Опрокинутый горизонт

– Мы обязаны ему атомной бомбой. Тебе хочется, чтобы искусственный разум обладал его творческой гениальностью?

– Главное его достижение – теория относительности.

– Согласна, но какой из двух половинок его мозга решил бы воспользоваться искусственный разум?

– Речь не об этом! Человеку никуда не деться от того, что он смертен. Большинство религий обещают перерождение или воображают, что смерть – это освобождение души от тела. Человечество эволюционировало в условиях непрекращающейся борьбы с небытием, находя единственную отраду в поклонении умершим, в памяти о том, какими они были при жизни. Как принять скоротечность жизни, если нам суждено, умерев, полностью исчезнуть? Технологии рано или поздно предложат человеку возможность передавать память о его жизни не только через потомков, но и самостоятельно.

– Погоди… Цель вашего проекта – чтобы каждый из нас смог записать свою жизнь на жесткий диск?

– Нет, этим многие и так некоторым образом занимаются, публикуя все подробности своего бытия в социальных сетях. Я говорю о другом – о карте всех взаимосвязей в мозгу, подобно тому как другие в один прекрасный день придумали установить полную последовательность звеньев ДНК, хотя раньше это казалось невозможным. Когда мы наконец поймем, как действуют эти взаимосвязи, тогда появится возможность переноса нашей памяти, и не на цифровой носитель, который всегда будет только записью, сделанной в конкретный момент, а в сеть искусственных нейронов. Цель – создание настоящего клона нашего мозга.

– И в продолжении существования в твоей информационной сети без тела, то есть без удовольствий, без пищи и без секса? Вы с ума сошли!

– Прежде чем выносить приговор, попробуй поразмышлять, не замыкаясь в рамках, заданных наукой или нашим невежеством. Прошу тебя, дай свободу своему уму или побудь наивной, как ты сама это назвала, например как Жюль Верн, когда он сочинял «Из пушки на Луну», как Оруэлл, написавший «1984», как милые психи, предрекшие, что в один прекрасный день мы станем путешествовать в космическом пространстве, как те, кто под насмешки остального научного сообщества предположил существование других вселенных помимо нашей или что можно будет пересаживать сердце, легкие, почки, оперировать зародыш в материнской утробе, исправляя врожденные пороки. Кто в прошлом веке мог подумать, что мы научимся синтезировать органы из стволовых клеток? Так почему не представить, что в будущем появится технология переноса сознания, обреченного на гибель дряхлеющим или больным организмом, в другой организм, хотя бы на то время, которое потребуется для лечения?

– Не знала, что ты так увлечен, меня это даже взволновало, но твои речи меня пугают.

– А тебя не шокирует, что наука позволяет нам жить с искусственными конечностями и органами? Почему не с мозгом, если он будет точной копией оригинала?

– Потому что, насколько мне известно, мы не думаем ни руками, ни ногами.

– Наше тело имеет отношение к тому, какие мы, к нашей личности. И потом, повторяю, речь не об этом. Я вот что пытаюсь тебе объяснить: не один я считаю, что в этом веке – ну, пусть в следующем – человек победит наконец и старение, и смерть.

– Что, если наша смерть на самом деле необходимое условие развития человечества, его выживания?

– Скажи это родителям неизлечимо больного ребенка. Если я правильно тебя понял, следовало бы отказаться от антибиотиков, хирургии, нейрологии, вообще от науки, так много сделавшей для увеличения продолжительности нашей жизни… Тогда уж лучше определить возраст, когда нам следует умирать, уступая место следующим поколениям.

Небоскребы поглотили свет уходящего дня. Они вернулись в город как после длительного путешествия, хотя отсутствовали совсем недолго.

– Никогда бы не подумал, что смогу снова это ощутить! – признался Джош, паркуя автомобиль.

Хоуп ждала продолжения, ей было любопытно, что он скажет дальше.

– Ты будешь спать в своей комнате, я в своей, но я все время буду вспоминать наш салемский вечер. Не умею толком об этом говорить, но мне не нравится мысль, что эту ночь мы с тобой проведем врозь.

Хоуп не ответила, ее мысли витали далеко. Их приключение оказалось исполнением всех ее мечтаний, но от разговора на обратном пути у нее на душе остался какой-то мутный осадок. Она, гордившаяся своей открытостью, не могла безоговорочно согласиться с тем, что человек, которым она увлечена, занят поиском чего-то ей непонятного.

