Скрытые глубины

– Можно? Или вы хотите поговорить с Джеффом наедине?

– Заходите, – сказала Вера. – Я как раз подхожу к сложной теме. Может понадобиться женский здравый смысл. Чтобы ваш муж не психанул.

– Что вы имеете в виду?

– Я должна спросить вас обоих, что вы делали в момент убийства Люка. Это не значит, что я считаю, что вы как-то причастны к его смерти. Но я должна спросить. Вы это понимаете?

– Конечно, – ответила она.

– Джефф?

Он неохотно кивнул.

– Я была на работе, – сказала Кэт. – Гинекологическое отделение в Госпитале королевы Виктории. Нас было трое. Был аврал. Несколько экстренных пациенток по «Скорой». У меня даже не было времени на перерыв. Джефф был здесь всю ночь, сидел с Ребеккой.

– Вы всегда работаете по ночам?

– С тех пор, как вышла на работу после декрета. Нам так удобно. Джефф работает сам на себя. Большинство заказов он получает от строителя из Шилдса, Барри Миддлтона. Джефф делает для него все отделочные и столярные работы. У Барри хорошая репутация, работа регулярная, но Джефф может подстраивать часы работы под себя, чтобы быть с семьей, не работать в каникулы. Он собирает Ребекку в школу по утрам, когда я возвращаюсь со смены, а по пятницам забирает ее. Вскоре после того, как я ухожу на работу вечером, Ребекка ложится спать. Мы не так много общаемся с другими людьми, зато Ребекка проводит с каждым из нас достаточно времени.

– Ваша дочь просыпалась в ту ночь, когда убили Люка?

Вопрос был адресован Джеффу, но ответила снова Кэт:

– Она никогда не просыпается! Просто чудо. Спит всю ночь с тех пор, как ей исполнилось шесть недель. Укладываешь ее спать, и она спит спокойно до семи утра.

Наступило неловкое молчание. Едва договорив, Кэт поняла скрытый смысл своих слов.

– Но он бы не бросил ее! – воскликнула она. – Вы же видели, какой он с ней. Он ни за что бы не ушел и не оставил ее одну.

– Джефф?

– Я не бросал ее, – сказал он. Она знала, что он старается держать себя в руках, чтобы доказать ей и Кэт, что он может, что больше он не теряет контроль над собой.

– Я бы даже до конца дороги не дошел, не вообразив непонятно что. Думал бы, вдруг дом загорится. Вдруг ей станет плохо. Я бы ее не оставил. В любом случае я мог увидеть Люка когда угодно. Зачем ждать до глубокой ночи?

– Ну хорошо, – сказала Вера. – С этим разобрались. Можем идти дальше. Хотя на самом деле не разобрались. Он мог попросить кого-нибудь посидеть с Ребеккой. Или, если ему совсем приперло, все же оставить ее одну, что бы он сейчас ни говорил при жене. Завтра она отправит свою команду поговорить с соседями. Проверить, не нанимали ли кого-нибудь в качестве няни. Или не видели ли, как машина отъезжает от дома. Она перевела дыхание.

– У вас есть идеи, кто мог хотеть убить Люка? Джули сказала, что у него не было врагов, но мать всегда считает, что ее ребенок и мухи не обидит. Мне нужно за что-то зацепиться. С чего-то начать.

Из гостиной было слышно, как девочка подпевает какой-то песенке по телевизору. Вера не очень-то разбиралась в детях, но подумала, что, наверное, настолько самостоятельный ребенок – это необычно. Этот дом не был похож на тот в Ситоне, где вырос Люк. Здесь царил покой и порядок. Семья жила однообразной жизнью. Джули же была необходима драма. Вера не спускала глаз с пары, ожидая, когда они заговорят.

– Люк мог очень раздражать, – сказал Армстронг. – Сам того не желая. Он просто не понимал, что ему говорят. Просишь его что-нибудь сделать, а он смотрит на тебя так, как будто это ты рехнулся, раз ожидаешь от него понимания. Это могло навлечь на него неприятности. Некоторые из тех, с кем он связался, привыкли, что к ним относятся с уважением.

– Типа Шарпов?

– Возможно.

– Шарпы винили Люка в смерти их сына?

Похоже, Армстронгу нужно было время, чтобы обдумать это.

