Женщина с мужчиной и снова с женщиной

Тут Илюха звучно вздохнул, проникаясь с головой в нешуточную проблему.

– Вот и расстраивается любовь. Может, не навсегда, но на данный вечер уж точно расстраивается. Ну и что хорошего в такой постоянной телефонной достаче?

– Да, так бывает иногда. Печальная ситуация, – закивал головой Илюха.

– Да и то, Б.Б., – зашел я на новый оборот, – что хорошего в том, что ты всюду доступен для абсолютно для всех? Ведь если доступен, то значит, и контролируемый ими всеми. А значит, ты и жизнью становишься контролируемый.

– Ты думаешь… – снова вздохнул Илюха и потупил глаза к асфальту.

– А моя главная задача, – пошел я на последний рукопашный штурм, – как раз в том, чтобы выйти из-под контроля жизни. Чтобы не отчитываться ей ни в чем – ни где был, ни с кем, ни почему так поздно домой вернулся. И всем другим, пусть и близким, пусть и любимым, но не отчитываться тоже. Потому что когда свободу теряешь, то и себя теряешь. А я, повторяю, свободным был рожден, от свободных родителей!

Тут я выдохнул и затормозил и закончил выступление.

– Розик, бескомпромиссный ты мой борец, – приобнял меня за плечи БелоБородов. – За что мы боремся-то с тобой? За нескольких одновременных девушек? Хотя, я согласен, это тяжелая и бескомпромиссная борьба. – Он снова похлопал меня по плечу. – Ты, впрочем, одну деталь позабыл. Там такая отключающая кнопочка на телефоне есть. Нажал на нее и отключился, и недоступен ты больше.

Я аж засмеялся от его, белобородовской, наивности.

– Ты сам нажимал на нее хоть раз? Ну, когда не в театре и не в филармонии? Она же самая опасная ловушка, эта кнопка. Ведь пойди отключи ее! А потом объясняй всю жизнь, чем был занят таким, что к телефону подходить не хотел и заблокировал его? И будут тебе потом всю жизнь не доверять, и корить, и подозревать почем зря. Не всегда, конечно, «почем зря», иногда за дело будут. Но в конце концов, мог же ты честно, без задней мысли, в филармонии сидеть, большой хор слушать?

– Я большой хор люблю, особенно в филармонии, – закивал Илюха.

Но я его от хора тут же отвлек:

– Вот и окажешься ты без вины виноватым. И пятно на тебе на всю жизнь останется, так ты с ним и состаришься, не отмывшись. Пятно и вечное подозрение, которые будут новые приступы паранойи вызывать. Нет, – замотал я головой, – если уж ты взялся быть доступным для всех, то и неси свой тяжкий крест, не проявляй слабину, не выключай мобильную связь.

– В чем-то ты прав, – согласился Илюха. – Но и оперативность иногда тоже нужна.

– Конечно, нужна, – согласился я. – И поэтому некоторые технические усовершенствования я приветствую. Например, секретарш. Или если денег на них не хватает, то автоответчик хотя бы. Проверяй сообщения периодически и хочешь – отвечай на них, а хочешь – не отвечай, твое право. Понимаешь, ты ситуацию контролируешь, а не она тебя.

– Матерый ты человечище, стариканище, – приободрил меня Илюха. – Вдумываешься ты глубоко в повседневную, бытовую нашу жизнь. Не то, что мы, которые по поверхности скользим, как клопики по воде.

Ну да ладно, на, держи мобилу, против которой ты так рьяно возмущаешься. Звони Жеке. Двигай ее к Лондыреву на «Щуку», чтоб хоть как-нибудь половой паритет у Лондырева поддержать.

И я позвонил по мобильнику на Жекин мобильник, и она подошла, и я, конечно, двинул ее к Лондыреву на «Щуку» к семи вечерним субботним часам.

Глава 4

За 147 страниц до кульминации

Там мы в семь и встретились у переднего вагона, все вчетвером, включая Инфанта и Жеку. А потом топали минут пять пешком, пока не вошли в подъезд лондыревского трехподъездного дома, пока не позвонили в его, лондыревскую, дверь. Которую он в результате и открыл.