– А ты еще называла меня соблазнительным… Лучше мне заткнуться, – проворчал Джош.

– Я могла бы пойти ночевать к тебе, но, конечно, при условии, что ты избавишься от своего соседа. Кстати, что ты ему скажешь?

– Хочешь, чтобы я все от него скрыл?

– Насколько я поняла, его не радует, что мы с тобой встречаемся.

– Насколько понял я, наши с ним занятия тебя не воодушевили. Каким боком тогда его касаются наши отношения?

Хоуп чмокнула Джоша в щеку и ушла.

Он проводил ее взглядом. Когда она исчезла за дверью общежития, он, прежде чем тронуться с места, со злостью хлопнул ладонью по рулю.

3

Бросив ключи на столик и плюхнувшись на диван, Джош чистосердечно признался Люку, что не смог залить в бак бензина. Пришлось пообещать оставить в кухне тридцать долларов, когда они у него появятся, что было вообще-то очень щедро, учитывая, что они ездили не так уж далеко. Люк, лежавший на кровати, не отрывал глаз от книги.

Джош готовился к граду упреков, но никак не к безразличию друга. Включаться в эту игру он не собирался. Вооружившись куском купленной по пути и успевшей остыть пиццы, он взял наугад газету со столика.

– Сегодня вечером зальешь бак, – бросил Люк. – Я тебе не прислуга.

– Сегодня вечером?

– Представь себе, пока ты обрывал лепестки ромашкам, я тут вкалывал.

Джош понял, что в его отсутствие что-то стряслось.

– Ты получил результат? – спросил он, вскочив на ноги.

– Возможно…

– Да ладно, я отлучился всего на несколько часов!

– Тебя не было день, ночь и еще день. Мне пришлось всем заниматься самому.

– Ты просто претворял в жизнь мысль, которую подсказал тебе я.

– Если ты завершил интоксикацию своего организма этой отвратительной едой, то мы могли бы съездить в Центр, – сказал Люк, забирая остальную пиццу.

Прошло уже полчаса после их отъезда из кампуса, а Люк таки не вымолвил ни словечка. Съехав с шоссе, он стал кружить по пригородам.

В конце концов «Камаро» въехал на безлюдную улочку среди каких-то унылых складов. Подрулив к постройке с грязно-белой облицовкой, Люк замедлил ход, объехал ее и остановился перед раздвижными воротами, под забором, по верху которого змеилась колючая проволока. Он опустил стекло, достал из кармана пропуск и сунул его в прорезь считывающего устройства. Камера на шесте пришла в движение, после чего ворота разъехались.

Люк припарковал машину, и друзья подошли к тяжелой железной двери со сканером отпечатков пальцев. Они по очереди приложили к нему ладонь и через тамбур проникли в здание.

Так называемый Центр представлял собой частную лабораторию, собственность компании «Лонгвью», принадлежавшей, в свою очередь, некоей коммерческой структуре.

Там трудилось около сотни ученых на условиях почти полной независимости. Одна из особенностей Центра заключалась в разнообразии научных направлений. Здесь занимались нанотехнологиями, биотехнологиями, молекулярной биологией, информатикой, робототехникой, искусственным интеллектом, нейронами. Этим перечень направлений далеко не исчерпывался. Кроме общего вспомогательного персонала, обслуживавшего их всех, ученых объединяли еще два фактора. Во-первых, все они были моложе 30 лет, во‑вторых, компания «Лонгвью» оплачивала им учебу в университете. Самой яркой отличительной чертой этого Центра был выбор только таких исследовательских проектов, которые любой другой научный центр признал бы утопиями, чистейшей фантазией. Философию людей, создавших и финансировавших «Лонгвью», исчерпывающе выражал лозунг, красовавшийся на стенах всех комнат отдыха: «Нет ничего неотвратимее, чем невозможное».

Джош с Люком, как и все остальные сотрудники Центра, никогда не видели своего работодателя, довольствуясь встречами с посредником, сообщившим им об одобрении их кандидатур, – профессором Флинчем. Он принял их в первый день и предложил подписать согласие с регламентом, контракт о соблюдении конфиденциальности и договор о ссуде на учебу, предопределявший их будущее как минимум на десять лет.

