Крик

– А вот скажите, если бы я настаивала на своих дурацких показаниях, вы арестовали бы меня как Макаровского? В тот день, когда я Шныря отлупила?

– Вас? Да ни за что! Если бы мне сказали: готовь постановление, я бы немедленно подал в отставку. Вначале конечно попытался бы убедить, что этого не следует делать.

– Ладно. Ладно. Арестовали бы…

– Между прочим, Бажов еще до встречи с вами, решил, что женщин привлекать к ответственности не будем. Ну а когда он увидел вас, его просто невозможно было заставить это сделать. Помните Алексеева и его наезд на вас. Поэтому даже, если бы вы остались при своих первоначальных показаниях, вас бы не привлекли. Я вам больше скажу. Если бы ваш дон признал бы себя виновным, никого бы из НК не привлекали. Ну, кроме основных руководителей. А вот эти десятки генеральных директоров дочек и руководители подразделений – все бы шли в качестве свидетелей.

– И не было бы такого разгрома НК.

– Нет, конечно. Ведь мы даже вашей Чайке предлагали дать правдивые показания и продолжать работать в той же должности. И не на Кипре, а здесь в Москве. В своем же кабинете.

– Выходит, своими амбициями, наш олигарх всех посадил.

– Выходит, что так. Очень он надеется, что руководство под давлением Запада и нашей либеральной сволочи, не посмеет его осудить.

– Очень вы круто про наших либералов.

– Ненавижу всей душой. За алчность, за тупость, за раболепие перед Западом, за презрение к своему народу. В своей деревне я как-то не видел того всеобщего разгрома и ужаса, который произошел с Россией. Тут же я оказался на самой вершине событий и интриг, и вижу, какой ущерб нанесен нашей стране. Как всеобще и разрушительно либеральное иго. Ведь за все время ведения дела в СМИ не появилось ни одного слова правды о нашем деле. Это меня просто ошарашило. Как же так, а где хваленая свобода слова? Вот вы знаете все изнутри. Скажите, появилась в СМИ хоть одно слово правды по поводу работы вашей НК?

– Ни слова. Ни строчки.

– Вот-вот. Ни слова, ни строчки. Только и слышишь мудовые рыдания про Басманное правосудие, про произвол, про затыкание ртов. А ведь любому, даже не специалисту, а трезвому человеку ясно, что миллиарды за столь короткое время просто так не возникают. Некоторые из более-менее порядочных кричат: мол, все олигархи воровали, а привлекают только его. Это же воровская логика: почему я, а не они. Не хотят замечать самое очевидное. Я сразу не понимал, думал, вот будет суд и наконец, они увидят и поймут. Ничего подобного. Басманное правосудие. Произвол. Тридцать седьмой год. И постепенно я понял, почему. После распада СССР у нас СМИ захватили либералы. Небольшая кучка болтающих и пишущих людей, которые якобы выражают мнение всей России. Эта кучка активно поддерживается и подпитывается Западом, который ненавидит Россию всеми своими иррациональными инстинктами. Мы для них непонятны своими размерами, историческими успехами, своими дерзкими порывами к справедливости, даже своими неудачами. И они стремятся разрушить Россию. Одна часть замысла им удалась – разрушили СССР. Теперь перед ними задача – разрушить РФ. Причем они поняли, что извне нас и теперь никто не сможет одолеть. Значит нужно это сделать изнутри – разрушая сознание наших людей. Но это могут лишь наши же люди, естественно с их помощью.

И эти люди – либералы. Они их подкармливают – грантами, премиями, финансовой помощью. И те это активно отрабатывают. У нас сейчас в области СМИ сформировалось и хозяйничает либеральное ярмо. Даже тех немногих журналистов, которые пытаются сказать слово правды, тут же порочат – совки, гэбэшники и прочее, прочее. Мы ведь уже два года ведем дело. И Бажов, и другие пытались склонить журналистов написать или сказать хоть слово правды. Смущенно уклоняются. Даже самые порядочные. Говорят, что их сразу выкинут из круга, отодвинут от кормушки. Сразу поставят клеймо ненадежности.

А положение, действительно, очень серьезное. Ведь и наше ворье, и либералы, и Запад, почему с такой яростью добиваются освобождение вашего хозяина? Он ведь в сенате США обещал им уничтожить в России ядерное оружие. Тогда бы они получили возможность разорвать нас на части, как Югославию. Ведь это дело прекратить можно за сутки. Назначат вместо Бажова, того же Алексеева – он даст команду такому хлопцу как я, и за сутки будет написано постановление о прекращение дела. И ваш хозяин под теперь уже восторженные рыдания нашего СМИ, Госдепартамента и Европарламента выходит на свободу.

