружием вас ожидает Ходд. Если, конечно, ваши уроки у Баррича на сегодня уже окончены.

Баррич внезапно появился рядом и изумил меня, опустившись передо мной на одно колено. Он одернул мой камзол и пригладил волосы со словами:

– Похоже, на сегодня окончены. Не смотри так удивленно, Фитц. Неужели ты думал, что король не хозяин своему слову? Вытри рот и шагай. Ходд более строгий учитель, чем я. Опоздания недопустимы, так что давай поторапливайся. Брант отведет тебя.

С упавшим сердцем я повиновался. Следуя за мальчиком, я пытался вообразить наставника более строгого, чем Баррич. Даже думать об этом было страшно.

Выйдя из зала, мальчик быстро отбросил изысканные манеры.

– Как тебя зовут? – спросил он, пока мы шли по покрытой гравием дорожке к тренировочным площадкам.

Я пожал плечами и отвернулся, делая вид, что испытываю интерес к кустарнику, окаймляющему дорожку.

Брант понимающе фыркнул:

– Ну, должны же тебя как-то звать. Как тебя зовет этот колченогий старик?

Откровенное пренебрежение мальчика к Барричу так удивило меня, что я выпалил:

– Фитц. Он зовет меня Фитц.

– Фитц? – Послышалось тихое ржание. – Да, это он может. На язык-то он острый, старый кривоног.

– Ему кабан ногу покалечил, – объяснил я.

Мальчик говорил так, словно хромота Баррича была какой-то глупостью, которую он выставлял на всеобщее обозрение. Почему-то я чувствовал себя уязвленным его насмешками.

– Да, знаю. – Он снова фыркнул, на сей раз – презрительно. – Распорол прям до кости. Здоровый старый секач чуть не сшиб Чива, да только ему Баррич подвернулся. Баррич да еще полдюжины собак, я слышал.

Мы прошли через проход в увитой плющом стене, и перед нами внезапно возникли учебные корты.

– Чив думал, что остается только прикончить эту свинью, когда она подпрыгнула и бросилась на него. В пику вцепилась, говорят.

Я шел по пятам за мальчиком и ловил каждое его слово, когда он внезапно повернулся ко мне. Я был так огорошен, что чуть не упал на спину. Мальчик засмеялся.

– Наверное, год у Баррича плохой. Все несчастья Чивэла на него валятся. Он взял смерть Чива да сменял ее на свою хромую ногу, вот что люди говорят. А потом он взял принцева щенка да сделал его любимчиком. Вот только в толк не возьму, с чего вдруг тебя собрались учить военному делу. Да еще и лошадь дали, я слышал.

В его тоне было нечто большее чем зависть. Так я узнал, что некоторые люди воспринимают чужую удачу как личное оскорбление. Я чувствовал его растущую враждебность, как будто не спросясь зашел на собачью территорию. Но собаку я мог успокоить по поводу своих намерений, мысленно прикоснувшись к ее разуму. Что же до Бранта, то тут была только враждебность, поднимающаяся как буря. Я подумал, собирается ли он ударить меня и чего ждет в ответ – бегства или удара. Я почти решил бежать, когда высокая фигура, одетая в серое, появилась за спиной у Бранта и крепко схватила его за воротник.

– Я слышала, король сказал, этот мальчик должен тренироваться с мечом и получить лошадь, чтобы учиться верховой езде. И этого достаточно для меня и должно быть более чем достаточно для тебя, Брант. Мне казалось, что тебе было велено привести его сюда и доложиться мастеру Тулуму, у которого есть для тебя дело. Ты этого не слышал?

– Да, мэм. – Драчливое настроение Бранта внезапно испарилось, уступив место подобострастию.

– И раз уж ты слышал все эти жизненно важные вещи, я хотела бы указать тебе, что ни один умный человек не рассказывает каждому встречному и поперечному все, что знает, а у того, кто разносит сплетни, кроме них, в голове ничего нет. Ты меня понял, Брант?

– Думаю, да, мэм.

– Думаешь? Тогда скажу яснее. Прекрати все вынюхивать да распускать слухи и займись делом. Будь старательным и прилежным, и тогда, возможно, люди начнут говорить, что ты мой любимчик. Я хотела бы видеть, что ты слишком занят, чтобы сплетничать.

– Да, мэм.

– Ты, мальчик, – Брант уже убегал по дорожке, когда женщина повернулась ко мне, – следуй за мной.

Она не стала ждать, чтобы убедиться, что я подчинился. Деловой походкой немолодая женщина двинулась через тренировочную площадку, так что мне пришлось бежать рысью, чтобы не отстать от нее. Утрамбованная земля затвердела под сотнями ног, солнце жгло мои плечи. Я мгновенно вспотел. Но женщина, казалось, не испытывала никаких неудобств, продвигаясь вперед быстрым шагом.

Она была одета во все серое: длинная темно-серая накидка, немного более светлые штаны и поверх всего этого серый кожаный передник, доходивший почти до колен. Видимо, она работает в саду, предположил я, хотя и удивился, заметив у нее на ногах серые кожаные сапоги.

– Меня прислали тренироваться… с Ходдом, – проговорил я, задыхаясь.

Она коротко кивнула. Мы зашли в тень оружейной, и я наконец перестал жмуриться от яркого света.

– Мне должны дать доспехи и оружие, – сказал я на случай, если женщина не поняла меня.

Она снова кивнула и распахнула дверь в похожее на сарай строение – внешнюю оружейную. Тут, как я знал, лежало тренировочное оружие. Настоящая сталь хранилась в самом замке. В сарае был мягкий полусвет и прохлада. Пахло деревом, потом и свежим тростником, разбросанным по полу. Женщина не остановилась, и я пошел за ней к подставке, на которой лежала груда очищенных от коры шестов.