Чей-нибудь проницательный взгляд смог бы безошибочно определить, что Мишаня Лондырев оказался удивлен нашим, в основном мужским, появлением. Он-то рассчитывал на одного Илюху с двумя-тремя паритетными девушками, а получалось совсем наоборот. Получалось, что мы еще существеннее этот паритет нарушали.

Впрочем, это чей-нибудь проницательный взгляд заметил бы… но не наш. Поэтому Лондыреву пришлось поправить интеллигентские свои очки на интеллигентской своей переносице и посторониться, пропуская нас всех, непроницательных, внутрь.

Мы зашли, достали, налили, попробовали… Потом попробовали еще и лишь потом пригляделись к сторонам.

Ну что, небольшая лондыревская квартирка состояла из двух комнат и одной маленькой кухни. Ванная с туалетом там, наверное, тоже где-то были, но нам туда пока не требовалось, поэтому утверждать не берусь.

В одну из комнат, смежную спальню, тут же прошмыгнул наш скромный Лондырев со своей новоиспеченной девушкой, оставив гостиную тем, кому она и предназначена по определению, – гостям. Что он там делал, в смежной своей спаленке? – можно было только догадываться. Но догадаться можно было легко.

Гостей мы тоже оглядели, и выяснилось, что паритет не так уж и был катастрофически подорван, как нас пугали. А значит, расслабляться было ни к чему – впереди меня ожидали беспокойные, но приятные хлопоты.

Так вот, перевели мы дыхание, осмотрелись. Жека тут же отделилась, определив подходящий для себя объект. Но перед тем как отделиться, нашептала мне на ушко вопросом:

– Вон тот, высокий, со светлыми длинными волосами, с мужественной бородкой. Ты знаешь его?

Я посмотрел на бородку. Как они ухитряются разглядеть в щетине мужественность?

Я пожал про себя плечами. Впрочем, какой я им судья?

– Думаешь, он один, без подруги? – не отставала от меня Жека.

– Какая разница? – заметил я.

– Действительно, – согласилась Жека.

– Рядом с тобой, Евгения, мужчина всегда чувствует себя не только одиноким, но и одичавшим. Ему кажется, что он когда-то давно был выброшен на океанский необитаемый остров и холодал, голодал, питался корешками, терпел лишения много лет. А еще в бессонные ночи он думал о женщинах и тосковал, тосковал… И так продолжается много лет, пока к острову не подходит яхта, красивая, белая, под парусом, но и с мотором на дизеле для пущей надежности. Там внутри, в кают-компании, бар полон напитков, столы ломятся от деликатных яств и эротические фильмы крутятся нон-стопом на широком экране. И спасается обросший, оскудевший островитянин, и ютится на яхте, и отогревается в ней, и начинает искренне дружить с экипажем. Так вот… – тут я, как и полагается, выдержал паузу, – ты, Евгения, и есть эта яхта.

– Почему это экран широкий? – спросила моя мнительная подруга. – Я чего, поправилась слишком или хвостик через юбку выделяется?

Я посмотрел на то место, где мог выделяться хвостик. Но там ничего не выделялось.

– Все в порядке, – успокоил я ее. – А про экран – это такой литературный образ. В смысле, качество изображения на нем хорошее. Да и не только изображения.

И я подбодрил Жеку, легонько похлопав ее по хвостику. Как я и ожидал, он вилял возбужденно от предвкушения новой встречи.

Потому что для тех, кто не знает, скажу, что мы с Жекой уже давно перестали входить в неуставные отношения. Но как случается иногда, наши неуставные отношения плавно перешли во вполне уставные – в товарищеские. И даже больше – в дружеские. А значит, в открытые, откровенные, с искренним участием к друг другу, полные взаимовыручки и вечерних откровенных подробностей.

– Слушай, – задержал я ее еще на секунду, хотя она уже была готова оторваться. – А хвостик, кстати, шевелится.

– Да засиделся, видать, – согласилась Жека. – Хочешь еще потрогать, только незаметно?

– Конечно, – захотел я.

И я приставил ладонь к длинному, свободному Жекиному платью и ощутил легкое щекочущее шевеление. Что означало, что Жека довольна и по-хорошему возбуждена окружающим. Так как Жека виляла своим хвостиком, только когда была неподдельно довольна.

