Несовершенное

– Я не читаю никаких лекций! Мне задали вопрос, я отвечаю. Савва, ты понял, куда девается человек после смерти?

– Нет.

– Ты не слушал меня?

– Слушал, но ты сказал, что не знаешь.

– И больше я ничего не сказал?

– Ничего.

– Значит, ничего? Интересно, как это ты в школе учишься? Не помнишь, что слышал несколько минут назад.

– Он сказал, что никто не знает, – ткнул Савку локтем Гордей.

– Отлично, хоть один понял! – воскликнул почти отчаявшийся отец.

– Нет, я тоже не понял, – поспешил разочаровать его неблагодарный сын.

– Чего ты не понял? Ты же сам сказал: никто не знает.

– Вот это и не понял. Сколько лет уже человечеству, а оно о себе самого главного не знает.

– Да почему же главного? Главное – жизнь. А уж откуда люди появляются на свет, известно все до подробностей. Только вам пока не все подробности знать полагается.

– Подумаешь, подробности! – беззаботно махнул рукой сердитый Савка. – Все мы знаем, откуда дети берутся.

Лена засмеялась, а Андрей Владимирович буркнул:

– Может, забрать тебя из школы и отправить в больницу гинекологом?

– Кем отправить в больницу?

– Андрей, прекрати! Ты с ума сошел. – Лену бросило в краску, и она испуганно теребила мужа за локоть в тщетной надежде его остановить. – Меняйте тему, быстро. О чем вы вообще говорите в такой день! Я уж и не знаю, каким словом вас назвать.

– Не надо нас называть, – ответил ей Полуярцев. – А близнецы наши совсем от рук отбились.

– А ты дома живи побольше и присматривай за ними.

– Может, лучше тебе побольше дома жить? Все-таки, мать семейства.

– Подумаешь! А ты отец семейства. Или хочешь впустить в огород кого-нибудь из твоих странных знакомых?

– Какие еще странные знакомые?

– Обыкновенные. Которые вокруг тебя роятся, присматриваются или высматривают, примериваются, подгадывают. Ты кому-то из них доверяешь больше, чем мне?

– Лена, о чем ты говоришь? Кто вокруг меня роится, помимо сотрудников администрации?

– Вот-вот, сотрудники администрации. Сколько из них мысленно примеряют твое кресло, никогда не пробовал подсчитать?

– Ты бредишь. Просто мания преследования какая-то.

– Ну конечно, мания. Ты хоть помнишь, как сам в этот кабинет попал? Скажешь, до тебя там никто не сидел? Это у тебя мания, Андрей. Мания непогрешимости и неуязвимости. Тоже мне, Брежнев какой нашелся. Ты отказываешься принимать во внимание самые банальные вещи. В том числе – необходимость работать на перспективу.

Полуярцев очень хорошо помнил историю своего вхождения во власть. Районная администрация приняла его в свое лоно в девяносто третьем, двадцати двух лет от роду, спустя двести лет после восхождения в зенит французской звезды Робеспьера. К Андрею Владимировичу судьба оказалась благосклонней, чем к великому кровопийце. Спустя двести лет после увенчания Бонапарта императорской короной деятель районного просвещения, в отличие от героя советской историографии, был все еще жив и даже сделал немалую карьеру. Путь от скромного канцелярского стола до стола для совещаний оказался весьма коротким, хотя и беспокойным. На середине маршрута сменился глава администрации, и возможность дальнейшего роста некоторое время представлялась вполне призрачной. Тем не менее, гроза миновала и события внезапно приняли благоприятный оборот. И Полуярцев знал причину. Мать, доросшая к девяностым годам до заведующей роно, имела знакомцев в нужных кругах и могла составить ему протекцию даже в весьма безнадежных ситуациях. Снова мать.

– Я помню, как попал в этот кабинет, – тихо сказал Полуярцев. – А ты напрасно вспомнила об этом именно сейчас. Я и сам давно уже не пустое место, знаю дело.

– Конечно. И тебя ценят.

– Да, меня ценят! Лена, я не собираюсь сейчас обсуждать тему моих служебных перспектив. У меня мать умерла, а ты со своими пустяками.

– Да, тебя ценят. Больший специалист в деле народного просвещения: после пединститута ни единого дня не преподавал.

