Десять поворотов дороги

– Хряк?.. Это ты?..

Сомнениями Кира можно было размочить камень. Сам он стоял, оцепенев, с репой в ладони перед собой, напоминая датского принца на шутовской могиле[30]. Оставалось только заговорить с корнеплодом и отправляться в окружную психушку.

– Да, – просто сказал зеленщик. – Здравствуй, Кир. Как поживает Хвет и его сестра?

– Но ты же…

– Я отчаянно похудел с тех пор, как умер. Ты это хотел сказать?

Кир кивнул. Он бы, впрочем, согласился сейчас с любыми словами друга, ибо не успел еще переместить того в своей внутренней картотеке из разряда «мертвых комедиантов» в разряд «здравствующих огородников».

– Ты глупо выглядишь, Кир. Сейчас же положи репу. Люди смотрят.

Тот безмолвно повиновался, по чуть-чуть приходя в себя. В лавку вошло еще двое покупателей, требовавших внимания продавца.

– Ну ты даешь! Мы ведь были уверены, что ты погиб!

– Вы, имея в виду большинство, и сейчас в этом уверены. Очень буду рад, если так все и останется – между нами. Ведь ты не расскажешь остальным, что видел меня? Да? Кир? – в голосе зеленщика проступила мольба, смешанная с угрозой.

С похожей интонацией молится большинство прихожан большинства храмов множественной вселенной, кому бы они ни поклонялись: «Дай мне здоровья и удачи в делах, а не то…».

– Вообще-то я уверен, что это всех обрадует.

– А вот я не уверен, что это обрадует меня, – прошипел зеленщик Киру, мягко выталкивая его в дверь. – С тех пор, как я умер, жизнь, наконец, наладилась.

Из-за холщовой шторы, перекрывавшей внутренний выход лавки, явилась молодая, пышущая здоровьем женщина, напоминавшая хорошо сложенную и отполированную тыковку. Глаза ее светились добротой и лукавством, и сама она была кругла и мила, словно розовое облачко на рассвете.

– Что бы вы хотели еще купить, славный господин? Мы с моей женой продаем только самые лучшие овощи и фрукты! И по самой выгодной цене!

В глазах экс-Хряка читалась легкая паника. Так, возможно, ведет себя сорокалетний повеса, которому в присутствии благоверной встретилась подруга давешних грез, вот-вот готовая поделиться общими воспоминаниями и уже закатившая мечтательно глаза. Кир, впрочем, был умным малым, и не подвел нежданно ожившего товарища, отчеканив:

– Вы неизменно держите марку! Лучшего лука не найти во всей Кварте!

Супруга-тыковка счастливо улыбнулась, обратив внимание доброжелательного клиента на «кабачки деликатнейшего сорта, которые тают во рту и отменно идут как в гарниры, так в отдельное блюдо, хоть на праздничный обед».

Кир вежливо поблагодарил, пообещав непременно заняться кабачками в другой раз, и навсегда попрощался со старым другом – теперь уже очно и даже получив увесистого дружеского тычка в спину, когда пытался задержаться в дверях. В качестве моральной компенсации в руках он держал все тот же лук, тыкву и целый сундук поводов к размышлению о смысле жизни. К тому же он согрелся, так что по всем статьям оказался в итоге в плюсе.

Глава 43. ОТЦЫ ГОРОДА

Четверо мужчин расположились в небольшом, богато обставленном кабинете, надежно укрытом в глубине здания, занимавшего целый квартал на западе столицы, в районе настолько дорогом, что даже голуби там старались стоять на одной ноге, чтобы меньше платить за землю.

Какое-то время в комнате царила тишина, прерываемая лишь треском поленьев в причудливо украшенном камине. В углу страдали тиком часы с циферблатом в виде золотого улыбающегося солнца. Множество книг за цветными стеклами навевали уютные мечты, а за окнами словно по заказу синел вечер над чудесным парком, припорошенным первым снегом… Пока вы не понимали, что высокие окна с резными рамами – талантливая фальшивка, а пейзаж за ними – дело рук художника.

– Соленая голова тролля с майораном… – мечтательно произнес жилистый усач в кресле. – Свежая куда лучше, но теперь их нет! Наши деды не для того основали эту страну, чтобы…

– Полно те, Зафар! – брезгливо перебил его дородный господин в халате на фрачной паре. – От твоих кулинарных предпочтений коробит даже Баожэй, а она готовит пудинги из улиток.

