Жизнь в эпоху перемен. Книга первая

– Понимаешь, Надя, отец с ней сожительствовал ещё до смерти матери, когда она уже тяжело болела. Возможно, мать и догадывалась об этом, но виду не подавала, и огласки не было. А после смерти матери, перед моим отъездом на учёбу, Фрося окончательно переселилась в усадьбу и живёт здесь на правах хозяйки много лет.

Отец освобождён от домашних хлопот и доволен, Фрося тоже не жалуется, я и братья не возражаем, лишь сестра Лидия недовольна, может, поэтому отец и не жалует её мужа. В общем, живёт отец с крестьянкой Фросей без венчания, как и мы с тобой, и живут они ладно, дай Бог всякому. Так что обращайся с ней, как с хозяйкой, с уважением, и Фрося будет довольна, и отец спокоен, – заключил Иван свои объяснения отношениям отца и работницы.

Стол в гостиной ломился от блюд, приготовленных заботливыми руками хозяйки. Сама Фрося – ладная ещё женщина за сорок лет, с миловидным, но простым лицом и фигурой нерожавшей и не измученной тяжким трудом и семейными заботами русской крестьянки, уже сидела за столом, в синем кисейном платье, ожидая гостей и своего хозяина. Пётр Фролович сел рядом с ней, гости уселись напротив, и праздничный обед начался с рюмки вишнёвой наливки, что нацедил всем хозяин, предложив выпить за приезд сына к отцу в гости.

Выпив, все принялись за закуски, которыми потчевала Фрося, раскрасневшаяся от хлопот с раннего утра и выпитой рюмки наливки. На столе стояли: солёные рыжики, огурцы, помидоры, квашенная капуста, мочёная брусника, сало, окорок, колбаса жидовская, копчёная осетрина, заливное мясо и заливная рыба, сельдь, жареная рыба и копчушка с Балтики, и ещё какие-то соленья, чему Иван не помнил названия.

Потом Фрося принесла курицу, запечённую в печи, тушёное мясо с яблоками, рыбный пирог, курник, а на десерт стол обставился печеньем домашним, мёдом, вареньями из малины, ежевики, смородины и вишни, клюквы, и горкой лежали плюшки, ватрушки и пироги с ягодами – всё это приготовила Фрося с самого утра, а, возможно, и с вечера, когда сразу по приезду гостей начала хлопоты на кухне.

Пётр Фролович, выпив ещё несколько рюмок, раскраснелся и потчевал гостей, которым, не успев попробовать одного блюда, предлагались другие на выбор. Иван, быстро насытившись, продолжал нахваливать способности хозяйки, видя, что это приятно и Фросе, и отцу. Он помнил, что Фрося – простая и бесхитростная женщина, по смерти матери заботилась о нём, как о родном сыне, и именно она настояла на его обучении учительству, чему отец поначалу сопротивлялся, желая видеть сына кадетом в военном училище артиллерии.

Беседа за столом длилась неспешно, самовар пыхтел на кухне, Фрося разносила всем чай, а Иван по просьбе отца рассказывал о своём нынешнем житье-бытье учителем в городе Орше. Выслушав его рассказ, отец нечаянно задел больную тему:

– А скажи-ка, сынок, почему вы с Надеждой живёте без церковного венчания, или это сейчас принято среди городских, образованных людей? В газетах есть даже целые статьи, что женщины желают быть равными с мужчинами, и многие считают брак пережитком прошлого в двадцатом веке. Может, и вы с Надюшей так считаете? Знай же, что я против современных этих взглядов: я помирать буду и, возможно, с Фросей обвенчаюсь, чтобы она не осталась без меня в приживалках.

Иван не нашёлся, что отвечать отцу, а Надежда смутилась, встала из-за стола и, сказав, что пойдёт охладиться, вышла во двор.

Фрося укоризненно сказала Петру Фроловичу:

– Ну что ты, старый, пристал к молодым с расспросами, что да как? Они образованные люди и лучше знают, как жить. Вот пойдут детки, тогда и обвенчаются, или как иначе заключат брак, чтобы у детей были отец и мать. Правду я говорю, Ванечка?

– Истинно так, Фрося, именно детей мы с Надей и ожидаем, чтобы обвенчаться.