– Каждому – свое. Откуда ты знаешь – может, именно к школе меня близко нельзя подпускать. А организовывать процесс – совсем другая работа.

– Конечно, другая. Кто же спорит! Для нее пединститут совершенно не нужен.

– Дался тебе этот пед! По-твоему, меня совесть должна мучить? Я что, грабежом занимаюсь или мошенничеством? Государственная служба у нас – пока совершенно легальный род деятельности.

– Вот именно, пока. Вскоре могут и запретить.

– Лена, это у тебя шутки странные, а не у меня – знакомые.

– В каждой шутке есть доля… – Лена неопределенно покрутила в воздухе тонкими длинными пальчиками. – У нас ведь всегда с плеча рубят. Ведь распустили в семнадцатом полицию как инструмент царского режима. А после следующей революции возьмут и вас распустят.

– Где ты увидела следующую революцию?

– На горизонте, где же еще. А ты со своей руководящей высоты уже совсем ничего не замечаешь? Ты все еще не уловил алгоритм русской истории? Рост давления в чугунном котле, взрыв перегретого пара с обрушением государства, постепенное нагнетание в заклепанный котел нового пара, до очередного взрыва и обрушения. Думаю, нам уже недолго осталось.

– Лена, ты Лимонова начиталась?

– Нет, Маркса с Лениным. После них ничего нового не придумали.

Полуярцев раздражался необходимостью вести непонятные разговоры в день смерти матери и обвинял близких в происходящем. Последний выпад жены он так и воспринял – как попытку вывести его из душевного равновесия в самый тяжелый момент его жизни. Он молча встал и вышел прочь из комнаты, затем из другой, и шел так до тех пор, пока не оказался на улице.

Андрей Владимирович стоял на крыльце в домашних туфлях и лихорадочно курил, бросая короткие взгляды на пляшущую в пальцах сигарету. Вороны галдели высоко на деревьях, сумрачное небо лежало на самых макушках крон, резкий порыв ветра поднял с земли стаю опавших желтых листьев и бросил их в лицо курильщику, словно тоже желал продемонстрировать свое презрение.

Мать стала знакомить его с "девушками из приличных семей" сразу после института, когда юный Полуярцев, минуя армию, попал в качестве материнского протеже на гражданскую службу. Невесты возникали ненароком, как бы случайно, в совершенно неожиданных ситуациях. Никогда от Андрея не требовалось установить контакт с той или иной девицей в видах женитьбы на ней. Просто его вели в гости, поскольку люди пригласили, и неудобно отказываться, а у хозяев вдруг объявлялась дочка на выданье, в самом соку, хихикающая и краснеющая по пустякам, играющая на фортепьяно и даже поющая под собственный аккомпанемент. Однажды его позвали установить компьютер и подключить Интернет в семью, не имеющую мужчин, зато могущую похвастаться дочкой-интеллектуалкой в трогательных очках и с длинной косой, которой срочно требовалось подготовить к сдаче не то курсовую, не то дипломную работу. Чаще всего против него использовали английский язык. Вызванный для консультации и разъяснения трудных для перевода мест в подлежащих сдаче "тысячах", Андрей оказывался один на один с пытливой студенткой, которая, невинным тоном задавая вопросы по тексту, наклонялась вперед и прижималась к нему теплым упругим бюстом. Полуярцев не возмущался, но удивлялся каждый раз неуемному стремлению противоположного пола к замужеству. Ему казалось, что для женщин институт брака не хранит никаких преимуществ, а одни только бесчисленные лишения и ограничения.

Мать всегда оставалась нейтральной стороной, только иногда мимолетным замечанием о достоинствах какой-нибудь из невест выдавала свою сопричастность к очередному матримониальному происшествию. Несколько раз, начиная еще со студенческих лет, сын самовольно приводил домой собственных избранниц. Отец ко всем относился с благосклонным равнодушием, мать же с первого взгляда и полуслова буквально бросалась на бедняжек в психическую атаку, заваливая их неудобными вопросами и непрестанно делая туманные намеки на некие непреодолимые обстоятельства, препятствующие вхождению гостьи в семью. Полуярцев не всегда понимал эти намеки и даже неудобность вопросов, иногда он оставался в уверенности, что мать наконец сдалась, и долго не мог понять причину слез отвергнутой с порога девушки.

