Огонь, что горит в нас

– Вот, держи, – сказал я, сунув деньги отцу. Он с прищуром посмотрел на меня, потом начал их пересчитывать. Он что-то бормотал себе под нос, но мне было плевать. Если он уйдет, мне этого будет достаточно.

Он сунул деньги в задний карман.

– Вы оба должны понимать, как вам повезло, что у вас есть я. Но не думайте, что я и дальше буду платить за вашу квартиру, как раньше.

«Ты нам не нужен», – хотел сказать я. «Уходи и не возвращайся», – мечтал крикнуть я. Но продолжал держать язык за зубами.

Он шагнул к маме, и я видел, как она вздрогнула, когда он погладил ее по щеке.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя, верно, Джулия? – спросил он. Она медленно кивнула.

– Знаю.

– И я просто хочу, чтобы мы были счастливы. А ты разве не хочешь?

Она кивнула еще медленнее.

– Хочу.

Он наклонился и поцеловал ее в губы, и мне захотелось поджечь его. Я хотел видеть, как он горит и кричит от боли, потому что он использовал мою мать, унижал ее, практически плевал ей в душу.

А еще мне хотелось накричать на мать, потому что она отвечала на его поцелуи. Когда они наконец отодвинулись друг от друга, она смотрела на него, словно на бога, в то время как он был просто сатаной в дорогом костюме.

– Логан, – сказал он, направляясь к выходу из квартиры, – если тебе понадобится настоящая работа, мужская работа, то знай: я всегда могу пристроить тебя в семейный бизнес. Те жалкие гроши, которые ты получаешь, тебе ничего не дадут.

– Меня это не интересует.

Услышав мой ответ, он зловеще улыбнулся. Я всегда отвечал ему одно и то же, но он всякий раз улыбался так, словно знал какой-то секрет и таил его от меня. Когда он вышел за дверь, с моих губ сорвался тяжелый вздох.

– Что ты творишь? – закричала мама, бросаясь на меня и принимаясь колотить меня в грудь. Я в недоумении перехватил ее тонкие запястья. Она продолжала кричать: – Ты пытаешься разрушить все, что у меня есть?

– Я просто не дал ему избивать тебя!

– Ты не знаешь, о чем говоришь. Он не собирался делать мне по-настоящему больно.

– Ты говоришь ерунду. Он делал тебе больно.

– Отпусти меня, – прохныкала она, пытаясь разжать мои пальцы, сомкнутые на ее запястьях. Я выпустил ее, но в ту же секунду она размахнулась и ударила меня по лицу – с силой. – Не смей больше вмешиваться в мою жизнь! Ты меня слышал?

– Да, – пробормотал я. Она наставила палец мне в лицо, злобно щурясь.

– Ты. Меня. Слышал?! – повторила она.

– Да! – заорал я. – Я слышал тебя.

Но я лгал ей в лицо, потому что знал: если я опять увижу, как отец пытается хотя бы пальцем дотронуться до нее, я за нее заступлюсь. Я буду драться за нее. Я буду ее голосом, даже если это будет значить, что я потеряю собственный голос. Потому что я знал, что только из-за него она умолкла. Только из-за него огонь у нее внутри погас.

«Мама, вернись ко мне».

Когда я потерял ее? Неужели она исчезла навсегда?

Если бы у меня была машина времени, я вернулся бы в прошлое и исправил бы ту ошибку, которая заставила ее стать такой, какой она стала. Я направил бы ее вправо, а не влево. Я упросил бы ее не пробовать наркоту. Я напомнил бы ей, что она прекрасна, пусть даже какой-то мужчина сказал обратное. Я исцелил бы ее сердце, так сильно израненное.

Я ушел в свою комнату и попытался стереть из памяти все воспоминания о своем отце, но они упорно возвращались обратно, так сильно всколыхнул их его визит. Вся моя ненависть, вся моя злость, вся моя боль. Это все хлынуло в мой мозг, наполнив мою голову громким гулом, который я никак не мог унять.

