Корабль уродов

Что дальше? Вечный вопрос… И вечный ответ – темнота. Но каждый раз приходится продолжать. Вот и сейчас. Что впереди непонятно, но единственный способ жить – идти дальше вперед.

Краем глаза Джек уловил кораблиста, проскакавшего по коридору…

Пора было убираться отсюда.

Не глядя, он захватил с собой несколько книг или тетрадей, тяжелый серебряный браслет и еще пару безделушек, пылившихся на тумбочке, и поспешил к выходу. Широкие пролеты лестницы были наполовину заполнены кораблистами – они стояли на ступенях без дела и только провожали Джека бездушными цепкими взглядами. С трудом изгоняя из себя панику, он быстро шагал вниз, но за каждым новым поворотом его ждала еще более плотная толпа, и все неотрывно наблюдали за его передвижениями.

Прорвавшись сквозь очередную заставу, Джек сорвался на бег.

Оставалось преодолеть один зал, и на другом его конце уже виднелись заветные ворота. Если удастся выбраться, наружу они за ним не полезут… по крайней мере, он на это надеялся.

Он бросился что было сил сквозь зал, но наперерез ему проскользнули кораблисты и застыли у самых дверей. Джек прошелся по ним испепеляющим взглядом.

– Пропустите! – рявкнул он.

Без эмоций.

– Пропустите, я сказал! Дайте мне пройти!

Он ловко выцепил оружие из кобуры на направил на них. Ха, если бы они боялись смерти!

Он наклонился к одному из них, к самому его плоскому бордовому лицу, и процедил сквозь зубы:

– Сделай шаг в сторону.

Кораблист помялся немного на месте и подчинился. Не дожидаясь, пока он передумает, Джек протолкнулся в образовавшийся проход, вырвался к дверям, распахнул их и спрыгнул с крыльца в ночь.

За шиворот хлынул промозглый ветер, и Джек едва устоял на ногах – такая дрожь внезапно захватила всё его тело. Но расслабляться было еще рано. Чувство защищенности вне Замка – в сущности, не более чем иллюзия.

Он забрался в машину, завел ее и, взметая ошметки грязной земли, газанул прочь. Ни о какой тропе или тем более дороге в этом лесу речи не шло, и ехать приходилось, ориентируясь только по направлению, но это направление Джек знал как свои пять пальцев. Возможно, если бы не частые дожди, здесь бы даже виднелись следы от его (и только его) шин… Но, видимо, больше им здесь не появляться.

Вскоре он выбрался на трассу и по ней доехал до поселка. Здесь заправился, купил несколько соблазнительно поблескивающих бутылок и рванул прочь по федеральной магистрали.

Ночной кошмар | 1

I

– Бедная девочка, она совсем не выходит из комнаты…

Голос звучал взволнованно, почти надрывно. Было давно за полночь, и Алита то переходила на шепот, боясь разбудить детей, то срывалась и начинала говорить громко и на высокой ноте.

Алексей молчал, опустив взгляд. С каждым днем, что они заставляли эту девушку, Вренну, делить с ними квартиру, он всё больше сомневался в разумности такой идеи. Она внушала ему подсознательный страх, эта Вренна. Она ничего не делала, почти ничего не говорила – просто сидела на кровати в отведенной ей комнате, словно аутист, но тем не менее – она пугала его.

– Ну, поговори с ней, – неуверенно предложил он.

– А ты думаешь, я не пыталась? – вздохнула она, по-своему сверкнув глазами. – Может, ты попробуешь?

– Я?!

– Но ты же приучил меня к этому миру, – улыбнулась она.

Он предпринял несколько бездарных попыток вывернуться из узлов ее красноречия, но в итоге смирился и пообещал «поработать над этим».

Весь следующий день он то и дело цеплялся мыслями за нерешенную задачу, а вечером отправился в магазин электроники и купил довольно дорогой смартфон. Алита не оценила идею, так что вручать подарок пришлось тоже ему самому.

Узкоплечее малохольное существо на кровати подняло взгляд и вцепилось им в Алексея, стоило ему приоткрыть дверь. Он протянул ей телефон и сухо прокомментировал:

– Вот. Чтоб не так скучно было.

Девушка приняла подарок аристократичными пальцами и тихо усмехнулась.

– Покажите, как пользоваться.

