Жизнь с переводом

Прозвенел звонок на последний урок. Все пребывали в напряжении, оно было настолько сильным, что во время перемены никто из класса не вышел в коридор. Все молчали. Даже Ролан сидел тихо и не промолвил ни слова, хотя на его лице я прочитал некую отрешенность. В отличие от него, я весь дрожал. У меня затряслись руки, когда на другом конце коридора послышался до боли знакомый цокот женских каблуков. Все замерли. Она вошла.

– Здравствуйте, – спокойно произнесла Надежда Васильевна.

Мы встали.

– Садитесь, – тихо скомандовала она.

Все ждали – с чего она начнет. Если нет Федора, главного источника ее проблем, то, вероятнее всего, она отыграется на других.

– Ну, что вы без меня проходили?

Она подошла к Равилю Мустаеву, взяла его тетрадь, пролистала ее, отдала ему обратно и громко произнесла:

– Не густо!

Она отошла к доске и начала диктовать новую тему. Мы все заметили, что она не такая, как прежде. Она осунулась, побледнела, похудела. В какой-то момент она прервала речь, сжала губы, схватилась за живот, ей было больно. Что-то с ней было не то. Но для нас все закончилось благополучно – как в первый день ее возвращения, так и в последующие дни.

Надежду Васильевну будто подменили, мы не узнавали ее. Она изменилась не только внешне, но и в манерах. Она не кричала на нас, не ставила двоек, не мучила нас у доски. Нет, она все так же требовала с нас знаний и выполнения домашних заданий. Чего у нее было не отнять, так это способность донести любую задачу до любого ученика. У нее даже двоечники начинали думать, – так было и в этот раз, но больше она не лютовала. И мы находили это очень странным.

На последнем уроке она выставила нам годовые оценки, все пять отличников получили свои пятерки, хорошисты – четверки; главное, что не было двоек. Полгода назад никто из нас и не предполагал, что Надежда Васильевна так легко раздаст в конце года нужные нам оценки.

Прозвенел звонок. В классе поднялся шум, многие соскочили со своих мест. Надежда Васильевна остановила нас.

– Погодите… – Она встала, нервно сглотнула. – Дети, я, я… хочу сказать вам, что больше не буду преподавать вам математику, – голос ее дрожал, глаза увлажнились.

Класс ахнул, мы не знали – радоваться или огорчаться. Но больше огорчились, ведь такую доброжелательную Надежду Васильевну нам хотелось бы видеть всегда.

– Вы уходите от нас? – жалобно произнесла Антоша.

– Да, так сложилось, – голос ее дрогнул, вот-вот заплачет, но Надежда Васильевна сдержалась. – Скорее всего, математику вам будет преподавать Галина Сергеевна.

– Мы не хотим Галину Сергеевну, – оживился Ролан.

– Да, да, не хотим, чтоб только вы… – оживились все.

– Чтобы я осталась? – с улыбкой на лице произнесла она и чуть прослезилась.

– Мы хотим, чтобы вы остались! – завопили мы.

– Спасибо, – она расчувствовалась.

Мы даже не могли предположить, что будем упрашивать ее остаться. Всему виной ее болезнь. Нет, Федор был тут ни при чем. Она, кстати, в последний день поинтересовалась о нем и передала ему привет, чем все мы были тронуты. Перед нами стоял совсем другой преподаватель, другой человек. Надежда Васильевна серьезно заболела, – когда проходила курс лечения в Германии, у нее случайно обнаружили рак. Об этом я узнал от учителей-подружек мамы, у которых как всегда в хмельном угаре развязался язык.

Злокачественная опухоль настолько проела внутренние органы, что врачи, даже германские, отказали ей в операции. Она вернулась домой; врачи ей отмерили только пару месяцев жизни. Так оно и вышло – Надежда Васильевна умерла в начале июля.

В тот день меня с утра нашел Федор. Он позвонил мне домой и попросил прийти к нему. Также он высказал просьбу, чтобы я захватил с собой денег, если таковые в моем кармане имелись. Все, что у меня было, я отдал ему, как только переступил порог его квартиры. Он объяснил, что ему нужна моя помощь. Завтра хоронили Надежду Васильевну, а сегодня Федор, в преддверии похорон, задумал попасть в ее квартиру. Я недоумевал. Зачем? Это дело взрослых. «Мне это надо, мне надо проститься», – отвечал он.

