Огонь, что горит в нас

– Алисса слишком много болтает.

– Она от тебя без ума.

Я не стал с этим спорить.

– Ну вот, – ухмыльнулся он, бросая мне картофелину, – у меня есть еще немного времени до работы. Сооруди что-нибудь, шеф-повар!

И я соорудил. Мы с ним сидели и ели сэндвичи с ветчиной и тремя видами сыра, с чесночным соусом «айоли». Помимо этого, я испек домашние картофельные оладьи с пряным кетчупом со вкусом бекона.

– Ну как? – спросил я, не сводя взгляда с Келлана. – Нравится?

Не думая, я положил половину сэндвича перед мамой, но она покачала головой.

– Диета, – пробормотала она, доедая последний кусочек хлопьев.

– Черт побери, Логан, – выдохнул Келлан, каким-то образом пропустив мимо ушей мамины слова. Мне так никогда не удавалось. – Это потрясающе.

Я усмехнулся с капелькой гордости.

– Правда?

– Ты же видел, я чуть не подавился этим сэндвичем насмерть, настолько он вкусный. Если я и поверю в существование рая, то только благодаря этому сэндвичу.

Моя улыбка стала шире.

– Правда?! Я, можно сказать, превзошел себя.

– Просто офигенно.

Я пожал плечами с самодовольной улыбкой на лице.

– Я просто гений.

Я не знал, как мне благодарить Келлана – так радостно мне не было уже давно. Может быть, когда-нибудь я смогу пойти в колледж… Может быть, Алисса была права.

– Но мне надо идти. Ты уверен, что тебя не надо куда-нибудь подвезти? – спросил Келлан.

Я хотел убраться куда-нибудь из квартиры – это было точно. Но я не был уверен, что к нам не заскочит мой папаша – а я не хотел, чтобы он оставался наедине с мамой. После того, как он оставался с ней наедине, на ее коже было куда больше кровоподтеков, чем до этого.

Надо быть каким-то злобным демоном, чтобы вообще поднимать руку на женщину.

– Нет, все в порядке. Мне все равно сегодня идти работать на заправку.

– Но ведь дотуда час идти пешком, верно?

– Нет, всего сорок пять минут. Все нормально.

– Хочешь, я оплачу тебе билет на автобус?

– Я могу дойти пешком.

Он залез в свой бумажник и выложил на стол деньги.

– Послушай, – прошептал брат, наклонившись ближе ко мне. – Если хочешь, можешь ночевать в доме моего отца, оттуда ближе до твоей работы…

– Твой отец меня ненавидит, – прервал я его.

– Вовсе нет.

Я бросил на него взгляд, в котором читалось: «Ты меня разыгрываешь».

– Ну ладно, может быть, он и не питает к тебе любви, но, скажем честно, ты же стащил триста долларов из его кошелька.

– Мне надо было платить за жилье.

– Да, Логан, но твоя первая мысль не должна быть о том, чтобы украсть эти деньги.

– А какая она должна быть? – спросил я, чувствуя нарастающее раздражение, в основном потому, что знал: он прав.

– Не знаю. Может быть, попросить помощи?

– Мне не нужна ничья помощь. Не была нужна и не будет нужна. – Моя гордость всегда была невероятно резкой и жесткой. Я понимал, почему ее называют главным смертным грехом.

Келлан нахмурился, зная, что мне нужно куда-нибудь выбраться. Если находиться в этой квартире слишком долго, можно было сойти с ума.

– Ну, ладно. – Он подошел к маме и коснулся губами ее лба. – Люблю тебя, мама.

Она попробовала улыбнуться.

– Пока, Келлан.

Он остановился за моей спиной, положил руки мне на плечи и тихо произнес:

– Она еще худее, чем в прошлый раз, когда я видел ее.

– Да.

– Это меня пугает.

– Да, меня тоже. – Я видел, что тревога тяжким грузом лежит у него на душе. – Но не волнуйся, я заставлю ее что-нибудь съесть.

Его тревога не утихла.

– Ты тоже, похоже, отощал.

– Это из-за моего быстрого метаболизма, – пошутил я. Он не засмеялся. Я похлопал его по спине. – Серьезно, Кел, я в порядке. И я попытаюсь заставить ее поесть. Обещаю попробовать, ладно?

Он испустил тяжкий вздох.

– Ладно, до свидания. Если не вернешься с работы к тому времени, как я заеду вечером, то увидимся на следующей неделе. – Келлан помахал рукой на прощание, но прежде чем он вышел из квартиры, я окликнул его.