Пока Джош следовал за Люком к их рабочему месту, все его мысли были только о Хоуп. Ему чудился ее шепот: «Люк тоже продал душу?»

Люк открыл шкаф-автоклав, содержимое которого сохранялось при постоянной температуре 37,2 градуса, и вынул оттуда несколько комплектов пробирок в решетчатых поддонах, чтобы дотянуться до спрятанной позади них склянки. Внутри склянки находилась пластина с 96 маленькими емкостями.

Положив перед собой пластину, он вооружился пипеткой, осторожно собрал содержимое дюжины ячеек и перенес его в равных количествах на пластинки. Готовые препараты он поместил на столик микроскопа, приник к окулярам, немного подстроил разрешение и уступил место Джошу.

– Полюбуйся сам.

Джош долго не отрывался от окуляров. Когда он наконец поднял голову, Люк сказал:

– Можешь смотреть сколько хочешь, я в твое отсутствие только этим и занимался. Сто раз проверял – все до одной уникальны. Не будем обольщаться, мы делаем только первые шаги. Но ты не ошибся: как видишь, нервные волокна, взятые из мозга нашей крысы, сцепились на каждом кремниевом чипе и сами по себе образовали сеть.

– Вот это да! – От восторга Джош крепко стиснул Люка в объятиях. – Они активны?

– Их свойства мне пока что неизвестны, хотелось бы предоставить культуре несколько суток на развитие. А потом мы их испытаем и все увидим.

– Ты кому-нибудь об этом говорил? – осведомился Джош.

– Конечно нет, иначе зачем бы мне было тебе названивать?

– Значит, завтра, на еженедельном собрании? – спросил друга Джош, косясь на одну из камер, снимавших зал.

Совещательные комнаты, рабочие помещения и лаборатории были связаны внутренней сетью, благодаря чему каждый имел возможность обогащать свои знания и знакомиться с отчетами об опытах всех исследователей. Но никакой связи между оборудованием Центра и внешним миром не существовало. Каждый вторник вечером специальный комитет отбирал достижения, которые считал наиболее интересными, чтобы передать их для ознакомления всем остальным: они были обязаны немедленно все изучить.

«Ныне всякий научно-технический прогресс имеет коллективный, междисциплинарный характер, – объяснял профессор Флинч, единственный «начальник», перед которым полагалось отчитываться. – Возможно, для вас самих ваши открытии не будут представлять никакого интереса, зато они могут привнести что-то существенное в работу кого-то из ваших коллег. В обмен на предоставленные вам средства и полную свободу воображения вы обязаны полностью забыть о вашем эго. «Лонгвью» – это команда, мы не изобретаем будущее, а исследуем его. Вам выпал исключительный шанс, за который вам надлежит расплачиваться величайшим смирением. Уклонившийся от соблюдения этого правила лишается места среди нас. Никогда этого не забывайте».

Джошу, завороженно взиравшему на красную лампочку камеры, казалось, будто эти слова опять звучат у него в ушах.

– Не надо паранойи, – сказал со вздохом Люк. – Не думаю, что фиксируются все наши действия, любой наш жест. К тому же мы ничего не скрываем, просто я хочу потратить больше времени на подтверждение, что мы действительно совершили научный подвиг. Лучше рискнуть, чем опозориться перед другими.

– Мы разъединили при помощи холода четыре тысячи нейронов, взятых из мозга крысы, сумели закрепить их на кремниевых микрочипах, а потом вернули их к жизни посредством исключительно тщательных циклов разогрева, обеспечили им питание, необходимое для пробуждения и для выживания, после чего эти нейроны сами по себе соединились между собой и стали взаимодействовать. И ты еще боишься показаться смешным?

– В соседней лаборатории, – зашептал Люк ему на ухо, – шестеро наших коллег воспроизвели эксперимент Сандро Муссы-Ивальди, но уже с помощью акустических зондов. Когда они транслируют определенные звуковые частоты, их маленький робот начинает двигаться, они заставляют его поворачиваться вправо и влево, пятиться. Единственный процессор их андроида – мозг амфибии в питательном растворе. Они объявят об этом завтра. Не хочу мериться с ними славой, вот и все.

– По-моему, ты совершенно не уверен в себе, и в этом твоя проблема. Ладно, поступим так, как ты хочешь. Неужели наши дурачки-соседи действительно так преуспели?