С того дня сидение Вренны на кровати приобрело более осмысленный характер: она читала, играла, смотрела фильмы и делала первые шаги по просторам интернета. Но Алиту такой результат по-прежнему не устраивал, и она не переставала жаловаться, что Вренна ее к себе не подпускает. «А ты хорошо ладишь с детьми», – проникновенно улыбаясь, говорила она.

И вечером, в начале марта, он решился снова зайти в домашний филиал психбольницы.

– Хм… Как вам телефон? – кое-как заговорил он, с трудом обращаясь на «вы» к девочке-подростку.

– Хорошо, – Вренна пожала плечами – лицо в сумрачной комнате освещено только мерцанием экрана. – Спасибо.

Алексей зашел, прикрыл дверь. Включил свет. Несколько раз открывал и закрывал рот, но так и не находил, что сказать. Вренна наконец удостоила его внимания, оторвав взгляд от телефона. Несколько секунд рассматривала непрошенного гостя.

– Вы правда верите моей матери? – серьезно спросила она, по-другому усаживаясь на кровати. – То есть… неужели в такое в самом деле можно поверить?

– А зачем ей вас обманывать?

– Ну… может, я льщу себе, – она отложила телефон, – но мне показалось, она просто хочет стать мне «мамой» – вернуть упущенное время, так сказать. Вот и выдумала эту сказку, чтобы забрать меня из Гвоздя.

Алексей вздрогнул, как от холода – она словно читала его мысли.

– Алита и правда очень беспокоится о ваших взаимоотношениях, но…

Он замялся – и слишком надолго.

– А вас она обманывает, чтобы вы меньше волновались о ее прошлом. И не боялись расправы.

– Не надо, я верю ей…

– То, что она говорит, невозможно, – холодно продолжала Вренна. – Даже если правда или ложь не изменит вашу жизнь – некрасиво с ее стороны вам лгать, а?

– Мир изменчив – мы не знаем, что возможно, а что нет, – не очень уверенно откликнулся Алексей.

– Послушайте… всем будет лучше, если вы отвезете меня домой, в Замок, – она выразительно заглянула ему в глаза.

– Нет, – мотнул головой Алексей, думая об Алите. – Всем будет лучше, если вы хотя бы попытаетесь ужиться в этом мире.

– Я не приспособлена к местной жизни.

– Вы совсем молоды – вы приспособитесь, вы можете стать, какой захотите.

Она повела головой.

– Какой захочу? Есть вещи, которых не изменить. Я убийца, – она выставила руки перед собой ладонями вверх и уставилась на них, собираясь продолжить.

– Если вы говорите об этом… так говорите… значит, – он всплеснул руками и сорвался: – Слушай, ну твоя мать такая же! Тоже Вентедель, тоже убийца. И нормально живет в этом мире. Твое прошлое ничего не значит. Это был не твой выбор, не твое решение, и, значит, не твоя вина! И то, что ты переживаешь об этом, делает тебя лучше миллионов людей, которым с малолетства вдалбливали в головы понятия морали – и всё без толку!

Глаза Вренны медленно расширились, она фыркнула и отвернулась.

Он потер пальцами лоб. Эта тирада опустошила его, он чувствовал себя нелепо, но нужно было продолжать.

– И… Ну подумайте… с какой стати вы обязаны подчиняться каким-то древним безумным порядкам? Вы…

Вренна тихо засмеялась. Тихо, вкрадчиво и жутко.

– Еще неизвестно, чьи порядки безумней. Ну а что до меня… вы не знаете, на что я способна, – она долго смотрела мимо него, но уточнять не стала. – Переживаю? – подытожила она. – Я переживаю лишь о том, что не вписываюсь в ваш мир. А мать не пускает меня вернуться в мой.

Миссия была близка к провалу.

– Что ж… – он скрестил руки на груди. – Не хочу вас разочаровывать, но прямо сейчас вы прекрасно вписываетесь в образ среднестатистического, обыкновенного подростка: ни с кем не общаетесь и целыми днями сидите в телефоне.

Вренна едва заметно сжалась, опустила глаза и замерла, страстно желая остаться в одиночестве.

– Может быть, вы…

Вренна задрожала.

– Ну пожалуйста, уйдите, хватит! Не лезьте мне в душу, вы меня не знаете! – она закрыла лицо рукой. – Отпустите меня! Я хочу домой, я просто хочу, чтобы всё было как раньше!

– Прости, я не хотел тебя задеть…

– Задеть? – она опустила ладонь. – Да кого вы во мне видите? Вы не понимаете… Убирайтесь!