– Да? – спросил он. Я пожал левым плечом, он пожал правым.

Так мы всегда говорили друг другу «я тебя люблю». Он значил для меня очень многое. Человеком, которым я когда-нибудь мечтал стать. И все же мы были мужчинами. А мужчины не говорят «я люблю тебя». Если честно, я вообще никому не говорил этих слов.

Откашлявшись, я кивнул.

– Еще раз спасибо. За… – Я опять пожал левым плечом. – За все.

Он ласково улыбнулся мне и поднял правое плечо.

– Всегда пожалуйста. – С этими словами он ушел.

Мой взгляд упал на маму, которая разговаривала со своей миской молока. Ну, конечно.

– Келлан – идеальный сын, – пробормотала она молоку, прежде чем повернуть голову в мою сторону. – Он намного лучше тебя.

«Где Трезвая Мама?»

– Да, – сказал я, вставая и вместе со своей порцией еды направляясь в свою комнату. – Ладно, мам.

– Это правда. Он красивый, умный и заботится обо мне. А ты ни черта не делаешь.

– Ты права. Я не делаю для тебя ни черта, – пробормотал я, направляясь прочь и не желая в это утро иметь дело с ее сдвинутым разумом.

Я вздрогнул, когда мимо моего уха просвистела миска и разбилась о стену передо мной. Меня обдало осколками и брызгами молока. Я повернул голову к маме – она злобно улыбалась мне.

– Мне нужно, чтобы окна были вымыты сегодня, Логан. Немедленно. У меня сегодня свидание, а это место просто отвратительно! – рявкнула она. – И прибери этот кавардак!

Моя кровь начала закипать, потому что весь кавардак она всегда устраивала сама. Как кто-то может так далеко зайти в жизни? А если уже зашел, то есть ли у него шанс вернуться назад? «Я так скучаю по тебе, мама…»

– Я не буду это прибирать.

– Нет, будешь.

– С кем ты собираешься на свидание, мама?

Она выпрямилась, словно принцесса или королева.

– Не твое дело.

– Правда? Помнится мне, что последним мужчиной, с которым ты ходила на свидание, был какой-то скот, который снял тебя на углу. А до того это был мой драчливый папаша, и ты вернулась с двумя сломанными ребрами.

– Не смей так говорить о нем! Он добр к нам. Как ты думаешь, кто в основном платит за нашу квартиру? Уж точно не ты.

Только что выпустившийся из школы парень почти восемнадцати лет от роду, который не может платить за квартиру, – я был полным неудачником.

– Я плачу половину, и это больше, чем ты можешь себе представить – а он просто кусок дерьма.

Она хлопнула ладонями по столу, разозленная моими словами. Ее тело слегка дрожало, движения становились все более нервными.

– Он мужчина куда больше, чем ты когда-либо сможешь стать!

– Вот как? – спросил я, подлетая к ней и начиная рыться в ее карманах, точно зная, что именно я найду. – Больше мужчина, чем я? И почему же? – спросил я, доставая из ее заднего кармана пакетик с дурью. Я покачал им перед ее лицом и увидел, как на этом лице проступает паника.

– Перестань! – крикнула она, пытаясь выхватить пакетик у меня.

– Нет, я уже все понял. Он дает тебе эту дрянь, и это делает его лучшим мужчиной, чем я когда-либо смогу стать. Он бьет тебя, потому что он лучший мужчина. Он плюет тебе в лицо, потому что он лучший мужчина, чем я. Верно?

Она начала плакать – не из-за моих слов, потому что я был уверен, что чаще всего она их просто не слышит. Она плакала от страха, что ее милому пакетику с дурью грозит опасность.

– Просто отдай это мне, Ло! Прекрати!

Ее взгляд был пуст, мне почти казалось, что я сражаюсь с призраком. Я с тяжелым вздохом бросил пакетик на стол.

– Ты в ауте. Ты в полном дерьме, и тебе никогда не станет лучше, – проговорил я, когда она сосредоточилась на наркоте.

– Говорит парень, который, скорее всего, уйдет сейчас в свою комнату, закроет дверь и будет покуривать дурь, которую дал ему его папочка. Он большой и крутой волчара, но маленький мальчик в красном капюшончике постоянно зовет его обратно, чтобы уладить свои делишки. Ты считаешь, будто чем-то лучше меня или него?