«Ты скопытишься к двадцати пяти годам».

В моей душе царила паника, вокруг глаза пульсировала боль, и я едва не позволил демонам завладеть мною. Они дразнили меня, причиняли мне боль, медленно отравляли мой разум. Я смотрел на прикроватную тумбочку, где ждала меня доза, и слышал, как она шепчет мое имя, просит меня накормить демонов, чтобы они убрались прочь.

В тот вечер я хотел выиграть. Я хотел быть сильным – но не был. Я никогда не был достаточно сильным и никогда не буду.

«Просто сдайся. Ты все равно скопытишься к двадцати пяти годам».

Я сделал глубокий вдох, мои руки дрожали. Еще один вдох, мое сердце разрывалось. Еще один вдох, и я сделал единственное, что мог сделать.

Я открыл ящик тумбочки, готовый впустить тьму в себя, готовый уйти прочь от света – но тут мой телефон звякнул.

Алисса: Что ты делаешь?

Алисса написала мне именно тогда, когда мне это было нужно, хотя я был обижен, что она ждала почти до полуночи, чтобы написать мне. С днем рождения меня поздравил только Келлан, и он же угостил меня обедом. Отец подарил мне только синяк под глазом, а мама – только разочарование.

Но я рассчитывал на Алиссу. Она была моим лучшим другом, и за весь день она не сказала мне ни слова.

Я: Лежу в кровати.

Алисса: Ясно.

Кружочки.

Алисса: Спускайся вниз.

Приняв сидячее положение, я перечитал ее сообщение. Потом поспешно надел теннисные туфли, темные очки, красную толстовку и высочил из квартиры. Алисса сидела в машине, припаркованной прямо у подъезда, и улыбалась мне. Я окинул взглядом улицу, где люди пили и курили.

«Боже, как же я ненавижу, когда ты приезжаешь сюда. Особенно по ночам».

Я забрался на пассажирское сиденье ее машины и сразу же заблокировал дверцы.

– Что ты творишь, Алисса?

– Почему на тебе темные очки? – спросила она.

– Просто так.

Она протянула руку и сняла их с меня.

– Ох, Логан… – прошептала она, осторожно касаясь моего подбитого глаза. Я фыркнул и отодвинулся.

– Ты думаешь, меня побили? Видела бы ты моего противника!

Она не засмеялась.

– Твой отец?..

– Да. Но все в порядке.

– Не в порядке. Я никогда в жизни никого так не ненавидела. С твоей мамой все хорошо?

– Совсем не хорошо, однако все нормально. – Я видел, как глаза Алиссы наполнились слезами, поэтому быстро произнес: – Все в порядке, честное слово. Давай просто поедем туда, куда собирались, чтобы я мог ненадолго забыть.

– Ладно.

– И, Алисса…

– Да, Логан?

Я стер ее слезы кончиками пальцев и позволил чуть-чуть продлить прикосновение к ее щеке.

– Улыбнись.

Она ответила мне широкой, белозубой и фальшивой улыбкой. Но мне этого было достаточно.

Отъехав от подъезда, она еще долгое время куда-то везла меня. По дороге мы не говорили, и я не совсем понимал, что именно она затеяла. Когда машина притормозила у обочины заброшенной дороги, мое непонимание возросло.

– Нет, серьезно, что мы делаем?

– Идем, – сказала она, выскакивая из машины и бегом направляясь вдоль дороги. Эта девушка когда-нибудь станет причиной моей смерти – и под словом «смерть» я подразумеваю «жизнь». Потому что, когда она появилась в моей жизни, я каким-то образом обрел способ освобождаться от своих оков.

Я последовал за ней, потому что мне было интересно, куда она направляется – и неважно, почему.

Она остановилась перед приставной лестницей, ведущей к гигантскому рекламному щиту.