Гурман поерзал на подушках и громко сглотнул слюну.

– Это не те ли, м-м-м, актеришки, што, м-м-м, сбешали тогда от Шкокка?

Похожий на жабу старик сидел сутулясь на древнем облезлом табурете. Его широкие бесформенные брюки собрали на себе больше пятен, чем задница леопарда. Их первоначальный цвет был окончательно утрачен с четверть века назад, как и цвет слишком большого пиджака, подвязанного под мышками веревкой. Единственное, что выдавало в сидящем богача, – булавка с бриллиантом в сотню карат, приколотая к засаленному шейному платку. Если ее убрать, вы обнаружите перед собой старого городского нищего, живущего с помойки и подаяния. Да, и еще: табурет за ним таскал специальный слуга[31].

– Скокк – шакал! – раздраженно взвизгнул Зафар, резанув взглядом по серебряному подносу, накрытому куском бархата.

Поднос располагался на столике у книжного шкафа, весело отражаясь в цветных стеклах. Черная ткань скрывала два массивных предмета округлой формы, которые могли быть головами или, скажем, большими кочанами капусты. На углах столешницы курились палочки благовоний, и все же комнату наполнял терпкий запах гнилого мяса.

– Шакал, конечно. Но талантливый шакал, – отозвался фрачник, чтобы поддержать беседу.

– Талантливый, да? Но сначала ведь все-таки шакал, а потом все остальное? Например, идиот. Как было можно упустить горстку безоружных простофиль? Но вы правы, друзья: не все ли нам равно? К делу ведь это не относится?

Четвертый, предпочитавший говорить вопросами, сидел на пуфе лицом к камину. Ни наружности, ни комплекции его мы уточнить не сможем. Отметим лишь узкую глубокую залысину в каштановой шевелюре – словно ото лба до затылка прошелся языком поедающий волосы монстр (возможно, после он умер в муках). Его голос и фигура словно сочилась ядом. От «доброго утра» такого типа вянут фиалки и кошки страдают несварением до июня.

– Пусть это унесут, ладно, Влобс? – попросил он дискантом, от которого хотелось прочистить уши.

Фрачник дернул за шнур и в дверях вырос брат-близнец Гумбольдта – более ухоженный и менее загорелый, но почти неотличимый от последнего, если не придираться к мелочам.

– Унеси, – тихо скомандовал хозяин.

Через мгновение столик был пуст, как тарелка в бедняцком доме.

– Все же, Скокк или не Скокк… Эти ребята герои, так ведь? – продолжал четвертый, ковыряя что-то в каминной пасти длинным чугунным стержнем.

– На это можно смотреть и так, – весомо подтвердил хозяин.

– Тогда, Влобс… Ты ведь понимаешь, о чем я?

По скучающему лицу фрачника невозможно было сказать наверняка. Вместо ответа он зевнул, повертел в пальцах рюмку, а затем поставил ее и потянулся за графином.

– Он ведь уже стар, очень стар? – продолжил четвертый.

Хозяин поперхнулся коньяком.

– Не вишу нишего плохого в стариках, – просипел «нищий» на табурете. – Окромя одышки… – на секунду повисла тишина. – Ты прав, однако. Пусть кукленыш попотеет на благо общества. Он, слыхал, пошти эльф к тому жа.

«Нищий» порылся в бездонном кармане пиджака. На ковер упало несколько замызганных бумажек и носовой платок в чудовищном состоянии. В пальцах старика оказался колокольчик, на звон которого в комнате появился дюжий молодец в живописных и очень недешевых лохмотьях. Бережно подобрав мусор, он водворил его обратно в карман патрона, взял табурет и стоявшую рядом миску для подаяний, украшенную рубином. Оба, не прощаясь, выволоклись вон. В кабинете осталось трое.

– Можно ли считать наш вопрос решенным? – выдохнул совсем уж безнадежным тоном четвертый (ставший теперь третьим).

Названный Зафаром резко кивнул, просыпая табак из трубки. Спросивший, хоть и сидел спиной, кивнул в ответ. Хозяин холодно улыбнулся и опрокинул вторую рюмку, закусив столетний коньяк лимоном, которому и года не было.

– Что может порадовать больше, чем встреча старых друзей и добрая беседа? Если не возражаешь, Влобс, я посижу тут еще немного?

