Закусочная «Феникс»

Вторник.

ПАН АРЕНДОДАТЕЛЬ

Утро вторника выдалось жарким. Солнце ещё не успело окончательно подняться, а первые, ранние посетители вместо традиционного кофе уже заказывали напитки попрохладнее. Словно предвещая грядущие беды, прямо с утра окончательно вышел из строя кондиционер – благо, что погода пока ещё оставалась не испепеляюще-жаркой, хотя и по-летнему знойной и душной.

Порой вместо плейлистов я включал радио: такая моя прихоть была обусловлена желанием дать возможность посетителям спокойно поесть, при этом плавно переключаясь с домашних забот на рабочий настрой – а в этом, как известно, лучше всего помогает порция свежих новостей. Не нужен телевизор, не нужны гаджеты – да здравствует радио!

Сегодня был именно такой день – я так и не смог выбрать подходящий плейлист, поэтому включил онлайн-вещание моего любимого новостного радио, столь удачно сочетавшего количество полезной информации с беспристрастным к ней отношением.

Ожидаемый мною прогноз погоды не оправдал надежд на быстрое избавление от жары – дожди обещали лишь в конце недели, причём дожди сильные, с грозами и ураганным ветром. Параллельно со словами диктора дверь «Феникса» распахнулась, и я понял, что метеорологи ошиблись – буря грядёт гораздо раньше. Её несла фигура, чьё появление никогда не сулит хорошего ни для меня, ни для «Феникса». Громко сопя, внутрь вошёл Пан Арендодатель.

Имя и фамилию я нарочно скрою, поскольку это довольно известный в нашем городе человек и мне не хотелось бы настраивать Вас против него – как я уже говорил, он делает свою работу, а я – свою. К сожалению, в этом рассказе ему досталась роль антагониста, которая не может пустовать. Я не питаю и не питал ненависти или вообще особых негативных чувств конкретно к нему – скорее, мне была неприятна его работа, его род деятельности, и я скрываю его истинное имя именно для этого обобщения, превращая его из злодея в инструмент жестокой системы.

Его компания была сравнительно небольшой, но владела землёй под практически всеми известными ресторанами и барами в городе. Этот факт объединял нас, арендаторов этих площадей, и мы, несмотря на то, что являлись фактическими конкурентами друг друга, сдружились перед лицом общего противника. Именно кому-то из этой компании могучих, бородатых мужчин пришло в голову прижившееся прозвище для главы компании – Пан.

Арендодатель был поляком по происхождению и барином по манере общения, так что оно закрепилось практически сразу и обыгрывалось как только возможно: например, если сходка арендаторов, случавшаяся обычно раз в месяц как раз после взыскания с нас платы, происходила в «Фениксе», то я наливал остальной компании чёрное польское пиво – ребячество! Благо, такие посиделки устраивались под покровом ночи в отсутствие прочих посетителей – иначе бы их здорово напугала толпа из 7-8 человек, громко ругавших некоего Пана, который перекрывал им кислород.

До этой истории беда обходила меня стороной – платил я исправно, да и откровенных провалов в ведении хозяйства не допускал – поэтому на сходках обычно выступал в роли слушателя и поддерживал тех, кто не оказался столь же дальновиден и удачлив. Их Пан не жалел, вгрызаясь в глотки при первой возможности, и пусть я не знал, как это происходит на самом деле, увидев его на пороге «Феникса», я понял, что в этот раз настал мой черёд проливать кровь.

Проблема, конечно, была не в Пане – существовало множество других компаний, занимавшихся примерно тем же и выжимавших из города тех, кто не приносил прибыли. Это и есть конкурентная борьба, это и есть смысл жизни – либо ты выгоден, либо остаешься вне игры. Все мои чувства по отношению к «Фениксу», всё особое отношение к посетителям – это лирические отступления, блажь, которую я могу позволить до тех пор, пока плачу за неё деньги. Как только их станет недостаточно много – я уйду, забрав с собой эти идеи. Плакать по мне никто не станет – на арендуемую площадь, поверьте, спрос со стороны обезличенных корпораций просто огромен.

В этом и заключалась их суть – очищение облика города от мечтателей и фанатиков безумных, экономически невыгодных идей, и превращение его в машину, превращавшую человеко-часы и площадь, где они расходовались, в условные единицы. Именно поэтому я вновь прошу смягчить суждения о Пане конкретно – в том, что он выбрал практическую сторону вопроса, нет его вины. Однако и мы, романтики, пока что держимся – нас немного, но у нас есть силы, связи и вера в любимое дело – этим живёт и «Феникс».