– Действительно, можно написать?

– За несколько часов. Никто и не будет смотреть на его содержание. И вот то, что сейчас произошло – я думаю это первое движение в сторону расправления согнутых колен. Это начало конца либерального ига. Я просто с наслаждением составлял обвинительное заключение.

– А вы писали, да?

– Болванку обвинительного, как мы говорим, составлял я, а потом старшие товарищи вносили свои ценные предложения и замечания. Но кое-что там и мое осталось. Я, вообще, неплохо пишу документы. Бажов смеется, что твои Паша протоколы по НК, читаю, будто «Мертвые души» Гоголя, очень похожи герои. Но есть говорит и замечательные новеллы, например показания генеральных.

– Говорите, как у Гоголя, а за дачу ложных? И это, ваше «Из протокола слов не выкинешь»?

– Запомнили, – смеется.

– На всю жизнь.

– А ведь и у нас в прокуратуре ходили слухи, и не раз, что вашего олигарха освобождают. И я был в таком состоянии, что решил, если это произойдет – прикончу вашего олигарха. Когда буду знакомить с постановлением о прекращении, тут я ему и устрою Сталинград.

– Да вы что?

– Слушайте. Я досконально освоил ряд эффективных приемов эвакуации на тот свет. И вот думаю – начну я его знакомить вместе с адвокатом с постановлением о прекращении дела. Я вырубаю адвоката, а потом помогаю и вашему олигарху мгновенно отправиться в лучший мир. Охрана в коридоре. Пока они по телевизору поймут, что и как – олигарх уже в лучшем мире. Способ отработал до автоматизма. Пусть вся эта либеральная сволочь, Департамент и Европарламент видят, как народ относится к этому их символу успеха и торжества.

– Господи, какой же вы мальчишка, ну разве так можно?

– А сами? Шнырю по фэйсу. Потом олигарху – по фэйсу. Ну и что ответите?

– Достали.

– Вот именно, и меня достали. Но это я признался только вам. Больше никому. Только вам, – улыбается.

– Почему такая честь? – смеюсь я.

– Сам не знаю, – улыбается. – А вообще вы напрасно меня называете мальчишкой. Я, между прочим, на целый год старше вас.

– А откуда вам это известно?

– У меня же в протоколах стоит дата вашего рождения. Вы что, забыли? И дата рождения, и состав семьи и состав вашего имущества. Между прочим, Бажов к вам тоже как-то по-особому относится. Я уже говорил, что были у нас опасения, как раз перед приездом Буша и восьмерки, что дело прекратят. Уж очень сильное давление было со всех сторон. А тут все мировое правительство приезжает. И Бажова потащили на ковер к очень большому начальству докладывать дело. У нас такое бывает. Возвращается Бажов, мы к нему конечно с тревогой. А он говорит: «Хлопцы, не поверите. Гуси Рим спасли». Ну, помните, по истории Древнего Рима. И поясняет: «Докладываю, как положено. И вижу на лицах озабоченность и сомнения. Слабовато, с доказательственной базой, слабовато, покачивают важными головами. Думаю плохо дело. Пожалуй, и дрогнут. И тут дохожу до показаний генерального директора Корневой Вероники Николаевны. И вижу, оживились. Тогда я, для эффекта, рассказываю, как мы получили эти показания. Этот эпизод со Шнырем. Как начали они хохотать, гогочут как те гуси в Риме. А когда узнали, что генеральный – женщина, к тому же еще молодая и красивая – восторг всеобщий. Вот это говорят, уже кое-что, это уже существенно, это, пожалуй, обнадеживает. У нее ведь одна из крупных компаний НК, и она действующий директор. Действующий». У нас конечно и других доказательств было достаточно. Но, как говорит Бажов, исходя из немалого опыта, высокое начальство слабо разбирается в следствии, им что-то необычное надо, тогда они оживляются. Так что он в восторге от вас.

Он так разгорячился. Мальчишеское лицо пошло девичьим румянцем. До чего все-таки он хорошо смотрится. Мы еще о чем-то там говорили, не помню сейчас о чем, и было видно, что ему приятно мое внимание.