– Да с чего ты взяла? – искренне пытался он разубедить одну из них. – По-моему, мамаша всеми силами демонстрировала благожелательность. Никуда ты не денешься от меня, паникерша!

Но паникерша продолжала тихо утирать слезы и бормотать себе под нос слова бессилия и обиды. Она искренне удивлялась бесчувственности женщины, родившей такого замечательного сына. Несчастная не понимала главного и самого ужасного для себя. Жестокость матери объяснялась не бесчувственностью, а как раз наоборот, стремлением спасти единственное чадо от опасности неудачного брака. Потенциальная свекровь обдумывала требования к будущим невесткам едва ли не с тех времен, когда сынок усиленно зубрил таблицу умножения. Она изобрела мысленный портрет особы, достойной претендовать на Андрюшку. В нем оговаривалась и внешность, и манера одеваться, и характер, и круг интересов, и многое другое – благо времени на разработку ушло много. Согласия сына портрет не предусматривал – разве мальчик способен без материнской помощи выпутаться из каверзных сетей, расставляемых на него многочисленными охотницами?

Наступил роковой день, начавшийся, как самый обычный и ничем не примечательный. Вечером Андрей пришел домой с девушкой и церемонно представил ее родителям. Отец кивнул головой и вернулся к своей газете, мать с первой секунды не увидела в "очередной девице" ничего, хотя бы отдаленно соответствующего идеальному портрету, и она заговорила с ней в своей обычной манере. Лена отвечала спокойно, с легкой улыбкой, ничем не выдавая волнения, страха или раздражения. Ответных выпадов она тоже не делала, просто внимательно слушала вопросы будущей свекрови о родителях, жилплощади, доходах и образовании и отвечала на них тихо и беззаботно, словно болтала с подружкой об общих знакомых.

– Мама, ну что ты на Лену набросилась, – неожиданно разорвал напряженную беседу Андрей. – Сколько можно. Мы ко мне пойдем, музыку послушаем, а вы пока тут развлекайтесь.

Именно в этот момент мать и поняла, что впервые потерпела поражение. Очередная девица на деле оказалась для сына единственной и неповторимой – он предпочел ее матери. Лена смотрела на свекровь ясными глазами, без малейшей издевки или искорки торжества, но та вдруг похолодела и ответила новенькой взглядом скулящей собаки. Невестка заметила странность в поведении своей визави и будто бы удивилась и обеспокоилась произведенным впечатлением. Именно "будто бы" – для матери эти буквы словно горели в сознании оранжевым пламенем.

На свадьбе она всеми силами стремилась выглядеть счастливой, но все присутствующие женщины заметили ее раненый взгляд и принялись тихо шушукаться тайком от мужчин. Трагизм ситуации поделил их на два примерно равных лагеря – в соответствии с возрастом, разумеется. Молодая партия доказывала партии возрастной, что мать должна отдавать сына невестке с радостью, ведь никто не живет вечно, и не останется сын навечно в руках родившей его женщины. Его следует отпустить, думая о его счастье, а не о своем, в противном случае выходит самый неприглядный образчик чистейшего эгоизма. Взрослые женщины покачивали головами и пускались в длинные истории о несчастьях, постигших сыновей, пренебрегших материнским руководством в отношениях с противостоящим полом. Что знают мужчины о женщинах? Да ровным счетом ничего! Либо они изнывают от сексуального восторга, либо ненавидят фригидных спутниц жизни, так и не поняв собственной роли в обеспечении великого равновесия. Видел ли кто-нибудь мужчину, способного выделить из толпы не женщину эротически привлекательную, а ту самую, которая одна из всех сможет примириться с уймой недостатков своего избранника? Никогда не видел свет такого мужчины. Они – рабы секса. Они в общем не требуют ничего другого, разве только сына. И то не всегда. Они всегда готовы играть, транжирить, ходить налево и множеством иных способов демонстрировать свою непригодность к семейному счастью. В большинстве случаев единственным спасением мужчины для достойной жизни оказывается по наитию правильно выбранная женщина. Точнее, встреча с женщиной, согласившейся взять на себя добровольное бремя спасения самца от вырождения. К сожалению, без мужчины пока невозможно завести детей, пусть даже этот мужчина выступит только в роли донора спермы. Так если нельзя обойтись без него вовсе – лучше выбрать его самой, чем полагаться на добросовестность материально заинтересованных в конвейерном производстве врачей!