– Я с ними не общаюсь, – сказал он наконец. – Я не знаю. Но они ведь не славятся терпением, да? А Люк вывел бы из себя даже святого. Если бы кто-то из них спросил его, что случилось тем вечером, когда погиб Томас, Люк не смог бы ответить. Он начал бы нервничать, суетиться. Не смог бы произнести ни слова и просто уставился бы на них. Как я уже сказал, это бесило. Даже если вы не верите, что Люк виноват, это все равно вас взбесит.

– Но не настолько, чтобы пойти к нему домой и задушить его, – сказала Кэт.

Армстронг пожал плечами:

– Не знаю больше никого, кто мог бы хотеть его убить.

– Люк когда-нибудь говорил с вами об этом несчастном случае?

– Не о самом случае, – сказала Кэт. – Он приезжал к нам вскоре после того, как это случилось. Говорил о тех цветах, которые потом бросали в реку. О том, какие они красивые. Он ходил туда с Джули и, кажется, был под большим впечатлением. На первой полосе «Хроники» была фотография. Он принес ее показать мне.

В дверях кухни появилась Ребекка. Она стояла, застенчиво, но с любопытством глядя на незнакомку.

– Джефф, можешь заварить чай? – спросила Кэт. – Мне нужно собираться на работу.

Она пошла за Верой к выходу. На кухне Джефф включил радио и вместе с Ребеккой подпевал попсовой песне.

У Веры было много вопросов. Она хотела знать, как Кэт и Джефф познакомились. Что она в нем нашла? Как увидела за хамоватостью и гневом будущего любящего отца? Но, возможно, это просто любопытство и не ее дело. Она удовлетворилась лишь одним комментарием.

– Мне говорили, что ваш муж немного вспыльчив, – сказала она. – Сейчас это не было заметно.

Кэт на секунду остановилась и потянулась к дверной ручке.

– Он счастлив, – ответила она. – У него больше нет причин злиться.

Вера подумала, что это прозвучало немного поспешно. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но давить не стала. Ей нужно было увидеться еще кое с кем.

Глава восьмая

Лежа в ванне под приоткрытым окном, глубоко под горячей водой, Фелисити предавалась воспоминаниям. Она не была склонна к самокопанию и не понимала, в чем причина сейчас. Возможно, дело было в шестидесятилетии Питера. Иногда юбилеи производили на нее такой эффект. Или это хандра, вызванная менопаузой. Встреча с Лили Марш вывела ее из равновесия. Она завидовала молодости и жизненной энергии девушки, ее подтянутой коже и плоскому животу, завидовала ее независимости.

Фелисити вышла замуж слишком рано. Она познакомилась с Питером на вечеринке. Она тогда была еще студенткой, всего шесть недель как начала учиться. Родители пытались убедить ее выбрать университет подальше от дома, но ее и так пугала перспектива жизни в общежитии. Ей хотелось хотя бы иметь убежище в часе езды от учебы. Ее отец был священником, мягким, не напористым в вопросах религии, но скупым на ласку. На самом деле ей понравилась студенческая жизнь, новые знакомства, поздние посиделки и особенно мужчины. Она видела, что они находят ее привлекательной. Им нравилась ее застенчивость, возможно, они даже видели в ее скромном поведении особый вызов. Но она не знала, как на них реагировать, и бродила вокруг, диковатая и немного потерянная. Алиса в академической стране чудес.

Итак, она пришла на вечеринку в студенческое общежитие в Хитоне. Там был голый деревянный пол, индийские хлопковые платки на стенах, незнакомая музыка и тяжелый запах «дури», который она ощущала, но не знала, что это такое. Она помнила, что было очень холодно, несмотря на то что в комнату набилось много людей. Ударили первые осенние морозы, а отопление еще не включили. На улице кучки сырых опавших листьев примерзли к тротуару.

Что Питер вообще там делал? Это было совсем не в его стиле, да и вообще ниже его достоинства – брататься со студентами. Но он был там, в вельветовых штанах и шерстяном свитере ручной вязки, старомодный, словно сошел со страниц романов Кингсли Эмиса. Он пил пиво из банки и выглядел жалко. И хотя на студенческой вечеринке он был белой вороной, Фелисити он показался знакомым – по крайней мере, его типаж. В их приходе были одинокие мужчины, которых притягивала церковь, потому что там им бы точно не отказали в гостеприимстве. Последний священник был ужасно застенчив. Ее мать смеялась над ним за спиной, а деревенские старые девы бальзаковского возраста сражались за его симпатию, угощая его рагу из ягненка и пряными коврижками.