– Хорошо с вами, но мне пора, Вероника Николаевна. Шофер меня уже проклинает. Меня же внизу машина ждет. Хотел на метро. Но Бажов говорит: «Возьми машину для солидности».

– Ментовская, наверное.

– Она самая.

– Но вы в случае чего звоните. Обязательно звоните. Нам за вас тревожно, – сказал он еще раз, уже в дверях.

Он улыбнулся, махнул рукой и стал спускаться по лестничному пролету, лифт не стал ждать.

Все-таки, как он напоминает Игоря. Ну, очень они похожи своей, как сейчас говорят, аурой. Мне вдруг даже за него сердце защемило. А если и с ним что случится? Я так удивилась этой тревоге. И тут вспомнила, как мы с Алькой как-то говорили по-бабьи о мужиках, в том числе и о нем. Я тоже тогда говорила, что они с Игорем очень похожи. И, помню, Алька сказала.

– Нет. Этот мальчик все-таки не твой Игорь. Этот с крыши не будет прыгать. Этот судьбе не уступит.

Крик

После беседы с Новиковым я, надо сказать, сильно встревожилась. Конечно, что Бажов предупредил хозяина, немного успокаивает. Но ведь Новиков верно сказал: «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй»

И это чудище везде. И во всем. В бизнес-ворье, которое держит счета в офшорах, и ищет идентичности в других странах и на тропе Моисея. Их семьи живут в Лондоне, на Кипре и других теплых местах планеты. А Россия для них – территория для охоты и грабежа. Они готовы торговать ее интересами, готовы продавать и предавать народ, как наш олигарх. В светских львицах с лошадиными мордами. В глумливых шоуменах и телеведущих, обливающих грязью все, что свято нашему народу, пытающих лишить народ последней гордости – победы во Второй мировой войне. Для них Жуков – наш военный гений, величайший полководец, лишь хам и грубиян, все победы которого – непонятное везенье. А у него и имя Георгий – Георгий Победоносец, он и лицом и фигурой – сам русский народ. Всевышний именно его дал России как спасителя, проведя через всю войну целым и невредимым. Каким нужно быть уродом, чтобы не понимать этого. Герои для них: невольный могильщик некогда великой Британской империи Черчилль, призывавший Штаты нанести по России атомный удар, предатель генерал Власов – он теперь у них борец со сталинизмом, либерал Ковалев, склонявший в Чечне наших бойцов сдаться в плен боевикам. Нашего олигарха – убийцу и вора, пытаются навязать России как святого мученика.

Может быть прав профессор? И действительно существует у Запада проект наделения либералов России паспортами граждан, а остальной народ – аусвайсами? Так называемый «Прибалтийский вариант либерализации России». Но в Прибалтике этот вариант действует. И эта их все усиливающая, просто безумная вражда к России? Угрозы разрушить нашу экономику, удушить санкциями. Нежели прав профессор и код цивилизаций неумолим? И заявление Клинтона: «Российская Федерация должна быть разрушена» принято к исполнению? Враг человечества, считая себя исключительным, не сможет остановить свои оскорбительные и безумные притязания. И перед нами выбор: или, выражаясь языком высокой дипломатии, согласится на политику отсоса, принятую в свободном мире, или использовать вариант Курильской гряды. Как говорит отец: сделать пророчество былью. Нас, конечно, как это бывало в истории, выручат наши пространства, наша земля, наш народ. Профессор, анализируя исторические процессы, говорил, даже с тревогой, что мы подозрительно удачно расположены для третьей мировой. Неужели всевышний на долю России возлагает задачи разбираться с исключительными уродами: монголы, поляки, Карл XII, Наполеон, Гитлер. Теперь вот мародеры двух мировых войн, истеричные американцы. Но ведь это бесследно не пройдет. Просто жуть берет. И тут невольно закричишь, как говорил отец Арсений:

– Господи! Как жить? На кого равняться? Где герои? Где вожди?

7

Оказывается, неправильно я кричала. Федоровна мне объяснила, что когда у господа просишь защиты, надо кричать: «Спаси и сохрани». Так у них принято. А я кричала, как юная комсомолка.

Но второй раз я кричать не стала. Решила, что будет, то и будет. По профессору, Всевышний и так все видит. И если мы ему нужны – поможет.

Нашу НК начали банкротить, и что будет с фирмами мы не знаем. Все держат в секрете. Но по ЦБК уже распространился слушок, что отдельных генеральных директоров приглашали к конкурсному управляющему. И вдруг звонит мне Федоровна и говорит: «Вероника Николаевна, наверное, пришла и наша очередь, тебя приглашает конкурсный управляющий».