– Лучше, – сказал я. Я уже привык, хотя и не до конца. Я контролировал себя. Я не бесился.

Я был лучше, чем мои родители. Должен был быть лучше.

– Ты не лучше. Ты унаследовал худшее от нас обоих, особенно внутренне. Келлан хороший, у него всегда все будет хорошо. Но ты? – Она высыпала еще немного дури на стол. – К двадцати пяти годам ты скопытишься, и я этому не удивлюсь.

Мое сердце.

Оно прекратило биться.

Шок сотряс меня, когда эти слова слетели с губ матери. Но она даже не моргнула, произнося их, и я ощутил, как часть меня умерла. Я хотел сделать совершенно противоположное тому, что она говорила обо мне. Я хотел быть сильным, уверенным, достойным существования.

Но я по-прежнему был хомяком в колесе.

Бегать по кругу, по кругу и совершенно никуда не прибежать.

Я ушел в свою комнату, захлопнул за собой дверь и погрузился в мир собственных демонов. Я гадал, что случилось бы, если бы я так и не сказал «привет» своему отцу столько лет назад. Я гадал, что случилось бы, если бы наши пути не пересеклись.

Логан, семь лет

Я встретил своего отца на чужом крыльце. В тот вечер мама привела меня к какому-то дому и сказала мне подождать снаружи. Она сказала, что скоро придет и отведет меня домой, но я уже догадывался, что она будет веселиться со своим друзьями дольше, чем ей кажется.

Крыльцо было грязным, а моя красная толстовка не очень хорошо защищала от зимнего холода, но я не жаловался. Мама всегда терпеть не могла мои жалобы: она сказала, что я выставляю себя слабаком.

На крыльце стояла сломанная металлическая скамейка, я уселся на нее и спустя некоторое время подтянул колени к груди. С перил крыльца облетали хлопья серой краски и деревянные щепки – а с неба непрерывно сыпалась снежная крупа.

«Мам, возвращайся».

В тот вечер было ужасно холодно. Я видел пар от своего дыхания и, чтобы развлечься, стал с силой выдыхать изо рта теплый воздух.

Люди весь вечер входили в дом и выходили из дома, но едва замечали меня, сидящего на скамейке. Я залез в свой задний карман, достал маленькую стопку бумаги и ручку, которую всегда носил с собой, и начал калякать. Когда мамы не было рядом, я всегда развлекался рисованием.

В тот вечер я долго рисовал, а потом начал зевать. В конце концов я уснул, натянув на согнутые ноги свою красную толстовку и улегшись на скамью. Во сне мне не было так холодно, и это было приятно.

– Эй! – произнес грубый голос, заставив меня проснуться. Едва мои глаза приоткрылись, я вспомнил о холоде. Мое тело начало дрожать, но я остался лежать. – Эй, пацан! Какого хрена ты тут делаешь? – спросил тот же голос. – Вставай.

Я сел и потер глаза, зевая во весь рот.

– Моя мама там, внутри. Я просто жду.

Мой взгляд сосредоточился на человеке, заговорившем со мной, и мои глаза широко распахнулись от тревоги. Вид у него был злой, по левой стороне лица тянулся длинный шрам. У него были непричесанные волосы, черные с проседью, а глаза чем-то напоминали мои, такие же карие и скучные.

– Да? И давно ты ждешь? – прошипел он. В губах его была зажата сигарета.

Я перевел взгляд на темное небо. Когда мы с мамой пришли сюда, было еще светло. Я ничего не ответил этому человеку. Он что-то промычал и сел рядом со мной. Я отодвинулся к краю скамьи, так далеко от него, как только мог.

– Спокуха, пацан. Никто небе ничего плохого не сделает. Твоя мамаша торчит, что ли? – спросил он. Я не знал, что это значит, поэтому просто пожал плечами. Он фыркнул. – Если она в этом доме, значит, торчит. Как ее зовут?

– Джулия, – прошептал я.

– Джулия, а дальше как?

– Джулия Сильверстоун.

Он слегка приоткрыл рот и наклонил голову набок, глядя на меня.

– Твоя мама – Джулия Сильверстоун?

Я кивнул.

– И она оставила тебя здесь?

Я снова кивнул.

– Вот сучка, – пробормотал он, вставая со скамьи и сжимая пальцы в кулаки. Он шагнул ко входной двери, открыл ее и остановился. Достав изо рта сигарету, он протянул ее мне.

– Куришь? – спросил он.

Это вовсе не была сигарета. Я должен был понять это по запаху.