– Не знаю, не знаю, – недовольно ответил отец,– я сначала венчался с твоей матерью, а потом пошли детки, а ты и вовсе оказался поздним ребёнком, нежданным. Хотя, после смерти матери, если бы Бог дал ребёнка Фросе, то я бы тоже обвенчался, как вы планируете. Но Бог не дал Фросе детей.

– Вот и нам пока не дает, – воскликнул Иван, – хоть свечку ставь в церкви!

– Может, ты плохо стараешься, сынок? – хитро прищурился Пётр Фролович, – заучился в своих институтах и забыл про богоугодное дело с женщиной, вот и нет детей.

– Что ты, старый охальник, пристал к сыну, – одёрнула его Фрося, разберутся сами. А Наденька у тебя хорошая, Иван, приветливая и держится просто, мне и отцу она понравилась, мы ещё вчера это обсудили, и как свадьба будет, обязательно приедем, а пока отец и так вас благословляет на мирную жизнь в любви и согласии. Я правду говорю, Пётр Фролович?

– Истинную правду говоришь, Ефросинья Гавриловна, – шутливо ответил Пётр Фролович, наклоняя голову в полупоклоне.– Пусть так и будет.

В комнату вернулась Надя, чаепитие продолжилось до позднего вечера под разговоры о делах, заботах, погоде, видах на урожай и обстановке в мире, где назревали нелады России с Германией.

Разошлись запоздно, довольные проведённым застольем и беседой. Когда ложились спать, Надежда спросила Ивана: «Что же ты ответил отцу насчёт нашего венчания, когда я вышла во двор?»

– Так и ответил, что ждём зачатия ребёнка и сразу обвенчаемся, а пока живём в гражданском браке, поскольку твоя тётка против наших отношений, – слукавил немного Иван. – Но ты им понравилась, и отец с Фросей просили не обижать тебя. Я уж не стал им говорить, что это ты меня постоянно обижаешь и часто бываешь недовольна мною, особенно в постели, – поддел её Иван, на чём выяснение отношений закончилось, и они заснули мирным сном, отягощённые таким обильным застольем, после которого стало не до плотских утех.

Засыпая, Иван вспомнил, как в свой прошлый приезд, когда они плотно пообедали, отец, хлопнув проходящую Фросю по упругой ягодице, сказал:

– Желудок сыт, все кончики играют: запомни, сынок, эту народную мудрость, когда женишься.

Иван запомнил, но и кушать надо тоже в меру, чтобы совсем не облениться от обжорства.

Следующие дни погода сохранялась сухой и тёплой, и Иван с Надеждой прошлись по селу, навестили сестру Лидию, попили у неё чаю, выслушали её заботы о подросших детях и пригласили зайти в усадьбу перед их отъездом. Потом Иван показал девушке памятные места своего детства, реку, где купался мальчишкой и поймал здоровенную щуку. Они сходили в ближний лес за грибами, и Надя впервые в жизни увидела, как растут грибы, и какими разными они бывают и по виду, и по цвету, и по размерам.

Найдя гриб, она радовалась, как ребёнок, а Иван объяснял, что это за гриб, хорош он или поганый, и в каком виде эти грибы наиболее вкусны на столе.

Отдых в родном доме благоприятно сказался на их отношениях, в которые возвратилась страсть обладания и прежнее вожделение, и вечерами, когда они, уединившись в своей комнате, занимались любовью, Надежде приходилось закусывать губы, чтобы не застонать и не вскрикнуть от полного удовлетворения и не потревожить сон других обитателей. Отец, видимо, слышал кое-что, поскольку однажды похлопал Ивана по плечу и, лукаво прищурившись, сказал:

– Давай, сынок, старайся, может и увезёшь из отцовского дома моего будущего внучка или внучку: говорят, что дома и стены помогают, – пошутил он.

Время прошло незаметно и утром пятого дня у ворот усадьбы заржала лошадь – это кучер, вернувшись от брата, заехал за пассажирами, чтобы отвезти их обратно к месту жительства и службы.

Иван и Надежда тепло простились с Петром Фроловичем и Фросей, погрузили свои пожитки, и коляска запылила по дороге, увозя Надежду из этих мест навсегда, а Ивана на долгие годы войны и смуты, которые предстояли ему впереди.

Обратная дорога сложилась удачно – по сухой погоде, и дожди начались, едва они ступили на порог своего дома, где их встретила Даша, ожидавшая возвращения хозяев в условленный день.