Я оделась строго, по-деловому, никаких украшений, даже часов и браслетов, только чуть помады, столько, чтобы лишь подчеркнуть и поднялась на шестой этаж, где находился кабинет конкурсного управляющего. Ему было на вид где-то от сорока до пятидесяти. Цветущий возраст для конкурсного мужчины. Я до этого никогда его не видела в наших коридорах. Так, внешне ничего себе, чуть-чуть полноват. Глаза внимательные, спокойные.

– Вероника Николаевна, я без предисловий. Вы, конечно, знаете о процедуре банкротства ряда предприятий вашей НК?

Я кивнула.

– Ряд фирм подлежат полной ликвидации, но вот вашу фирму мы решили оставить по той причине, что у вас по сравнению с другими очень немалые средства на счетах. Кроме того у вас много должников по векселям и ценным бумагам.

– У нас профиль такой – векселя, ценные бумаги. У фирмы было сравнительно немного договорных отношений по купле-продаже нефти.

– Мои специалисты это посмотрели. Вы ведь в течении четырех лет управляли фирмой.

– Да. Четыре года.

– Следствие вашу фирму основательно проверяло.

– Целый год. Изучали наши договорные обязательства. Ну и нас – то есть бухгалтера и меня, систематически взывали на допросы, очные ставки. Вот только недавно, после суда, вернули документы и подлинники векселей и ценных бумаг. И вроде бы так у нас все нормально. Хотя, конечно, пришлось поволноваться. До сих пор дрожь в коленках.

– Жаль, что я этого не вижу, – засмеялся он. – Вы уж меня извините, как-то само собой вырвалось, – закашлялся он.

Мы рассмеялись. Я слегка подобострастно. Он, покрякивая и смущаясь.

– В общем, так, Вероника Николаевна. Оценивая вашу работу в качестве генерального директора, я предлагаю вам заключить со мной, как конкурсным управляющим, договор на работу в должности генерального директора, пока на два года. Не скрою, мы запрашивали о вас и следственные органы. Генеральная прокуратура дала письмо, что претензий у следствия к вам не имеется. – Он усмехнулся. – Более того, они написали в письме, что рекомендуют оставить вас в должности генерального директора. Я стал возражать, прокуратура хотя и генеральная, но все-таки не тот орган, чтобы рекомендовать кого-то на должность. Они согласились со мной. И сказали, что досадная оплошность возникла по вине сотрудника, молодого и неопытного, готовившего документ. Впрочем, добавили, если вам важны эти неточности, они просили бы написать соответствующие замечания на имя заместителя генерального прокурора, подписавшего это письмо. И они согласны внести соответствующие исправления. Сами понимаете, я не стал писать справедливые замечания на письмо заместителя генерального.

Я невольно улыбнулась.

– Вы чему улыбаетесь? – засмеялся он.

– Да вот этому – молодой и неопытный.

– Вы что, их знаете?

– Ну как же не знать, я почти год ходила к ним на допросы, очные ставки, выемки.

– Извините, – смеется он. – Совсем упустил из виду ваш печальный опыт.

– Кстати, – продолжал он. – Эта неточность способствовала тому, что при обсуждении вашей кандидатуры ни у кого не возникло желания возражать. А вот Лондон нас вообще удивил. Мы ведь и с вашим лондонским офисом обсуждаем кандидатуры. И у них чаще всего возникали возражения, по понятной причине – они стараются своего протолкнуть на должности. Но тут никаких возражений. Может это и к лучшему, потому что вам придется с ними встречаться. Они будут спорить по каждому вопросу, исходя из опыта. А поскольку появляться в московском офисе они опасаются по известным причинам, вам придется часто к ним летать – решать вопросы. У вас как с английским?

– Не очень. В пределах школы.

– Ну это неважно. У нас хорошие переводчики. Сумма вашего оклада будет определена в процентном отношении к моему окладу, который на днях должен установить мне арбитражный суд. Где-то так пятьдесят или шестьдесят процентов от того, что мне назначат. Офис подберете сами. Конечно, с нашей помощью. Сейчас составьте штатное расписание со своим бухгалтером. Мне говорили, она у вас очень знающая и опытная. И приходите ко мне, обсудим.

– Нам бы лучше остаться на Гусарском.