– Я слышал в коридоре, как они друг друга поздравляли.

– Может, это специально, чтобы тебя позлить?

– Нет, уверяю тебя, в моем окружении ты – единственный любитель мотать нервы ближнему.

Джош отвел Люка в мертвую зону, невидимую для камер.

– Завтра мы перенесем сразу десять препаратов на более широкий кристалл и свяжем их между собой. Зададим их простой алгоритм и посмотрим, что будет. Мы должны оценить их способность к вычислениям и, главное, посмотреть, какой рост проистекает из их связанности: линейный, логарифмический или экспонентный.

– А потом? – спросил Люк.

– Потом попытаемся воспроизвести то, чему мы их научили, на простых электронных носителях. Все, едем домой, я вконец вымотался, прошлой ночью я не сомкнул глаз.

Как только машина выехала за периметр зоны действия глушилок, которыми был оснащен комплекс, Джош проверил свой телефон. Хоуп не оставила ему сообщений.

– Ты с ней переспал? – спросил Люк, выезжая на шоссе.

– С чего ты взял, что я был с Хоуп?

– Ты только что сам себя выдал. Но достаточно того, что вас обоих не было на занятиях.

– Успокойся, она не хочет с нами работать, – сказал Джош.

– Мы договаривались, что обсуждать с ней это буду я. Что ты ей наплел?

– Ничего конкретного, так, общая беседа про то, что меня интересует больше всего.

– Вы не обсуждали ничего, кроме секса?

– Ты бываешь таким болваном, Люк! Представь, обсуждали, и много чего!

– Раз ты ничего ей не раскрыл, от чего же она отказалась?

– Она не отказывалась, просто я почувствовал ее враждебность. Думаю, у нее этические возражения.

– Это потому, что ты действовал неуклюже. Если бы ты доверил это мне…

– Раз ты хитрее меня, возьми и переубеди ее. Вообще-то я думал, что должен выбрать что-то одно: либо наш проект, либо мои чувства.

– Приехали!

– Ты так тащишься, что мне казалось, мы застряли на полпути.

– Я знал, что, как только я выдвину это условие, тебе тут же втемяшится в башку его обойти. Теперь все прояснилось.

– Для тебя – может быть, а для меня все по-прежнему в тумане. Я думал, она пришлет мне сообщение… Погоди! Ты мной манипулировал?

– У Хоуп к тебе чувства, надо быть полным кретином, чтобы этого не замечать. Раз вы провели вместе прошлую ночь, то, полагаю, не потому, что у нее вдруг возникло желание развлечься.

– Ты-то откуда знаешь?

– А что, у тебя были другие намерения?

– Брось! – сказал Джош сердито. – В кои-то веки я совершенно серьезен.

– Так я и думал. Приехали! Рад убедиться, что за последние сутки сделал прогресс не я один.

– Я тебе говорил, что иногда ты здорово действуешь мне на нервы?

– Говорил, и даже часто, но мне как-то все равно.

– Не меняй тему. это условие потребовалось только для того, чтобы?..

– Сколько времени ты топтался бы на месте, прежде чем рискнуть и залезть к ней в постель, если бы не мое неделикатное вмешательство? Ну а теперь, когда ты больше не сомневаешься в моих талантах, будь любезен позволить мне и ею поманипулировать, чтобы ей захотелось присоединиться к нашей работе. Если мы хотим выиграть время, то нам пригодится подкрепление.

– У тебя какой-то болезненный дух соперничества!

– Думаешь, «Лонгвью» будет бесконечно оплачивать учебу сотрудников Центра? Какой процент из нас, по-твоему, останется на следующем курсе? А я тебе скажу – мне хватило ума расспросить старожилов. По истечении первого года половина поступивших уступает место более многообещающим талантам, а к концу второго курса не возобновляют контракт второй половине. Как видишь, нам позарез нужны быстрые и конкретные результаты, прежде чем наши конкуренты доведут до ума свои проекты.

– Ладно, действуй. Уговаривай Хоуп к нам присоединиться, только не смей использовать в своих махинациях меня!

– А ты не смей причинять ей страдания! Если обманешь ее, не будет тебе моего прощения! Убери телефон, дай ей передохнуть.

Люк оставил машину около дома и пошел спать, не дожидаясь Джоша.