Но когда Фелисити заговорила с Питером, она обнаружила, что он совсем не похож на хилых молодых христиан, которых она встречала в летнем лагере, или на того симпатичного священника. Он был резким, высокомерным и вполне уверенным в себе, несмотря на странную одежду.

– Я договорился о встрече, – сказал он раздраженно. – Но человек не пришел. Пустая трата времени.

Фелисити не поняла, говорил ли он о мужчине или женщине.

– Мне нужно проверять работы.

Тут она поняла, что он не просто взрослый студент. Тогда он не выглядел на тринадцать лет старше нее. Его статус ее пленил. Ее всегда влекло к авторитетным мужчинам. Ей нравилась идея предоставить контроль кому-то другому, кто будет ее обучать и информировать. У нее было так мало опыта общения с мужчинами. Она была убеждена, что сделает все неправильно. Лучше позволить кому-то знающему вести ее за собой.

Она робко спросила его о работе, и он начал говорить об этом с таким энтузиазмом и пылом, что она была покорена, хотя и не понимала ни слова. Они перешли в холл, где музыка была не такой громкой, и сели на лестницу. Они не могли сидеть рядом, потому что нужно было пропускать людей, которые постоянно бегали наверх в туалет, так что он сел на ступеньку выше, а она заняла место у него в ногах.

Разговор не был его монологом. Он спросил ее про нее саму, слушал, как она описывает свой дом и родителей.

– Я единственный ребенок. Думаю, меня очень оберегали.

– Наверное, все это – настоящий шок, – сказал он. – В смысле, студенческая жизнь.

Ей не хотелось говорить, что вообще-то она получает удовольствие от университетского шума, хаоса и свободы. Казалось, ему нравится видеть ее ранимой, и возражать ему казалось грубостью. Он даже благосклонно отнесся к ее вере, словно это было уместно для человека на этом этапе жизни. Словно ей было шесть лет и она верила в зубную фею.

– Даже я согласен с тем, что не все можно объяснить наукой, – сказал он и впервые прикоснулся к ней, погладив ее по волосам, словно желая убедиться в том, что она не выставила себя дурой. И она была ему благодарна за понимание.

Они ушли, когда вечеринка была в самом разгаре. Он предложил проводить ее до общежития. Они сели на автобус до города, потом прогулялись по парку Таун-Мур. Было ужасно холодно, все кругом было белым и серебристым, в низинах клубился туман, изо рта шел пар. Стояла полная белая луна.

– Она кажется слишком тяжелой, – сказала Фелисити. – Словно вот-вот упадет на землю.

Она ожидала краткую проповедь о гравитации и планетах, но он остановился, посмотрел ей в глаза, взяв ее лицо в свои руки в перчатках.

– Ты прелестна, – сказал он. – Я никогда не встречал никого, похожего на тебя.

Позже она осознала, что, по-видимому, так оно и было. Он учился в школе для мальчиков, затем сразу пошел в университет, и вся его энергия была направлена на научную работу. Возможно, он мечтал о женщинах, возможно, эти мечты преследовали его, врываясь в его сознание каждые шесть минут. И, уж конечно, у него наверняка был сексуальный опыт. Но он не позволял себе отвлечься на все это. До этого момента. Они пошли дальше, и он приобнял ее за плечи.

Перед общежитием он притянул ее к себе и поцеловал, снова провел рукой по волосам, но уже не нежно, а резким движением, которое заставило ее понять, насколько он расстроен. Усилие, с которым он прижимал руку к ее волосам и голове, было единственным выражением желания, которое он мог себе позволить. Она чувствовала, как в нем словно электрический ток звенит и искрит сдерживаемая страсть.

– Мы можем пообедать вместе? – спросил он. – Завтра.

Дав согласие, она почувствовала, что ситуация у нее под контролем. Власть была в ее руках.

Когда он ушел, рядом возникла подруга.

– Кто это был?

– Питер Калверт.

Подруга была впечатлена.

– Я о нем слышала. Он же вроде блестящий ученый? Чуть ли не гений?

Он повез ее на обед в Тайнмут, они поехали на его машине. Она-то думала, что они сходят поесть куда-нибудь в городе, недалеко от университета. Машина и обед в ресторане отеля тоже выделяли его среди ее друзей-студентов. Ее было легко впечатлить. Потом они забрались по склону к монастырю и смотрели вниз на реку и Саут-Шилдс. Прошлись по набережной Тайна, он показал ей средиземноморскую чайку. У него был с собой бинокль. Она подумала, что это странно, ведь его специальность – ботаника. Тогда она еще не знала, что было его главной страстью.