Я с трудом понимал, как мы сможем доехать до центра города. «Мы даже не знаем адреса», – со скепсисом отозвался я на его предложение. Федор, к моему удивлению, про все успел прознать – где жила Надежда Васильевна, как добраться до ее дома. В конце концов, я согласился – переубедить Федора было невозможно. Но больше всего меня пугала перспектива волочь его коляску через весь город.

Федор в своем арсенале имел две коляски, одна была с электроприводом, другая с механическим приводом. Коляска с электроприводом была удобна во всех отношениях, ею Федор пользовался дома, редко выбирался на ней на улицу, разве только когда был вынужден гулять один. Она преодолевала бордюры, поднималась по лестнице, пусть и очень медленно. Дома, сидя на ней, он мог наклонить кресло к полке и достать нужную ему вещь.

На улице, если он гулял в компании матери или друзей, он предпочитал пользоваться коляской с механическим приводом. За счет рук, вращающих колесные диски по краям, Федор запускал ее в движение, сам регулировал скорость. Эта коляска с трудом преодолевала барьеры, если кто-нибудь не толкал ее сзади. Зато механическая коляска была неприхотлива в обслуживании, человек, даже при отсутствии напарника, приложив усилия, мог проехать приличное расстояние. Все зависело от рук, а у Федора они были накачанными и цепкими. Минусом механической коляски был ее чрезмерный вес и неповоротливость.

Как я и ожидал, Федор выбрал для поездки к покойной учительнице второй вариант. Так что мне в этот день пришлось изрядно попотеть, прежде чем мы достигли нужной географической точки. Первым делом мы добрались до остановки, и перед тем как сесть в автобус, купили букет красных гвоздик. Федор держал их. Двое взрослых ребят помогли нам влезть в маршрутный ПАЗ. Людей в нем было мало, Федора не пришлось перемещать от места к месту. Он сидел почти у входа, а я сидел рядом и набирался сил.

Мы вышли на остановке «Университет», водитель не взял с нас денег. Мы его громко поблагодарили, – Федор воскликнул на весь автобус: «Спасибо, желаю всем отличного дня!». Все недоуменно посмотрели на нас, но Федору хоть бы что, смутить его лишним вниманием было невозможно. А мне все было в диковинку – взрослые с ребяческим запалом провожали нас взглядом, а ровесники указывали на нас пальцем, смеясь над нашей неповоротливостью, если нас уносило далеко в сторону на поворотах.

Федор достал бумажку с адресом покойной учительницы. Надежда Васильевна жила на улице великого писателя Гоголя. Мы спросили дорогу у первого прохожего, он нас обрадовал – оказалось, мы вышли из автобуса раньше положенного на целых три квартала. Но, по словам мужчины, можно было пройти пешком напрямую, минуя несколько перекрёстков.

– Пойдем пешком, да и денег у нас нет, – прокомментировал Федор.

Мы пошли пешком. Я толкал коляску Федора, поднимал с бордюра, опускал, так мы прошли полпути. Я устал, вспотел, мне хотелось пить. Когда подъехали к магазину, я начал требовать воды.

– Ты же знаешь, все деньги я потратил на цветы, – ответил Федор.

– Я устал, – присев на корточки сказал я, отказываясь идти дальше.

– Еще чуть-чуть, Артур, пошли, еще немного, мы почти дошли, – пытался взбодрить меня Федор.

– Нет, не могу, иди один, я тебя здесь подожду.

– Я без тебя никак.

– Тебе легко говорить, это я тебя толкаю и несу, – возразил я Федору.

– Хорошо, догонишь! – воскликнул он и поехал дальше один.

Если бы меня попросили охарактеризовать Федора одним словом, то, в первую очередь, я назвал бы слово «упорство». Поэтому, в точности предугадав такой ответ, я поплелся за ним. К тому же перспектива остаться одному в центре города и без денег меня очень встревожила. Федор нарочно старался уехать от меня подальше, доказывая мне, что он может справиться и без моей помощи. Но вот чуть не опрокинул коляску, когда пытался на скорости въехать на разбитый бордюр. Я поспел вовремя.

– Спасибо! – крикнул он мне.

Из последних сил я доставил его к порогу многоэтажки, где когда-то жила наша учительница. Мы поднялись к лифту, но он не работал. Я сдался. Федор понимал, что мне одному невозможно затащить его на пятый этаж. Он молчал, смотрел на меня, как я умираю от жажды, как с меня ручьями стекает пот. Но он никогда не сдавался. Вот и на этот раз он проявил смекалку.