Вернувшись домой, учителя занялись подготовкой к занятиям, время летело быстро, и скоро наступил день первых уроков в новом учебном году – это был второй год их жизни и работы в Орше.

Со времени поездки к отцу Ивана прошло более двух недель, и Надежда не почувствовала привычного женского недомогания в установленные сроки.

– Неужели отец Ивана был прав, и она понесла именно в родном доме Ивана, – с радостным ожиданием думала Надя, когда проходил очередной день. Прошла ещё неделя, все сроки прошли, и Надежда уже готовилась объявить радостную весть Ивану, когда среди ночи почувствовала резкие боли в животе, свидетельствующие, что её ожиданиям не суждено было сбыться и на этот раз. Разочарованию женщины не было предела, она тихо всплакнула среди ночи, а утром сказалась совсем больной и уединилась в своей комнате, благо был воскресный день.

Далее их учительская жизнь потекла по привычному руслу: днем уроки, обед дома, проверка домашних заданий и подготовка к завтрашним урокам, ужин, чтение книги, если она есть, и уход в спальню ко сну.

Любовные страсти уступили место ровным супружеским отношениям, входящими в привычку, но ещё не ставшими обязанностью. Даже в банный день они далеко не всегда предавались плотской утехе на банной лавке, в сизоватом и жарком тумане клубящегося пара. Если такое случалось, и оба получали полное удовлетворение, то Надежда весь воскресный день бывала в хорошем настроении и не досаждала Ивану мелкими раздражёнными придирками, что: то не так, это не эдак, жизнь скучна и однообразна, и через пару лет они превратятся в обывателей, что подобно свиньям в хлеву, довольно похрюкивают в своих домах в полном довольствии своею серой провинциальной жизнью.

Отдушиной в череде будничных дней были редкие встречи с местной интеллигенцией на званых вечерах по случаю праздников, именин или без всякой причины – лишь бы развеяться.

В такие дни Надежда тоже бывала весела и оживленна, подбирала платье из своего гардероба, который весьма пополнился за последний год, её стараниями и при одобрении Ивана, считающего, что на своём внешнем виде женщина экономить не должна. Сам Иван обзавёлся лишь парой приличных костюмов, которые и надевал в гости, а остальное время ходил в подобии униформы, что рекомендовалась учителям, как и мелким чиновникам из министерства просвещения: китель полувоенного образца со стоячим воротничком и латунными пуговицами, зауженные брюки и полуботинки, а на голове фуражка без кокарды.

Собираясь на званый вечер, они тщательно одевались и степенно шли улицами до места встречи: обычно это было офицерское собрание, земская управа или приличный трактир в центре городка, куда в этот день пускали только по приглашениям.

Званые вечера проходили по единому распорядку: торжественные поздравления, застолье, музицирование кого-либо из гостей, танцы и светские беседы группками по интересам.

Наиболее привлекательной в этих вечерах была возможность пообщаться с людьми своего круга, узнать последние новости, посплетничать, беззлобно, насчёт общих знакомых; женщинам продемонстрировать свои наряды, которые без пользы висят по шкафам: по немощёным улицам, в пыли и грязи, не очень-то прогуляешься в новом платье длиной по щиколотки, а если немного короче, то считалось уже неприличным.

Осень прошла незаметно в дождях и уличной слякоти, а в конце ноября внезапно выпал снег и ударили морозы, но улицы в снежном убранстве посветлели, и сам городок казался вылепленным из сахара – снег прикрыл всю серость и убогость построек, домов и их обитателей, которые сменили армяки и тёмные пальто на светлые полушубки и шубы, крытые зелёным сукном у мужчин и алого цвета у девушек, которые словно снегири мелькали воскресным днём на улицах, направляясь к церквям – местам встречи горожан в свободный от меркантильных и житейских забот день.

Иван с Надеждой тоже обзавелись шубами, и иногда, если позволяла погода, вечерами прогуливались от своего дома до церкви и обратно, похрустывая снегом под валенками и любуясь яркими звёздами ночного неба. Иван часто пытался в такие минуты поделиться с женой своими мыслями, или рассказать что-то из школьной жизни, но Надежда обычно перебивала его рассказом об учительских сплетнях в своей женской школе, или пересказывая подробности случайной встречи с общими знакомыми, например, доктором или мужем своей сослуживицы Ольги, которая родила сына и теперь занималась его воспитанием, забросив учительство.