– Ты торопишься обратно? – спросил он. – Лекция?

Он взял ее руку в свою, поглаживая пальцем ладонь. Светило солнце, и сегодня перчатки ему были не нужны.

– Не хочу сбивать тебя с пути истинного.

– Вот как?

Он улыбнулся:

– Ну, может, и нет. Пойдем ко мне, выпьем чаю.

Его квартира была неподалеку, в Норт-Шилдсе, на чердаке с видом на Нортумберлендский парк. В остальной части дома жили две пожилые сестры. Когда они приехали, одна из них была в садике, собирала листья с лужайки. Она дружелюбно помахала им и вернулась к работе, не проявляя никакого интереса к Фелисити. Квартира была очень чистая, и Фелисити показалось, что Питер убрался в ней специально. Кругом были книги. На стене была крупномасштабная карта территории его исследований, а путь внутрь преграждал телескоп на штативе. Дальше была гостиная с небольшой кухонькой, ванная комната и дверь, которая, как она предположила, вела в спальню. Она смотрела на дверь спальни как зачарованная, не отводя глаз, пока Питер делал чай. Она была деревянная, текстура дерева проглядывала через белую глянцевую краску. У двери была круглая латунная ручка. Интересно, в спальне тоже прибрано? Сменил ли он простыни в ожидании ее? Она заглянула бы внутрь, но он вошел с подносом чая. На подносе были чашки и блюдца, все разные, и кусочки фруктового кекса с маслом.

Тем вечером они вошли в его спальню и занялись любовью. Это был ее первый раз – естественно, ничего особенного. Долго возились с презервативом: казалось, он, как и она, не понимал, как им пользоваться, и, похоже, они все сделали совершенно неправильно, или просто не повезло, потому что вскоре она обнаружила, что беременна. По-видимому, это случилось в тот первый раз. Потом они действовали более умело, да и секс стал лучше. Хотя даже в тот первый вечер она ощутила некий проблеск, предчувствие чего-то прекрасного, и это было больше, чем она ожидала.

Вскоре после этого, но еще до того, как поняла, что беременна, она привезла Питера познакомиться с родителями. Был сырой промозглый день, и, хотя время было обеденное, подъезжая к дому через лес, они увидели свет в гостиной и огонь камина.

– Так было всегда, когда я возвращалась из школы, – сказала она. – Уютно.

Он мало рассказывал о своих родителях. Они занимались бизнесом и были сосредоточены на этом. Он внушал ей такое чувство, словно ее отношение к семье было сентиментальным и оторванным от жизни.

Мать приготовила густой овощной суп, любимое блюдо Фелисити, и испекла хлеб. После обеда они сидели у камина с кофе и шоколадным пирогом. Поначалу Питер был неразговорчив. Он словно чувствовал себя не на своем месте, как она – в университете. Ощущал себя чужим. Теперь, сидя у камина, он вроде бы расслабился. Фелисити казалась неестественно уставшей. Она слушала разговор словно в полусне. Он говорил о своей работе, а отец задавал вопросы – не из вежливости, Фелисити всегда могла отличить, когда он делает что-то просто как формальность, – а потому, что ему было интересно. «Это хорошо, – подумала Фелисити. – Они поладили». Потом она, видимо, уснула, потому что проснулась, вздрогнув, когда в камине упало прогоревшее полено и выплюнуло искру на коврик. Ее мать снисходительно улыбнулась и сказала что-то о буйных вечеринках. Такое же утомление Фелисити чувствовала на первом этапе всех своих беременностей.

Женитьба была идеей Питера. Ее родители на них не давили. Они даже казались неуверенными в том, что такая поспешность необходима. «Вы вместе так недолго». Возможно, они поддержали бы ее, реши она сделать аборт. Питер попросил дать ему поговорить с ее родителями наедине. Они снова отправились в дом викария, и он беседовал с ее родителями на кухне, а она дремала над книгой в гостиной. Она чувствовала, что дело увели из ее рук. Ей не хватило энергии принять решение.

На обратном пути в Ньюкасл она спросила Питера, о чем они говорили.

– Я сказал им, что решил жениться на тебе, как только увидел тебя.

Она подумала, что это самое романтичное, что она когда-либо слышала, и вскоре они поженились.