Тут я должен пояснить для тех, кто про Жеку читает впервые, что у нее имелся самый настоящий рудимент в виде лишнего спинного позвонка. Или если выражаться по-бытовому, то у нее был хвостик сантиметров в четыре-пять, которым она после долгих тренировок с самого детства научилась вилять. А так как характер у нее, тоже с самого детства, был жизнерадостный, то и виляла она им жизнерадостно.

Вообще чему только женщина не научится с годами, особенно если о тренировке собственных мышц речь заходит. Любой мышцей может научиться руководить, хотя для некоторых мышц больше времени требуется, чем для других. Но усердие и ежедневные тренировки в любом случае плоды приносят.

Вот бы нам так, парням… Но нет, не получается у нас… И мышцы у нас, увы, не там расположены, где было бы от них больше всего пользы. Да и тренироваться упорно мы не любим. Все на авось надеемся, мол, все будет в порядке. Ну а если на авось понадеешься, то и самому приходится не плошать. Вот мы и стараемся. Хотя по– разному, конечно, бывает.

– Б.Б., – повернул я голову к Илюхе, который тут же рядом со мной оглядывал гостиную, – хочешь Жекин хвостик потрогать, он как раз виляет сейчас?

– А можно? – пришел в восторг Б.Бородов, потому что никогда женского хвостика в руках не держал.

– Сейчас узнаю, – пообещал я.

И узнал. Оказалось, что можно.

– Если только недолго, – согласилась Жека. Потому что если она и была с кем-то холодна и отчужденна, то только не с друзьями. – И чтобы не жать на него сильно, ему и так под трусиками вилять тяжело. Стягивают они.

– Я не буду жать, – тут же пообещал Илюха и обошел Женьку с оборотной от меня стороны. И долго там стоял, незаметно прикладывая ладонь к Жекиному платью.

– Ни фига себе, – вздыхал он с раскрытыми от счастья глазами. – Сам бы не почувствовал – не поверил бы никогда. Я и тебе, старикашка, не верил, когда ты о нем рассказывал. Думал, смешишь ты нас, думал, сочиняешь ты все. А он и вправду существует и еще виляет так забавно. Что ни говори, а все-таки много в этом мире, Жека, что не понятно ни нашим, ни даже вашим мудрецам.

– Мудрехам, – перевел Инфант «мудрецов» в женский род. Но никто на Инфанта внимания не обратил.

– Ты не знаешь, как он виляет, когда его не стесняет ничего, – хвастливо заметила Жека.

Другой бы мог заподозрить в Жекиных словах двусмысленность, но то – другой. А мы Жеку знали и ничего заподозрить не могли, она на самом деле радовалась. И за себя, и за свой хвостик, и за Илюхино изумление, которое просто выпирало из него, просто било наотмашь. И никакой двусмысленности в ее радости не было, потому что здоровая радость – всегда односмысленна. Радость – и все!

– Слушай, – спросил я, – а Инфанту можно?

Но Инфанту оказалось нельзя, во всяком случае, сегодня. Потому что на все существуют разумные лимиты и ограничения, тем более на такое чудо, как виляющий Жекин хвостик.

– Он не поймет, твой Инфант, – засомневалась Жека. – А потом еще донимать начнет, я ж его знаю, чудилу. И вообще, этот Инфант…

И она была права, Инфант действительно стал бы донимать. Как донимать – не известно, потому что у Инфанта находилось в арсенале много разных способов донимания.

А потом Жека отчалила от нас к тому, высокому, с бородкой, кого наметила с самого начала. И завязался у них диалог, который я не слышал, да он меня и не интересовал. Что я, сам не знаю, что в таких случаях говорится? Так, никчемная, легковесная ерунда.

И вообще, мое внимание было обращено совсем в другую сторону. А именно – в сторону двух девушек, похоже, подружек, которые, потягивая из стаканчиков, многозначительно переглядывались между собой. О чем они переглядывались? – я не знал, хотя можно было и догадаться.