– Конечно! Чувствуй себя как дома. Не желаешь перекусить?

– Хочешь предложить мне троллью голову, Влобс? Нельзя ли как-нибудь воздержаться… от этой манящей перспективы? Ха-ха. Спасибо. Если вдруг появятся новости, вы ведь не преминете поставить меня в известность? Увидимся позже, господа.

Четвертый остался в комнате один.

***

На следующий день Кир оказался в Зеленом дворце и, так сказать, по уши в новостях. Во-первых, ночью умер старик Ганглий – человек, по общему убеждению, правивший Квартой почти полвека. Над воротами и вдоль всего здания висели черные флаги с золотой полосой вдоль древка. Смотрелось очень торжественно. А во-вторых, его, то есть Кира – во всем великолепии коротких срамных штанов и неудобного сюртука, будто сделанного из овечьей кишки, – ждали какие-то заоблачные «шишки».

С «шишками» в последние дни он уже навстречался до тошноты. И главным их свойством оказалось то, что стоило дойти до определенной грани, как очередной шишак превращался в ничтожество перед лицом начальника пострашнее. Вы бы видели, что произошло, когда очередной из них обнаруживал у себя на столе отрезанные головы королей…

В это утро вся королевская рать словно набросилась на Кира, выволокла ни свет ни заря из гостиницы, впихнула в карету, а теперь вела, как на казнь, широкими коридорами дворца, увешанными портретами стариков. В какой-то момент он подумал, уж не положено ли приносить кого-нибудь в жертву, когда умирает очередной правитель? И не тот ли он самый парень, которому пустят кровь во имя традиций?

Желудок прыгнул к подбородку, но как следует развить идею о жертвоприношении Киру не дали, настойчиво подтолкнув «агнца» к дверям. Парень даже выставил вперед руки, чтобы не влететь лбом в золотые вензеля, но те бесшумно разошлись в стороны, открыв за собой показавшуюся бескрайней залу с рядами столов и кресел. Запах старого дерева, пропитанного законом и табаком, ударил в ноздри и чуть не повалил новоприбывшего. Кир пошатнулся, чья-то сильная рука сзади не позволила ему упасть.

– Начальник личной охраны капитан Волоссандр[32], – тихо сказал голос. Кир предпочел за лучшее не оглядываться.

Множество богато разодетого народа с брезгливым выражением лица встало при его появлении. К своему облегчению, Кир заметил на многих такие же дурацкие панталоны, как на нем самом. «Хоть не засмеют за штаны», – пронеслось в его голове, одарив ощущением благодати. Никто не ведет статистики, но с уверенностью можно сказать, что парень был не первым, кто подумал в торжественный момент о своих штанах.

– Не поприветствовать ли нам господина Кира Ведроссона, господа? – сказал кто-то громким сверлящим голосом. Каждую сказанную им букву хотелось поскорее вытряхнуть из уха, как забравшегося в него жука.

Зал наполнился топотом и жидкими аплодисментами. Кто-то присвистнул с хорошо известной интонацией «ну ты даешь!». На свистуна зашипели. От этой базарной выходки Киру сразу же стало легче. Видать, перед ним тут собралась куча обыкновенных людей, а не сказочных единорогов.

– Не занять ли вам, герою войны и спасителю Кварты, подобающее место? – спросил все тот же голос, что мог перепилить балки. В зале воцарилась тишина. – Господин Ведроссон, прошу вас! Пора начинать собрание.

Кир согласно кивнул: сопротивляться голосу было невозможно. Однако остался стоять столбом, потому что, хоть убей, понятия не имел, где его «подобающее место». Может, ему следует развернуться и побыстрее валить обратно? Он представил себе гостиницу и весьма неплохое местечко за столиком у окна. Сковорода с яичницей отлично бы дополнила натюрморт… Но тут его снова подтолкнули – гораздо деликатнее, чем предыдущий миллион раз, что пришелся на это утро.

Навстречу Киру двинулся широкий жизнерадостный человек в бирюзовом одеянии – сплошь кружева и орденские лены. В его руках Кир казался щепкой, упавшей в реку.

– Прошу вас, правитель Ведроссон! Время открывать собрание! Сегодня очень плотный график! Увы, увы!

Что происходило дальше, Кир не вспомнил бы и под пыткой. Кажется, он сидел за широченным столом лицом к лицу с толпой разодетого народа и – о боги! – что-то говорил им, подначиваемый все тем же бирюзовым, которого все называли «канцлером» и господином с зудящим голосом, что именовался «спикером».