– Хочешь пить? – предложил он.

Я кивал, говорить не было сил.

– Вот тебе десять рублей, купи себе воды. – Он вытащил деньги из кармана, протянул мне.

– Ты же говорил, что у тебя нет денег, – удивился я.

– Денег нет, но для тебя как для моего друга у меня есть все. Ты видел магазин, он за домом.

Я кивнул и уже хотел бежать, как Федор сделал еще одно напутствие:

– Найди около магазина одного или двух алкашей, предложи им заработать сто рублей на пиво.

– У тебя есть еще и сто рублей?! – возмутился я.

– Неважно, – отрезал Федор, – ладно, иди.

Я стоял.

– Ты не знаешь, кто такие алкаши? – Федор засмеялся. – Не знаешь?!

Я неуверенно помотал головой. Я не раз слышал на кухне, как моя мама в шутку называла алкашом Эльзу Петровну.

– Иди, приведи того, кому нужны деньги.

Я ушел, зашел в продуктовый магазин, купил воды, вышел на улицу. Открыл пластиковую бутыль, жадно отпил – прочувствовал облегчение, когда со лба полился пот. Огляделся по сторонам – в округе никого, ни души. Отпил еще, почувствовал, что на смену жажде пришло чувство усталости. Но оно тут же сменилось чувством тревоги, когда передо мной неожиданно выросло три подростка. Один из них был моего возраста, двое других чуть постарше.

– Чертило, ты откуда? – пренебрежительным тоном спросил самый высокий из них.

– Я, я…

– Заика! Ха-ха! – Засмеялись все его шутке.

– Деревня, – сквозь злостную ухмылку пробурчал другой и слегка ударил меня ладошкой по темени.

– Бабло есть? – сказал третий, самый младший, он был немного ниже меня. Худой, из носа торчали противные сопли, он постоянно подтирал их тыльной стороной кисти.

Я замотал головой. Мною завладел страх, помощи ждать было неоткуда, в этом районе я оказался в первый раз, никого не знал и тяжело ориентировался на местности.

– Пойдем с нами, – приказал самый высокий из них.

– Куда? – жалобно вымолвил я.

– Ща увидишь, – ответил щуплый с соплями. Он толкнул меня. Я упал на асфальт, но ничего не поранил.

– Да этот шибздик стоять не может, деревня, ха-ха-ха! – Все опять засмеялись.

– Пошли, и смотри, мудило, попробуешь слинять – пеняй на себя!

Я встал и покорно пошел с ними. Шел медленно, ноги не двигались. Как только я замедлял шаг, то сразу получал пинка. Особо усердствовал мой ровесник. Троица завела меня в безлюдный двор, где как назло не было ни одного взрослого. Мы подошли к скамейке подъезда дома, к двум ребятам, которые выглядели старше всех остальных. Они отрешенно, поочередно зевнув, взглянули на меня.

– Привели заложника, – обратились они к ним.

– Ну и? – ответил один из них и покосился на меня. – А бабло есть?

– Бабки гони, – повторил тот, кто толкнул меня.

– Нет, – тихо вымолвил я.

– Ну что тогда делать с тобой? – спросил один из двух старших товарищей, демонстративно крутя в руке железный кастет.

– Б…и[1], вы кого притащили, а? – сказал второй, чье лицо было усыпано прыщами.

– А ну, выворачивай карманы! – завопил самый задиристый и опять толкнул меня.

На этот раз я устоял. Мне ничего не оставалось, как вывернуть карманы моих шорт, что-то предательски лязгнуло по асфальту. Это была сдача, все, что осталось от десяти рублей. Задиристый поднял монету и протянул ее парню с кастетом.

– Б…ь, здесь только мелочь, – произнес он, принимая двухрублевую монету. – Ладно, дайте пинчер и отпустите его, ищите других.

Задиристый пнул меня.

– Вали, тебе повезло, – небрежно прошипел он мне в ухо.

Не оглядываясь, я медленно пошел в сторону дома, где меня ждал Федор. Нужно было пройти сквозь двор, в котором я оказался не по своей воле. Неожиданно меня остановил свист. Я оглянулся.

– Пойди сюда, – кивающим жестом подозвал меня парень с кастетом.

Чувствуя, как вновь подкашиваются ноги, я все же вернулся к своим недоброжелателям. Страх настолько сковал меня, что я даже не решался броситься трусцой через дворы к дороге, где было достаточно многолюдно.