Фелисити была так поглощена воспоминаниями, что звук хлопнувшей внизу двери заставил ее вздрогнуть. Вода в ванне остыла. Она вылезла, обернулась полотенцем, вышла на лестницу и крикнула вниз:

– Питер! Я тут, наверху.

Ответа не последовало. Она перегнулась через перила, но его не было видно. Она спустилась по лестнице, все еще обернутая в полотенце, оставляя за собой влажные следы. Дом был пуст. Она решила, что ей, должно быть, послышалось, но ощущение того, что в дом кто-то влез, преследовало ее до конца дня.

Глава девятая

Эклингтонская тюрьма была выше по побережью, почти по дороге домой. Было нелегко договориться о посещении Дейви Шарпа так поздно вечером. Официально визиты проводились утром – для адвокатов, офицеров по условно-досрочному освобождению, полицейских, – и руководство тюрьмы было непреклонно. Вере пришлось прибегнуть к обещаниям взаимных услуг и вспышкам гнева по телефону, прежде чем они согласились. Она припарковалась и подошла к воротам. Над полями, тянущимися в сторону моря, висела дымка жары. Кругом было тихо. Солнце все еще светило, и, дойдя до здания тюрьмы, она почувствовала жирный пот на лбу и носу. Офицер на воротах поприветствовал ее по имени, хотя она его не узнала. Он был дружелюбен, болтал о погоде, пока она сдавала сотовый телефон и расписывалась в журнале.

– Если погода в ближайшее время не изменится, быть беде, – сказал он. – Жара на них плохо действует. В мастерских просто кошмар. Кто-нибудь вот-вот сорвется, и нам повезет, если не дойдет до мятежа.

Она ждала в комнате для допросов, когда приведут Дейви Шарпа. Вся жара этого дня, казалось, сгустилась в этой маленькой квадратной комнате, а солнце все еще лилось из высокого окна. Она знала, что зимой в тюрьме очень холодно, ветер дует прямо из Скандинавии. Она изо всех сил пыталась сосредоточиться. Она уже общалась с Дейви Шарпом раньше. Он мог быть замкнутым и неразговорчивым, мог быть обаятельным. Она думала о нем как об актере или хамелеоне. Он мог играть любую роль, какую только захочет. Всегда было сложно понять, как ему отвечать. Важно было помнить, что он умнее, чем пытается казаться. И все время ее мысли возвращались к холодному пиву из холодильника, в запотевшем бокале, со стекающими капельками конденсата. Эта картина стояла в ее голове с того момента, как она уехала от Джеффа Армстронга.

Из коридора донесся звук шагов, звяканье ключей на цепи, и дверь открылась. На Дейви была рубашка в сине-белую полоску, синие джинсы, кроссовки. Он скользнул в комнату, не издав ни звука. Шумел офицер. Он стоял, вертя ключи в руке, потом кивнул в ее сторону, не глядя на нее, не произнеся ни слова. Вера чувствовала, что ему не нравилось нарушение распорядка дня, не нравилось, что его заставили вывести заключенного, идти с ним сюда из блока, пока все остальные офицеры, его приятели, сидели в кабинете, пили чай и смеялись. Он вышел, сел на стул с высокой спинкой и уставился в пространство. Она закрыла дверь, почувствовала запах пота, надеясь, что он исходит от Дейви, а не от нее. Она достала из сумки пачку сигарет и протянула ему одну. Он взял, быстро зажег и затянулся.

– Вы знаете, почему я здесь, – сказала она. У них всех сейчас в камерах есть телевизоры, он наверняка видел новости, или же известие о смерти Люка дошло до него иными путями.

– Тот парень, который дружил с нашим Томасом. В этом дело?

Она промолчала, пытаясь прогнать мысль о бокале с пивом.

Он наклонился вперед. Сигарета уже была наполовину выкурена. Он стряхнул пепел в пепельницу из фольги. Худой, ничем не примечательный мужчина. Встретишь его на улице и пройдешь мимо, даже не взглянув. Это было ему на руку. Он вырос в семье, где воровство было второй натурой. Печально известное семейство. В Шилдсе матери говорили непослушным детям: «Не прекратишь баловаться – кончишь, как Шарпы». Он специализировался на мошенничестве с кредитками. Ему было на руку, что люди не могли вспомнить его лицо. Она никогда не понимала, о чем он думает. Но, похоже, он был не так уж успешен. Треть своей взрослой жизни он провел в тюрьме. Возможно, взаперти ему было комфортнее.