Вечером он получил заслуженную яичницу с какими-то подозрительными комочками вместо обжаренных помидоров. Госпожа Баожэй заверила, что это «восхитительно полезно молодому правителю», и в дальнейших разъяснениях отказала. Так прошел его первый день в Зеленом дворце.

Глава 44. ДЕНЬ ВТОРОЙ

Второй день снова начался с толкотни. Какие-то люди сновали вокруг кровати, вроде бы не настаивая на его пробуждении, но делая дальнейший сон невозможным. Вынуждать всевластного правителя делать то или иное не по своей воле – величайшее придворное искусство, отточенное веками [33].

На специальной подставке висели совершенно новые чулки, панталоны и сюртук. Кое-какие мелочи, которые он оставил в карманах прежнего, лежали рядом на специальном покрытом шагреневым лоскутом подносе.

«Тут и зубочистки не спрячешь», – подосадовал не выспавшийся Кир и с обреченным видом пошел умываться в сопровождении троих слуг, охранника и костюмерши.

***

Зал был огромным. По сравнению с этим тот, что принял его вчера, казался чуланом для швабр. Такое пространство просто не могло быть внутри чего-то. Под ребристым куполом легко бы разместился собор и еще осталось место для рынка. И тем не менее он был почти полон.

«Неужели в городе столько знати?» – пронеслось в голове у Кира. Он все больше привыкал говорить про себя. Кажется, за всю жизнь он столько не рассуждал молча, как в эти неполные два дня.

Более широкие кресла в центральной части были вырезаны прямоугольником из общей массы и пустовали. На проведенной кем-то границе стояли неприметные парни в черной одежде, под которой угадывалось оружие. Жилистые, подвижные и цепкие, не раскормленные, как низкосортные вышибалы, – настоящие убийцы. Телохранители действительно важных персон, которые могут себе позволить небольшую собственную армию. А возможно, и свой полевой суд.

«Значит, все-таки не так много», – сделал он вывод и задернул штору.

– Старый правитель… не Ганглий – тот, что был до него – Рукк Неважнец, всегда приходил заранее и так вот подсматривал, что творится в Народном зале.

Кир мгновенно развернулся всем телом, чуть не вскрикнув от неожиданности. Перед ним стоял сутулый старик в надушенном парике до плеч. Причем духи эти, вероятно, делали из дохлых котов, стараясь подчеркнуть запах оригинала.

– Вы?..

– Датт Нетт. Хранитель печати, – отрекомендовался тот скрипучим голосом, пристально глядя на Кира.

На вид ему было лет двести, сто из которых его сушили в специальной камере, где, вероятно, иссушают по капле само время. На груди у старика висела цепь с золотым пеналом, украшенным бриллиантовым треугольником. Ладони прятались в складках приподнятой с боков мантии… О боги! Он стоял, засунув руки в карманы брюк – словно мальчишка в маске древнего истукана! Из-под тяжелых складок мантии выглядывали зеленые штаны в жилку.

– Не дрейфь! Не ты первый, не ты последний, – хранитель печати чиркнул спичкой о перила. – И не переоценивай себя – этой страной может править даже индюк, если к нему приставить толкового секретаря. Такой опыт, уж ты мне верь, есть – хоть греби лопатой. А Кривв толковый парень, не сомневайся. Кивай, маши руками и не блюй с перепоя на послов, чтобы не развязать очередную войну. Ни-ни с их женами – пусть пропадают с этими снулыми засранцами, – представил свою трактовку внешнеполитических приоритетов Датт Нетт. – Ну, ладно, иди уже… Пора становиться главным в этом лягушатнике. Отдышись, выпей сладкого чаю и выходи последним, когда все соберутся. Дай себя подождать. И не забудь отлить, перерыв не скоро.

Мало сказать, что Кир был озадачен таким напутствием. К тому же теперь он как-никак правитель Кварты, и последнее слово… Если честно, ему просто необходимо было что-нибудь сказать, чтобы почувствовать почву под ногами, которые и так последние дни болтались в воздухе безо всякой опоры. В иные минуты он был уверен, что рехнулся. Сейчас была одна из таких ярких незабываемых минут.