– Та-дам! – воскликнула Алисса, пританцовывая от восторга.

– Хм-м?

– Это тебе подарок на день рождения, олух!

– Ты хочешь подарить мне на день рождения приставную лестницу?

Она закатила глаза и выразительно вздохнула.

– Давай за мной, – скомандовала она, начиная карабкаться по лестнице. Я послушался.

Мы забрались наверх по самой высокой приставной лестнице, какую я когда-либо видел. На щите, на который мы лезли, красовалась реклама: «2 доллара за 5 бургеров у «Голодного Гарри». Я видел, что Алисса побаивается высоты, поэтому изо всех сил старается не смотреть вниз. Щит был окружен перилами, не дававшими нам свалиться, но все равно для нее здесь, похоже, было высоко.

– Ты не боишься? – спросил я, осваивая новые для себя навыки.

– Ну… то есть… немножко боюсь. Мне кажется, трудно понять, боишься ты высоты или нет, пока не окажешься очень высоко… а, неважно. – Она медленно отошла к краю щита и достала корзинку для пикника и завернутые в бумагу подарки. – Вот, держи. Сначала открой подарки.

Я послушался и едва не свалился вниз, когда увидел подарки.

– Я не была уверена, какой именно фильм ты смотрел со своим дедушкой, поэтому взяла все DVD, какие смогла найти, – объяснила она. Я держал в руках двенадцать дисков с документальными фильмами об устройстве галактики, и тот фильм, который мне показал дедушка, был в этой стопке.

– Господи… – пробормотал я, сжимая двумя пальцами переносицу.

– И еще… – Алисса махнула рукой в сторону неба. – Это самое лучшее место, которое я смогла найти, чтобы посмотреть ночью на звезды. Я несколько дней колесила по всему городу, пытаясь отыскать такую точку. Знаю, это, наверное, глупо, но я решила, что тебе понравится вид отсюда. – Она нахмурилась. – Глупо, да? Мне следовало придумать что-нибудь получше. В прошлые два года я справилась неплохо, и я решила, что это будет…

Я схватил ее за руку, и она умолкла.

– Спасибо, – прошептал я, вытирая глаза свободной рукой. Потом шмыгнул носом и кивнул. – Спасибо.

– Тебе нравится?

– Нравится.

«Я начинаю влюбляться в тебя…»

Помотав головой, я попытался прогнать эту мысль.

Я не мог ее любить. Любовь означала боль. А она была одним из двух светлых пятен в моей черной жизни.

Я снова перевел взгляд на небо.

– Если посмотришь вон туда, то увидишь созвездие Скорпиона. В разные времена года те или иные созвездия видны лучше, чем другие. Скорпион, начиная с самой нижней звезды, выгибается вверх, а потом разделяется на пять точек, из-за чего немного похож на одуванчик. Самая яркая звезда этого созвездия – Антарес. Дедушка когда-то сказал мне, что это – сердце Скорпиона. Видишь? – спросил я, указывая на небо. Алисса кивнула. – Есть легенда, будто Орион, яростный охотник, хвастался, что сможет убить всех зверей в мире. Но скорпион победил его, и Зевс, бывший свидетелем этой битвы, в награду навечно вознес скорпиона в ночное небо.

– Красиво.

– Да, – прошептал я, бросая взгляд на нее, потом снова в небо. – Очень.

– И это тоже красиво, – произнесла она.

– Что красиво?

Она улыбнулась уголками губ, продолжая разглядывать звезды.

– То, как ты смотришь на меня, когда думаешь, будто я не вижу.

Мое сердце сбилось с ритма. Она заметила, как я глазею на нее?

– Ты вообще смотришь в мою сторону?

Она медленно кивнула.

– А потом, когда мы не вместе, я закрываю глаза и вижу тебя в своих мыслях. В такие минуты мне никогда не бывает одиноко.