II

Глаза постепенно привыкали к темноте, и вот уже стали заметны контуры гардероба и пары пуфиков, казавшихся в полумраке спящими зверьми. Гладкий, как лед, ламинат приятно холодил босые ступни, и они бесшумно шагали по нему вглубь коридора. Будто чужие, длинные белые пальцы легли на дверную ручку, чей металлический мороз на секунду сковал ладонь, и, надавив, повернули ее.

На деревянной тумбочке в дальнем углу комнаты мягко переливался ночник в форме соловья. Его бледно-золотые лучи бежали по комнате, вороша пушистый багряный ковер и лаская теплую поверхность мебели.

Вренна моргнула и чуть вздрогнула, заметив позади светильника, там, куда не падало его солнечное сияние, бледное лицо. К тумбочке протянулась серая ручка и выключила соловья. По детской разлился густой мрак, и Вренна поняла, что придется подождать, прежде чем глаза снова адаптируются.

– Ну что? Мы можем начинать? – прозвучало в недрах темноты.

– Если ты не сдрейфишь, – буркнула Вренна, силясь что-нибудь разглядеть.

– Я? – насмешливо удивился Вадим. – Ни за что. Говори наконец что за церемония.

– Хорошо.

Она начала различать очертания кроваток и огромные складки на зашторенных окнах. Худой шестилетний мальчик, немного напоминающий саму Вренну, стоял у одного из них. Тело почему-то ныло, как старое – странной болью сводило лопатки и поясницу, и Вренна с удовольствием опустилась в огромное кресло возле закрытой двери.

Она принялась объяснять и внезапно, будто вырванная из реальности, очутилась мыслями на собственном посвящении. Она была даже младше Вадима тогда…

На ней было пышное ало-красное платье в пол с нашитыми цветами, со сверкающей россыпью стеклышек, с огромными рукавами-фонариками, больно трущими нежную кожицу рук. Перед ней разноликий зрительный зал, и по щечкам ползет румянец от десятков пар глаз. Раздаются привычные чуть слышные щелчки, и воздух на мгновение вспыхивает белым светом вылетающих птичек. В третьем ряду горит красный огонек включенной камеры, но, кажется, объектив направлен не на нее, а мечется по залу…

Кто-то один, откинувшись в своем бархатном кресле с лакированными подлокотниками из красного дерева, начинает важно ударять ладонью о ладонь, затем другой, и вот весь зал наполняется дождем аплодисментов.

Значит, сейчас всё начнется.

С волнительным напряжением Вренна огляделась по сторонам в ожидании. Маленькие шажки… да, они идут. В тяжелых кулисах цвета перламутра показались силуэты, и синекожие крепыши-кораблисты вывели на сцену ее ровесницу, и Вренна подумала, что это почти что принцесса из сказок, даже, может быть, красивее… но принцесс ведь съедают драконы? За такой девочкой должен явиться Прекрасный Принц, а если он опоздает, ее смерть – его вина.

Из противоположных кулис вышел потрясающего вида мраморно-огненный кораблист с огромной шкатулкой, которую он нес в своих бесчисленных муравьиных руках. Опустивших перед Вренной на сотню коленей, кораблист склонил булавовидные усики, и Вренна дрожащими ручками повернула задвижку на хрупком сундучке, бережно подняла крышку и достала с шелковой подстилки тяжелый, отливающий от времени оранжевым клинок. Она повернулась к принцессе и встретила ее голубое от ужаса лицо и белые от ужаса глаза.

Их разделяло всего несколько шагов, и Вренна спросила так, чтобы слышала только принцесса:

– У тебя есть Прекрасный Принц?

Но девочка молчала, лишь беззвучно перебирая губами по воздуху, и Вренна решила: какая глупая принцесса. И немедля ударила клинком чуть ниже сердца жертвы, а затем повела лезвием по кругу, встречая по пути тонкие детские ребра и почти без труда распиливая их ритуальным оружием. В воздухе над сценой между тем свистел предсмертный крик, по рукам стекала горячая красная жизнь и сливалась с алыми рукавами-фонариками, которые так больно натирали кожу, а в третьем ряду горела красная лампочка, и зал периодически вспыхивал белым.

Вренна очнулась от воспоминаний, всё еще сжимая рукоятку. Опустила взгляд: тот же изогнутый чуть ржавый клинок… Нет, просто кухонный нож. Трудно сказать.