Итак, вторгшийся в пока ещё мои владения Пан Арендодатель выглядел, как и всегда, агрессивно-солидно: костюм кремового цвета, голубая рубашка, дорогие ботинки из светлой кожи – он кое-что понимал в том, как цвета влияют на восприятие, а посему всегда окрашивался в максимально миролюбивую гамму, словно пытаясь своим видом уравновесить в сознании своих жертв всю тяжесть плохих вестей, которые он нёс с собой. Единственное, что выдавало его намерения – чёрная щётка усов, небрежно торчащих в разные стороны и словно тянущихся к жертвам Пана, словно ядовитые колючки неведомого растения, которое поглощает не воду, а живую пищу.

Под мышкой он держал кожаный портфель – неизменного спутника и единственного, казалось, друга. В нём Пан носил документы, подтверждающие как его принадлежность к сильным мира сего, так и власть над нами, холопами.

– Доброго денька, – обратился он ко мне, протянув руку через барную стойку, – душновато тут у Вас.

– Кондиционер сломался, как всегда не вовремя, – я ответил на приветствие и посмотрел в холодные, безжизненные глаза вершителя моей судьбы. Уклонившись от моего взгляда, тщетно анализировавшего его лицо в поисках возможных причин нежданного визита, Пан заказал лимонад.

На некоторое время мы замолчали – я не решался спросить, в чём же цель визита, а Пан наслаждался лимонадом – или только делал вид, подыскивая в это время слова, – однако в конце концов сам начал тяжёлый разговор:

– Я, собственно, почему зашёл, – Пан медленно, аккуратно положил портфель на стойку, допив остатки лимонада и наконец решившись заглянуть мне в глаза. Взгляд у него был холодным, прямым. – Как вообще дела с закусочной? Справляетесь?

Вопрос ожидаемый, ничего страшного или удивительного. Он всегда заходит именно с этого края – самая очевидная вещь, к которой можно придраться и за которую можно взыскать деньги – это состояние арендуемого помещения. Не соблюдаются правила пожарной безопасности? Опережая пожарных, Пан успеет взыскать с Вас штраф. Грязь, крысы? Пан заменит санэпидемстанцию. Состояние помещения и техники, даже качество обслуживания – всё, за что можно было понести материальную ответственность, Пан отслеживал и жестоко карал за промашки. Но сегодня я не дам ему такого шанса.

– Держимся на плаву, – протянул я, имея в виду нас с «Фениксом», – недавно сделал косметический ремонт, обновил обои, плитку, обивку кресел… Сейчас чиню туалеты – опять забились.

– Зараза! – как можно более сочувственно протянул Пан: сложно было угадать, жалеет ли он о том, что придраться было не к чему или же ему просто всё равно – раз никаких нарушений нет, точная информация о моей деятельности не требовалась, – И всё-таки ещё кондиционер неплохо бы заменить – неделя обещает быть жаркой.

– Починю сам, – я махнул рукой. Ещё не хватало тратить и без того скромные запасы на то, что можно сделать своими руками!

– Хорошо, дело Ваше… Впрочем, что я хотел, – движением пальцев он открыл защёлки на портфеле, – слышали новости?

– Я не смотрю телевизор, – мне показалось, что я прозвучал несколько виновато.

– А следовало бы! – расслышав нотки вины, вцепился в меня Пан, наверняка выглядевший в своих глазах строгим учителем, отчитывающим ученика за неверный ответ, – Доллар просто сошёл с ума – и чем они там в правительстве занимаются? Нефть падает в цене, национальная валюта летит вслед за ней – а власть имущим, такое ощущение, нет до этого дела! Поэтому нам, простым смертным, приходится крутиться… Достаньте, пожалуйста, расчётные бумаги за прошлый месяц.

Месяц только начался, что делало приход Пана ещё более неожиданным – ведь буквально пять дней назад я рассчитался за предыдущий.

Но делать нечего – и я достал папку с расчётными документами, хранившуюся в сейфе под стойкой.