Разумной беседы обычно не получалось, Иван замолкал, слушая оживлённые монологи своей жены, которая не имела женского чутья, чтобы остановиться и послушать своего мужчину.

– Кто-то из древних греков сказал, что жена должна уметь слушать, слышать, молчать и повиноваться мужу, и тогда их брак будет прочным и счастливым, – думал Иван, слушая Надежду, которая никак не могла остановиться, пока длинно и путанно не расскажет очередную сплетню из своей учительской комнаты.

– Какое слияние души мужа и жены может произойти, если жена совсем не чувствует настроения мужа, неспособна выслушать его мысли и намерения, и главное, что никогда не высказывает одобрения его поступкам и действиям, и не восхищается вслух его качествами.

Ему и надо лишь немного похвалы, чтобы воспрянуть, сбросить уныние и скуку провинциальной жизни и начать энергично заниматься делом, вырваться из этого городка в Москву или в Петербург, в университет, посвятить себя изучению истории и добиться положения профессора или хотя бы приват-доцента, – морщился Иван от бесконечных словоизвержений Надежды во время вечерних прогулок.

Впрочем, такое же повторялось и дома: стоило Ивану высказать своё мнение, как Надя тут же критиковала его, ссылаясь на неведомых ему Марью Ивановну или Людмилу Фёдоровну, которые по этому поводу высказывали иное мнение в учительской и, конечно, по словам Надежды, правы всегда были они, а не Иван.

Вдобавок к меняющемуся характеру общения, Надежда находилась в постоянном раздражении, что говорило о неудовлетворении в личной жизни. Женщина бывает в состоянии раздражения, если её не устраивает мужчина, с которым она живёт; не устраивает бытовая обстановка; не устраивает работа, если она работает; а чаще всего не устраивает всё это вместе взятое, но на первом месте, конечно, находится мужчина – как источник постоянного раздражения.

Иван читал об этом в книгах про любовь, которые приносила Надежда от своих учительниц – старых дев из школы. Иван, при случае, тоже почитывал эти книги, чтобы иметь представление о духовном мире женщин, поскольку такие любовные романы писались тоже женщинами. Где-то он прочитал, что известный современный философ высказался в том смысле, что горе тому обществу и государству, где писателями становятся женщины – значит, следует ждать серьёзных потрясений. В Европе и в России набирало силу движение за эмансипацию, т.е. равноправие женщин с мужчинами, отсюда и появились женщины-писательницы любовных романов.

Иван, поглядывая иногда на раздражённую Надю, мечтал, что появится ребёнок, дурь раздражения пройдёт бесследно, и они вновь будут дружны, как в первый год их отношений, объединённые общими заботами о ребёнке, но известий от Надежды об ожидающемся ребёнке всё не поступало. Уже обе знакомые учительницы Ольга и Нина обзавелись детьми и перестали появляться в обществе, занимаясь всецело ребёнком, а Надежда не подавала Ивану никаких надежд на прибавление семейства.

Иван, в приватной беседе, спрашивал однажды местного доктора по этому поводу, но тот успокоил его, что для тревог пока нет никаких оснований. Это дело случая и такой случай может не представиться несколько лет.

– Вот лет через пять-десять можно будет начать волноваться, что нет детей, – сказал доктор, – а пока, батенька, я советую вам прилежно исполнять супружеские обязанности, тем более, что дело это весьма привлекательное с вашей очаровательной женой, – грубовато пошутил доктор, – Это я вам как врач советую: и для вашего здоровья, и для здоровья вашей жены любовные занятия очень полезны.

Иван и без советов доктора всё ещё охотно занимался любовными отношениями с Надеждой: и приятно, и может быть, Бог пошлёт потомство, а мальчика или девочку, не важно. Но в этих отношениях всё чаще Надежда высказывала недовольство неумением Ивана разжечь в ней прежнюю страсть, и не получив удовлетворения, она обиженно отворачивалась от него со словами: – Опять ты всё не так, как надо сделал, – чему в свою очередь обижался и Иван.

В декабре городок широко отметил день тезоименитства императора Николая Второго. В уездном собрании был устроен бал, который проводился на пожертвования нескольких известных купцов. Гостей было за сотню, а вместе с жёнами и взрослыми отпрысками и того больше.