– Обсудим. Там видно будет. В общем так, Вероника Николаевна. Ваше право, конечно, отказаться. Но подумайте над моим предложением.

8

Федоровна, как узнала про эту новость, так тут же заявила: – И не думай, Вероника Николаевна. Даже и не думай.

– Боюсь я, когда одна останусь.

– Так подразделения останутся. Там опытные люди, ты их всех знаешь. Я слышала, что они многих оставляют. Зачем им рушить то, что хорошо работало. Никакого смысла. А поскольку договорной работы по нефти у нас много не будет, останутся векселя, ценные бумаги, претензии, иски, арбитражные суды. Чего не знаешь, проконсультируешься, почитаешь, узнаешь. У тебя будут специалисты. И знаешь, мы с тобой уже четыре года вместе и поневоле видишь, на что способен человек. И я вижу, что ты в делах разбираешься. Поначалу ты своего мнения не высказывала, но им тогда никто и не интересовался. Но ведь мы с тобой кое-что по сделкам вынуждены были обсуждать. И решать. И давать свои предложения. А последние два года и принимать решения. И вижу, ты набралась опыта. И вполне справляешься с фирмой. Да и я рядом.

– Главное, ты рядом.

– Не сомневайся, нас на козе не объедут, ни одна сомнительная или невыгодная сделка не проскочит. А он сказал, какой у тебя будет оклад?

– Сказал, что пятьдесят-шестьдесят процентов от оклада, который ему установит арбитражный суд.

– А ты знаешь, сколько ему суд установит?

– Так откуда я знаю?

– А я знаю. Наши из ЦБК не раз ходили с ним в арбитраж по разным вопросам.

– Ну и сколько?

– Только не падай. Сядь поближе ко мне, а то со стула упадешь. Не менее шести миллионов в месяц. А может и больше. Это не менее. Значит тебе – соображай.

– Да ты что, Федоровна. Перекрестись.

– Вот те крест, – она и вправду перекрестилась. – Ведь это хозяин вас держал на мизере, по вполне понятной причине, потому что от вас ничего не зависело. И за вас все и решали и делали службы. А по-настоящему у тебя одна из крупнейших фирм по оборотам в России. Ну и что тут удивляться сумме оклада?

9

И буквально через день звонок, по домашнему телефону. Слышу голос Антона. Я его сразу узнала. Так хорошо слышно, я подумала вначале, что он в Москве. У меня аж голосовые связки перехватило.

– Ты что не отвечаешь? Плохо слышно, – кричит.

– Да отлично слышно, отлично. Просто дыхание перехватило. Я сейчас оправлюсь.

– Ну ты слышала, что я сказал? У меня все нормально. Звоню издалека, не буду говорить, откуда, сама понимаешь. У меня все нормально. Как у тебя там?

– Все хорошо. Все нормально, – я не стала ему говорить про Альку, и про Светку, чтобы не пугать, а то опять примчится, сумасшедший.

– Нас банкротят. А мне предлагают остаться генеральным директором. Управляющий сказал, что обо мне хорошие отзывы.

– Я всегда считал, что ты способная. Всегда. Что ты у меня необыкновенная.

– Со Степкой тоже нормально. Осваивает с бабкой английский язык.

– Пусть осваивает. Теперь уже наверняка пригодится. Я проверил через знакомых, у меня нет красных флажков –ни в одной стране. Теперь мы с тобой вполне свободные и не очень даже бедные. Я уже был у себя дома. Никаких проблем. Домашние увидели меня – так сразу побежали в церковь заказывать молебен в честь спасения. У нас так принято. Я же, впрочем, сельский парень. А отец, когда узнал, что я вернулся в Россию из-за тебя, поначалу так был рассержен, что сутки со мной не разговаривал: «Чтобы из-за женщины, в лапы к медведю, поставить под удар свое благополучие, все старания и жертвы семьи? Я от тебя такого легкомыслия не ожидал». Ведь я из небогатой семьи. Отец – обыкновенный фермер. И собирали на мое обучение всей семьей. Откладывали деньги. Отказывали себе, когда я учился. И вдруг, такое легкомыслие. Надо сказать, его можно понять. Но на следующий день приходит и говорит: «У тебя есть хотя бы фотография этой женщины?» А у меня твоего фото нет. Но я у тебя на даче фотографировал вас с Алькой украдкой. И хороший получился снимок, когда вы с Алькой после купания выходите из пруда. Помнишь, мы ловили рыбу со Степкой и Николаем Ивановичем, а вы купались, а потом вместе выходили из воды. И брызгали друг друга. Хороший такой получился снимок. Во весь рост. Отец посмотрел на снимок. Потом говорит: «Богиня». И после – ни слова упреков. А на следующий день мы с ним поехали в город, в банк. Мы решили, что в банк, на всякий случай, для безопасности, пойдет он – у него доверенность есть на все мои счета. Возвращается весь бледный. Я вначале подумал, что там его полиция прихватила. Или еще что. А он почти шепотом говорит: «Сняли арест со всех счетов. Вот такие дела». А когда пришли домой, отец говорит: «Дай, еще раз взгляну на фотографию». Смотрел, смотрел и изрек: «Эта женщина несет тебе удачу. Пусть немедленно, при первой возможности, приезжает. И обязательно с мальчиком и отцом». Так что, приезжай, моя семья тебя ждет. Я на всякий случай еще все проверил. Все нормально. Никаких красных флажков.