– Нет.

Он сдвинул брови.

– Ты сказал – Джулия Сильверстоун, верно? – Я кивнул в третий раз, и он сунул самокрутку прямо мне в руку. – Значит, кури. Так тебе будет теплее. Я приведу твою сучку-мать.

– Она не… – дверь захлопнулась прежде, чем он успел услышать мою фразу до конца, – …сучка.

Я держал самокрутку между пальцами и дрожал от холода.

«Так тебе будет теплее».

Я совсем замерз, поэтому втянул дым и захлебнулся кашлем.

Я кашлял долго и сильно, затаптывая брошенный на землю бычок. Я не понимал, почему люди это делают – почему они вообще курят. В тот момент я поклялся, что никогда больше не буду курить.

Мужчина вышел из дома, таща за собой мою мать. Она едва стояла на ногах и была вся потная.

– Хватит тащить меня, Рикки! – закричала она на него.

– Заткнись, Джулия. Ты бросила своего мальчишку здесь на весь вечер, безмозглая дура.

Я сжал кулаки и выпятил грудь. Как он смеет так говорить с моей мамой! Он совсем не знает ее. Она была моим лучшим другом, не считая моего брата Келлана. А этот тип не имеет права так говорить с моей мамой. Если бы Келлан услышал этого придурка, он ужасно разозлился бы. Хорошо, что его здесь нет, он со своим отцом уехал куда-то на подледную рыбалку.

Я не знал, что можно ловить рыбу, когда вода покрыта льдом, но Келлан на прошлой неделе рассказал мне все об этом. Мама сказала, что подледный лов – это для придурков и неудачников.

– Я говорила тебе, Рикки! Я больше не употребляю. Ч-честное слово, – выдавила она. – Я просто заехала сюда повидаться с Бекки.

– Врешь, – ответил он, таща ее вниз по ступеням крыльца. – Идем, пацан.

– Куда мы идем, мам? – спросил я, следуя за матерью и гадая, что будет дальше.

– Я отвезу вас обоих домой, – ответил мужчина. Он затолкал маму на пассажирское сиденье своей машины, и мама закрыла глаза и обмякла. Потом он открыл мне заднюю дверцу, и когда я забрался внутрь, захлопнул ее за мной. – Где ты живешь? – спросил он, усаживаясь на водительское место, включая мотор и выруливая на дорогу.

Его машина была блестящей и красивой, красивее, чем любая машина, виденная мною до этого. Мы с мамой везде ездили на автобусе, так что, сидя в этой машине, я чувствовал себя просто принцем.

Мама начала хрипеть и кашлять, потом изо всех сил постаралась прочистить горло.

– Ты не понимаешь, мне нужно было увидеться с Бекки! Мой хозяин – просто урод, он сказал, что я не заплатила за последние два месяца. Но я заплатила, Рикки! Я заплатила этой сволочи, а он вот как со мной обходится! Поэтому я поехала к Бекки, чтобы занять у нее денег.

– С каких это пор у Бекки появились деньги? – спросил он.

– Не появились. Я так и думала, что у нее нет денег. Но я должна была убедиться. Потому что хозяин сказал, что если у меня не будет денег, я могу не возвращаться. Поэтому я не знаю, куда нам идти. Дай мне хотя бы ненадолго забежать к Бекки, спросить, – забормотала она, открывая дверцу, хотя машина продолжала ехать.

– Мама!

– Джулия!

Мы с Рикки выкрикнули это одновременно. Я потянулся с заднего сиденья, чтобы удержать ее за плечо, он схватил ее за рукав рубашки, рванул на себя и захлопнул дверцу.

– Ты с ума сошла? – прорычал он, раздувая ноздри. – Черт бы тебя побрал, завтра я оплачу твой счет, но сегодня вы останетесь у меня на ночь.

– Ты это сделаешь, Рикки? Боже, мы так тебе благодарны, правда, Ло? Я верну тебе эти деньги, все до единого цента.

Я кивнул, чувствуя, что наконец-то начал согреваться.

«Тепло».

– Я куплю пацану что-нибудь поесть. Сомневаюсь, что ты его кормишь.

Он залез в карман и достал пачку сигарет и зажигалку в виде фигурки индийской танцовщицы. Когда он щелкнул зажигалкой, танцовщица закачала бедрами. Я был загипнотизирован этим движением, не в силах оторвать взгляд. Даже когда Рикки зажег свою сигарету, он продолжил безостановочно щелкать зажигалкой.