Вкрадчиво улыбаясь, она протянула оружие братцу.

– Теперь ты всё знаешь. Вперед.

Он принял подарок с достоинством истинного аристократа и, блестя округлившимися глазами, шагнул к манежу. Крепче перехватил клинок, склонился над сестрой…

Воздух дрогнул от сдавленного крика, зажурчала кровь.

Вренна апатично переминала суставы кистей. Темнота рассеялась, и она видела свои тонкие белые пальцы, выгибающиеся и сжимающиеся.

– Посмотри, всё правильно? – позвал Вадим.

Вренна попыталась встать с кресла и вздрогнула, проснувшись в своей кровати в предрассветных сумерках… Сердце билось чуть чаще, чем следует, да внутри живота растекалась неприятная слизь.

Она скинула одеяло и села. С каких пор ей снова снятся осмысленные сны? С каких пор ее волнуют эти громкие, беспокойные дети? И что за гротескное болезненно-цветное воспоминание?

Да, на редкость отвратительный сон.

III

Глядя на тусклую улицу за стеклом, облокотившись на подоконник, Вренна беседовала с симпатичным юношей, черноволосым и большеглазым, подозрительно напоминавшим актера из романтического фильма, который она только посмотрела.

Они говорили об убийствах.

– Разве нельзя сказать, что жестокость в крови у человека? Ведь это первобытное состояние: инстинкты охоты, инстинкты защиты… Каждый человек жаждет убийства. Просто его сдерживают. И даже не законы, а внедренные с детства понятия добра и зла. Так? И люди искренне считают, что это их родная добродетель, присущая лично именно им. Но это заблуждение? Добродетель, жалость, милосердие – это всё извне… это будто имплантаты. Их вращивают в людей, чтобы было легче управлять обществом.

Вренна отвлеклась на прохожего, ведущего на веревке странное мохнатое существо вроде кораблиста. А, точно, это собака, – вспомнила она и вернулась к внутренней беседе.

– То есть, всё дело в воспитании? – продолжила она. – И чтобы вырастить убийцу, достаточно просто не говорить ему, что убивать нехорошо?

– Ну да, именно так.

– В таком случае, если приучать к убийствам…

– …ничего не изменится. Жестокость – она в крови. Вопрос только в том, ставят человеку блокатор или нет. Априори всем нравится убивать. Это… высшее наслаждение.

– Да нет. Убийство не вызывает никаких эмоций.

– Как оно может не вызывать эмоций? – поразился вымышленный юноша. – Ты только представь: испуганная жертва в твоих руках, ты чувствуешь ее сердцебиение, заламываешь руки, хватаешь за волосы… и раз – ножом по горлу! И кровь хлещет фонтаном, и всё в крови… потрясающе!

– У тебя какие-то романтические представления. В смерти нет ничего завораживающего или интересно. Она просто грязная, просто разрушение тела. И я никогда и не находила в ней ни удовольствия, ничего…

– Но ты должна бы, – укорил ее воображаемый собеседник, но она пожала плечами.

– Никогда меня это не вдохновляло.

– Ты просто брезгливая.

– Да, иногда…

Тем временем в соседней комнате Алита и Алексей смотрели мелодраму. То есть, Алексей сочинял хитрое письмо поставщику, а Алита орудовала на гладильной доске, в то время как мелодрама болталась в телевизоре ненавязчивым фоном. Периодически они поглядывали друг на друга и перекидывались беззлобными язвочками.

На столе негромко завибрировал телефон, и, поставив утюг на безопасную грань, Алита подняла трубку.

– Здравствуй, Джек.

– Привет, – смято отозвался сухой голос. – Я, эм… э… Как поживаешь?

– Нормально, – ответила она скорее вопросительно: не для того же он звонит, чтоб узнать, как она поживает.

– Ты… – прорвавшийся наружу искренний тяжелый вздох. – Ты не забирала Вренну?

– Забрала, – раздраженно откликнулась Алита.

Телефон громко зашуршал, когда на том конце, не сдержавшись, выдохнули с облегчением.

– Она… в порядке?

– Да, в порядке. Но ты мог бы и получше следить за нею.

– Ой, ладно тебе. Нашлась великая воспитательница, – фыркнул он, возвращаясь к своему привычному закрытому и язвительному состоянию. – А ты могла бы удосужиться и позвонить мне, чтобы я зазря в ее Гвоздь не мотался.

Алита закатила глаза:

– Всё? Ты узнал всё, что хотел?