«Я начинаю влюбляться в тебя…»

Я хотел открыть рот и сказать ей эти слова. Я хотел впустить ее в свою душу и поведать ей о том, как я грезил о ней. Потом я вспомнил, кто такой я и кто такая она и почему я не должен говорить эти слова.

Между нами повисло неловкое молчание, пока Алисса не прогнала его прочь.

– Ах да! Я еще сделала для нас очень поздний ужин! – воскликнула она, протягивая руку за корзинкой для пикника. – Не хочу, чтобы тебя оскорбило то, как превосходно я готовлю. Я знаю, что ты привык быть лучшим кулинаром в этом городе, но мне кажется, что в этом я тебя превзошла.

Она сунула руку в корзинку и достала контейнер, в котором лежали сэндвичи с джемом и арахисовым маслом. Я засмеялся.

– Не может быть! Ты сама это приготовила?

– Целиком и полностью. Не считая арахисового масла, джема и хлеба. Это все я купила в продуктовом магазине.

«И это мой лучший друг!»

Я вгрызся в сэндвич.

– Джем из лесных ягод?

– Джем из лесных ягод?

– Ну разве ты не любительница роскоши?

Она улыбнулась. И я немножко умер.

– На десерт я взяла упаковку малины и вот это. – Она достала пачку «Орео». – Я хорошо справилась, верно? Вот. – Она взяла одно печенье, разъяла его на половинки, положила внутрь малину и сложила снова. Потом изобразила, будто печенье летит к моему рту, словно самолетик. Я широко раскрыл рот, откусил кусочек печенья и застонал.

Алисса довольно приподняла брови.

– Ты стонешь над моим печеньем?

– Я определенно стону́ над твоим печеньем.

Она шаркнула ножкой и выразительно вздохнула.

– Если бы мне платили доллар всякий раз, когда какой-нибудь парень говорит мне это…

– У тебя был бы один доллар и ноль центов.

Она отмахнулась, и я еще сильнее влюбился в нее. Я не мог понять, чего мне хочется больше: чтобы ее губы коснулись моих губ или услышать из этих губ еще какие-нибудь слова. Та и другая идея нравились мне сильнее, чем что-либо другое в мире.

«Слова, пусть будут слова».

– Какая твоя самая заветная мечта? – спросил я, забрасывая к себе в рот несколько ягод малины, а потом закидывая еще парочку к ней в рот.

– Самая заветная мечта?

– Да. Кем ты хочешь быть или что ты хочешь делать в будущем?

Она прикусила губу.

– Я хочу играть на фортепьяно и заставлять людей улыбаться. Делать людей счастливыми. Я знаю, что для большинства людей, таких, как моя мама, это звучит мелко. И я знаю, что это выглядит как совершенно дурацкая цель, но именно этого я хочу. Я хочу, чтобы моя музыка вдохновляла людей.

– Ты можешь это сделать, Алисса. Ты уже это делаешь. – Я верил в ее мечту сильнее, чем мог выразить словами. Когда я слышал, как она играет на пианино, мне казалась, что вся ужасная часть моей жизни тает и утекает прочь. Ее игра позволяла мне найти несколько минут покоя.

– А что насчет тебя? – спросила она, вложив мне в губы ягоду малины. На самом деле мои жизненные обстоятельства не располагали к мечтам, но когда я был рядом с Алиссой, все это казалось чуть более возможным.

– Я хочу быть поваром. Я хочу, чтобы люди приходили ко мне в плохом настроении и уходили в хорошем – благодаря тому, что я клал бы к ним в тарелки. Я хочу, чтобы люди, съев приготовленные мной блюда, чувствовали себя лучше и на несколько минут забывали все пакости, происходящие с ними в жизни.

– Мне это нравится. Надо открыть ресторан, поставить там рояль и назвать это заведение «АлиЛо».

– Или «ЛоАли», – ухмыльнулся я.

– «АлиЛо» звучит намного, намного лучше. И к тому же это была моя идея.