Когда мы приехали в квартиру Рикки, я был потрясен тем, сколько у него вещей. Два дивана, огромное кресло, картины, здоровенный телевизор с кабельной антенной и холодильник, забитый едой настолько, что хватило бы, чтобы накормить весь мир. После ужина Рикки уложил меня на один из диванов, и я начал уплывать в сон, слыша, как они с мамой шепчутся в коридоре неподалеку от двери.

– У него твои глаза, – пробормотала она.

– Да, знаю. – Его голос был полон злобы, но я не совсем понимал, почему. Я слышал, как приближаются его шаги, и открыл глаза, увидев, что он склонился надо мной. Сжав ладони, он сощурился. – Ты же мой сын, верно?

Я ничего не ответил. А что я должен был сказать?

Губы его скривились в злой усмешке, он раскурил сигарету и выдохнул дым мне в лицо.

– Не беспокойся, Логан. Я позабочусь о тебе и твоей маме. Обещаю.

* * *

В четыре часа утра я наконец пришел в себя; я лежал в постели и смотрел в потолок.

Я: Ты не спишь?

Я смотрел на экран телефона, ожидая появления кружочков, но они не появились. Когда телефон зазвонил, я затаил дыхание.

– Я тебя разбудил, – прошептал я в трубку.

– Немножко, – ответила Алисса. – Что случилось?

– Ничего, – солгал я. – Я в порядке.

«К двадцати пяти годам ты скопытишься».

– Твой отец или твоя мать?

Она всегда понимала такие вещи.

– Мама.

– Она была под кайфом или трезвая?

– Под кайфом.

– Ты веришь в то, что она сказала, или нет? – Я молчал и начал щелкать зажигалкой. – Ох, Ло…

– Извини, что разбудил тебя. Я могу повесить трубку. Спи дальше.

– Я не устала. – Она зевнула. – Не обрывай звонок, пока сам не сможешь заснуть, ладно?

– Ладно?

– У тебя все в порядке, Логан Фрэнсис Сильверстоун?

– У меня все в порядке, Алисса Мари Уолтерс.

Хотя это казалось мне ложью, но ее голос почти всегда заставлял меня поверить в эту ложь.

Глава 4

Логан

До того как я два года назад познакомился с Алиссой, я никогда по-настоящему не праздновал свой день рождения. Келлан всегда отводил меня куда-нибудь поужинать, и мне это нравилось. У него отлично получалось напомнить мне, что я не один в мире, но Алисса каждый год на мой день рождения делала что-то еще более важное. Два года назад мы отправились в Чикаго, чтобы посмотреть редкий документальный фильм о Чарли Чаплине, который показывали в старом кинотеатре. Потом она отвела меня в хороший ресторан, где я чувствовал себя одетым слишком бедно. Алисса происходила из среды, где роскошный ужин был нормой, я происходил из мира, где и просто поужинать-то не всегда удавалось. Когда она заметила, как мне неудобно, мы отправились бродить по улицам Чикаго и поедать хот-доги, стоя под скульптурой в виде огромной фасолины.

Это был первый лучший день в моей жизни.

Год назад мы побывали на кинофестивале в северном Висконсине, и Алисса арендовала домик, чтобы мы могли там жить. Все выходные мы смотрели фильмы и потом засиживались допоздна, обсуждая те кадры, которые больше всего вдохновили нас – и которые, вероятно, были сняты людьми, употреблявшими слишком много запрещенных веществ.

Это был второй лучший день в моей жизни.

Но сегодня все было иначе. Сегодня мне исполнилось восемнадцать, уже шел двенадцатый час ночи, а Алисса мне даже не позвонила.

Я сидел в своей комнате и смотрел с диска документальный фильм о Джеки Робинсоне[2], слыша, как мама неуверенной походкой слоняется по квартире. Рядом с моей кроватью лежала стопка счетов, и я чувствовал, как мой желудок стягивается в тугой узел при мысли о том, что мы не сможем заплатить за жилье. Если мы не сможем внести арендную плату, отец ни за что не даст нам жить спокойно. А если я попрошу его о помощи, то расплачиваться наверняка придется маме.

Я сунул руку под матрас и достал конверт, потому пересчитал деньги, которые накопил самостоятельно. От надписи на конверте меня затошнило:

Средства на колледж.

Поганая шуточка.