4

Хоуп обедала в кафетерии сэндвичем и читала журнал. Джош уже давно наблюдал за ней снаружи, делая вид, будто сосредоточенно читает свою почту. Наконец у него на экране появилось сообщение:

Долго еще будешь торчать под окном?

Он поднял голову и встретился взглядом со смеющейся Хоуп. Пришлось войти.

– Как дела? – спросил он, подсев к ней.

– Это все, что пришло тебе в голову?

– Как спалось?

– Час от часу не легче!

– А мне говорить?

– Для начала поздоровался бы, неплохим продолжением стал бы поцелуй…

– Вижу, ты тоже не выспалась.

– Как раз наоборот. Давненько мне не удавалось проспать почти восемь часов без перерыва.

– Вот оно что… – пробормотал Джош.

– В Салеме было хорошо. Ты ведь это хотел услышать?

– Да. Можно узнать, что тебя беспокоит?

– Ничего, не считая жуткой головной боли. Ну и еще звонок моего отца: он приедет в пятницу вечером.

– Разве это не приятное известие? Я думал, ты обожаешь своего отца.

– Обожаю, кроме тех случаев, когда он знакомит меня со своей новой подружкой.

– Ясно.

– Ничего тебе не ясно.

– Ревность единственной дочери?

– При чем тут это? Никогда не была ревнивицей, просто после маминой смерти он только и делает, что путается с разными бабами.

– Если бабы делают его счастливым, что тебя не устраивает?

– Если бы он был с ними счастлив!.. Так ведь нет.

– Не торопись, сначала познакомься с ней. Дай ему шанс.

– Как будто у меня есть выбор… Ты говорил с Люком? Я думала, ты пришлешь мне вечером сообщение.

– А я ждал твоего.

– Как он к этому отнесся?

– Ну как… Он за нас рад.

– Серьезно?

– Твой отец останется на весь уик-энд?

– Вероятно. А что?

– А то, что мы долго не сможем увидеться. Знаю, еще рано говорить такие вещи. Люк мне очень не советовал, но у меня нет сил на притворство.

– Знаешь что? Раз отец намерен показать мне свою новую пассию, то почему бы мне не ответить ему тем же?

– Хочешь, чтобы я побыл кем-то вроде твоей новой бабы?

Хоуп, едва отхлебнув чая, поперхнулась и выплюнула его.

– Люк не сумел отговорить тебя от признания, что ты соскучишься без меня за один уик-энд, но…

– Он какой, твой отец?

– Немного старомодный, а так – классный! Не хмурься так, он тебя не съест. – Хоуп посмотрела на часы и встала. – Я обдумала наш разговор. По-моему, работать вместе – не лучшая идея.

– Если бы я продемонстрировал тебе нечто по-настоящему невероятное, ты бы дала мне последний шанс тебя переубедить?

– Попытка не пытка.

– Сначала пообещай никому об этом не рассказывать. У меня могут возникнуть серьезные неприятности.

– Вы синтезируете наркотик?

– Я тронут, что ты такого высокого обо мне мнения.

– В одном Люк прав: с юмором у тебя и правда нелады.

– Это что же, вы судачите обо мне у меня за спиной?

– Точно так же, как сейчас мы обсуждаем его. Итак, я тебя слушаю. На этой неделе я, похоже, всем даю шанс.

Джош наклонился к Хоуп и поцеловал ее.

– Дождись вечера. Кстати, я – не все.

С этими словами он удалился.

* * *

В этот самый момент Люк вышел из здания и направился на стоянку. Усевшись в машину, он запустил руку под кресло, достал блокнот и поспешно настрочил в нем несколько строк, после чего снова спрятал. После этого вылез, захлопнул, но не запер дверцу, вытянул из крыла машины антенну и вернулся в большую аудиторию.

Люк опоздал на лекцию профессора Флинча: она началась уже полчаса назад.

– Гляжу, ты не торопишься, – прошипел Джош и поджал ноги, давая ему пройти.

Люк плюхнулся на скамью и достал планшет.

– Я что-то пропустил?

– В общем-то нет.

– Где Хоуп?

В ряду перед ними поднялась рука.

– Я еле продрал глаза, – сознался Люк.

Хоуп оглянулась и обожгла его взглядом. Люк ответил ей улыбкой, после чего сосредоточился на Флинче, барабанившем по клавиатуре терминала, подключенного к проектору.