Свадьба закончилась без скандала, семейная жизнь сына поначалу велась в родительской квартире, но Лена не пыталась вытеснить свекровь с кухни, даже всячески подчеркивала при каждом случае свой статус подмастерья. Мать редко на нее смотрела, почти никогда с ней не заговаривала по собственной инициативе. Если такая необходимость все же возникла, подсылала вместо себя мужа и, поскольку темы затеваемых им разговоров носили чисто женский характер, Лена всегда понимала, чье поручение выполняет свекор. Внешне невестка оставалась безразличной к происходящему, наедине с мужем плакала и требовала избавить ее от дальнейших издевательств. Полуярцев растерянно поглаживал ее по плечу и бормотал невнятные слова утешения, хотя искренне не понимал причин женской неврастении.

Прошли годы, карьера служащего стремительно развивалась и обеспечила молодой семье сначала съемную квартиру, затем отдельный домик на окраине города, приведший Лену в неописуемый восторг. Полуярцевы-старшие редко посещали резиденцию детей, и всякий раз обставляли визиты таким образом, чтобы не оставалось сомнений – они навещают внуков. Лена на новом месте расцвела и отдавалась хозяйству со всей своей безграничной энергией. Андрей Владимирович вспоминал ее истерики как нездешний кошмар, все складывалось хорошо, пока мама вдруг не умерла.

Она болела, конечно, но тем же, чем болела всегда – аритмией и варикозом. Известных сыну новых хворей не появлялось, и он уверился в материнском здоровье на веки вечные. Мысли о неизбежной смерти родителей в голову ему никогда не приходили, теперь он курил на крыльце своего дома и пытался понять, почему. Он ведь не маленький мальчик и не должен верить в бессмертие папы и мамы. Затем подумалось: а зачем человеку знать о смертности родителей? Именно знать, ведь все взрослые люди понимают: единственный способ никогда не увидеть похороны родителей – умереть раньше. Все люди смертны – какая бесспорная истина! Какая вечная и непреложная истина. Потому и бесспорная, что лишь безумцы бросают ей вызов и терпят неминуемый крах. Каждый уверен в неизбежности смерти родителей, своей собственной, своих детей и даже внуков. Все когда-нибудь умрут. Тогда зачем вообще нужна жизнь? Зачем начинать то, что обязательно кончится? Кому понадобился этот фокус мироздания, шутка всемогущего вечного Бога? Сигареты истлевали одна за другой, ответ не приходил, Полуярцев в растравленных чувствах вернулся в дом.

Минули тягостные дни похоронных приготовлений, гражданская панихида состоялась в вестибюле роно. Покойная ушла с должности заведующей за пару лет до смерти, но желающих сказать ей последнее прости собралось немало. Народ толпился на улице, гудели тихие голоса, но Полуярцев их не слышал. Вместе с отцом он стоял возле гроба, принимал соболезнования и ждал выноса тела. Какое-то время ему казалось, что жизнь изменилась навсегда и бесповоротно, потом придумалось утешение – мать боялась старческой немощи, и высшие силы избавили ее от участи бессильной, всех раздражающей куклы.

Подходили люди, некоторых из которых Полуярцев не знал. В числе знакомых появлялись по очереди директора школ, работавшие с матерью учителя и учителя, учившие когда-то Полуярцева. Подходили и сотрудники районной администрации, в том числе сам глава. Он приобнял зама за плечи, пожал руку молчаливому понурому вдовцу, произнес несколько слов, положил цветы в открытый гроб. Андрей Владимирович принимал соболезнования, бормотал в ответ маловразумительные слова благодарности, продолжал думать о своем и желал поскорее закончить формальности. Они казались ему странными и ненужными, придуманными для обмана и ложного успокоения людей.