А в конце недели позвонила Наталья Сергеевна и сообщала, что Алька очнулась, неплохо себя чувствует и просит, чтобы я ее навестила.

– Так она еще слаба, наверное.

– Я тебе скажу, но только ты меня не выдавай. Уже неделя, как она пришла в себя. Но приказала мне, чтобы я никому ни слова. Говорит, не хочу, чтобы на меня смотрели, как на овощ. Ну, ты же ее знаешь. А сейчас она уже выглядит неплохо. Только ты меня не выдавай.

Я, конечно, в этот же день помчалась в эти самые Электроугли.

10

Алька лежала в отдельной палате, наверное, Валерий постарался. Я как увидела ее, слезы сами побежали ручьем. Никак не остановлю.

– Ты что ревешь? Неужели я так ужасно выгляжу?

– Да хорошо ты выглядишь. Это я от волнения. И разных там чувств. И положительных эмоций.

– Что, правда, неплохо выгляжу?

– Очень даже неплохо. А бледность всегда шла к твоему лицу.

– Слушай, видишь, меня обрили наголо. Ужас просто, когда теперь волосы вырастут. Ведь это же несколько лет.

– Тебе очень даже идет короткая стрижка. Это будет сногсшибательно. У тебя нордический тип лица. И твоя головка, с короткими волосами, выглядит эффектно и строго. Это я тебе говорю, как несостоявшийся мастер по прическам. Я тебе эту стрижку давно хотела рекомендовать. Но ты не согласилась бы, потому что очень необычно и даже рискованно. А теперь – сама судьба.

– Ты меня просто успокаиваешь.

– Ну, ты помнишь, певица была. Француженка такая. С лысой головой, стрижка совсем короткая. Великолепно же выглядела. Забыла ее имя…

– Помню, помню. Пела почти шепотом.

– Вот-вот. У тебя такой же тип лица, только лучше.

– Ладно, успокоила. А что у нас нового? Об Антоне что-нибудь слышно?

– Антон три дня, как позвонил. У него все нормально. Где находится не сказал, наверное, не хочет по телефону. Был у своих домашних. Говорит, что сняли арест со всех его счетов.

– Молодец, Бажов, слово держит. Но надо сказать, и помог им Антон очень и очень. Ведь у него крупнейшая фирма.

– Антон сказал, что отец его, когда узнал, что он из-за меня вернулся в Россию, сутки с ним не разговаривал, так был обижен на него за легкомыслие. Но потом оттаяло сердце, а как узнал про счета, тут и совсем меня зауважал. Требует, чтобы я приезжала к ним со Степкой и отцом.

– Вот что значит крестьянский крепкий ум. Действительно, все потерять, в том числе и свободу, из-за женщины, в этой страшной России. Я его тоже очень даже понимаю. Ну и когда поедешь?

– Не знаю. У нас сейчас так круто разворачиваются события, что опять тревожно становится.

И я рассказала ей о том, что ко мне приходил Новиков и о Светке Звонцовой.

– Действительно. Почти как у меня. Самое для них безопасное – автомобильная авария. Ты смотри, за руль не садись. По крайней мере, до следующего сезона.

– Я со страху и не подхожу к ней. Отец уже в гараж на зиму поставил.

– А я вначале думала, когда этот урод стал меня прижимать, что это простое хулиганство. И слишком поздно догадалась, что это нападение. Как-то неожиданно все получилось. Уже когда в кювет летела, поняла, что это умышленно. Вот, гад.