– Теперь, когда мы в сборе и успокоились, – молвил профессор, намекая на студента, сбившего его с мысли своим опозданием, – я хотел бы познакомить вас с одним блестящим и многообещающим экспериментом, недавно проведенным шестью моими студентами. Они надели на голову обезьянке электроды, чтобы компьютер регистрировал электрические импульсы ее мозга, особенно при пользовании правой рукой.

На экране позади Флинча появилась фотография обезьяны уистити – вылитый примат-астронавт XX века.

– Спешу успокоить всех, кто приготовился переживать за Мако – так зовут нашего очаровательного соратника по науке: можете сами убедиться, что электроды прикреплены к съемному шлему и не причиняют ему никакого вреда.

По аудитории пробежал удовлетворенный ропот. Флинч улыбнулся до ушей, поцокал языком и продолжил:

– Так мы сумели выяснить, что происходит в мозгу Мако, когда он совершает правой рукой различные движения…

Появилась серия графиков с энцефалограммой обезьяны.

– На следующем этапе мы соединили тот же самый компьютер с протезом руки.

Новое изображение – на сей раз протез руки с вращающейся кистью.

– Мы поместили этот протез в другом помещении. Компьютер, считывая волны, испускаемые обезьяньим мозгом, очень быстро научился управлять этой механической рукой, вернее, воспроизводить ею движения, которые совершал Мако настоящей рукой.

Экран за спиной у профессора разделился на два вертикальных экрана, на которых одновременно пошли два ролика. Слева Мако болтал рукой, справа ему великолепно подражал электронный протез. Аудитория зааплодировала. Радостный Флинч жестом попросил студентов немного подождать с ликованием.

– Потише, пожалуйста, самое интересное впереди. Мы поставили в комнате, где сидел наш уистити, экран, на котором он смог наблюдать за этой механической рукой, чем совершенно его заворожили.

На озадаченную обезьянку нельзя было смотреть без смеха. Одна Хоуп не находила ничего забавного в том, что пришлось переживать животному.

– Мако очень быстро понял, что робот повторяет все его движения. Игра сильно его забавляла. Эти кадры демонстрируют, что Мако продолжил махать рукой, управляя роботом. Разве не так же забавляются дети и взрослые, запуская радиоуправляемые игрушки?

Аудитория легла от хохота, но Мако внезапно замер. Так же замерли зрители. Рука в левой части экрана продолжала жестикулировать, обезьяна же теперь сидела совершенно неподвижно.

– Ну, что теперь скажете? Вы это видели? – воскликнул Флинч с нескрываемым восторгом. – У нашего уистити получилось управлять протезом руки на расстоянии, посредством одних мозговых волн.

Студенты вскочили и захлопали в ладоши.

– Предоставляю вам самим домыслить, что могут в будущем дать результаты такого эксперимента! – провозгласил Флинч громовым голосом.

В этот раз аудитория разразилась оглушительными овациями.

– Представьте, сколько наших солдат, лишившихся на поле боя конечностей, смогут вскоре вернуться к нормальной жизни! – взревел профессор.

Хоуп оглянулась на Джоша и Люка.

– Если так дальше пойдет, этот напыщенный, самодовольный болван скоро потребует, чтобы мы проголосовали за него на президентских выборах. – И она поморщилась с отвращением.

Под призывы Флинча к студентам ознакомиться с подробным отчетом об эксперименте, который раздадут его ассистенты после лекции, Хоуп собрала вещи и направилась к дверям аудитории. Друзья удивленно переглянулись, и Джош поспешил за ней.

Он нагнал ее уже на ступеньках перед корпусом и остановил, схватив за руку.

– Что за муха тебя укусила?

– Поверить не могу, что ты ему хлопал!

– У них потрясающие достижения! Не будешь же ты отрицать, что они вдохновляют. Вспомни об инвалидах, которым в один прекрасный день помогут эти разработки.

– А они спросили мнение самого Мако, прежде чем прицепить ему лишнюю конечность? Ты только что собственными глазами любовался на первое трехрукое млекопитающее. Думаешь, они на этом остановятся? Думаешь, то, что Флинч видит именно солдат первыми, кто будет осчастливлен его изысканиями, – совпадение? Кто, по-твоему, финансирует такие работы?