Весь день сыпал холодный дождь, почти не рассветало, но над кладбищем небо вдруг прояснилось, участников похоронной процессии ослепило солнце. Капли воды заблестели на деревьях, траве, памятниках и могильных оградах. Полуярцев удивился. Могут ли подобные совпадения произойти случайно? Подают ли небеса знак своей благосклонности? Но мать ведь действительно за всю жизнь не отстояла ни одной службы, и церкви посещала только в ходе экскурсий. Всегда увлеченно слушала экскурсоводов, задавала вопросы по библейским сюжетам, но полагала роспись православных храмов аляповатой. И все-таки ангелы с утра плакали по ней, и Всевышний открыл свое лицо в момент прощания земных жителей с новой обитательницей небес. Приметы ведь тоже придуманы людьми. И ни одну из них никто никогда проверил и никогда не проверит, вплоть до самого Судного Дня. Значит – снова нужно верить? Слепо верить, без доказательств и без надежды когда-нибудь их получить?

Могилу выкопали рядом с могилами бабушки и дедушки – дочь легла рядом с ними в один ряд, и Андрей Владимирович вдруг подумал, что ему и детям места здесь не хватит. Затем он удивился, каким образом посреди густо заселенной старой части кладбища нашлось место еще для одной могилы и попытался вспомнить, что находилось до сих пор на месте последнего приюта покойной матери. Не вспомнил – он никогда не ходил на могилу.

Священника на кладбище не было, и в церкви покойницу не отпевали – Андрей Владимирович решил лишний раз не дразнить непонятные небеса посмертным заигрыванием. Он сам произнес у края ямы несколько казенных слов, никого не смутив излишней приватностью скромной панихиды. Могильщики опустили гроб в бездну, вдовец и сын бросили вниз свои комья земли и отошли в сторону. На край земли встали другие люди и бросили на гроб свои комья, они гулко барабанили по дереву с возрастающей частотой. Наконец, взялись за лопаты профессионалы, земля посыпалась в могилу большими грудами, люди стали расходиться, но Полуярцевы оставались на месте. Плакала тетя Наташа и какие-то незнакомые женщины. Сын не знал, о чем думает отец, и сам ни о чем не думал. Просто молча следил за размеренной работой людей в синих комбинезонах, словно смотрел на огонь или на бурное море. На его глазах прежняя реальность уходила под землю, и вдруг осиротевший сын догадался, почему мать обожала делать распоряжения относительно собственных похорон.

Она возвращалась к этой теме редко, но с видимым удовольствием. Раз в год или реже, иногда при разговоре о чьей-то смерти, но чаще – без всякого видимого повода, она заводила речь о том, как она желает умереть и каким образом – обрести вечный покой. Наказы содержали и категорический отказ от крематория, и захоронение рядом с родителями. Платье дожидалось погребальной церемонии несколько лет, тщательно постиранное и поглаженное, праздничное, несолидное в силу изрядного возраста. Такова странная особенность вещей – с годами они оказываются легкомысленными сравнительно со своими стареющими хозяевами.

Всякий раз, когда мать деловитым тоном заводила печальный разговор, сын хватался за голову или бил кулаком по столу и категорически требовал его прекращения, но никогда своего не добивался. Постепенно, урывками, из года в год, иногда с перерывами в два-три года, мать составила законченную картину своих будущих похорон. Она не забывала своих предыдущих предположений, только иногда пересматривала их и заостряла на этом внимание сына, который ничего не записывал и всеми силами старался не запомнить.

Теперь, стоя на кладбище, Андрей Владимирович разозлился на собственную глупость и бестактность. Если смерть приближается открыто и не торопясь, глупо и унизительно делать вид, будто не замечаешь ее. Страусиная политика еще никогда и никому не принесла пользы. Трусость и нежелание признавать правду унизительны. Бесплодное стремление оттянуть неизбежное лишь удлиняет боль и страх. Смерть нужно встречать, сидя в кресле и беззаботно глядя ей в пустые глазницы. Убежать от нее невозможно – она догонит, даже не двигаясь с места. Значит – нужно убедить себя и близких в том, что смерти нет, а похороны – пустая формальность.

Жизнь упрямо продолжала брать свое. После погребения полагались поминки, и назначены они были в ресторане. Полуярцевы прибыли туда последними, когда гости уже расселись за сдвинутыми столами. Траурные речи вновь последовали одна за другой. Пили раз за разом, не чокаясь. Андрей Владимирович ничего не слышал, кроме собственных мыслей, его отец вовсе не понимал, где находится и зачем. Только беспрестанно оглядывал собравшихся и все силился понять, почему они встают по очереди и говорят о его жене. Он даже думал – не стоит ли ему приревновать покойную к некоторым из выступавших с панегириками мужчин.