Достав из портфеля очки и взяв их в в руку, не надевая на себя, Пан стал внимательно просматривать бумаги. Закончив, он пальцами одной руки разгладил усы и, уставившись на меня, начал разъяснять:

– Как я и думал. Мне очень неловко требовать с вас дополнительных выплат, однако я попросту вынужден это сделать. Из-за резкого скачка цен на рынке недвижимости мы подняли арендную плату в конце прошлого месяца – буквально в последних числах! Но так уж получилось – двадцать первый век, говорите?! Так вот у меня в компании не все осознали его наступление и пока не готовы пользоваться его благами – исправленные платёжки разослали далеко не всем, и Вы – в числе тех, кому придётся доплатить… Всё законно, не подумайте – мне просто неловко, что приходится требовать с Вас очередной выплаты в столь короткий промежуток времени… Но ведь с финансами у Вас всё в порядке?

В последней фразе прозвучали заискивающие нотки – Пан был великим манипулятором, знающим, как правильно чередовать кнут и пряник, однако сейчас он поспешил – я был в нокдауне и не был готов воспринимать его уловки.

– Дополнительный процент? Я не понимаю – по бумагам…

– Ещё раз говорю Вам, – с напором сказал мой палач, – это ошибка, в программе порой бывают сбои. Заплатить нужно всего ничего, – он назвал процент.

– Ошибка? На такую-то сумму? – я начал закипать.

– У меня всё законно! – Пан, словно почувствовав бурлящее во мне негодование, снова схватился за свой портфель, – Вот, пожалуйста.

Он извлёк из второго отделения старый, толстый ноутбук, который загрузился минут через десять после запуска. Всё это время Пан избегал моего взгляда, тяжело вздыхая и обмахиваясь мятым платком, также извлечённым из портфеля. Андрей Иванович обновил его лимонад – мои руки тряслись от негодования, и я боялся, что могу либо выронить стакан, либо разбить его о лицо человека, который хотел уничтожить «Феникс».

– Вот! – воскликнул он в конце концов, тыча во включившийся ноутбук, – Посмотрите, если не верите.

Я мрачно взглянул в выцветший экран, не ожидая увидеть там ничего хорошего. Пан не стал бы приходить ко мне с такими требованиями, не будь у него веских на то оснований и доказательства их весомости – он безоговорочно переигрывал меня, когда дело касалось лазеек и тонкостей бюрократического искусства. Очевидно, одной из таких лазеек он хотел поделиться со мной прямо сейчас.

– Вижу, на счету не хватает названной вами суммы, – я устало перевёл на него взгляд, – но ведь её не было в платёжке.

– Ошибка, – снисходительно, но твёрдо сказал Пан, – человека ли, программы – к сожалению, они случаются. О повышении тарифов было объявлено ещё в прошлом месяце…

– Видимо, не мне.

– В самом конце, признаю. Но согласитесь, всё честно?

– Не особо-то Вы торопились!

– У нас всё по Кафке, – Пан развёл руками, – бюрократические дела съедают массу времени.

– И денег, – скрестив руки на груди, я сверлил его тяжёлым взглядом.

– Я приношу Вам официальные извинения, – он положил пухлую руку на ту часть груди, в которой предположительно находилось его сердце, – за ужасную работу нашей службы оповещения. Казалось бы – двадцать первый век, а мы сообщаем новости на бумаге! Естественно, случаются задержки… В качестве компенсации за этот инцидент и особой к Вам, как к честному, добросовестному арендатору, я, так и быть, сделаю скидку – три процента.

На секунду я задумался: смеяться мне или плакать:

– Но это ведь капля в море! Три процента не сделают погоды при столь большой сумме!

– Послушайте, – в его голосе начали проскакивать мягкие, уговаривающие нотки, – мне ужасно неудобно за то, что всё вышло именно таким образом. Но и Вы поймите – тарифы были подняты заранее, и прочие арендаторы также подверглись дополнительным взысканиям. Я понимаю, что неожиданные платежи всегда вдвойне неприятны, но неужели у Вас нет запаса на чёрный день?

– Да о чём Вы говорите, – разозлившись окончательно, я махнул рукой, борясь с искушением врезать ему, – Какие запасы, когда я не хочу тратиться на покупку кондиционера! Только-только был закончен ремонт, закуплены продукты – будучи уверенным в том, что все долги розданы, я вложил в «Феникс» все свободные средства!