– Что ж, давай так и сделаем. Давай откроем «АлиЛо», будем готовить потрясающую еду, играть потрясающую музыку и будем жить долго и счастливо.

– Конец?

– Конец.

– Мизинчики? – спросила она, протягивая мне палец. Мы сцепились мизинцами в знак согласия.

– Мизинчики. – При этом жесте наши руки соприкоснулись.

– А какая еще мечта есть у тебя? – спросила она.

Я поразмыслил, следует ли рассказывать ей, потому что эта мечта звучала немного по-идиотски, но если я и считал, что кто-то меня не осудит, то это была она.

– Я хочу быть отцом. Знаю, что это звучит глупо, но я действительно этого хочу. Всю жизнь я рос с родителями, которые не знали, что значит «любить». Но если бы я был отцом, я любил бы своих детей сильнее, чем можно выразить словами. Я приходил бы на их бейсбольные матчи, их танцевальные выступления, я любил бы их вне зависимости от того, захотят ли они стать адвокатами или мусорщиками. Я был бы лучше, чем мои родители.

– Я знаю, Ло. Из тебя получился бы отличный отец.

Не знаю, почему, но от ее слов мне на глаза навернулись слезы.

Некоторое время мы сидели там, не говоря ни слова, просто глядя вверх.

Здесь было так спокойно и тихо. Я не мог представить другое место, где мне так же сильно хотелось бы быть. Мы все время держались за руки. Нравилось ли ей держать меня за руку? Замирало ли у нее сердце каждые несколько секунд? Быть может, она тоже по-своему влюблялась в меня? Я крепче сжал ее руку. Я не был уверен, что смогу ее отпустить.

– А чего ты сильнее всего боишься? – тихо спросила Алисса.

Я достал свободной рукой зажигалку и стал ею щелкать.

– Чего я сильнее боюсь? Не знаю. Того, что что-нибудь случится с людьми, которые мне небезразличны. Их мало. Келлан, ты, моя мама… А чего боишься ты?

– Потерять папу. Знаю, это звучит глупо, но каждый раз, когда звонят в дверь, я гадаю: а вдруг это он? Каждый раз, когда звонит мой телефон, у меня замирает сердце в надежде, что это он. Я знаю, что в последние несколько месяцев он вроде как числится пропавшим, но я знаю, что он вернется. Он всегда возвращается. Но мысль о том, что я могу потерять его навсегда, разбивает мне сердце.

Мы слушали тьму друг друга и показывали друг другу свой свет.

– Расскажи мне самое светлое воспоминание о своей маме, – попросила Алисса.

– Хм-м… – Я прикусил нижнюю губу. – Когда мне было семь лет, я каждый день ходил в школу. Как-то раз я вернулся домой и услышал музыку, игравшую на крыльце у нашего подъезда. Мама вынесла на улицу бумбокс, и он играл всякое старье – Temptations, Journey, Майкла Джексона и тому подобную классику. Мама сказала, что взяла у соседа CD-диск с музыкой и от этой музыки ей захотелось танцевать. Поэтому она танцевала прямо на улице и отходила на тротуар только тогда, когда проезжали машины. Она в тот день была ужасно красивой и танцевала вместе со мной весь вечер, пока луна не поднялась в зенит. А потом к нам присоединился Келлан. Он приехал на велосипеде, привез нам с мамой остатки своего ужина. И мы танцевали втроем. Ну то есть сейчас я понимаю, что тогда она была под какими-то веществами, но я этого не понимал. Я просто помню, как смеялся, кружился и танцевал под музыку с ней и Келланом. Ее смех мне нравился больше всего, потому что он звучал так громко и свободно. Это мое самое счастливое воспоминание о моей семье. К этому воспоминанию я возвращаюсь, когда вижу, как далеко она зашла.

– Это хорошее воспоминание, сто́ящее того, чтобы за него держаться, Ло.