Играл оркестр, в буфете бесплатно разливались вино и шампанское, раздавали сладости, были обильные закуски. Исполнив тур танца, кавалеры вели дам в буфет, угощались по желанию и пары снова возвращались в залу послушать музыку и пройтись в танце.

Надежда была весела, игрива, и привлекательна. Она исполнила пару танцев с местными офицерами, но держалась возле Ивана как верная жена, и они вместе танцевали увлечённо, как никогда уже много месяцев. Иван тоже был в приподнятом настроении. Ему пришла посылка с книгами от брата Иосифа из Петербурга. Эти книги он заказал ещё летом для своих изысканий по истории, и, посмотрев их, он уже имел некий план написания научной статьи, чтобы потом отослать её в университет на отзыв, а если статья понравится, то может быть ему предложат место в университете, и тогда прощай захолустный городок.

От хорошего настроения обоих, вечер удался на славу, и они уходили довольные собою, как и в первые свои встречи. Вернувшись домой, Надежда, воспылав страстью, ластилась к Ивану, вела себя в постели смело и непринуждённо, взаимное вожделение вспыхнуло вновь яркой страстью обладания и взорвалось фейерверком в головах любовников, когда их тела сплелись в последнем судорожном движении чувственности.

Полежав немного в оцепенении после полученного удовлетворения, Надежда произнесла Ивану похвальные слова: « Ну вот, можешь же, когда захочешь!», чем сразу разрушила очарование случившегося взрыва чувств у Ивана.

– Нет, не понимает она меня даже в этом интимном деле, – подумал Иван, – интимным слияние мужчины и женщины и называется, потому что здесь неуместны никакие слова. Голос разрушает очарование чувственной близости и снимает со страсти покров таинственности. Зачем она сказала эти слова, которые разрушили нашу близость, и как ветер, сдули нежность отношений, подобно осенней листве с деревьев.

Нет, не получается у меня с Надей родства души и вряд ли уже получится. А в самом начале наших отношений казалось, что мы сливаемся не только телами, но и душами и мыслями. Куда же это всё делось и почему? Почему Надя не может или не хочет прилепиться ко мне душой, понимать меня без слов, чувствовать моё настроение и разделять мои мысли и взгляды?

Случись такое, и я бы горы свернул ради своей любимой женщины. А на понукании и укоризне далеко не уедешь. Только я вдохновлюсь на доброе дело, хотя бы, как сейчас, в постели, как следует окрик, вожжи натягиваются, и мне остаётся лишь беспомощно сучить на месте ногами, а не лететь навстречу своим мечтам и планам рядом с единодушной и любимой женщиной.

Видимо, правы те крестьянские мужики на селе, что считают девушку, имевшую связь до брака с другим мужчиной порченной для семейной жизни. Она невольно сравнивает мужа со своим первым мужчиной и обычно такое сравнение не в пользу мужа. Хотя известны случаи, когда разумная женщина отбрасывала все прежние свои связи и жила интересами мужа так, словно нет, и не было в её жизни никого, кроме него. – Жаль, что Надя этого не понимает и, видимо, не поймёт никогда, – размышлял Иван, прислушиваясь, как Наденька мерно посапывает у него на руке, заснув умиротворённым сном после случившейся близости.

Скоро дрёма навалилась и на него, пустые размышления ни к чему не привели, и он забылся тихим сном, инстинктивно приобняв свою женщину, словно защищая её от житейских напастей и невзгод.

XXXI

Новый, 1914-й год, Иван встречал дома наедине с Надеждой, которая немного приболела и потому не могла пойти в офицерское собрание, где затеялось празднество встречи Нового года для уважаемых людей города, к которым, несомненно, относились и учителя местных училищ. Иван, по новой моде, установил в гостиной небольшую ёлку, которую вместе с женой украсил ёлочными игрушками из папье-маше и стеклянными шарами. Под ёлку он поставил фигурки деда Мороза и Снегурочки, что купил в лавке вместе с украшениями. Надя активно принимала участие в украшательстве ёлки, и радовалась, как ребёнок, нарядной гостье из леса, которая в свете зажжённых свечей переливалась всеми цветами радуги отражавшейся от игрушек и блистающей мишуры.