– Слышь, пацан, ты к кому тут приехал?

– Ни к кому.

– Заблудился? – все усмехнулись.

– Меня ждет друг в том доме, – я указал пальцем на соседний дом.

– А кто твой друг?

– Он нездешний, мы пришли на похороны учительницы.

– Где твой друг? – возбудился самый задиристый.

– Он ждет меня в подъезде.

– Может, у него есть чем…

– Пасть заткни, – парень с кастетом прервал задиру. – А кто умер? Ну, учительница…

– Надежда Васильевна.

– Надежда Васильевна? – удивился парень с кастетом.

Я кивнул.

– А ты с какой школы?

– С двести первой.

– С двести первой? Такой не знаю.

– Слышь, Колян, – парень с кастетом обратился к прыщавому, – Надежда Васильевна сдохла.

– Вот курва, до сих пор помню, как ее математика запарила меня.

– Да, ты не один такой, она кого хочешь забодает.

– А у твоего друга бабло есть? – обратился прыщавый ко мне.

Я неуверенно помотал головой. Выдавать финансовые возможности друга мне не хотелось. Но, с другой стороны, мной двигал страх, мне еще не приходилось попадать в лапы незнакомой дворовой шпаны, от которой можно было ждать чего угодно.

– Значит, есть. Пошли к твоему другу, – прыщавый соскочил со скамейки.

– Нет, иди один, – вдруг возразил тот, кто с кастетом.

– Ты что, Юран, обоссался? Васильевна же сдохла!

– А, ну да, пошли тогда, – ответил товарищ, спрятав кастет в карман.

Я в окружении уже пяти человек пошел в сторону дома покойной Надежды Васильевны. Ноги на этот раз шли намного быстрее. Я не знал – почему. То ли был спокоен за Федора, то ли из-за того, что теперь настала его очередь отвечать перед шайкой юных гопников. А свою очередь я удачно миновал. Пока мы шли, из рассказа нового знакомого Юры я понял, что Надежда Васильевна, где бы ни работала, везде устанавливала свои жесткие правила. Получалось, от нее страдали все ученики школ, где она преподавала математику.

– Когда я ушел в другую школу, то в первый год учебы у меня по математике чуть пятерка не вышла. Все думали, что я пришел из математической школы.

– Кого ты грузишь, – пререкался с ним прыщавый, – у тебя – и пятерка? Ты же двойку от тройки отличить не можешь.

– Слышь, ты че гонишь?

– Это ты грузишь…

Мы вошли в подъезд. Там, около лифта, в полном забвении ждал меня Федор. Он оживился, когда увидел меня и мою новую компанию.

– Что так долго? – резко сказал он мне, не замечая других ребят.

– Это и есть твой друг? – спросил меня Юра.

– Да, – с чувством вины ответил я.

– А деньги-то у него есть? – со смешком произнес неугомонный задира.

– Есть! – твердо ответил Федор.

– Ничего себе, какой смелый, – задира подошел к Федору, но не знал, как к нему подступить, – видно, бить и обижать людей с ограниченными возможностями ему еще не приходилось.

– Вам что, мой друг ничего не сказал?

– Нет, а что? – ответил Юра и вытащил кастет из кармана.

– Тебя как зовут? – смело спросил у него Федор.

Юра оглянул своих товарищей, он не ожидал такой прыти от Федора, но затем, сложив губы в трубочку, произнес:

– Юран. А тебя?

– Федор, а моего друга – Артур.

– С твоим другом мы знакомы.

– У меня к вам деловое предложение, – так же смело выговорил Федор.

– Хочешь сказать… – начал говорить задира.

Он не успел договорить, Юра отвесил ему увесистую оплеуху.

– Ты что?! – завопил задира, схватившись рукой за висок.

В меня вселилось удовлетворение – я был отомщен.

– За пятьдесят рублей вы поднимете меня на пятый этаж, потом, если хотите заработать еще пятьдесят рублей, опустите обратно.

– Сто рублей?! – призадумался Юра, спрятав кастет обратно в карман.

– Еще чего, я его не потащу! – заартачился прыщавый. – Я что тебе, служанка?

Шайка гопников засмеялась.

– Потащат другие, – ответил Юра и оглядел троицу, которая пленила меня у магазина.

Он приказал им взять на руки коляску Федора. Никто не ослушался, они молча подошли к нему, дружно взяли на руки, понесли по лестнице, а Юра и я пошли за ними. Федор напоминал мне царя, которого несут слуги в паланкине, а Юра – верного оруженосца. Они доставили его по назначению, и Федор отдал первую обещанную часть суммы.