– Выбирай, – сказала она мне. Это были первые слова, произнесенные ею после приказа следовать за ней.

– Может, лучше подождать Ходда? – робко поинтересовался я.

– Я – Ходд, – ответила она нетерпеливо. – Теперь выбери себе палку, мальчик. Хочу немного позаниматься с тобой, прежде чем придут остальные ученики. Хочу посмотреть, из чего ты сделан и что умеешь.

Ей не потребовалось много времени, чтобы установить, что я не умею почти ничего и легко теряюсь. После нескольких ударов ее собственной коричневой палкой она ловко подцепила мой шест, выбила его из моих ноющих рук, и он, вращаясь, полетел на землю.

Ходд задумчиво хмыкнула, без осуждения или одобрения. Так мог бы хмыкнуть огородник, увидев слегка поврежденный клубень. Я немного прощупал ее сознание и обнаружил ту же тишину, которую почувствовал в кобыле. Если Баррич всегда держался со мной начеку, то Ходд ничего не заметила. Думаю, тогда я впервые понял, что некоторые люди, как и некоторые животные, совершенно не чувствуют, когда я их прощупываю. Я мог бы и дальше проникнуть в мысли Ходд, но был так счастлив, не найдя никакой враждебности, что побоялся вызвать хоть малейшую неприязнь. Так что я стоял под изучающим взглядом женщины, маленький и неподвижный.

– Мальчик, как тебя зовут? – неожиданно спросила она.

Опять.

– Фитц.

Я произнес это очень тихо, и Ходд нахмурилась. Тогда я подобрался и сказал погромче:

– Баррич зовет меня Фитцем.

Она слегка вздрогнула.

– Это на него похоже. Он называет суку сукой, а бастарда бастардом. Это Баррич. Что ж… думаю, я понимаю его. Фитц ты есть, Фитцем я тебя и буду называть. Теперь я покажу тебе, почему шест, который ты выбрал, слишком длинный для тебя и слишком толстый. А потом ты выберешь другой.

Сказано – сделано, и она медленно провела меня через упражнение, которое показалось мне тогда бесконечно сложным, но через неделю выполнить его было уже не труднее, чем заплести гриву моей лошади. Мы закончили, когда как раз гурьбой подошли остальные ученики. Их было четверо, все примерно моего возраста, с разницей лишь в год-другой, но куда опытнее меня. Это породило некоторое неудобство, потому что теперь нас стало нечетное число и никто не хотел тренироваться в паре с новичком.

Каким-то образом я пережил этот день, хотя воспоминания о том, как именно мне это удалось, скрыты от меня в благословенном тумане. Я помню, как у меня все болело, когда Ходд наконец отпустила нас, как прочие ученики бодро побежали по дорожке назад в замок, а я мрачно поплелся следом, проклиная себя за то, что меня вчера угораздило попасться королю на глаза. Путь до замка был очень долгим, в обеденном зале было шумно и полно народа. Я слишком устал, чтобы налегать на еду. Кажется, я съел лишь немного хлеба и тушеного мяса, и этого мне хватило. Я поплелся к двери, мечтая только о тепле и тишине конюшен, когда меня опять перехватил Брант.

– Ваша комната готова, – только и сказал он.

Я бросил отчаянный взгляд на Баррича, но он был слишком занят разговором с соседом по столу. Он не заметил моей безмолвной мольбы. Так что я обнаружил, что снова следую за Брантом, теперь уже вверх по каменным ступеням в ту часть замка, где мне не доводилось бывать во время моих ознакомительных прогулок.

Мы остановились на площадке, Брант взял со стола подсвечник и зажег свечи.

– Королевская семья живет в этом крыле, – небрежно сообщил он мне. – В конце этого коридора – спальня короля, огромная, как конюшня.

Я кивнул, слепо веря всему, что он говорил, хотя позже выяснил, что посыльный вроде Бранта никогда бы не мог попасть в королевское крыло. Здесь господам прислуживали лакеи. Посыльный повел меня вверх по лестнице. На следующей площадке он остановился снова.

– Здесь комнаты для гостей, – сказал он, показывая подсвечником. От этого движения пламя свечей заколебалось. – Для важных, конечно.

И мы поднялись еще на один этаж. Лестница заметно сужалась. Тут мы опять остановились, и я с ужасом посмотрел наверх, где ступени были еще уже и круче. Но Брант не повел меня туда. Мы пошли по коридору мимо трех дверей, он вставил ключ в скважину и открыл дощатую дверь. Она распахнулась тяжело и со скрипом.

– Комнатой давно не пользовались, – заметил он весело. – Но теперь она твоя, так что милости просим.

И с этими словами Брант поставил канделябр на сундук и ушел, забрав с собой одну из свечей. Тяжелая дверь закрылась за ним, и я остался один в полутьме большой незнакомой комнаты. Каким-то чудом я удержался от того, чтобы броситься за посыльным. Вместо этого я поднял канделябр к стенным подсвечникам. Зажженные свечи заставили тени съежиться в углах. В комнате был камин, в котором догорал огонь. Я поворошил угли больше для света, чем для тепла, и продолжил обследовать мое новое жилище.

Это была простая квадратная комната с единственным окном. Каменные стены, такие же голые и холодные, как пол у меня под ногами, были украшены единственным выцветшим гобеленом. Я поднял свечу повыше, чтобы рассмотреть его, но увидеть мне удалось не многое. На гобелене были странные крылатые существа и мужчина, похожий на короля, склонившийся перед ними в мольбе. Позже я узнал, что это король Вайздом и Элдерлинги Старейшие, которые пришли к нему на помощь. На первый взгляд картина показалась мне жутковатой. Я отвернулся.