Лена почти все время находилась поблизости от мужа, только иногда отходила пообщаться с персоналом ресторана и быстро возвращалась. Близнецы сидели дома с няней. Слово "няня" теперь заставляло Полуярцева раздраженно мотать головой, отрицая за прислугой право влиять на его детей. Он постоянно думал о странных вещах, как бы не имевших отношения к происходящему – например, о необходимости ремонта родительской квартиры. Думал и не понимал, зачем во время тризны решать вопросы повседневного быта. Потом понимал: мать заговаривала иногда на ту же тему, но при ее жизни она бы ремонтом и занималась, теперь ответственность ложится на него. Отец совсем потерялся на пенсии, а без жены, похоже, готов и вовсе опуститься в пучину бессознательного.

По окончании застолья приглашенные подходили к Полуярцевым попрощаться и в последний раз выразить соболезнование, и один из них, лысеющий и полноватый человек, показался Андрею Владимировичу очень знакомым в лицо, но совершенно без имени. Человек пожал ему руку и сказал то же, что говорили прочие, и по голосу замглавы узнал нахального журналиста, бесцеремонно вломившегося в его кабинет минувшей весной.

– Это вы? – удивленно спросил Полуярцев, удерживая руку странного газетчика.

– Как говорится в известном фильме – да, это я, – с прежним высокомерием произнес непонятно откуда взявшийся человек.

– Как вы сюда попали?

– Получил приглашение.

– Какое приглашение? От кого?

– От вашего и вашего отца имени. А что, мне не следовало его принимать?

Полуярцев озадаченно покрутил головой, отыскивая жену. Она оказалась рядом и деловито спросила загадочного гостя:

– Простите, не напомните ваше имя?

– Запросто: Самсонов Николай Игоревич.

Казалось, журналиста совсем не расстроило происшествие. Возможно, он ждал его и едва не вздохнул с облегчением, когда оно стало потихоньку развиваться.

Лена извлекла из сумочки какие-то бумажки, быстро перебрала их и остановилась на одной:

– Самсонов Николай Игоревич, сотрудник "Еженедельного курьера". Выпуск 1981-го года.

– Именно так, – с достоинством подтвердил сокровенный человек.

– Лена, что это за бумажки? – удивился Полуярцев.

– Списки приглашенных. Мария Петровна составила.

– Мама составила списки приглашенных на свои похороны?

– Составила. Тебя это удивляет?

Полуярцев действительно удивился. Главным образом тому, что не знал о существовании таких списков. Он взял у жены бумажки, исписанные в разное время разными ручками. Некоторые из фамилий были вычеркнуты, некоторые вписаны между внесенными ранее. Если уж мать взялась за составление списков, она непременно привела бы их в образцовое состояние. Россыпь черновиков показалась Андрею Владимировичу нарушением материнских привычек.

– Откуда они у тебя? – спросил он жену.

– Мария Петровна показала, где они лежат, и просила не оставить их без внимания.

– Тебя попросила?

– Меня. – Лена несколько замялась и бросила короткий взгляд на Самсонова. – Она не испытывала уверенности в тебе.

– О чем ты?

– Здесь есть люди, не известные тебе, и люди, неприятные тебе. Она боялась, что ты их не пригласишь.

– Она тебе сама это сказала?

– Сама.

– А почему ты ничего не сказала мне?

– Потому что она этого хотела. Тебя что-то не устраивает, Андрей?

Самсонов почувствовал себя бесконечно лишним и попробовал распрощаться, но Полуярцев его остановил.

– Скажите, почему мама включила вас в список? Вы учились у нее?

– Учился. Она у меня классным руководителем была.

Андрей Владимирович лихорадочно перебирал бумажки в поисках никому не известного вопроса.

– Я не вижу здесь никого другого с пометкой "выпускник 1981-го года". Почему из всего выпуска она выбрала вас?

Самсонов и сам не знал почему. Он только развел руками и снова попытался уйти. Школьные годы до сих пор не вызывали в нем особо радостных воспоминаний. Фаворитом Марии Петровны он не являлся – она вовсе не имела таковых. Математическими талантами он также не отличался. Пятерки в табеле исправно получал, но вот на математических олимпиадах, куда его исправно отправляли в качестве отличника, ни разу ни одного задания не решил.