Прислушавшись к своим разбегающимся мыслям, нервно хохотнув для приличия, Кир выдал первую попавшуюся фразу, за завесой которой просто хотел сбежать:

– Ты говоришь так, хранитель, словно примирился со всеми богами…

На которую, к своему удивлению, получил весьма конкретный ответ, который только добавил тумана в голове:

– Кто я такой, чтобы мириться с богами или нет? Люди склонны преувеличивать свою значимость, и это многое портит, – старик глубоко затянулся черной короткой сигаретой. – Я примирился с вестью о них. Гораздо проще принять чье-то эхо, чем сам источник. Не рассчитываю на большее и другим не советую раскатывать до горизонта губу. На этом все о богах – с вашего позволения, правитель. Когда нужно будет поговорить о законах, вы знаете, как меня зовут. Кривв все устроит.

Хранитель печати, не прощаясь, развернулся на каблуках начищенных туфель и скрылся где-то в глубине здания, оставив почти визуально ощутимый запах.

***

В конце концов официальная часть закончилась, перейдя в полуофициальную (максимум, на что мог рассчитывать правитель, появление которого даже в огуречной теплице делала ее объектом государственных интересов). Кир чувствовал себя муравьем, всюду таскающим за собой здоровенный герб Кварты вдесятеро тяжелее своего веса, который старательно начищают и устанавливают, где бы он с ним ни остановился. Его ни на минуту не оставляли одного, будто имели дело с капризным и властительным инвалидом, каждый шаг которого нужно было предупредить. Ради интереса он уединился на несколько минут в туалете, но, выйдя из него, тут же нос к носу столкнулся с двумя ожидавшими распоряжений подданными, за спинами которых стоял третий, присматривавший за ними во все глаза. Если бы он подал кому-то руку, не исключено, цепочка рукопожатий закончилась бы где-нибудь в горах Севера, а то и в соседнем государстве.

Как оказалось, далеко не все, кто сидел в привилегированном секторе большого зала, входили в кружок избранных, проследовавших за ним после торжества. Власть в этом смысле напоминала матрешку, в центре которой находится правитель Кварты… Хотя наверняка имелись и варианты. По какой-то причине Кир смутно догадывался об этом, что делает ему честь.

Очень скоро, ведомый своей разношерстной паствой, Кир оказался в относительно небольшой роскошно обставленной комнате, уставленной ломящимися от деликатесов столами, к которым никто не спешил притронуться. Отглаженные официанты напряглись от пяток до затылка, следя за каждым его движением. Для эксперимента Кир кивнул одному из них – трое чуть не столкнулись лбами, желая немедленно услужить.

Что делать дальше было совершенно неясно. Он невольно вспомнил семейный ужин у Встрясса Громма и едва не погрузился в размышления, но перед его носом вдруг возникла коренастая фигура в черном – благоухающий дорогим парфюмом плотный мужчина с широким лицом, без ощутимого перехода соединенным с массивной грудью. Его напомаженные, спадающие до плеч волосы отливали тусклым золотом.

– Позвольте представиться: Скокк Гнидт, почетный церемониймейстер двора, куратор сценических искусств, – отрекомендовался он, не дожидаясь, пока это сделает секретарь. – Как вам известно, господин правитель, двора уже нет, однако ряд символических должностей еще в силе. Если пожелаете, могу сыграть «подъем» на рожке. Ха-ха!

– Золотце-Скокк? – невольно обронил Кир, не знавший, кстати, что двора не существует уже больше столетия. Некоторые известия просто пролетают мимо ушей. – О, извините, случайно услышал от кого-то. Рад нашему знакомству.

Церемониймейстер лишь на долю секунды дернул бритой до синевы щекой и вновь расплылся в сладкой полуулыбке:

– Никаких извинений, что вы?! Именно! Именно так меня называют друзья, к числу которых я бы счел за честь причислять и вас, уважаемый господин правитель. Золотце-Скокк всегда к вашим услугам любого свойства… А, вот и глава городской стражи! – перебил он сам себя, поворачиваясь всем телом, как огромная обремененная фраком жаба, коя, как известно, лишенная шеи, не может вертеть головою по сторонам. – Адмирал Ченн!

С изнанки происходящего, слышный только правителю, возник шелестящий голос Кривва Абсцесса, все время стоявшего за плечом:

– Официально Сыр-на-Вене считается кораблем. Ирония племенных заветов Охрененного Шибалы Тука – верховного вождя, внука основателя города. По одной из версий, впрочем, свитки неправильно прочитали…

К правителю подошел невысокий и очень полный человек в форме настолько пестрой и разнообразной в деталях, что у Кира зарябило в глазах. Проекция звездного неба, собранная в тарелку, и то казалась бы менее блестящей.