– Значит, воспользуйтесь дополнительными средствами! Возьмите кредит, к примеру, – он мерзко улыбнулся, смакуя слово «кредит»: одно из главных средств борьбы с романтиками.

– На мне уже висит кредит. Ещё один я не потяну, да и банк вряд ли выдаст.

Пан нахмурил брови, то ли правда задумавшись, то ли имитируя активную мозговую деятельность.

– Я очень уважаю Вас, – сказал он наконец, – и как арендатора, и как человека. Как видите, я не послал к Вам гонца – понимая, что вести более чем плохие, я решил прийти и рассказать их Вам лично, донеся до Вас и собственное сожаление в связи со сложившейся ситуацией, а также доказать справедливость своих требований. Дабы материализовать это уважение и облегчить кредитное бремя, я сделаю скидку в семь процентов! – и не больше, иначе пойду в убыток!

– Что три, что семь, – я пожал плечами, – меня они не спасут.

Лицо Пана помрачнело – я дал неправильный ответ. Вся миролюбивая гамма его костюма поблекла – её затмила чёрная щётка вставших дыбом усов, такая же чёрная, как его ярость. Изменившимся голосом он отчеканил:

– Что же, в таком случае будем руководствоваться договором аренды. В случае неуплаты по счёту Вам предоставляется срок до конца рабочей недели, по истечении которого Вы обязаны будете рассчитаться по долгам или лишитесь арендуемой площади. Всего доброго.

Сложив пожитки в портфель, Пан Арендодатель покинул «Феникс».

Я вспомнил Сергея – вот уж правда, весело начинается месяц! Странно, что Пан не заглянул вчера: в понедельник такой визит смотрелся бы куда органичнее. Впрочем, в этом был весь Пан – он умел выбирать дни, когда его жертва не ждёт удара, чтобы убить её с первой попытки

К работе я вернулся не сразу – в глазах всё плыло, но времени на восстановление не было – нужны были действия, эффективные, правильные действия. Первым делом я позвонил своим товарищам по несчастью: кто, как не они, поймут меня в такой момент? Впрочем, звонил я не за тем, чтобы посетовать на судьбу и злобного Пана, а с целью проверить, действительно ли он накинул в конце прошлого месяца этот злосчастный процент.

Мне не повезло – все прочие арендаторы, скрипя зубами, подтвердили правомерность хитрого хода нашего арендодателя. Кому-то «повезло» заплатить дополнительные средства сразу, кто-то, как я, узнал об этом уже в новом месяце. Так или иначе, действовал Пан в рамках закона, измеряя всех нас одной мерой.

Общность нашей беды была плоха ещё тем, что мне, как последнему из арендаторов Пана, не у кого было просить помощи – остальные только-только расплатились за аренду, поэтому занимать у них было бессмысленно: денег у ребят попросту не было. Чувствуя, как отчаяние захлёстывает меня, я стал звонить тем, с кем связывали меня рабочие и приятельские отношения – поставщикам, но и они обещали только посмотреть, есть ли у них свободные средства, не давая никаких гарантий.

Сделав всё возможное на данный момент, я позволил себе отключиться, обслуживая посетителей на автопилоте.

К жизни меня вернула Ольга – сгусток энергии, радости и любви. Жила она в этом же здании, а посему неудивительно, что частенько сюда заглядывала. Познакомились мы долгое время назад, ещё когда «Феникс» только расправлял крылья, и сами не заметили, как стали близкими друзьями. Ольга была одним из тех клиентов, кто не просто заходит вкусно поесть и интересно поговорить – она любила «Феникс» душой, видя больше, чем просто помещение.

– А где же Николай? – через силу улыбнувшись, я указал Андрею Ивановичу, стоявшему на кухне, на коробку с апельсинами. Ольгин заказ я знал заранее – днём она частенько заскочила выпить стакан свежевыжатого апельсинового сока.

– Ох, – мило закатив глаза, она вздохнула – признак того, что мне предстоит услышать долгий рассказ, и я, наученный годами общения с дочерью шаровой молнии, сделал музыку потише – иначе будет тяжело разобрать её речь, лившуюся бурной горной рекой:

– Он поехал в офис грузовой компании, чтобы заплатить за бригаду грузчиков – мы наконец закончили ремонт в новой квартире, завтра-послезавтра собираемся переезжать! Вы не представляете, как я рада – почти четыре месяца мы жили практически врознь, ну, я рассказывала, он не хотел, чтобы чужие люди занимались ремонтом, поэтому жил там, а к нам пока приехала мама… В общем, не знаю, почему у других пар ремонт портит отношения – я горю от ожидания!