Он посмотрел на нее, прищурившись.

– Вы же не думаете, что мы имеем к этому какое-либо отношение?

– Люк винил себя в смерти вашего мальчика. Интересно, может, вы тоже его в этом винили?

– Это был несчастный случай.

Он потушил сигарету. Она заметила, что его рука дрожит, и подумала, не было ли и это частью игры. Она пододвинула пачку к нему и подождала, пока он вытряхнет из нее следующую сигарету.

– Вы когда-нибудь встречались с Люком?

– При жизни Томаса – нет, – он едва улыбнулся. – Я в последнее время не часто бывал дома. Меня выпустили на похороны моего мальчика. Там я встретил пацана Армстронга. Но Томас говорил о нем, когда приходил меня навещать. Похоже, что они были настоящими друзьями. Два сапога пара. Не самые умные в своем окружении. Такое впечатление я составил со слов жены. Мы были рады, что он сошелся с Армстронгом. Мы не хотели, чтобы Томас пошел по моим стопам. Он бы в этом не преуспел и ни за что бы не выжил в таком месте, как это.

– Вы говорили с Люком на похоронах?

– Ага. Перекинулся парой слов. Мне не разрешили остаться на пиво и сэндвичи.

– Что он сказал?

– Что сожалеет. Что сделал все возможное, чтобы спасти Томаса. Было видно, что он не врет. Выглядел паршиво. Рыдал, как младенец, всю службу, с трудом выплевывал слова, когда говорил со мной.

– Его мать была там?

– Толстая блондинка? Ага. Томас про нее тоже рассказывал, говорил, как хорошо она к нему относилась. Я поблагодарил ее.

– Вы были в тюрьме, когда Томас погиб?

– Под следствием.

– Но вы наверняка попытались выяснить, что произошло.

– Поговорил с парой человек.

– И?

– В кои-то веки ваши оказались правы. Парни выпивали, бесились. Томас упал в реку. Как я и сказал, несчастный случай, – он замолчал. – Хотел бы я, чтобы можно было кого-то обвинить. Но некого.

– У Томаса были другие друзья?

– Не особо. Были дети, с которыми он раньше играл, был парень постарше с нашей улицы, который присматривал за ним. Но Люк Армстронг был единственным настоящим другом.

Некоторое время они сидели в тишине. Офицер, сидевший в коридоре, поерзал на неудобном стуле. Они услышали, как на поясе зазвенели ключи.

– Это все? – спросил наконец Шарп.

– Вы представляете, кто мог хотеть смерти Люку Армстронгу?

Он покачал головой:

– Никто из тех, кого я знаю, не стал бы душить мальчишку.

Вера знала, что это не так, но комментировать не стала.

– Он не работал на вас? В смысле вы не использовали ребят в своих целях?

Она подумала о каких-нибудь мелких поручениях, может, он давал им пару фунтов за передачу сообщений.

– Я же сказал, я никогда не встречался с Люком Армстронгом, пока не увидел его на похоронах сына, и я не хотел, чтобы Томас участвовал в моих делах. Кроме того, я бы им ничего не доверил. Даже пачку чипсов стащить. Слишком ненадежные.

– Просто странное совпадение. Оба мертвы. Может, кто-то пытается что-то сказать вам?

– Совпадения случаются, – мрачно сказал он.

Она пристально посмотрела на него, пытаясь понять, стоит ли что-то за этими словами, но его лицо оставалось бесстрастным.

– Вы могли бы поспрашивать по своим, – сказала она. – Показать, что вы заинтересовались произошедшим.

Сначала казалось, что он ее не услышал. Продолжал смотреть перед собой не отрываясь. Потом едва заметно кивнул:

– Сделаю.

– И вы дадите мне знать, если что-то услышите?

Он снова кивнул.

Она чувствовала, что чего-то не хватает, что остался еще один незаданный вопрос. Какое-то время они сидели, глядя друг на друга. Она думала, стоит ли упомянуть цветы в ванне – может, это о чем-нибудь ему говорит? Но им удалось сохранить это в тайне от прессы, и она не хотела, чтобы это стало достоянием общественности. Наконец она толкнула ему пачку сигарет через стол, не сказав ни слова. Подождала, пока он засунет ее в карман джинсов, потом открыла дверь и позвала офицера.

– Ладно. Мы закончили.