– Ну что, Б.Б., берем? – определил я девушек, потому что Илюха, при всех его природных навыках, не всегда умел правильно определить сам. Но тут он последовал за моим взглядом и тут же закивал. Так как девушки полностью заслуживали, чтобы их сначала определили, а потом брали. К тому же они так удачно выделялись одна на фоне другой, просто завораживали контрастом.

Та, что сидела в кресле, привлекала к себе длинными солнечными локонами, спадающими на плечи, манящей, лукавой улыбкой, искрящимися от веселья, смеющимися глазами. Не говоря уже о завидной миловидности лица и плавных формах, лоснящихся из-под одежды.

Другая же, стоящая поодаль, была ее полной противоположностью – бледное лицо, обрамленное короткими черными волосами, горящие, будто воспаленные, темно-зеленые глаза, тонкие яркие губы – все говорило о том, что перед нами натура пылкая, глубокая, ищущая. О таких Тургенев с Достоевским любили писать. Но очень по-разному любили.

– Давай, стариканыч, действуй. Если непосильно станет, то мы здесь, недалеко. Лишь свистни, себя не заставим мы ждать. Хотя я в тебе уверен, такой, как ты, не подведет, – подбодрил меня Илюха относительно девушек.

Я пригляделся к ним обеим и, конечно, выбрал ту, которая светленькая, солнечная, со смеющимися глазками. С натурами глубокими и ищущими всегда мороки значительно больше. К тому же кто знает, отыщут они в тебе то, что глубоко ищут, или нет?

Но одно дело – выбрать девушку, а другое – с ней «не подвести», как просил меня Илюха. И тут все дело в первом движении, в первом слове, потому что, как известно, женщины судят нас по мгновению, особенно если это мгновение – первое.

Конечно, у меня, как и у каждого уважающего себя специалиста, имелись свои наработки и заготовки. Но вообще-то я предпочитаю на импровизации работать, на полете. Когда интуиция и мысль сливаются воедино и протаривают путь для вдохновения. А вдохновение девушки всегда чувствуют и всегда реагируют на него особенно остро. Потому что вдохновение вырывается из тебя наружу летучей такой энергией, которую девушки начинают в себя впитывать и пробовать на вкус. Подходит ли она им? Ну и если подходит, тогда…

Вот я стоял и придумывал импровизацию, такую, чтобы полная свежести оказалась, чтобы как в первый раз. Времени у меня было немного, не я один отметил девушку, много взглядов тянулись к ней со всех сторон, и следовало торопиться. Именно так, как торопится на своей собачей упряжке обветренный золотоискатель из замерзшей Аляски первым забить территорию у рудоносного золотомойного ручейка. Вот и я двинулся к девушке твердым шагом, подбадриваемый Илюхиным взглядом в спину.

Напоминаю: она сидела в кресле, ее правая рука со стаканом покоилась на подлокотнике, а вокруг было шумно и гулко. И мне пришлось пригнуться, ну, хотя бы для того, чтобы она в общем гуле расслышала меня вместе с моей импровизацией. И оценила нас.

Вот я и пригнулся, и присел на кресельный подлокотничек, на второй, на свободный. Девушка окинула меня неудивленным взглядом, видимо, она была привычна и к подсаживающимся незнакомцам, и к их импровизациям. Ее глаза были широко открыты, будто хотели задать какой-то мучивший ее вопрос, рассеять сомнения. А еще она улыбалась… В общем, выглядела она вполне кокетливо.

Я пригнулся к ней еще ниже, чтобы нас ничего не разделяло, чтобы остаться с ней наедине посреди этой шумной и людной комнаты.

– Я тут, кстати, факиром работаю, – начал я с импровизации. – Мое сценическое имя Амадеус Модельянович Розовсконтти. Хотите, я вам свое искусство продемонстрирую?

– Какое искусство? – спросила она, и улыбка ее засветилась еще ярче.

– Могу с фокуса начать, – предложил я.

– С какого фокуса? – повторила она вопрос.

– А вот сейчас увидите, – сказал я, лихорадочно подбирая на ходу правильный фокус. Потому что при наличии неподалеку Инфанта фокусов было хоть отбавляй. Он одним своим нечесаным печальным видом уже гарантировал и фокус, и всю остальную белую магию. А если покопаться в нем поглубже – то и черную.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.