Меня забавлял этот момент в их отношениях. Там, где отступались другие, Оля и Коля упорно шли вперёд – трудности сплачивали их.

– Очень рад, – сказал я, передавая ей сок.

– Как Вы? Мы собирались зайти на неделе, но, если можно, в двух словах…

Я вздохнул и рассказал ей об арендодателе и его требованиях. Реагировала Ольга в своём духе: сначала её большие глаза наполнились отчаянием, потом детской, бессильной злобой:

– Как же я хочу убить эту гадину! – едва не плача, Оля хлопнула своей миниатюрной ручкой по барной стойке. Этот удар сопроводил электрический треск – одна из ламп, висевших над стойкой, моргнула и погасла.

«Блеск», подумал я, «Теперь ещё лампочку менять».

Тем временем Ольга взяла себя в руки, и по её бегающему взгляду стало понятно, что она думает над возможным решением.

– Вот, – наконец выпалила Оля, дав мне визитку, – в этом банке работает одна моя старая подруга – не по возрасту, конечно, мы бывшие одноклассницы. Скажите ей, что я Вас направила. Она лучше понимает в этих лазейках, так что вполне вероятно, Вам дадут ещё один кредит.

Такого я не ожидал, поэтому где-то с минуту молчал, уставившись на мою нежданную спасительницу, которая, смеясь над такой реакцией, крепко сжала мою руку:

– Мы ещё повоюем!

Я кивнул, ещё не совсем понимая, что к чему. Пока я соображал, Оля, допив сок, корректировала план:

– Только позвоните завтра днём. Я, наверное, сначала сама к ней зайду.

Скорость поиска наилучшего решения явно превышала световую – что бы там не говорил Сергей, я свято верил в то, что Оля намного ближе к высшим существам, чем прочие люди.

– Хорошо, Ольга. Вы спасаете меня.

Собравшись, она на прощание улыбнулась:

– Да как же мы будем без «Феникса»?

Среда.

ЛЮБОВНИКИ

Познакомились они, к слову, именно в «Фениксе», так что я стал невольным катализатором и свидетелем развития их отношений. Скажу честно – видел я многое: недопонимания, обиды, конфликты… Но я знал, что они перешагнут через любое препятствие – и дальше будут идти к светлому, им одним известному, будущему. Почему я был так уверен в них?

Однажды я подсел к Ольге, засидевшейся допоздна и грустно глядевшей в окно. Видно было, что её что-то тяготит, и я, как настоящий друг, хотел её поддержать. Слово за слово, разговор зашёл о Николае.

– Он не боится оставлять вас одну? – спросил я.

Она удивлённо посмотрела мне в глаза и первый раз за вечер улыбнулась:

– Он не боится измены. Это своего рода правило: не изменять, что бы ни случилось. Бывают трудные времена, но после них всегда легче. А измена, при кажущейся своей простоте, сделает все только хуже.

– То есть, у вас есть свод правил?

– Нет, – она хихикнула и загадочно посмотрела в окно, – мы даже вслух-то этого не проговаривали. Будь у нас четкий список того, что можно, а что нельзя, мы бы поубивали другу друга. В этом вся прелесть – понимать друг друга без слов, знать, что даже неоглашенные, негласные правила соблюдаются не по принуждению, а по любви и из уважения к партнеру.

– В этом что-то есть, – сказал я. – Развестись легко, а научиться жить в гармонии сложно, но при этом второе намного приятнее впоследствии.

– Да мы ведь даже не женаты, – она рассмеялась и ушла.

Они целовались так, будто им 16, смеялись на 17, вели себя на 18, строили планы на будущее – как все мы в 20 лет, а реализовывали их так, как реализуют эти планы в их возрасте, точные цифры которого, как, впрочем, и секрет исполнения задуманного, я не выведаю у них никогда.

При всём этом оба вечных подростка прекрасно понимали разницу между борьбой с системой и тихими плевами в её сторону, а также умели нести ответственность за обнаруженные плевки. Эта их черта настолько восхищала меня, что я прощал им ненарочные нападки на мою обитель – помните про ремонт труб? Так вот, забитые благодаря их страсти туалеты я ремонтировал целиком за счёт Николая, который каждый раз, как в первый, сконфуженно оправдываясь, отдавал мне деньги после очередного приступа внезапной любви.