– Да. – Я напряжено улыбнулся ей. Я никогда и никому не позволял по-настоящему понять, как сильно я скучал по своей маме, но я знал, что Алисса меня поймет: ведь она тоже скучала по своему отцу. – А какое у тебя лучшее воспоминание о твоем папе?

– Ты видел в моей комнате проигрыватель для виниловых пластинок?

– Да.

– Папа подарил мне его как-то раз на Рождество, и у нас появилась традиция: всякий раз перед тем, как я ложилась спать, мы вместе слушали и пели какую-нибудь песню. А потом, проснувшись утром, мы тоже пели песню. Современную музыку, старую музыку, что угодно. Это стало нашим обычаем. Иногда моя сестра Эрика приходила и пела с нами, иногда мама кричала нам, чтобы мы приглушили звук, но мы всегда только смеялись и улыбались.

– Так поэтому у тебя всегда по вечерам играет музыка, когда я прихожу к тебе в гости?

– Да. Забавно, но я кручу те же самые песни, которые когда-то слушала вместе с ним, но сейчас слова этих песен словно бы стали другими.

Мы продолжали разговор всю ночь напролет.

Я кормил ее малиной, пока она кормила меня своими мечтами. Она кормила меня малиной, пока я кормил ее своими страхами.

Мы смотрели на ночное небо, на некоторое время почувствовав себя свободными и в безопасности.

– Ты когда-нибудь думала о том, насколько безумны люди? – спросил я. – В одной только галактике Млечный Путь больше трехсот миллиардов звезд. Триста миллиардов искр, напоминающих нам о том, что вокруг нас есть целая вселенная. Триста миллиардов огоньков, которые выглядят такими крошечными, но на самом деле они больше, чем возможно представить. А еще есть другие галактики, все эти миры, которые мы не открыли и никогда не откроем. В мире так много чудес, но вместо того, чтобы подумать об этом хотя бы пару минут и осознать, что в действительности мы очень мелкие существа, живущие в очень крошечном мире, мы делаем вид, будто мы главные во всей вселенной. Нам нравится чувствовать себя ужасно важными. И нам всем нравится притворяться, будто наши обычаи – самые лучшие, наша боль – самая невыносимая… а ведь на самом деле любой из нас – просто крошечная точка на этом огромном, ужасно огромном небе. Крошечная точка, пропажи которой никто не заметит. Крошечная точка, которая скоро сменится другой, которая тоже будет считать себя самой важной в мире, хотя это не так. Я просто хотел бы, чтобы люди когда-нибудь прекратили драться из-за таких глупых мелочей, как раса, религия, сексуальная ориентация и телевизионные шоу. Я хотел бы, чтобы они помнили, насколько они малы в этой вселенной, и уделяли хотя бы пять минут в день на то, чтобы просто смотреть на небо и дышать.

– Логан…

– Да?

– Мне нравится твой образ мышления.

– Алисса…

– Да?

«Я начинаю влюбляться в тебя…»

– Спасибо за сегодня. Ты понятия не имеешь, как сильно мне это нужно. Ты понятия не имеешь, как сильно ты нужна мне. – Я легонько сжал ее руку. – Ты мой самый сильный наркотик. Ты мое небо.

Глава 5

Логан

– Ло! Ло! Ло! – выкрикивала Алисса неделю спустя, мчась ко мне сквозь проливной дождь. Я стоял на самой высокой ступеньке стремянки и мыл окна на третьем этаже – снаружи. Мама, конечно же, требовала от меня помыть окна только тогда, когда на улице лил дождь. Услышав голос Алиссы, я вздрогнул и уронил ведро с водой (в основном дождевой) с высоты на землю.

– Господи, Алисса, не пугай меня так! – закричал я в ответ.

Она слегка нахмурилась, держа над головой ярко-желтый зонтик в горошек.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– Мою окна.

– Но ведь идет дождь!