– Да, благодарю, до связи, – и телефон часто и нервно запикал.

Возвращаясь к глажке, Алита пересказала разговор Алексею, и тот хмыкнул:

– Ну, хорошо хоть сейчас позвонил поинтересоваться – спустя месяц!

– Да уж, – поддакнула жена, чувствуя, что всё же немного кривит душой. Брат вызывал в ней резкую антипатию, но при этом она понимала, что под его опекой дочь прожила почти всю сознательную жизнь, он воспитал ее, и глупо сейчас заявлять, якобы она, Алита, может лучше позаботиться о ней. К тому же Джек должен был сильно переживать о Вренне, чтобы решиться на такой звонок, и выходит, он уже не тот бесшабашный, жестокий, вредный и глупый подросток, каким она его помнила – значит, он взрослеет.

IV

Мартовская капель сменилась майским солнцепеком, летними грозами и, наконец, августовскими дождями – и всё это время Вренна провела в городе Сплинте с матерью, ее гражданским мужем и двумя непоседливыми детьми. Такое богатство переживаний, открытий, истерик и восторгов было у нее разве что в раннем детстве, когда глаза жадно бегают по камушкам и погремушкам, а руки норовят любую интересную находку засунуть в рот.

Ей было почти впервой спокойное, здоровое общение с людьми, и уж подавно ее совершенно выбивали из колеи дети. Доверчивый взгляд карапуза и испытующий – шестилетнего мальчишки. Что делать с ними, как отвечать на их улыбки? И откуда в них столько притягательности, чем они заслужили ее добрые чувства?

За что ни возьмись – всё в этом городе, в этой квартире было иным. Слышать чужие разговоры по ночам. Видеть из окна оживленный город. Заглядывать в холодильник и замирать в его прохладном облаке, выбирая странную, неизвестную, но вкусную еду. А еще много ягод! Как же она любит ягоды, как же она радовалась раньше, когда Джек привозил ей их в Гвоздь.

Первые месяцы она панически боялась выходить на улицу. Четыре человека вокруг провоцировали ее на зашкаливающее количество общения. Не говоря уж о том, что иногда, глядя в окно, она ощущала в себе некий снайперский рефлекс: уж больно много там внизу бегало человечков, ну не нужно их там так много. Поэтому идея спуститься вниз и попасть в эту толпу, в эту мешанину бессмысленных передвижений, казалась ей абсурдной и жуткой.

Ближе к лету, когда Алита убедила ее хоть иногда выходить «подышать», она, вопреки предостережениям, которые считала смешными, стала отправляться на прогулки ночью или ранним утром, когда город спит, и улицы в ее распоряжении. И если на пути ей всё же попадались другие полночные пешеходы, она страшно злилась на нарушителей своего уединения и спешила как можно скорее разминуться с ними.

Периодически, вспоминая жизнь в Замке, Вренна пыталась сравнить, что же ей больше по душе – свобода, толпа и ягоды или кораблисты, тишина и убийства? Выходило так на так. Здесь одни преимущества, там другие. Хорошо бы совместить, конечно – скажем, ночные улицы, небольшая свита из кораблистов, ее родной Замок с просторной спальней и библиотеками, анфилада холодильников с любыми деликатесами, а где-то в отдалении – вот эта квартирка со взрослыми и детьми, к которым можно иногда наведаться в гости.

Но объединяться старый и новый образы жизни не желали (да и выбора на практике у Вренны не было) – так что все эти идиллии оставались только в голове.

Среди однозначных минусов жизни в Сплинте, помимо толпы и тесноты, был еще один – по имени Алексей. Он мог бы вызвать в ней и уважение – ну, как избранник матери, как отец семейства – если бы не начинал читать ей наставления и не пытался указывать, что делать. Отдельные перепалки между нею и Ринским вскоре переросли в холодную подпольную войну, которую оба из заботы и предосторожности старались скрывать от Алиты. Незачем ей знать, расстроится. Расстроится – а может и встать на сторону соперника.

Война выражалась в следующем: Алексей пытался равнять Вренну на обычную семнадцатилетнюю девушку, члена семьи, свою приемную дочь, и предписывать ей все полагающиеся атрибуты, включая мытье посуды, заботу о младших братьях-сестрах и даже подготовку к поступлению в институт. Вренна защищалась или атаковала по настроению: игнорировала, намеренно портила работу (например, била посуду или ссорилась с людьми, с которыми Алексей хотел, чтоб она наладила отношения), смеялась над ним. Коронный же ее номер и главное оружие было отвечать ему той же монетой. Выслушав тирады о необходимости быть коммуникабельной, она притворялась, что находится в своем Замке, а он случайно заблудший туда путник, которого она, так и быть, до сих пор не убила. Алексей не понимал, что это – игра или помешательство, и это приводило его в нервное, почти параноидальное состояние.