Я пересчитал деньги еще раз. Пятьсот пятьдесят два доллара. Я копил их уже два года, с тех самых пор, как Алисса заставила меня поверить в то, что когда-нибудь я смогу это сделать. Я часто думал о том, как когда-нибудь накоплю достаточно, чтобы пойти учиться, сделаю хорошую карьеру и куплю дом, в котором сможем жить мы с мамой.

Нам больше никогда и ни в чем не придется рассчитывать на отца: этот дом будет нашим, и только нашим. В нем всегда будет чисто. Больше никаких невзгод, только счастье. Мама будет плакать от радости, а не потому, что отец побил ее.

Тогда вернется Трезвая Мама, та, которая укладывала меня спать, когда я был маленьким. Та, которая когда-то пела и танцевала. Та, которая когда-то улыбалась.

Я так давно уже не видел ее такой, но часть моей души цеплялась за надежду на то, что когда-нибудь она вернется. «Она должна вернуться ко мне».

Я вздохнул и взял часть денег из средств на колледж, чтобы оплатить счет за электричество.

Осталось триста двадцать три доллара.

И вот так, в один момент, моя мечта отодвинулась еще дальше. Взяв карандаш, я начал заполнять счет за электричество.

Рисование и просмотр документальных фильмов были моим главным способом сбежать от реальности. А еще чудаковатая кудрявая девушка, которая улыбалась и много болтала, и занимала такое важное место в моих мыслях. Я думал об Алиссе куда чаще, чем должен был бы. И это было странно, потому что мне было плевать и на людей, и на то, что они обо мне думали.

Если ты слишком беспокоишься о людях и об их мнении, то им легче разрушить твою душу, а моя душа и так была в изрядном хаосе из-за любви к моей матери-наркоманке.

– Нет! – услышал я крик из гостиной. – Нет, Рикки, я не хотела! – кричала она.

Мой желудок стянулся в узел. Отец был здесь.

Я вскочил с кровати и метнулся в другую комнату. Отец был грубым и сильным, у него было больше седых волос, чем черных, больше мрачности, чем улыбчивости, и больше ненависти, чем любви. Он всегда носил костюмы – очень дорогого вида костюмы с галстуком, – и обувь из кожи крокодила. Все в квартале знали, что при встрече с ним нужно вести себя тише воды ниже травы, потому что даже смотреть ему в глаза бывало опасно. Он был самой большой шишкой в округе, и я ненавидел его до глубины души. Все в нем казалось мне отталкивающим, но сильнее всего я ненавидел его глаза.

Когда бы я ни смотрел на него, я всегда видел частицу себя.

Мама дрожала в углу, держась за щеку, на которой проступал отпечаток ладони. Я видел, что отец собирается снова ударить ее, и заступил ему дорогу – удар пришелся мне по лицу.

– Оставь ее, – сказал я, пытаясь вести себя так, словно мне не было больно.

– Это тебя не касается, Логан, – ответил он. – Уйди с дороги. Твоя мать должна мне денег.

– Я… я отдам их, честное слово. Мне просто нужно время. У меня на этой неделе было собеседование в продуктовом магазине на нашей улице, – солгала она. Мама уже много лет нигде не работала, но зачем-то ходила на какие-то дурацкие собеседования, которые ни к чему не приводили.

– Я думал, она уже отдала тебе долг, – сказал я. – В прошлые выходные она отдала тебе две сотни.

– А два дня назад заняла еще три сотни.

– Зачем ты вообще даешь ей деньги? Ты же знаешь, что она не сможет их вернуть.

Он схватил меня за плечо, его пальцы впились в мое тело, заставив меня вздрогнуть. Я дернулся, когда он оттащил меня в другой угол комнаты и навис надо мной.

– Ты кем себя возомнил, если смеешь так со мной разговаривать, а?

– Я просто думал…

Он дал мне увесистый подзатыльник.

– Ты ни о чем не думал. Я разговариваю с твоей матерью, так что не вмешивайся. – Он опять ударил меня, еще сильнее. Когда его кулак впечатался мне в глаз, я вскрикнул от боли. Отец снова перевел взгляд на маму, и я, как идиот, опять заступил ему дорогу. – Тебе что, жить надоело, Логан?

– Я отдам тебе эти деньги, – сказал я, пытаясь выпрямиться во весь рост, хотя в его присутствии неизменно чувствовал себя маленьким и жалким. – Секунду.

Я бросился в свою комнату, залез под матрас и достал свои накопления. Считая банкноты, я чувствовал, как опухает подбитый глаз.

Осталось двадцать три доллара.