Вечером к ним в гости забежали две воспитанницы из класса Надежды, чтобы поздравить свою заболевшую учительницу и пожелать ей здоровья в Новом году. Надя щедро одарила девочек сладостями, и они, довольные, убежали прочь, оставив учительницу в лёгкой грусти, что своего ребёнка у неё пока нет, и некого ей побаловать конфетами, тем более, что Иван с детства был не приучен к сладостям и относился к ним вполне равнодушно.

Даша накрыла хозяевам стол в гостиной, испекла пирогов с ягодами и яблоками, запекла курицу в печи и, откланявшись и пожелав хозяевам счастья и удачи в Новом году, ушла отмечать смену года к своей дочери и внучке, жившим семьёй неподалёку, хотя своего зятя Даша, как и почти все тёщи, несколько недолюбливала.

Учителя остались одни. Надежда надела красивое платье, которое специально купила к Новому году, чтобы потом показаться в нём на каком-нибудь городском торжестве, и заставила Ивана тоже принарядиться по пословице: как встретишь Новый год – так его и проживёшь.

– Будем красивыми за изобильным столом – значит и год этот будет прожит нами красиво и без лишений, – уговаривала Надя своего мужчину, чтобы он приоделся дома будто для выхода в свет.

Иван неохотно повиновался, чтобы не расстраивать женщину по пустякам, хотя лично во всякие приметы не верил, как не верил и в Бога, скрывая это неверие посещением церкви и крестясь на людях, ибо открытый атеизм мог стоить ему учительского места.

Как образованный человек он рассуждал просто и логично: если Бог есть, и он всемогущ, то почему на Земле столько несправедливости среди людей и мелкие ничтожные людишки творят зло и живут припеваючи, а достойные и честные люди зачастую влачат жалкое существование. Если Бог не может этого исправить, значит он не всемогущ, а если он попустительствует злу, или намеренно посылает испытания людям – значит, он не добр, а злобен, и тем более не является Богом, опекающем людей, как своих детей, ибо в Писании сказано, что Бог сотворил людей по своему образу и подобию.

С такими мыслями вслух, Ивану не было бы места в учительской, и потому он вполне радушно ходил в церковь и благочинно стоял в толпе прихожан, слушая поповские молитвы, действовавшие на него как успокоительная настойка валерианы, которую он иногда принимал на ночь после очередной пустячной размолвки с Надеждой или трудного дня в школе.

Поздним вечером они сели за новогодний стол, Иван зажёг свечи, пригасил керосиновую лампу и они, в мерцающем полумраке, приступили к праздничному ужину вдвоём: Надя где-то вычитала, что встреча нового года – это семейный праздник, и его следует встречать дома с домочадцами и родственниками, но без посторонних, однако, если бы не болезнь, она с удовольствием приняла бы участие в городском празднестве на людях.

Говорить наедине было не о чем. Постоянные придирки Надежды окончательно отучили Ивана от рассказов про свои дела, намерения и мысли, и потому он слушал бесконечные излияния Нади, вспоминавшей события уходящего года и её мечты о свершениях в году наступающем.

– Надо обязательно летом съездить на Кавказ в Минеральные Воды, – говорят там целебные источники бьют прямо из земли, и эта вода оздоровляет людей и помогает многим женщинам избавиться от бесплодия, – тараторила Надежда, – кроме того надо вместе съездить к моей тете Анне, она совсем одиноко живёт после смерти мужа – Царство ему небесное. Железная дорога платит ей пенсию небольшую за мужа, она пишет, что на житьё ей хватает, но одиночество гнетёт, а к нам приехать погостить почему-то не хочет, хотя и езды здесь от Витебска всего-то верст восемьдесят.

– Семьдесят, – уточнил Иван. – Нет, не спорь со мною, я читала в газете, что восемьдесят вёрст, – настояла на своём Надежда. – А не едет сюда тётя из-за тебя, Иван, что живём мы с тобою невенчано.

– И бездетно, – добавил Иван. – Был бы ребёнок, можно тогда и тётку твою пригласить для присмотра за дитём, пока мы в своих школах учительствуем.

– Я в наступающем году хочу написать статью по истории и послать её в университеты Москвы и Петербурга. Если там мои изыскания понравятся, то буду хлопотать о своём переводе в столицу – хватит здесь прозябать, мне хочется наукой позаниматься и стать историком, а не учителем истории. История – это удивительная наука, там много неразгаданных тайн и замечательных событий, которые я хотел бы осветить в своих изысканиях.