«Кто бы сомневался, Шерлок», – подумал я про себя. Но потом я осознал: Алисса не виновата в том, что мне пришлось мыть окна, и не заслуживает моего дурного настроения. Я спустился со стремянки и посмотрел на свою подругу. Она сделала шаг ко мне и укрыла зонтиком нас обоих.

– Тебя заставила твоя мама? – спросила она с самым печальным выражением лица, которое я когда-либо видел.

Я ничего не ответил.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я слегка сердитым тоном. Я жил совсем не в таком месте, в каком жила Алисса. Я жил в поганом квартале, и здесь было небезопасно для любого человека, особенно для такой девушки, как Алисса. Дальше по улице находилась баскетбольная площадка, где наркотики принимали чаще, чем играли в баскетбол. На углах улиц стояли темные личности, перекрикивая друг друга и стараясь выручить лишнюю пару баксов. По улицам расхаживали проститутки, предлагая себя. То и дело слышались оружейные выстрелы, но, к счастью, я не видел, чтобы они в кого-нибудь попадали.

Я ненавидел это место. Эти улицы. Этих людей.

И мне было противно, что Алиссе иногда приходится появляться здесь.

Она несколько раз моргнула, словно забыла, ради чего пришла сюда.

– Ах да! – сказала она, и хмурое выражение на ее лице сменилось широкой улыбкой. – Задница позвонил мне! Я хотела, чтобы он сегодня вечером пришел на мое выступление, но он мне не звонил, помнишь? До сегодняшнего дня! Он только что позвонил мне и сказал, что может прийти!

Она восторженно взвизгнула. Я моргнул – на меня это не произвело впечатления. Задница постоянно давал такие обещания Алиссе и всегда находил способ в последний момент отказаться от своих слов.

– Не делай этого, – потребовала она, наставляя на меня палец.

– Не делать чего?

– Не смотри на меня с таким выражением – мол, «оставь свои надежды, Алисса». Это не я ему позвонила, Логан. Это он позвонил мне. Он хочет прийти туда. – Она продолжала улыбаться. И это заставляло меня по-настоящему переживать за нее. Я никогда в жизни не видел человека, которому так сильно требовалось бы чувствовать себя нужным.

«Ты нужна, Алисса Мари Уолтерс. Честное слово».

– Я и не смотрю на тебя с таким выражением, – солгал я. Хотя выражение моего лица определенно было именно таким.

– Ладно. Давай оценим все плюсы и минусы этой ситуации, – предложила она. Прежде чем мы с Алиссой в прошлом июне окончили старшую школу, у нас был курс истории, где учитель заставлял нас составлять список всех плюсов и минусов для любой войны, которую когда-либо вели люди. Это ужасно раздражало, к тому же у нашего учителя был невероятно монотонный голос. Так что с тех пор мы с Алиссой стали составлять списки плюсов и минусов абсолютно для всего – естественно, говоря при этом очень монотонным голосом.

– Плюс номер один, – сказала она, ее голос стал ужасно скучным. – Он придет.

– Минус номер один – он не придет, – отозвался я. Она сердито шмыгнула носом.

– Плюс номер два – он придет с цветами. Он звонил и спросил, какие у меня любимые цветы. Такое не делают, если не собираются принести цветы.

Маргаритки. Задница и так должен был знать, какие у нее любимые цветы.

– Минус номер два: он позвонит в последнюю минуту и все отменит.

– Плюс номер три, – произнесла она, упирая руки в бока. – Он придет и скажет мне, какая я замечательная. И как он гордится мною. И как сильно он скучает по мне и любит меня. – Я собирался возразить, но она перебила меня, ее голос уже не был монотонным: – Послушай, Ло. Больше никаких минусов. Мне нужно, чтобы ты смотрел на меня и радовался за меня. Даже если эта радость будет фальшивой! – Она так и улыбалась, в голосе ее звучали восторженные нотки, однако взгляд выдавал ее подлинные чувства. Алисса нервничала и боялась, что отец снова подведет ее.