– Желаю здравствовать, господин правитель! – отчеканил он с хрипотцой. – Всегда можете положиться на нашу верность! Уф… Городская стража рада служить правителю и закону, – адмирал отдал честь, произведя сложный перезвон регалий.

– Забавно, когда эти понятия совпадают! – ни с того ни с сего ляпнул Золотце-Скокк, широко улыбаясь Киру. – Не провести ли нам дегустацию вин? Сегодня по протоколу, кажется, должны подавать розовые с ракообразными на закуску. Все-таки мы на корабле! – подмигнул он Кривву Абсцессу, от чего тот скривился еще больше.

За вином, что подмечено не единожды, многие вопросы начинают решаться как-то сами собой и самым непредсказуемым порядком. «Не трусь!» – самое простое из того, что алкоголь сообщает своему визави по пути в голову из желудка.

Золотце-Скокк оказался кем-то вроде полушута-полувельможи, единственным оставшимся в живых членом знаменитой труппы «Театра жестокости мамаши Донг-Лунь».

«Того самого!» – едва не воскликнул Кир, но вовремя сообразил, что не стоит лишний раз подчеркивать простоту своего происхождения. Даже в Трех Благополучных Прудах слышали о кровавых и захватывающих представлениях этого театра, на которых нередко дамы лишались чувств, а мужчины съеденного обеда.

Довольно быстро накачавшись розовым, кое действительно подавали, Скокк продемонстрировал густую россыпь мелких глубоких шрамов вокруг сердца и на округлившемся за годы животе. Его специальностью было медленно насаживать себя на пику на глазах изумленной публики, оставаясь при этом (по возможности) живым. То был один из самых невинных трюков в программе мамаши Донг-Лунь, которой в конце концов надели петлю на шею, позаботившись, чтобы ее выступление тем и кончилось. Даже, как показалось, напившись в стельку, Скокк промолчал насчет того, кто именно это сделал.

– Но вы-то сами, я знаю, продолжаете свою творческую карьеру. Кое-кто из моих знакомых… участвовал в вашем шоу, – невзначай обронил Кир.

– Участвовал?! – Золотце-Скокк резанул Кира взглядом.

В нем не было теперь и следа от плотной хмельной мути, в которой тот, казалось, дрейфовал последние полчаса по воле течения.

– Именно.

– Хм… Сожалею.

– Нет-нет, большинство из них находятся в добром здравии.

– А-а… Всякое случается на сцене. Я уже начал беспокоиться.

– И они, скажем так, не вполне… Как это бывает с артистами: не вполне удовлетворены. В творческом плане.

Кир чуть не переломал извилины друг о друга, подбирая правильные слова. Каждое из них казалось острием, на которое он сам медленно насаживается грудью, стараясь не попасть в сердце.

– Вот как? Полагаю, есть немало возможностей, чтобы их творческий путь стал менее тернист.

– Но не слишком короток при этом.

– Нет, что вы! Ни в коем случае. Долгих дней жизни им всем, кем бы они ни были, – заверил Скокк, глядя исподлобья на Кира.

– Они не любители пошептаться, не беспокойтесь.

– Что вы, господин Ведроссон, – Скокку удалось подчеркнуть красным карандашом произнесенную фамилию правителя. – Долгий творческий путь требует терпеливого отношения к вещам, – покрутив бокал, он продолжил: – Уверен, что некая группа ваших подданных, добившихся верной службой отечеству вашего личного расположения, может рассчитывать на достойную работу. Малая сцена Королевского театра, – то ли спросил, то ли ответил он, словно обращаясь к бокалу.

Кир на всякий случай сдержанно кивнул в знак согласия.

– А вы, уважаемый Золотце-Скокк Гнидт, – проделал он тот же фокус с собеседником, – можете в определенных пределах рассчитывать на мое чувство справедливости.

Глава 45. БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ

Кир скучал в своем (не так легко к этому привыкнуть!) кабинете над чашкой какого-то напоминающего сурьму напитка, которым его настойчиво пытались осчастливить слуги, где бы он ни появлялся. Вероятно, считалось, что правитель Кварты должен употреблять его в астрономических объемах.