– Если что, мы внизу, – отчитался верный оруженосец. Прислуга поспешно удалилась.

Мы стояли перед дверью в коридорный пролет. Я толкнул ее, она отворилась. Немного растерялись, когда увидели красную крышку гроба. Осторожно, оглядываясь на нее, прошли мимо. Подошли к двери квартиры. Кругом тишина, только жужжание мух, блуждающих по сырым простенкам межлестничных пролетов.

Мы долго не решались постучаться, но вдруг открылась соседская дверь – нас передернуло – и оттуда вышла пожилая угрюмая женщина.

– Мы к Надежде Васильевне, – выговорил Федор.

– Заходите, она в гостиной… не бойтесь, там никого нет.

Я толкнул коляску Федора, но Федор не желал идти первым:

– Иди ты.

Я не слушал его, вцепился железной хваткой в рукоятки коляски и медленно катил ее в направлении гостиной. Чувствовал, как в теле Федора растет напряжение, сжимается невидимая пружина – оно стало непомерно грузным, тяжелым. Прошли прихожую, увидели краешек гроба, напряжение немного спало. Мы примостились рядом, сидели тихо. Соседка отметила, что за сегодняшний день мы – первые посетители. Больше никого. Надежда Васильевна была окутана в белый саван, поверх которого по центру тела было накинуто серо-зеленое покрывало. Соседка предложила открыть лицо. Мы промолчали на ее предложение. Она подошла к изголовью и приоткрыла краешек савана.

– Не надо, – отказался Федор.

– Не бойтесь, она вас не укусит, – успокоила нас соседка.

Я молчал. Во мне играло противоречие – с одной стороны, я боялся мертвой Надежды Васильевны, с другой, во мне играло обычное человеческое любопытство. Пожилая женщина открыла лицо. Мы не узнали свою строгую учительницу. Она иссохла, лицо сильно осунулось, щеки, как и нос, запали. Рот был немного приоткрыт. Смотреть на все это было невозможно. Когда женщина обратно задернула край савана, Федор тяжело выдохнул. Соседка вышла из гостиной, удалилась в свою квартиру. Мы остались вдвоем. Мне захотелось в туалет. Я встал со стула, на что Федор тут же возразил:

– Не оставляй меня.

Но я не слушал его, во мне возникло необъяснимое желание пойти ему наперекор. Я ушел, заперся в туалете. Зловещая тишина опустилась за дверью туалета. Вдруг раздался крик и стон. Я испугался, в панике выбежал из туалета, забыв спустить воду из бачка. Схватился за ручку входной двери, дернул ее, наткнулся на крышку гроба, попятился обратно в квартиру, резко захлопнув за собой дверь. Я был окружен со всех сторон. Возвращаться в комнату тоже не решался. Ко мне вернулось знакомое чувство страха. Но где мой друг?

– Федор? – негромко крикнул я.

Никто не откликнулся. Я застыл. В каком направлении пойти? Меня стало подташнивать. У меня даже возникло желание вновь сдаться в плен ребятам, которые ждали нас внизу. Ничего не оставалось, я медленно вошел в гостиную. Там, в коляске у гроба, сидел Федор. Он не посмотрел на меня, его взгляд был устремлен на голову под саваном.

– Федор, – сказал я.

Он не отвечал.

– Федор, – я толкнул его в плечо.

Он вновь промолчал. Но что-то было не так. Я заметил, что на полу небрежно валялось порванное надвое серо-зеленое покрывало, которым была покрыта Надежда Васильевна.

– Что ты наделал, Федор? – тихо спросил я.

Он обернулся ко мне. Я увидел бледное лицо, а в синих глазах ясно горел ужас. Он не видел меня, помотал головой и тихо произнес:

– Пошли отсюда.

Мы вышли. Ребята спустили Федора на улицу. На ближайшей остановке дождались автобуса. Всю дорогу молчали, не проронив ни слова. Только у подъезда я все же спросил у друга о том, что же случилось в гостиной.

– Мне надо домой, – лишь ответил мой друг.