Они дополняли друг друга: взрывная, полная энергии маленькая блондинка Оля, и спокойный, рассудительный Николай, похожий на медведя как телосложением, так и цветом волос и бороды. При этом в нужный момент Ольга могла остудить голову, а в Колиных глазах порой блестели огоньки, выдававшие тайны тихого омута его души: и эти мелочи не давали им ни скучать, ни уставать в отношениях. Они были до жути настоящими, словно не умели притворяться – особенно это касалось Ольги, которая в свои тридцать с небольшим сумела сохранить ребёнка в душе, при этом построив карьеру, и ребёнок этот, глядя на Вас огромными голубыми глазами, говорил то, что думал, первое, что приходило на ум – и нельзя было сказать, что слова эти были выпалены сгоряча или не обдуманы. Просто их произносил человек-метеор, придумывавший и оценивающий слова за пару мгновений, и говоривший со скоростью света.

В Николае же угадывалась простоватость деревенского человека, отнюдь её не стеснявшегося и даже в какой-то степени гордившегося ею, но не так, как гордятся иные деревенщины – за плечами у него были годы работы и пост президента строительной компании, и именно это достижение, равно как и общая интеллигентность, позволяло ему гордиться деревней, которая из его души никуда не денется. Бывало, что он излишне горячился, случалось, что оказывался слишком зажат – но делал он это искренне, вкладывая свою необъятную душу в каждое действие, словно наполняя его смыслом.

Они любили жизнь, любили работу, любили друг друга, и всецело отдавались этой любви.

Любовники не были женаты, но Ольга как-то обронила, что свадьба совпадёт с рождением ребёнка – любовники не хотели лишний раз ограничивать свою страсть формальностями извне, максимально полно наслаждаясь свободой и сладостным отчуждением от остального мира, которому был закрыт доступ к тайнам их отношений.

Отношения эти не были приторно-сладкими, пластиковыми: порой Николай, злобно бурча что-то себе под нос, одиноко сидел в баре, выпивая стопку за стопкой; бывало, что Ольга давала здоровому питанию отбой и, попросив меня включить один из меланхолических плейлистов, со слезами на глазах пила мохито: но ни один из них никогда не позволял себе в эти моменты сделать что-либо, что дало бы повод усомниться в их любви к другому.

Вечером в среду чета, как и обещала Ольга, посетила «Феникс», который, как мне казалось, дышал печалью и тоской, не желая сгореть в очередной раз. Никто из гостей его почему-то не слышал, однако сквозь гул зала и треска масла на сковородках я отчётливо различал его тихий плач, сопровождаемый глухим кашлем периодически воскресавшего кондиционера, и от слёз моего детища на душе становилось ещё тяжелее.

Звонок по номеру, оставленному Ольгой, не дал ничего: меня выслушали, сочувственно вздохнули и сказали, что помочь в такой ситуации невозможно: один кредит, с которым я пока не рассчитался, преградил мне путь к последующим. Чуда не произошло, план провалился, но сегодня я не хотел показывать своего отчаяния – только не перед моими друзьями, которые при всём желании не смогут мне помочь, и я лишь разолью своё горе в их сердца.

Кроме того, начали приходить оповещения от поставщиков – каждый присылал столько, сколько мог себе позволить. Каждая транзакция сопровождалась ободряющим пожеланием, которые тёплыми каплями радости топили лёд бессильного отчаяния, сковавший моё сердце. И капли эти были жизненно важны для нас с «Фениксом», невзирая даже на то, что сумма получалась весьма и весьма скромной.

Однако, как я уже говорил, нельзя было позволить себе страдать на глазах у любовников – а потому встретил их подтянутым, бодрым и готовым к визиту особенных гостей: начиная от раскалённых сковородок, готовых в любой момент приготовить любой заказ, и заканчивая музыкой – играл плейлист «Настоящей любви», в основном состоявший из обожаемого любовниками Моррисона. Я не сразу подошёл к ним, без зазрения совести наслаждаясь их поглощённостью друг другом, которую музыка лишь дополняла. Красиво сочетая низкие тона с высокими, они, сев друг напротив друга негромко напевали «Indian Summer», при этом слегка покачиваясь из стороны в сторону.