Иногда тихо варящаяся, крадущаяся вражда всё же вскипала, пенилась и выливалась на плиту мелкими семейными скандалами. Но даже это не разрушало видимости спокойного и естественного сосуществования пятерых человек под одной крышей. Чего нельзя сказать о нутре этой новоявленной семьи. В своих истоках она стояла на нетвердых, пошатывающихся ногах, и рано или поздно должна была распасться обратно на составляющие: Вренну с одной стороны и счастливое семейство – с другой.

И конфликт, давший этому распаду терминальный импульс, случился одним жарким будним днем в начале августа. Алита сидела с дочерью в детской, Алексей был, как обычно, на работе, а Вадим, без пяти минут школьник, уговаривал Вренну пойти с ним на улицу. Сперва он просил мать, но та была занята с девочкой, и он ухватился за последнюю надежду:

– А со мной пойдет Вренна.

– Да ее не вытащишь на улицу, – улыбнулась Алита.

– А если вытащу – можно?

Мать пожала плечами:

– Ну погуляйте, если уговоришь ее.

И мальчик рванул в гостиную, ставшую еще и спальней Вренны, и преданно заглянул сестре с глаза. Ей совершенно не хотелось выходить – более того, она дочитала до такого интересного момента!.. Но в последнее время она всё больше привязывалась к этому сорванцу и теперь просто не смогла ему отказать.

– Разве что ненадолго, – сдавшись, вздохнула она, и хитрец возликовал.

Они отправились на детскую площадку в нескольких кварталах от дома, и Вадим полез на качели, согнав оттуда мальчика помладше, а Вренна уселась на скамейке и вернулась к прерванному чтению. Когда через полчаса она оторвала глаза от книги, брата на игровой площадке не было. Недоумение сменилось ужасом, ужас – апатией… Вренна обошла площадку, подозрительно вглядываясь в лица детей, посмотрела на мамаш, сидевших по кругу на разноцветных лавках, но подойти к ним и заговорить не решилась.

С нарастающей тревогой она облазила дворы и переулки, пристающие к игровой зоне, снова прошла между горок и лесенок на площадке и даже спросила пару женщин – но всё безрезультатно. С ужасом Вренна осознала, что следующий шаг – это сообщить о пропаже матери.

Не прошло и двадцати минут, как на месте была тяжелая артиллерия – Алексей, Алита и Аня в коляске, потому что оставить ее было не с кем. Вренна описала произошедшее, добавив, впрочем, что вполне следила за мальчиком и только ненадолго отвлеклась. Вчетвером они дважды повторили ее маршрут, расспросили всех, кто был на площадке, дошли до дома и вернулись обратно, но максимум чего они добились – это «Ну да, кажется, я видела такого мальчика тут пару часов назад, но нет – я не знаю, куда он ушел».

Наконец, на третьем обходе, Алексей не выдержал. Он резко остановился и уставился на Вренну:

– Скажи, это вообще имеет смысл?

– Что? – она отшатнулась. – Искать его? Ну, я надеюсь…

– Вадя никогда не уходил без спроса! Никогда! Что ты сделала с моим сыном?!

Хотя в глубине души она и предполагала такое развитие событий, его обвинение кольнуло неожиданно и сильно, отозвавшись почти физической болью. Вренна изумленно смотрела в глаза отчиму, наливаясь обидой и адреналином и чувствуя, как раздуваются ноздри и расширяются зрачки.

– Алек! – запоздало воскликнула Алита – с укоризной и давно уже мокрыми глазами.

– Я не верю в ее историю, я не верю, что он просто исчез!

Аня захныкала в коляске, и Алита, грозно глянув на мужа, принялась успокаивать ее. Вренна продолжала молчать: ничего нового в свое оправдание она сказать не могла.

– Пригрели змею на груди! – разбушевался несчастный отец.

– Да я к вам не напрашивалась! – взорвалась Вренна. – Вы вообще похитили меня! Так что сами во всём виноваты.

– Она призналась, – с ужасом констатировал Алексей.