Глава восьмая

Прошло очередное лето, наступила осень. Мы перешли в следующий класс. Все выросли, прибавили в росте. Мальчики наконец-то стали догонять в этом отношении девочек. Только один Федор оставался таким же; нет, он рос, как и все мы, но оставался в наших глазах таким же беспомощным физически. Это уравнивало наши шансы с ним, потому как нам казалось – если бы он мог стоять, то должен был быть выше всех. Он стал для нас непререкаемым авторитетом. А многие и завидовали ему – тому, что у него всегда водились в кармане деньги, тому, что он обладал самой большой коллекцией компьютерных игр, многие учителя прощали его за выходки, за выкрики с места, его редко наказывали за поведение. И я не был исключением, я тоже завидовал, но одновременно гордился дружбой с Федором. В очередной раз Федор возвысился над нами, когда получил роль короля в школьной постановке.

В канун осенних каникул нашему классу дали задание поставить спектакль. Отвечала за постановку учительница музыки Эльза Петровна. Она объявила нам, что наш класс будет ставить пьесу Чехова «Три сестры». Но через два дня по неизвестным причинам Эльзу Петровну отстранили от спектакля. Поговаривали, что она поругалась с всесильным завучем, после чего учительница музыки несколько дней боялась приходить в школу. Так мы остались без репетиций и режиссера. Нашу постановку поручили Виктору Андреевичу, который преподавал у нас уроки труда. Это был наш человек, мы все его любили, как и сам урок. Он, недолго думая над новой задачей, поменял постановку и остановился на пьесе Шекспира «Король Лир». Как и о Чехове, о Шекспире мы слышали отрывчато, по школьной программе этих авторов пройти еще не успели. Класс собрался на первую репетицию, присутствовали все, кроме Федора, – его не было уже вторую неделю.

Виктор Андреевич хорошо знал по именам только мальчиков, с нашими девочками он знаком не был. Уроки трудов проходили раздельно, это единственная дисциплина в школе, где соблюдался гендерный принцип. Мужские роли он распределил очень быстро. Павел Белобородов, который всегда старался быть первым во всем и везде, получил роль короля Лира; Равиль Мустаев, нередко уступающий по собственной воле негласное первенство среди отличников Павлу – роль Эдмунда; Бесу досталась роль оруженосца; Ролану – роль Эдгара, этот выбор показался нам противоречивым. Фаза слыл большим задирой, но одновременно заступался за нас, за своих одноклассников, когда мы подвергались нападению таких же неуемных задир из других классов. Внутренне нас терзали сомнения и вопросы – почему столь благородную роль Эдгара Виктор Андреевич отдал неуспевающему ученику, коим являлся Ролан. Но, как показала дальнейшая жизнь, мы очень заблуждались в отношении Ролана.

А мне досталась неблагодарная роль шута, которой я сопротивлялся, но Виктор Андреевич настоял, уговорил меня, сказав, что эта самая знаковая роль в пьесе. Все надо мной смеялись, особенно Павел, который издевался больше всех, выкрикивая в мою сторону «Шут! Шут! Быстро ко мне! На место!» при каждой возможности. Однажды я не выдержал и чуть не ударил его, нас вовремя разняли. После чего этот несносный отличник немного приутих, но ненадолго.

А распределить роли среди девочек оказалось более сложной задачей, так как Виктор Андреевич не знал, кто на что способен. Но, как бывший военный, он нашел выход. Словно на построении, он громко спросил, есть ли среди девочек отличницы. Некоторые из них неуверенно закивали. Тогда следом прозвучал приказ: «Девушки-отличницы, встать!». Встали все трое. Анфиса Жаркова получила роль старшей дочери короля Лира – Гонерильи, роль второй дочери Реганы досталась Олесе Куприяновой, а Антоше – роль младшей дочери, Корделии.

Почему именно в такой последовательности наш учитель распределил роли? Но когда настал черед первых репетиций, к нам пришло понимание. Антоша – отзывчивая девочка, с только зарождающейся женственностью. Олеся – Регана, немного закрытая, никто не знает, что у нее на уме, толком ни с кем не дружит, всегда сама по себе, старается быть незаметной. Анфиса – это точная копия Гонерильи, черноволосая, жгучая бестия с одной стороны, с другой – подозрительно покладистый ребенок. Знает и как себя подать, и что говорить, где необходимо – промолчит, ради достижения цели пойдет на все.

После уроков мы остались на очередную репетицию. Она проходила в небольшом актовом зале со сценой и зрительскими рядами, в котором шли уроки музыки. Последним на репетицию пришел Виктор Андреевич, выработанным командным голосом объявил о пятиминутной готовности. Первая сцена, Павел – Лир поднялся на сцену, за ним – три его дочери…